– Все! Больше не могу! Надоело – сил нет! – бушевала Сима Рудельсон, смоля сигарету за сигаретой в закутке для курящих возле дамского туалета.
Закуток был импровизированный, отгороженный от коридора щитами с пожелтевшей от времени наглядной агитацией. На самом красивом и хорошо сохранившемся щите был изображен Владимир Ильич Ленин с рукой, укоряюще вытянутой в направлении щербатого блюдца, в котором дамы конструкторского бюро № 2 давили окурки. Вместо столика под блюдце и локти сотрудниц КБ использовалась четверть доски от кульмана, уложенной на постамент из-под бюста того же Владимира Ильича. Сам бюст был очень выгодно продан коллекционерам, но заведующий хозяйственной частью КБ, осуществивший эту смелую операцию, утверждал, что безвозмездно отдал его товарищам, живо интересующимся историей собственной страны, в отличие от других, равнодушных и не интересующихся…
Курительный закуток был таким маленьким, что в нем свободно умещались не более двух человек, а потому время посещения его было строго расписано. Листок с расписанием курящие женщины даже вывесили при входе, как расписание кварцевания медицинского процедурного кабинета. Все тот же предприимчивый заведующий хозяйственной частью перед нашествием очередной комиссии по проверке противопожарного состояния вверенного ему учреждения разорял этот закуток, но, поскольку выбросить на свалку Владимира Ильича у него не поднималась рука, вышеозначенный закуток с завидным постоянством снова восстанавливался трудолюбивыми и эмансипированными женщинами конструкторского бюро № 2. В этом живописном месте друг против друга на колченогих стульях времен плана ГОЭЛРО плюс электрификация всей страны и сидели сейчас две подруги, покуривая «Золотую Яву».
Одну из подруг, а именно Симу Рудельсон, вообще-то звали Симоной, но это имя казалось ей претенциозным, особенно в окружении Наташ, Людмил, Татьян и Анастасий. Мужнина фамилия Рудельсон тоже была не лучшей в этом смысле, но все-таки поприличнее ее девичьей – Пукерман. Понятно, что Сима была еврейкой, и, надо сказать, не худшей представительницей этой нации. У нее были очень густые иссиня-черные волосы, вьющиеся отдельными змеевидными прядями, и иконописное лицо с оливковой гладкой кожей, прямым носом, небольшим ртом и огромными карими глазами. Дело несколько портила грузная фигура, но Сима на сей счет не очень расстраивалась. Она давно уже выработала свой стиль одежды, который очень удачно маскировал недостатки ее фигуры. Она носила свободные, бесформенные сарафаны и платья с мелким и частым набивным рисунком, огромное количество бус, цепочек и ожерелий, надетых одновременно, а также сабо на толстых платформах. Сима ходила по конструкторскому бюро, позванивая десятком браслетов самой вычурной формы, и вплетала в волосы кожаные ремешки. Ее верхняя одежда представляла собой объемные драповые пальто мужского фасона с квадратными плечами, а-ля «Агент 007», и черные шляпы с полями, как у итальянской мафии начала прошлого века. Шею Сима Рудельсон обматывала длинными яркими кашемировыми шарфами и была очень довольна собой. Ее полное имя Симона гораздо меньше контрастировало с какой-нибудь Натальей, чем браслеты, кожаные ремешки и мафиозные шляпы – с безликими джинсиками и куртешками сотрудниц ее КБ, но это почему-то Симу не волновало. Она считала, что каждая женщина не только имеет право, но и просто обязана подавать себя обществу в самом выгодном для нее свете.
… – Можно подумать, что у нас с тобой есть выбор! – ответила ей подруга, которая как раз «звалась Татьяной». К обыкновенному русскому имени прилагалась и самая типичная славянская внешность: слегка курносый нос под светло-серыми глазами, едва заметная россыпь веснушек на розовых щеках и завязанные в хвостик на затылке прямые русые волосы. Фигурой Татьяна обижена не была, а потому не нуждалась в вычурных ухищрениях в стиле Симы Рудельсон. В основном она носила черные джинсы, джемперочки, кроссовки, спортивного покроя куртки и вязаные шапочки. Из украшений на ее шее болталась только серебряная цепочка с крестиком, а в ушах – маленькие, тоже серебряные, сережки без камешков.
