По потолку метались желтые сполохи, ворвавшиеся сквозь неплотно задвинутые шторы. Мила поняла, что во дворе между грязными, подтаявшими и уже прилично осевшими сугробами опять застряла чья-то машина. Она бешено урчала и гневалась, видимо, из-за того, что кучи громоздились без всякой системы, а потому выбраться из их плена было большой удачей. Свет автомобильных фар эффектно перечеркивал Милин потолок вкривь и вкось. Она некоторое время следила за беспокойным метанием ярких полос, потом повернула голову к соседней подушке. Олег спал спокойно. Его не тревожил ни утробный рык машины, ни пристальный Милин взгляд. Все-таки он очень красивый мужчина. Даже сейчас, в полутьме, видно, как четко очерчен его профиль, как длинны ресницы, как рельефны мускулы заброшенной за голову руки. Мила представила его в постели с другой женщиной, и ее кулаки непроизвольно сжались. Она усмехнулась и разжала ладони. Разве она когда-нибудь сможет подраться с соперницей… Да ни за что… Она вообще ничего не может, только фантазировать и терзаться испепеляющей ревностью. До встречи с Олегом Мила даже не предполагала, что способна так страдать из-за мужчины. Она никогда еще серьезно не влюблялась, а потому и была уверена, что никогда не опустится до того, чтобы примитивно ревновать своего мужчину к каждой юбке. Возможно, все дело было в том, что прежние Милины знакомые не вызывали такого повального интереса у женщин, как Олег.
Конечно же, соперницы у Милы есть! Да что там говорить… Этих соперниц у нее легион! А если они всего лишь плод ее богатого воображения? Мила села на постели, обняла колени руками и бросила еще один взгляд на Олега. Тот смешно засопел, вздохнул и повернулся к ней спиной. Мила улыбнулась, но как-то грустно. Ей было тоскливо. Еще бы! Перед Олегом каждый день раздеваются женщины. Красивые и холеные, в прозрачном белье… а может быть, и без такового… Каких только причуд не бывает у отягченных богатством дамочек! У них есть все: особняки с прилагаемыми к ним дворецкими, автомобили – с водителями, массажные салоны с личными массажистами в крошечных фартучках, слегка прикрывающих причинное место… Почему бы не обзавестись еще и собственным дизайнером, перед которым так сладко стоять обнаженной, пока он трепетными пальцами снимает мерки…
Олег не любил, когда его называли дизайнером, модельером, стилистом или, того хуже, кутюрье. Ему нравилось величать себя на старинный манер закройщиком дамского платья. И, тем не менее, он был одним из пятерки самых модных модельеров женской одежды в Санкт-Петербурге. Салон, который он упорно называл ателье, у него оставался маленьким. И чем труднее в него было попасть, тем активнее столичные гламурно-бомондные штучки бились за возможность одеваться именно у Олега Романца. Нынче это был хороший тон – платье от Романца, и, соответственно, дурной, если в гардеробе нет ни одного туалета из ателье под расхожим названием «Силуэт». Олегу много раз советовали сменить название, предлагали разработать логотип фирмы, лейблы и прочие опознавательные знаки, но он только отмахивался. Ему все это было неинтересно. Ему не было нужды привлекать внимание к собственной персоне и к ателье «Силуэт», потому что богатенькие женщины и без того плыли на свет двух его небольших витринок селедочными косяками.
Мила, разумеется, тоже одевалась у Романца. Уж ей ли было не знать, какие у Олега чуткие пальцы. Конечно, ему уже не надо было снимать с нее мерки, потому что он знал ее тело наизусть, но… В общем, даже одна-единственная примерка всегда растягивалась у них на неопределенное время, поскольку стоило Миле слегка обнажиться, как… Вполне возможно, что у знаменитого закройщика уже сформировался условный рефлекс на снятие дамами верхнего платья…
Нет! Ерунда! Олег вовсе не так примитивен! Он интеллигентный человек, очень увлеченный своим делом и… ею, Милой…
Урчание машины во дворе перешло в отвратительный рев. Олега это по-прежнему нисколько не беспокоило. Он сладко спал, положив обе ладони под щеку, как ребенок. Мила, понимая, что заснуть под такое немузыкальное сопровождение ей не удастся, поднялась с постели и подошла к окну. Именно в этот момент измученная машина наконец вырвалась из сугробного плена и, громко газанув напоследок, лихо подъехала к одному из подъездов соседнего дома. Дверца открылась, и из салона машины вышла молодая женщина в меховом жакете, небрежно накинутом на длинное вечернее платье. Мила не была знакома с женщиной лично, но знала, что она является корреспонденткой одной из модных газетенок, пишущих о светской жизни. Всегда очень экстравагантно одетая, она ездила на машине только одна. Мила никогда не видела рядом с ней ни спутника, ни спутницы, ни детей. Одиночка? Или Миле просто не удавалось напасть на след ее личной жизни? Да и не больно надо. Не станет же она сторожить эту даму у окна!