– Мы, Таня, просто никогда над этим серьезно не задумывались. – Сима яростно раздавила в уже упомянутом блюдце окурок, в очередной раз звякнув браслетами. – Плыли по течению и все! А надо барахтаться, понимаешь, ба-рах-тать-ся! Как та самая лягушка, которая упала в молоко и сбила из него масло!
– Знаешь, Сима, барахтайся не барахтайся, а если я ничего не умею, кроме как делать деталировку и чертить узлы в аксонометрии, то ничего все равно не выйдет!
– Между прочим, те, которые сейчас не гниют в КБ, а нежатся на пляжах Акапулько, тоже не сразу стали миллионерами. Они тоже… начинали с малого…
– Например? – усмехнулась Татьяна и выглянула из закутка. Огромные часы на стене коридора недвусмысленно показывали, что обеденный перерыв подходил к концу. Она посмотрела на подругу и торжественно объявила: – Тебе осталось всего семь минут на то, чтобы объяснить мне, как те… ну… из Акапулько стали миллионерами.
Сима Рудельсон сделала вид, что не заметила иронии Татьяны, и, не тратя понапрасну времени на отдыхающих миллионеров, стала предлагать свои планы по быстрому и безболезненному обогащению.
– Кто нам мешает заняться, например… продажей чего-нибудь… какой-нибудь косметики или моющих средств, что ли… Косметика и стиральные порошки будут нужны всегда, при любом режиме и любом раскладе политических сил в стране!
– Сима! – рассмеялась подруга. – Ты вспомни, как на прошлой неделе мы пытались продать мой новый синий костюм. Он так и истлеет у меня в шкафу. И почему я сразу не заметила, что пиджак маловат?
– Таня! Костюм – это не стиральный порошок! Костюм – дело индивидуальное… И потом, откуда у наших бабешек деньги на такой костюм? Вспомни, сколько ты на него собирала?
– Все равно ты говоришь глупости, Симонка! – отрезала Татьяна и поднялась со стула. Ввиду своего преклонного возраста он тут же скривился на сторону и прислонился гнутой венской спинкой к Владимиру Ильичу, который был значительно моложе. Татьяна помнила, как Ильича, тогда еще свеженарисованного, вешали в красный уголок КБ, когда она только пришла оформляться на работу после окончания института.
– Почему? – спросила Сима.
– Ты только прикинь: где мы с тобой будем брать эти порошки? – развела руками Татьяна. – Где продавать? Да и вообще, меня на рынке всегда обсчитывают! Мигом вылетим в трубу!
– Зато у меня всегда хорошо было с устным счетом! Вспомни, как наши никак не могли сообразить, кому сколько сдачи дать после сбора на подарок шефу, а я мигом все просчитала, и, заметь, в уме! А на калькуляторе, думаю, и ты сосчитаешь!
– Все, Сима, – опять резко оборвала подругу Татьяна. – Не хочу больше ничего слушать про порошки! Мне торговля, если хочешь знать, вообще претит! Пошли чертить! Обед кончился.
– Неужели ты, Танька, не видишь, что мы с тобой работаем, как в средневековой пещере! На дворе XXI век, а мы все на кульманах шкрябаем карандашиками «Конструктор» томской фабрики! Все нормальные люди давно уже на компьютерах в AutoCAD-е чертят!
– Ну и ладно! Лень мне переучиваться!
– Вот в этом-то и состоит суть вопроса! – Сима подняла вверх указательный палец, и соскользнувшие вниз браслеты опять мелодично звякнули. – Все дело в вашей русской лени!
– Если ты со своей еврейской расторопностью и предприимчивостью придумаешь что-нибудь получше стирального порошка, то даю слово, что обдумаю твое предложение! – улыбнулась Татьяна и проскользнула за свой кульман.
В течение рабочего дня Сима еще несколько раз подходила к подруге с самыми разнообразными предложениями: от выращивания экзотических кактусов на продажу до организации курсов машинного вязания, причем перспективы задуманных предприятий виделись ей в стиле Нью-Васюков знаменитого сына турецкоподданного:
– Ты представляешь, мы же с тобой потом… если все пойдет удачно… сможем организовать модный дом, ради которого я даже пожертвую своим громким именем – Симона…
– Симка! – морщилась Татьяна. – У нас нет вязальной машины! И вообще я ненавижу вязать!