Задернув шторы поплотнее, Мила прошлепала босыми ногами в кухню. Выпить, что ли, сока? Кажется, оставалось еще полпакета ананасового…
Со стаканом в руке Мила опустилась на мягкий диванчик. От взмаха полы ее халата на пол с шелестом соскользнули пестрые рекламные листовки, которые теперь пачками суют в почтовые ящики, потом посыпались журналы и газеты. Мила сгребла все это ногой в неопрятную кучку. Среди разноцветных листков мелькнул белый конверт. Надо же! Она и не заметила письма, когда, вернувшись вечером домой, небрежным жестом бросила ворох бумаг на диванчик в общую кучу. Та-а-ак… Посмотрим, от кого же оно? Мила давно не получала писем, если не считать деловых, которые, как правило, были электронными. Нынче эпистолярный жанр не в почете. Куда проще послать SMS, нежели париться, складывая слова в связный текст.
Конверт оказался надорванным. А листка с письмом в нем не было. Мила щелкнула выключателем бра и зажмурилась от яркого света. Открыв глаза и проморгавшись, она посмотрела на адрес отправителя: Санкт-Петербург… улица Оружейная… Сельвинская Д.А… И кто же это такая… Сельвинская Д.А.? У нее нет таких знакомых. И потом… где же письмо?
Мила с недоумением повертела конверт в руках. Ее взгляд упал на фамилию получателя. Кому… Романцу Олегу Станиславовичу… Романцу? А адрес? Олег ведь здесь не прописан… Правильно… На конверте и написан адрес Олега – Малый проспект Васильевского острова. То есть это он, Романец Олег Станиславович, принес сюда конверт… Зачем? Видимо, очень торопился выйти из дома, сунул письмо в карман, а прочитать смог только здесь, у нее.
Интересно, что же это за Сельвинская Д. А.? Д… Дарья? Дина? Диана? А может быть, сама Дульсинея… Санкт-Петербургская? Мила почувствовала, что опять наливается мучительно горячей ревностью. Что же это получается? Получается, что Олег переписывается с какой-то Дульсинеей втайне от нее, Милы? Конечно, втайне! Иначе в конверте находился бы и листок, само письмо! А раз его нет, значит, в нем было что-то компрометирующее Романца! Но в таком случае он должен был бы уничтожить и конверт… А он… он… А он так взволновался, прочитав письмо, что про конверт забыл! Ну ничего… Завтра же она спросит его, что это еще за Дульсинея? Или, может быть, не стоит тянуть до завтра? В конце концов, можно прервать его младенческий сон и сейчас же спросить: кто эта женщина и почему конверты от ее писем валяются у Милы в кухне. Нет… Это как-то не того… нехорошо… Лучше завтра… Да, но как заснуть сегодня?
Мила покопалась в аптечке, обнаружила тубус снотворного средства, в котором осталось две таблетки. Она вытряхнула их на ладонь, потом сразу обе сунула в рот, запила их ананасовым соком и пошла спать.
* * *
– Я вчера… случайно нашла письмо… – самым безразличным голосом сказала Мила, подавая Олегу на завтрак вместе с горячими бутербродами, которые он обожал, конверт от письма Дульсинеи. – Тут… на кухне… завалялось… Оно тебе нужно? А то, по-моему, пора выбросить всю эту кучу… – И она кивнула на яркую стопку журналов, газет и рекламных листовок.
Олег, быстро оглядев конверт, порвал его на четыре части, кинул обрывки на диванчик.
– Выбрасывай, – сказал и с аппетитом вонзил зубы в румяный хлеб.
Миле показалось, что безразличие к конверту и отменный аппетит были показушно наигранными.
– А кто эта… Сельвинская? – не выдержала Мила. – Я ее знаю?
– Вряд ли… – невнятно проговорил Олег, продолжая жевать. – Это всего лишь заказчица.
– Ты состоишь в переписке с заказчицами?
– Не состою, – буркнул Олег и налил себе еще кофе.
Мила понимала, что еще один вопрос на тему, которую он явно не желал обсуждать, будет ему неприятен, но остановиться не могла.
– Ага, значит, это заказчицы пишут тебе безответные письма, – с сарказмом заметила она и откусила кусок бутерброда с сыром, который, растаяв внутри румяных хлебных кусочков, теперь тянулся длинными вязкими нитями, не желающими обрываться.
– Мила! Прекрати! – сердито сказал Олег. – Ты заставляешь меня оправдываться перед тобой, хотя я ни в чем не виноват. Сельвинская Дарья Александровна заказала у меня вечернее платье, а в письме просила сильно не торопиться с выполнением заказа, поскольку на десять дней ложится в больницу. Из-за этого не сможет прийти и на примерку, которая намечена на следующий четверг.
– Олег! Не держи меня за идиотку! – сорвалась она. – Имеется с десяток других способов связаться с тобой и твоим ателье: телефон, факс, Интернет! Какой дурак станет сейчас пользоваться почтой, когда надо передать срочное сообщение?!
– Дарье Александровне за семьдесят, и ей не нравятся современные способы связи.
– Но почему письмо написано на твой домашний адрес, а не на адрес «Силуэта»? Откуда она знает твой адрес на Васильевском?
– Представь, она даже заказывать наряд приезжала ко мне на дом! – Олег весело улыбнулся.
– Но почему? – Мила постаралась спросить спокойно, хотя его веселье в такой ситуации показалось ей мало уместным.
– Потому что она – приятельница моей родной тетки! Между прочим, они вместе и приезжали!
– Ага! Семидесятилетней карге вдруг понадобилось вечернее платье!
– Зря ты так, – невозмутимо ответил Олег и шумно отхлебнул кофе. – Дарья Александровна большую часть жизни проработала на телевидении и выглядит не хуже Эдиты Пьехи. Как, кстати сказать, и моя тетка! А платье госпожа Сельвинская заранее заказала на собственный юбилей, который будет проходить, между прочим, в одном из залов телецентра на известной всему Питеру улице Чапыгина.
– И ты предлагаешь мне в это поверить? – некрасиво взвизгнула Мила.
– А почему бы нет?
– А где тогда само письмо?!
– То есть ты намеревалась с ним ознакомиться, но не получилось? – опять улыбнулся Олег.
– Намеревалась… да… – пришлось признаться совершенно сникшей Миле. – …Потому что я… потому что мне… странны эти посторонние конверты…
– Перестань, Милка! – расхохотался он. – Нет никаких посторонних конвертов! Есть всего лишь один-единственный! От почти семидесятипятилетней бабульки! Очень эффектной, но все же – именно бабульки!
Олег бросил огрызок бутерброда в тарелку, вытащил Милу из-за стола и впился в ее губы своими, пахнущими кофе и поджаренным хлебом. Она, тут же забыв о том, что только что собиралась всплакнуть, страстно ответила ему. Конечно, им обоим, имеющим собственное дело, можно было не спешить на службу с раннего утра, как рядовым петербуржцам, но неотложные дела требовали и их присутствия на рабочих местах, а потому Мила первой вывернулась из объятий своего возлюбленного.
– Нет, ты все-таки скажи… – Олег опять взял ее в кольцо своих рук. – …ты веришь, что Дарье скоро будет семьдесят пять, а потому она меня как женщина совершенно не интересует?!
– Верю, – интимно прошептала Мила, которая сейчас была готова поверить даже в то, что вообще все, как одна, клиентки его «Силуэта» являются семидесятилетними старухами.
– А в то, что я люблю только тебя?