– Ну… это же я к примеру… Можно не вязать. Можно шить, вышивать, заниматься макраме, наконец!
– Ну и кому нужно твое макраме?
– Так это же смотря какое макраме! Если оно будет стильное и… Это… как его… Эксклюзивное! То все еще в очередь записываться будут!
– Представь, что я вообще не знаю, как это макраме делается!
– Ну и что? Я тоже не знаю! Но можно же научиться! Главное – это начать, а дальше все само пойдет как по маслу! Вот увидишь!
– Сима! Когда нам учиться? Нам уже самое место на вечерах «Для тех, кому за тридцать», где, кстати, желательно не уточнять, насколько хорошо нам за тридцать!
– Ну ладно! Можно попытаться разбогатеть в другой области. Например, чем тебе не нравятся кактусы? Можно втихаря отщипывать кактусиных деток в разных местах… совершенно бесплатно – и их выращивать! И это, заметь, будет абсолютно нравственно, если ты на этот счет переживаешь! Всем известно – лучше всего растут украденные цветы.
– Ну и кто будет покупать твои кактусы? – Татьяна чертыхнулась, сломав карандаш, и, обойдя Симу, как неживой предмет, направилась к точильной машинке. Подруга тотчас прибежала следом.
– Как это кто? – возмутилась она глупым вопросом Татьяны. – Разумеется, кактусоводы!
– Ну вот что, Сима! Не желаю я красть «в разных местах» цветы не только для кактусоводов, но также и для фиалкоманов, и даже для геранелюбов! Заруби себе это на своем библейском носу и не мешай мне штриховать! Уйди с моих глаз, пожалуйста!
После работы, когда подруги ехали в троллейбусе до метро, Сима Рудельсон продолжала фонтанировать идеями.
– А что, если нам придумать какую-нибудь новую оздоровительную систему вроде аэробики, шейпинга и прочих? – шептала она подруге в ухо, чтобы кто-нибудь ненароком не покусился на ее ноу-хау. – Я, знаешь, на стенде нашего ДК видела приглашение на курсы какого-то стретчинга. Видишь, люди на достигнутом не останавливаются.
– Что еще за стретчинг?
– Понятия не имею! На стенде было написано, что это смесь аэробики, хореографии и еще чего-то, мне совершенно непонятного. И годится все это для детей не старше пяти лет.
– Вот видишь! Мы же не можем заниматься с детьми!
– Почему это не можем? Да с детьми, если хочешь знать, заниматься еще и легче!
– Не уверена! Нужно специальное образование! – упрямо возражала Татьяна.
– Таня! Кто нам мешает усовершенствовать этот стретчинг и применять его для подходящего тебе возраста?
– Почему возраст должен подходить именно мне?
– Да потому что тебе все не нравится!
– Мне не нравится, когда ты предлагаешь мне заниматься не своим делом! Чтобы преподавать оздоровительные системы и детям, и взрослым, надо же хоть немного знать медицину и… все такое… – Татьяна не сдавалась.
– Ага! В этих ДК все, как один, доктора медицинских наук и мастера спорта международного класса! В конце концов, можно не зарываться и организовать простенькие курсы для похудания. Знаешь, сколько бабешек набежит!
– Если преподавать им будешь ты, Сима, то они как прибежали, так и убегут обратно. И весьма резво!
– А ты на что? У тебя фигура как раз подходящая! Ты будешь преподавать, а я буду мозгом этого предприятия!
– Ну а если они не похудеют, тогда что?
– Можно подумать, что кто-нибудь от подобных курсов худеет? Попросим моего Марка. Он нам на компьютере таких дамских фоток наляпает, которые были «до» наших курсов и стали «после», что весь холл ДК можно будет облепить. А те, которые не похудеют, пусть пеняют на себя! Значит, плохо старались!
Троллейбус привез подруг к метро. Они спустились на эскалаторе вниз и остановились у перехода, где им предстояло разойтись на разные ветки.