– Да… Только меня… Конечно же, я верю…
* * *
Историю с письмом Дарьи Александровны Сельвинской Мила поведала своей лучшей подруге и компаньонке Гелене Короленко в этот же день за обедом. После рассказа, который опять ее неумеренно взволновал, она задала Геле законный вопрос:
– Ну и что ты думаешь на этот счет?
– А чем тебе не нравится объяснение Романца? – удивилась подруга.
– Не знаю… Ревность меня мучает, понимаешь?! Страшная, глухая и… бесконечная… Пока он меня обнимал, я свято верила в семидесятипятилетнюю заказчицу. А едва расстались, тут же опять накатило… как цунами… В общем, ты меня понимаешь…
– Нет, не понимаю! Что тебя так сильно обеспокоило?!
– Слишком уж он равнодушно порвал этот конверт!
– Может быть, не слишком, а просто равнодушно?
– Нет… Я сейчас это особенно отчетливо вижу… Вот я ставлю себя на его место и…
– И что?
– Ну… Я думаю, как бы я среагировала на то, если бы Олег нашел у меня конверт от мужчины…
– И как же? – усмехнувшись, спросила Геля.
– Я сразу принялась бы объяснять, что, мол, это деловое письмо, а он…
– А что он?
– А из него пришлось все вытягивать… И потом, я не стала бы уничтожать само письмо!
– С чего ты взяла, что он его уничтожил?
– Его ведь не было в конверте!
– Мало ли… Письмо, кстати, может валяться у тебя же… в какой-нибудь другой куче бумаг…
– Ты думаешь?
– А что? Такой вариант не исключен, – ответила Геля и остановила машину у подъезда Милиной фирмы под названием «Ива».
– Но у меня нет другой кучи… – задумчиво возразила Мила.
– Есть! На твоем журнальном столике всегда полно всякой ерунды!
– Вообще-то… да… Ты, как всегда, права… Хоть прямо сейчас… езжай и проверяй…
– Ну… если хочешь, давай съездим… Только…
– Что?
– Так девчонки ведь ждут. Ты обещала, что мы выплатим им зарплату сразу после обеда.
– Точно! Чуть не забыла! Но как только деньги выдашь, так уж… рванем, Гелька! А то я до вечера не выдержу!
Гелена кивнула. Ее стильная белокурая стрижка слегка качнулась, и подруги вышли из машины.
* * *
Мила с Гелей минут десять в четыре руки самым тщательным образом перебирали бумаги и журналы. Но никакого письма обнаружить им так и не удалось.
– Вообще-то, смешно, если бы оно здесь нашлось, – вздохнув, сказала Мила. – Если у Олега рыльце в пушку, так он должен был перевернуть все бумаги на журнальном столике, раз уж я нашла конверт в подобной же куче на кухне. А может, он вообще сразу уничтожил письмо, да и концы в воду…
– Мне все-таки кажется, что ты напрасно подозреваешь своего Романца в неверности. Письмо наверняка самое невинное, а потому он мог засунуть его в любое место. Например… в карман пиджака или брюк.
– Да-а-а… пожалуй, ты опять права… – Мила вскочила с дивана, на который только что опустилась в полном изнеможении, и бросилась к шкафу.
– Ты чего? – удивилась Геля.
– Иди сюда! Мы с тобой сейчас вывернем все его карманы!
– Не надо, Милка… Обыск – это как-то… не очень красиво…
– Не скажи! Все средства хороши, чтобы не оказаться в дураках… вернее, в дурах…
– Ну… смотри… как бы чего не вышло… – пробормотала Геля и присоединилась к подруге.
В карманах одежды Олега письма тоже не оказалось. Раскрасневшаяся Мила, яростно хлопнув дверцей шкафа, выскочила в коридор.
– Ты куда? – крикнула ей вслед подруга.
– В коридоре есть еще его одежда! – отозвалась Мила.
– Прекрати, Милка! Одежда, в которой письмо, вполне может оказаться в его собственной квартире на Васильевском!
Мила не отозвалась.
– Э-э! Мил! Ты чего там затихла? – опять крикнула Геля и выбежала в коридор.
Мила читала бумагу, которую держала перед собой в подрагивающих руках. Ее лицо было тусклым и безжизненным. Только губы слегка шевелились да глаза скользили по строчкам.
– Что это? – осторожно спросила Геля.
Взгляд Милы остановился. Лицо окаменело. Геля хотела вытащить исписанный лист из руки подруги, но та ловко увернулась.
– Что это? – опять была вынуждена спросить Геля. – Неужели все-таки письмо?
– Письмо, – очнулась Мила и, небрежно смяв его, сунула обратно в карман куртки Олега, потом поколебалась немного, снова вытащила и спрятала в карман собственного пиджака.
– А ты не горячишься? – спросила Геля. – Вдруг он будет искать это письмо!
– Пусть думает, что потерял или… В общем, пусть что хочет, то и думает!
– Ну а что в нем все-таки написано?
– В общем, из этой писанины ясно, что… – Мила болезненно поморщилась, прямо в кармане с силой скомкала лист и с отчаяньем выкрикнула: – Гелька!!! Он мне все-таки изменяет!!
– С этой семидесятилетней Дарьей?
– Конечно же, ей не семьдесят!
– А сколько?
– Не знаю, но они с Олегом – любовники. В этом теперь нет никаких сомнений.
Сжимая в кармане чужое письмо, Мила побрела в комнату, где так тяжело опустилась на диван, будто семьдесят пять лет было ей. Геля поспешила за подругой, с тревогой заглянула ей в лицо и сказала:
– Зря не даешь мне прочитать…
– Не зря…
– Ну… а вдруг ты что-нибудь не так поняла!
– Я все поняла правильно… – Мила вскинула на подругу несчастные глаза и сказала: – И ведь как он виртуозно врал! Ответы на все мои вопросы у него рождались мгновенно!
– Например?
– Например, я его спросила, почему эта… якобы старушка Дарья… не позвонила ему по телефону, а написала письмо? Он сказал, что она ввиду преклонного возраста не любит современные средства связи.
– Ну?..
– Ну а письмо, между прочим, набрано на компьютере. И остается непонятным, почему оно все-таки послано по почте?
– А как оно должно быть послано? Оно же – письмо…
– Если уж его набирали на компьютере, могли бы и послать в электронном виде… – сказав это, Мила будто очнулась, соскочила с дивана, вытащила с книжной полки справочник «Весь Петербург» и принялась лихорадочно его листать.
– Что ты делаешь? – удивилась Геля.
– Хочу позвонить на телевидение!
– Зачем?
– Чтобы узнать, собирается ли бывшая их сотрудница праздновать в телецентре свой юбилей в ближайшее время!
– И зачем тебе это надо? Ты же выяснила, что ей не семьдесят!
– Еще не знаю, зачем… Но я должна знать все про эту… Сельвинскую…
Мила подскочила со справочником к телефонному аппарату. Геля в один прыжок оказалась рядом с подругой и вырвала у нее трубку.
– Давай лучше я! – крикнула она. – А то ты сейчас на нервной почве наговоришь какой-нибудь ерунды!
– Да… пожалуй… – согласилась Мила. – …Лучше ты… У меня даже голос дрожит… Ты не находишь?
– Нахожу! Диктуй номер!
– Алло! Это телевидение? – официальным металлическим голосом начала Геля. – С вами говорят из газеты… «Санкт-Петербургские ведомости»…
Мила удовлетворенно кивнула – ей понравилось, как подруга себя отрекомендовала, а та бойко продолжала:
– Мы хотели бы присутствовать на чествовании вашей сотрудницы… э-э… Сельвинской Дарьи Александровны… Да-да… Именно Сельвинской… Что? У вас нет такой сотрудницы?.. Как нет? Говорите, и никогда не было?.. И никакого чествования Сельвинской не намечено?.. И вообще никакого юбилея в ближайшее время… То есть вы хотите сказать, что у нас ложная информация?.. Не может быть! Да-да… я поняла, что вам незачем меня обманывать… что вы всегда рады прессе… Конечно-конечно… спасибо… извините…
Геля положила трубку и, стараясь не глядеть подруге в глаза, спросила:
– Ну? Ты все поняла?
Мила с жалким видом кивнула.
– Значит, твой Романец действительно врал про старушку. Никакая она не старушка.
– После письма я в этом и так не сомневалась.