– Я вижу, что тебя курсы похудания все же заинтересовали, – сказала Сима, поправляя шляпу в стиле дона Корлеоне.
– С чего ты взяла? – удивилась Татьяна и надвинула на глаза вязаную бежевую шапочку периода начала перестройки.
– Ну… ты все-таки по поводу курсов не острила, как насчет фиалкоманов…
– Как я сегодня устала от тебя, Симонка! Если бы ты знала!
– Это ничего, – не обиделась Сима. – Сейчас ты от меня отдохнешь, а потом все-таки обдумай поступившие предложения. И вот еще что: магией тоже неплохо бы заняться! Очень денежное дело!
– Си-и-има! – Татьяна взвыла так, что на подруг оглянулся пожилой дядечка в подростковой дутой куртке и очень неодобрительно покосился на Симину шляпу.
– Все! Молчу! – Симона прижала к груди руки в кроваво-красных перчатках, потом чмокнула подругу в щеку и пошла в сторону перехода на станцию «Невский проспект».
Татьяне надо было ехать до «Выборгской». Устав от трескотни Симоны, она старалась ни о чем не думать и, прислонившись к надписи «Не прислоняться», отдалась на волю судьбы. Ее толкали, пихали сумками, ручными тележками и пакетами, но она уже давно научилась в метро расслабляться и ни на что не реагировать.
Выйдя на улицу, Татьяна зашла в ближайший к дому универсам, купила пельменей, салат из морской капусты в пластиковой коробочке и пару булочек с маком. По этому набору продуктов всякий догадался бы, что дома ее никто не ждет. Так оно и было на самом деле. Она жила одна в маленькой однокомнатной квартире, которую ей оставила умершая два года назад бездетная тетка.
Татьяна Громова была вульгарной (в значении: простейшей) старой девой. Она не была замужем никогда. Сначала она, как и всякая девушка, очень хотела выйти замуж немедленно после наступления совершеннолетия, потом стала надеяться выйти когда-нибудь в будущем, потом перестала надеяться, а в настоящее время уже совершенно не хотела никуда выходить. Она вдоволь насмотрелась на Симону, которая пыталась разводиться со своим Марком раз десять. В очередной раз объявив его вульгарным (в значении: пошлым, грубым) бабником и Казановой, Сима на месяц переезжала к Татьяне. Потом они с мужем бурно мирились, потом снова ссорились и снова мирилась. В этих перманентных ссорах-замирениях они так и не успели родить себе маленького Рудельсона, а потом в организме Симы что-то разладилось, и врачи в один голос объявили, что детей у нее не будет никогда.
Татьяна не успела еще снять куртку, как раздался телефонный звонок.
– Ну как? – услышала она жизнерадостный голос Симоны. – Что ты решила? Что тебе больше нравится: стретчинг или магия?
– Сима! Я только зашла и хочу есть! – взмолилась Татьяна.
– Быстро ставь воду для пельменей! – Симона нисколько не сомневалась в вечернем меню подруги. – Я подожду.
Татьяна обреченно поплелась на кухню, так и не скинув куртки, поставила на газ любимую кастрюльку с петухом на боку и вернулась к Симе.
– Ну! – пискнула она в трубку, что означало: «Говори быстрей, а то уже никаких сил нет!»
– Не «ну!», а отвечай на поставленный вопрос, – твердо потребовала подруга.
– Мне, Сима, все равно: стретчинг или магия, потому что ни в том, ни в другом я ничего не понимаю.
– Ну уж в магии и понимать нечего! Видела же передачу «Мы всегда с вами!». Там теткам звонят из разных городов, а они свечами обставились и гнусавят: «Выходите замуж!», «Не выходите замуж!», «У вас впереди серьезный брак и муж, за которым вы будете как за каменной стеной!» Можно подумать, что ты так не сможешь?
– Конечно, не смогу. Я же не ясновидящая! Думаю, что и ты не сможешь.
– Я не смогу? – зловеще возмутилась Сима. – Да у них там все звонки подставные! Неужели ты такая наивная, что не понимаешь?
– Не понимаю, как это подставные?
– Так это! Иди загружай пельмени, а потом я тебе расскажу.
Татьяна знала, что спорить с Симой бесполезно, поэтому молча повиновалась.
– Так вот! – приступила к объяснению Симона. – Представь, я сижу в студии со свечой и с загадочным выражением лица, а ты мне звонишь. Я сначала делаю вид, будто долго на тебя настраиваюсь, потом, закатив глазки, говорю, что мне кажется, будто у тебя в прошлом месяце была тяжелая душевная травма. А ты радостно кричишь: «Надо же, как вы угадали!», а я тебе после этого обещаю, что все будет о’кей, а на Пасху ты даже выйдешь замуж за депутата Государственной думы.
– А если тебя, Симка, – развеселилась Татьяна, – попросят кого-нибудь приворожить?
– А я скажу, что черной магией не занимаюсь. Хотя за деньги можно немножко и позаниматься. Иди помешай пельмени.
– Ладно тебе. Съем непомешанные. Сим, а если не приворожится? Что будешь делать? Или как с похуданием: к которым не приворожились, пусть пеняют на себя? Плохо хотели?
– Это один из вариантов ответа. Можно еще свалить на карму, а на худой конец – и деньги отдать. Ну, как тебе магия?
– Ты меня здорово повеселила, Симка, а теперь я, пожалуй, пойду есть свои пельмени. Наверняка уже сварились, – улыбнулась Татьяна, представляя лицо подруги.
– Значит, и магия тебя не вдохновила?
– Ни в малейшей степени! И вообще, я тебе официально заявляю, что разводить людей на деньги не собираюсь: ни с помощью стретчинга, ни магией, ни кактусами.
– Ну и глупо! – обиделась Сима и повесила трубку.
Татьяна вздохнула, выложила в тарелку пельмени, полила их позавчерашней сметаной, сбоку пристроила морскую капусту и села перед телевизором. По одному из каналов она наткнулась на фильм о японских гейшах. Она даже и не догадывалась, что это не только профессия, но и образ жизни, к тому же весьма нелегкий, полный жертв и самоограничений. После гейш она настроилась на наслаждение приключенческим фильмом вприкуску с булочками с маком, но на столике опять зазвонил телефон. Татьяна нехотя сняла трубку.
– Танька! Эврика! – завопила ей в ухо Симона. – Я сейчас смотрела фильм про гейш и поняла – это как раз то, что надо.
– По-моему, тебе, подруга, совсем крышу снесло! – уже довольно раздраженно заметила ей Татьяна.
– Ничего подобного! Гейшинизм, да простят меня японцы, – это же невозделанный в других культурах пласт! – заявила Сима.
– И как же ты собираешься его возделывать? – спросила Татьяна и тут же пожалела об этом, потому что на экране уже кто-то кого-то убил, а она не успела заметить, кто и кого.
– Знаешь, я не могу сейчас об этом говорить. – Сима снизила голос до шепота, и Татьяна поняла, что в комнату вошел Марк. – Это не для мужских ушей. На работе переговорим. Все! Целую!
На следующий день про гейш подруги поговорили вскользь, между делом. Как только Татьяна увидела Симу, поджидающую ее в переходе метро с большой дорожной сумкой и пластиковым кошачьим сундучком у ног, то сразу поняла, что у Рудельсонов опять наступили критические дни.
– Я его больше никогда не прощу, – вместо приветствия сказала Сима, сдувая с лица картинно спущенные волнистые пряди.
– Свежо преданьице, – улыбнулась Татьяна и взялась за одну из ручек огромной Симиной сумки. – Не понимаю только, для чего ты столько барахла вечно с собой берешь? И Жертва твоя мне осточертела! Она разодрала уже весь диван! Куда мы ее сейчас денем? В камеру хранения не примут.
– Таня! Наивная! За деньги кого хочешь куда хочешь примут! И еще попросят завтра принести!