Геля нервно простучала пальцами по столику нечто очень ритмичное, а потом предложила:
– А давай я схожу по адресу, который указан на конверте.
– Зачем? – удивилась Мила.
– Чтобы посмотреть этой Сельвинской в лицо! Можно, кстати, в него заодно и плюнуть! На какой она улице живет? Запомнила?
– Улицу-то я запомнила – Оружейная, но вот дом и квартиру… я не то чтобы не запомнила, я на них и внимания-то не обратила…
– Жаль… А сам конверт где?
– Олег его порвал, а потом… Черт!!! Куда же он делся потом?
Мила опять резко вскочила с дивана и бросилась на кухню.
– Его нет!!! – крикнула она оттуда.
Геля вынуждена была отправиться к подруге.
– Вот гляди… – Мила потрясла стопкой рекламных листовок, которые держала в руках. – …Журналы с рекламой так и лежат кучей, а конверта – нет! Быстренько Олежек прибрал обрывки!
Подруги молча посмотрели друг на друга. Геля некоторое время в задумчивости кусала губы и наконец изрекла:
– Предлагаю тебе сходить в какое-нибудь частное сыскное агентство!
– Зачем? – изумилась Мила.
– Ну… пусть они узнают, кто такая эта Сельвинская и какие отношения связывают ее с Романцом!
– И так ясно, какие…
– Не скажи! Если Олег влюблен в эту Дарью, то совершенно непонятно, почему он еще и с тобой спит? Что ему от тебя надо? Разве ты богатая наследница какого-нибудь олигарха?
– Нет… но «Ива»…
– Конечно, твои ткани несколько раз брали призы, но ты же не имеешь такой известности, как Олег! Разве к тебе записываются в очередь?
– Нет…
– Текучка кадров нас с тобой замучила?
– Замучила.
– Бывает, что девкам платить нечем?
– Бывает…
– Так на что ему, преуспевающему модельеру, головная боль от нашей «Ивы»? Он только пальчиком пошевельнет – и у него готов наряд королевы, за который все питерские богатенькие прошмандовки готовы друг другу горло перегрызть! А чтобы продать твои изделия, еще побегать надо со взмыленной шеей! Согласна?
– Согласна…
– Еще бы не согласиться! Ты Романцу жена?
– Не жена…
– Общих детей, о которых я не знаю, у вас нет?
– Нет…
– Почему он тогда тебя не бросает, да еще и врет в глаза, будто любит? Он ведь тебе врет?
– Ну-у-у… до сих пор мне казалось, что он говорит правду…
– Ничего подобного! Мне ли не знать, что ты его всегда подозревала в связях с другими женщинами и постоянно мучилась ревностью! Как только вы познакомились, ты сразу принялась его ревновать! Разве не так?!
– Можно подумать, что ты не ревновала бы такого мужчину, как Олег! – буркнула Мила, щелкнула кнопкой электрического чайника и спросила подругу: – Чаю выпьешь?
– Чаю я, конечно, могу выпить, – ответила та, усаживаясь на крутящуюся табуретку поближе к столу, – но дела это не поправит! Я рада, что ты не валяешься в обмороке и вполне способна к решительным действиям.
– Это ты о частном сыске? – спросила Мила, доставая из холодильника коробку с фирменными санкт-петербургскими мини-пирожными.
– О нем самом, – ответила Геля, сильно вытянув шею, чтобы сквозь прозрачное пластиковое окошечко в крышке ей было виднее, сколько в коробке осталось маленьких пирожных. Их было достаточно, и Геля удовлетворенно кивнула.
Мила сняла с коробки крышку с окошечком, выложила на блюдечко две крохотных корзиночки, столько же эклерчиков, три буше и подвинула все это богатство подруге. Геля довольно улыбнулась, сразу запихнула в рот корзиночку с розочками из старого доброго масляного крема и с набитым ртом спросила:
– Так што ты думаешь о шастном сыске?
– Я не знаю ни одного агентства, – отозвалась Мила, которой вовсе не хотелось об этом думать. Одно только сочетание «частный сыск» вызывало в ее мозгу ассоциации со старинным английским детективом.
Геля сделала хороший глоток чая и радостно сообщила:
– Зато я знаю!
– Откуда?