Жертвой в просторечье прозывалась любимая кошка Симоны. На самом деле ее звали Маргарет-Жаклин-Валуа. Маргарет-Жаклин-Валуа была невероятно персидской, породистой кисой, имела сногсшибательную родословную, которая занимала собой три листа, склеенные гармошкой, и хранилась в особой кожаной папочке с золотым тиснением. На эту Маргарет вместе с кожаной папочкой Сима ухлопала две свои зарплаты и очень гордилась, что обладает таким сокровищем. Когда сокровище «стерилизовали» во младенчестве, оно горько плакало и долго болело. Марк Рудельсон, жалеючи бедное безответное животное, которым люди нагло распорядились по собственному усмотрению, как-то назвал кошку жертвой кастрации. Второе слово благополучно затерялось во времени, а первое – Жертва – превратилось в кличку. Жертва в конце концов напрочь забыла о том, как люди подло с ней обошлись, о своих потерях совершенно не сокрушалась, а, наоборот, даже извлекла из них пользу, ибо стала ленива и апатична до безобразия. Она так часто валялась на диване в состоянии прострации, расслабленности и созерцания, что поначалу испуганная ее «подозрительным» состоянием Сима приносила ей еду, что называется, прямо в постель и собственноручно вкладывала в грациозно раскрывающуюся усатую кошачью пасть. При этом Марк со словами «Черт знает что такое!» немедленно уходил куда-нибудь подальше от этой пасторали и обещал, что Жертва скоро полностью оправдает свое имя, потому что он как-нибудь лично опустит ей в «ротик» немножечко стрихнина. В конце концов к расслабленным манерам кошки все привыкли, а со временем вообще забыли про ее тисненую родословную, тем более что Жертва ела все подряд, никогда ничем не болела и всегда пребывала в спокойном настроении. Сима стала относиться к Жертве, как к обычной дворовой Мурке, но тем не менее очень любила.
– Татьяна! Не могу же я оставить кошку этому живодеру! – вскрикнула на все метро Симона. – Ты же знаешь, что он обещал с ней сделать!
– Если она не прекратит рвать мой диван, то с ней это сделаю я!
– Не волнуйся! Диван будет в целости и сохранности! На этот раз мы взяли с собой когтедралку!
Татьяна вздохнула:
– Похоже, ты решила у меня обосноваться надолго…
Сима взяла в одну руку сундучок с Жертвой, другой ухватилась за ручку своей необъятной сумки и, разделив все слова на слоги, с большим пафосом произнесла:
– Я ни-ког-да к не-му не вер-нусь!
– Никогда не говори «никогда»! Слыхала, наверно, эту фразу? Сейчас очень модно так говорить! – улыбнулась Татьяна.
– Тань! Ну ты же моя подруга! Ты же знаешь, сколько я от него вытерпела! Всему же есть предел!
– Не хотите же вы, Симона Иосифовна, сказать, что собираетесь снимать у меня угол всю оставшуюся жизнь! – Ужаснувшись подобной перспективе, Татьяна даже приостановилась на лестнице, но толпа людей, спешащих на службу, опять понесла их вперед.
– А что такого? Неужели тебе, Танька, не одиноко? – Сима попыталась заглянуть подруге в глаза, но поля шляпы здорово мешали.
– Ты прекрасно знаешь, что я уже привыкла жить одна, а тебя выносить целый день: и на работе, и дома – удовольствие небольшое!
– Ну… Месячишко-то выдержишь! Не впервой! А там, если бизнес пойдет, я что-нибудь себе сниму.
Татьяна решила ничего не спрашивать про бизнес, чтобы Симу не понесло по вчерашним рельсам. Она спросила про Марка:
– Лучше расскажи, что такого твой Рудельсон умудрился отчебучить за ночь, что ты очередной раз решила не прощать его никогда? Насколько я помню, он был дома, когда ты мне звонила на предмет пласта гейшинизма.
– Вот именно, что сначала был, а потом его – раз – и не стало! Он воспользовался моей невинной фразой: «Это не для мужских ушей» – и привязался: «Что, да как, да что я имею в виду, да что от него скрываю!» Я пыталась свести все к гинекологическим проблемам, но он заявил, что почему-то раньше я этих проблем от него не утаивала.
– Ну а ты?
– А я, Танька, ты уж прости, стала говорить, что это не мои, а твои гинекологические проблемы! А он, представляешь, стал рваться к телефону, чтобы тебе позвонить и проверить.
– Ну и дала бы ему позвонить!
– Да?! А что бы ты сделала, если бы ни с того ни с сего услышала его голос, который спрашивает, есть ли у тебя гинекологические проблемы?
– Вообще-то не знаю! – расхохоталась Татьяна.