– Не поверишь, Милка, но сегодня… – Она покопалась в собственной сумке и вытащила обрывок рекламной газеты. – …я искала объявление о персах…
– О персах?
– Ну… о продаже персидских котят… Ты же знаешь, Танюшка давно клянчит… Я ей сдуру пообещала подарить на двенадцатилетие, а она, вот ужас, не забыла… Придется держать обещание. Вот видишь, я даже обвела фломастером: «Котята, голубые персы…» А рядом… Гляди: «Агентство „Шерлок Холмс“»! Название, конечно, не фонтан, без фантазии… зато они обещают именно то, что нам надо: «Частный сыск. Умеренные цены. Полная конфиденциальность гарантируется».
– Гель! Ну что я скажу этому Холмсу? – Мила так шваркнула чашкой о блюдечко, что от того откололся аккуратный маленький серпик и отлетел в сторону раковины. Подруги проследили за его полетом, а потом Геля ответила:
– Скажешь, что хочешь выяснить, почему тебе изменяет известный питерский модельер Олег Романец, вместо того, чтобы взять да и бросить.
– Знаешь, Геля, что-то мне не хочется рассказывать на каждом углу, что Олег мне изменяет.
– А ты и не на каждом! Ты скажешь это только в агентстве, которое гарантирует конфиденциальность, причем, заметь, за деньги! Рассказать сыщику о неверности собственного возлюбленного, это, если хочешь знать, все равно, что раздеться перед врачом!
– Ты не понимаешь, Геля… Если бы Олег был простым мужчиной, которого никто не знает… Ты только представь, какими глазами посмотрит на меня этот Шерлок Холмс, когда я скажу, что живу с Романцом…
– Если он традиционной ориентации, то, уверяю тебя, ему на это наплевать.
– Нет, я не про то… Он, глядя на меня, почти никому не известную женщину, наверняка скажет: «А что же вы хотите, гражданочка? Кто ваш Романец и кто вы! Я о вас, например, даже и не слышал!»
– Согласна, что он вполне может так подумать. Думать никому не возбраняется. Но ничего такого он тебе не скажет, потому что не участковый милиционер, а частный сыщик! Ему плевать, кто с кем живет, лишь бы почаще изменяли друг другу, чтобы у него работенка не переводилась!
– Гель! А если у меня денег не хватит? – начала сдаваться Мила.
– Ну… что-нибудь придумаем… Найдем, короче говоря… Или мы с тобой не частные предпринимательницы!
Мила чуть раздвинула в улыбке губы и положила подруге на блюдечко еще пару маленьких эклерчиков.
* * *
Олег по-прежнему вел себя так, будто бы любил одну лишь Милу и не имел в загашнике еще и весьма моложавую Сельвинскую Дарью Александровну. Миле очень хотелось бросить ему в лицо, что ей кое-что известно про эту Дарью и очень скоро станет известно еще больше. Она сдерживалась с большим трудом. Конечно, бывали счастливые минуты, когда она вообще не вспоминала о сопернице, поскольку, изнемогая от любви, таяла и плавилась в объятиях знаменитого питерского закройщика дамского платья. Но как только тело Милы восстанавливало свое агрегатное состояние, ее душу опять начинала язвить ревность.
Встреча с частным сыщиком агентства «Шерлок Холмс» была назначена на полдень пятницы. Уже с утра этой самой пятницы Миле было так не по себе, что она умудрилась сжечь в микроволновке любимые Олеговы закрытые бутерброды, поскольку задала не тот режим. Совершенно не огорчившийся этим Романец съел на завтрак классические холодные бутерброды с сыром и даже без масла, чмокнул Милу в щеку и уехал в свое ателье. Покладистость Олега опять показалась ей подозрительной. Любой другой мужчина хотя бы презрительно покрутил носом от запаха горелого хлеба. А этот что? Можно подумать, будто ему не противно, что вся одежда пропиталась гарью, как на пожаре! Гелька права: очень странно, что Романец готов терпеть даже Милину горелую еду, несмотря на то, что у него есть еще одна женщина. Уж та ни за что не допустила бы такой утренней оплошности, потому что наверняка мечтает, чтобы Олег завтракал именно с ней на одной кухне. В чем же дело? Зачем Романцу в придачу к Людмиле Леонидовне Ивиной еще и Сельвинская Дарья Александровна?