– То-то и оно, – вздохнула Сима.
– Ну а что было дальше?
– А дальше, Танька, все как всегда: слово за слово, а потом он ушел и, между прочим, целую ночь отсутствовал. А утром, представь, пришел… такой веселый… Весь в коньяке и духах…
Весь рабочий день опечаленная Сима провела за своим кульманом и не надоедала Татьяне с новыми идеями на предмет быстрого обогащения. Даже в обед она ни разу не помянула ни кактусы, ни стретчинг, ни даже японских гейш, которые явились причиной ее неприятностей. Но уже вечером, по пути к дому Татьяны, Сима очнулась, блеснула глазами и воодушевленно проговорила:
– Тань! Из-за этого негодяя Рудельсона я чуть не забыла важную вещь! Помнишь, я рассказывала тебе про сына маминой приятельницы Вадика?
– Ну! – Татьяна посмотрела на подругу, в отличие от нее, без всякого воодушевления.
Сима с определенной периодичностью пыталась выдать ее замуж, подыскивая кандидатов на руку и сердце. Периоды особенной Симиной активности совпадали обычно по времени с ее ссорами с Марком. Вступив в такой период, она сметала на своем пути все преграды – и кандидаты в мужья сыпались на Татьяну, как из рога изобилия. В этом периоде Вадик был первой ласточкой.
– Так вот! Я назначила вам свидание у кафе «Лакомка», – безапелляционно заявила Сима.
– Когда? – ужаснулась Татьяна.
– Завтра, в шесть после работы. Как раз успеешь доехать.
– Почему именно у «Лакомки»?
– Ну… Вы же оба будете со службы. Поесть ведь надо! А там… то… се… разговор и завяжется, хотя бы… для начала… о тамошних слоеных пирожках. Очень уж вкусные там пекут!
– Симка! – сморщилась Татьяна. – Во-первых, я не хочу говорить о пирожках, а во-вторых, ты прекрасно знаешь, что я не хочу замуж! Мне и так хорошо!
– Не хочешь, потому что не была! – парировала Сима.
– Ты зато была! Я твоим замужеством сыта по горло!
– У меня, Таня, – нетипичный случай, а Вадик – человек сугубо положительный, скромный и по бабам не шляется!
– Сколько ему лет?
– Тридцать… с хвостиком… – Сима неопределенно помахала в воздухе рукой в кровавой перчатке.
– Колись, подруга, какой у него «хвостик», а то дальше не пойду! – и Татьяна шлепнула на тротуар свой бок Симиной сумки.
– Если честно, то ему… вроде бы… тридцать два… Хотя… может быть, и все тридцать девять… Что-то я забыла…
– Тридцать два?! – с возмущением повторила Татьяна. – А ты, случаем, не запамятовала, что мне все тридцать семь!
– Ты, Таня, выглядишь не больше чем на двадцать восемь. Вадик даже не заметит, что тебе тридцать семь, тем более если ему все-таки все тридцать девять.
– Нет, ты все-таки ненормальная! Сейчас придем ко мне домой, и ты отменишь это идиотское свидание! – чуть не плача воскликнула Таня.
– И не подумаю, потому что, честно говоря, его отменить уже нельзя.
– Как это?
– Так это! Вадик сейчас в командировке, в Москве. Приедет ночным поездом, отдохнет чуток, перышки почистит, сбегает на рабочее место передать какие-то ведомости, а потом – прямиком к «Лакомке».
– А я все равно не пойду на это свидание! Не желаю! Пусть твой Вадик постоит часок у кафе и уберется восвояси несолоно хлебавши!
– Таня! Это несерьезно! Мы же взрослые люди! Вадик после напряженной командировки, после поезда и после работы будет ждать, а ты вдруг не придешь! Это непорядочно! В конце концов, никто не заставляет тебя сразу бросаться ему на шею и тащить под венец. Посмотришь на него, прикинешь все «за» и «против», а потом – хоть и не встречайся больше! Кто тебя может заставить?
Таня возражать не стала и лишь с грустью вздохнула. Разговор, подобный этому, заводился уже неоднократно.
Утром Сима поднялась на полчаса раньше обыкновенного, растолкала Татьяну и принялась собирать ее на свидание. Она заставила подругу надеть новый синий костюм.
– Сима, мы же не зря пытались его продать! Пиджак маловат, ты же сама видишь! – пыталась сопротивляться Таня.
– Ничего! Его можно не застегивать, а когда он в незастегнутом виде, то очень даже прилично выглядит, – заявила Сима.
Она хотела предложить Татьяне свою голубую трикотажную кофточку, которую любила надевать под серый, с синим рисунком, сарафан. Кофточка была узенькой, эластичной и безразмерной, а потому очень выгодно смотрелась абсолютно на любой фигуре. Однако принести подруге подобную жертву Симона не смогла, поскольку на кофточке удобно разлеглась… иная Жертва. Симе почему-то некстати вспомнилось аристократическое происхождение кошки, и тревожить особу чуть ли не королевских кровей она не стала. Порывшись в Татьяниных закромах, Сима извлекла на свет старый бадлон, который не слишком явно демонстрировал свой преклонный возраст, зато являл миру небесную голубизну, очень подходящую по тону к новому синему костюму. Шею Татьяны Симона убрала, как новогоднюю елку, гирляндами из своих цепочек разных дизайнерских направлений и довершила сие убранство крупными висячими серьгами. Она с удовольствием поделилась бы и некоторым количеством своих браслетов, но у подруги были очень тонкие запястья, и ажурные кольца с них соскакивали.
– Сим, а что скажут на работе, когда я заявлюсь туда в твоих цепях? – жалобно спросила Татьяна, без удовольствия разглядывая себя в зеркале.
– Нас с тобой это не касается! – отрезала Симона. – Но я думаю, что все будут только завидовать твоей неземной красоте.
– Нет, Сима, ничего не получится, – обрадовалась своей сообразительности Татьяна и принялась вытаскивать из ушей серьги.
– Что ты делаешь! – рассердилась подруга.
– Все дело в том, милая моя, что мне абсолютно не с чем этот костюм и эти серьги надеть!
– То есть?
– Ну… ты же знаешь, что у меня нет ни пальто, ни плаща, только куртки спортивного фасона. Ты представь, как нелепо будет выглядеть эта ярко-синяя юбка с черной курткой на «молниях» и липучках? А сережечки твои – ну просто изумительное дополнение к моей шапке грубой вязки! Вместе с кроссовками – вообще полный улет!
– Зачем же ты тогда покупала этот костюм, не понимаю! – страшно огорчилась Сима и в изнеможении упала на кресло.
– Во-первых, я рассчитывала носить его летом, во-вторых, плащ с пальто у меня были… в перспективе, а твой Вадик вынырнул непредсказуемо, вне расписания и, как видишь, совершенно не вовремя.
Сима Рудельсон не умела долго находиться в растерянном состоянии. Она на секунду задумалась, а затем нырнула в свою бездонную сумку и вытащила оттуда газовый сизый шарфик.
– Если ты рассчитывала меня напугать своей шапкой с липучками, то тебе это не удалось, – сказала она, с быстротой фокусника продела в ушки для ремня на джинсах свой газовый шарфик и скомандовала: – Быстро снимай юбку и надевай джинсы. Ты будешь одета в… эклектическом стиле!
– Это как? – удивилась Татьяна, с опаской посматривая на Симу.
– Это так: романтический верх, спортивный низ, и шарфик на поясе в качестве переходного звена!
– А разве кроссовки сочетаются с переходным звеном?
– Ты наденешь свои черные туфли.
– Так они же у меня, считай, с прошлого века завалялись…
– Ничего! Ты будешь делать вид, что у тебя такой стиль.
Татьяна шла от метро к «Лакомке», одетая в эклектическом стиле лишь частично. Она наотрез отказалась от сизого шарфика, двух цепей, висячих серег и вековых черных туфель. С романтическим верхом в виде собственного синего пиджака, голубой кофточки, с которой в конце концов заботливыми руками Симы Жертва была перенесена на старый голубой бадлон, и прозрачных бусиков строго по шее ей все-таки пришлось согласиться. Надо сказать, что прохожие даже не подозревали, сколь сложен Татьянин прикид, поскольку он был надежно скрыт под скромной черной курткой на «молниях» и липучках.