Стоп!! Хватит думать о Сельвинской! Так можно сойти с ума и не дотянуть до встречи с «Шерлоком Холмсом»!
Мила не хотела в пятницу ехать на фирму, но теперь понимала, что стоит сделать именно это. Ей непременно надо отвлечься от тяжких дум. Где же это еще можно сделать, как не в «Иве»?
…В общей сложности на создание своего бизнеса у Милы ушло около десяти лет. Сейчас ей было уже очень хорошо за тридцать, но она не только никогда не была замужем, но почти не имела опыта общения с мужчинами. Все ее силы, физические и душевные, занимало любимое Дело. Да-да, если уж говорить о нем, то только так – с большой буквы.
Все началось еще в институте, где Мила училась на факультете декоративно-прикладного искусства, специализируясь на технологии производства текстильных изделий. Однажды один из преподавателей привез из поездки по Марокко удивительной красоты декоративную ткань. Ее нити были переплетены так необычно и странно, создавали такой нестандартный, слегка мерцающий узор, что студентка предпоследнего курса Людмила Ивина перестала спокойно спать. Она поставила себе цель – разгадать секрет изготовления ткани марокканских мастеров. Вместо того, чтобы гулять по городу прозрачными белыми ночами и целоваться с молодыми людьми в их призрачном мареве, она просиживала над подаренным ей кусочком ткани, разбирая его по отдельным ниточкам и пытаясь записать алгоритм их переплетения.
Когда недолгое питерское лето сменилось гнилой промозглой осенью, Людмила Ивина, студентка последнего курса института, смогла наконец воспроизвести ткань, ничуть не уступающую по красоте марокканской. Тема дипломной работы была предрешена: «Технология изготовления ткани по образцам марокканского текстиля». Понятно, что диплом был признан лучшим на курсе, а Миле предложили аспирантуру и работу на кафедре. Она отказалась. Учиться – чему? У кого? Тщательное изучение ткани из Марокко и ее повторение обогатило выпускницу факультета декоративно-прикладного искусства таким бесценным опытом, какого не имели даже многие ее институтские преподы. Мила уже не просто знала, как делаются ткани. Она их чувствовала. Она приходила в необыкновенное, ни с чем не сравнимое возбуждение, когда покупала шерстяную или синтетическую пряжу для своих работ. Ей не нужны были поцелуи и ласки мужчин. Она входила почти в чувственный экстаз, когда ощупывала руками шершавые нити и представляла, как на самом примитивном учебном оборудовании они сплетутся в замысловатый узор, рождая прекрасное полотно.
Миле хотелось изобретать и творить новые ткани самостоятельно, без ограничения сроков, одобрения или неодобрения преподавателей. Но в 1990 году, когда она окончила институт, свободные художники все еще считались тунеядцами и гниющими язвами на теле социалистического общества. Очень скоро девушка поняла, что у нее элементарно нет денег на покупку даже самой дешевой синтетической пряжи. Кроме того, родители довольно навязчиво повторяли ей навязшую в зубах фразу, что жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Ее авторскими разработками они восхититься не могли, поскольку ничего не понимали в текстиле. Отец настойчиво советовал Миле выбросить из головы андеграундную дурь и поступить наконец работать на какую-нибудь ткацкую фабрику сменным мастером. Она устроилась оператором котельных установок. Ее работа – два через два – заключалась в том, чтобы каждый час снимать показания приборов, записывать их в специальный журнал и быть готовой вызвать работников аварийной службы «если вдруг что». В свободное от записывания показаний время и в сдвоенные выходные Мила занималась любимым делом. В котельной она напряженно мыслила, чертила схемы и чуть ли не выводила формулы особого переплетения нитей. Дома на допотопном станочке, который она, еще будучи студенткой, с двумя (и единственными) парнями их курса, Мишкой Тропининым и Аликом Завальнюком, соорудила из подручных материалов в собственной комнате, Мила претворяла задуманное в жизнь, пользуясь самой захудалой, плохо прокрашенной пряжей и пытаясь представить, как все это будет выглядеть, когда она сможет купить настоящую яркую шерсть или шелк.