Чудная планета

«Главный же пафос рассказов Демидова, если применительно к нему вообще можно говорить о пафосе, – всё-таки биологическое, научное, лишённое экзальтации восхищение природой человека»(Дмитрий Быков в предисловии к книге Демидова «Чудная планета»)Погрузившись впервые в тексты, написанные учёным-физиком, учеником знаменитого Ландау, человеком, прошедшим сталинские колымские лагеря, я поразился этой простотой и одновременно дотошностью к деталям и описаниям быта и жизни, этой авторской способностью словно воспарять над всем тем ужасом и жутью описанного, вести рассказ неспешно и подробно, а потом подходить к самому краю, к пределу человеческих возможноестей, словно заглядывая за завесу видимого… Туда, в вечность.«Чудная планета: рассказы», Георгий Демидов (Собрание сочинений в шести томах, том 1). Издательство Ивана ЛимбахаЗнакомство началось с аудиоверсии рассказов, они бесплатно выложены на ЛитРесе. Я не мог оторваться! Для меня открылся мир, так уже неоднократно и подробно описанный Солженицыным и Шаламовым, но Демидов стал для меня откровением. Я сразу приобрёл первые два тома из шести заявленных и стал понемногу читать. Сразу становится понятно, что имеешь дело с настоящим интеллигентом, человеком высокой пробы, вдруг попавшего – как и то бессчётное количество советских граждан в тридцатые и последующие годы террора и репрессий – в нечеловеческие условия, где личность сводится до уровня рабского труда, где жизнь ничего не стоит, а есть только номер уголовной статьи, рутина ежедневных повинностей и те физические рамки, в которые поставлено твоё тело, вынужденное приспосабливаться и выживать.В этом издании 11 рассказов, три вступительные статьи (в том числе писателя Дмитрия Быкова), материалы следственных дел Георгия Демидова (фото и расшифровка), а также послесловие с замечательной статьёй Мариэтты Чудаковой, где она разносит в пух и прах выдержки из рекомендованного нашим государством к печати учебника «История России 1900—1945» – там, где речь идёт о сталинском терроре (и сравнивает с рассказами Демидова).Каждый рассказ начинается неспешным описанием условий окружающей жизни, быта, положением в данном конкретном лагере, кто начальник, какие отношения внутри барака, кто охраняет… Зачастую это несколько дней из жизни или самого рассказчика или того героя, о ком речь. В рассказе «Дубарь» речь об одном дне заключённого, который должен был оказаться редким свободным от работ, но его обязывают поработать могильщиком, захоронить недоношенного младенца, и это становится для него неким медитативным и почти религиозной глубины опытом.⠀«На самом дне жизни люди плачут не чаще, а гораздо реже других людей. Возможность излить своё горе таким образом – удел более счастливых, у которых оно только эпизод их жизни, а не её постоянное содержание»(«Дубарь»)История про конвоира Фейзуллу и отряд блатнячек, который ему пришлось охранять и сопровождать на работы и обратно, – настоящий медленно набирающий обороты психологический триллер, где соединены судьбы и личные драмы всех персонажей на фоне жёстких лагерных условий, которые иногда нарушались и ослабевали в угоду личных интересов (рассказ «Амок»). Демидов поразил меня этим сочетанием живых описаний, соединением различных обстоятельств, которые привели к трагической развязке.От описания контекста, почти краеведческой статьи об обустройстве прииска Фартовый в лагерь особого содержания (Берлаг) для тысяч и тысяч заключённых, осуждённых как «врагов народа», Демидов переходит к личной истории аспиранта кораблестроительного института Михаила Кушнарёва. Как увлечение философией Шпенглера и Шопенгауэра повлияло на молодого парня, ставшего отказником, и как ему не хватало воли шагнуть в небытие. Всё потому, что он не хотел иметь бирку на ноге после собственной смерти, что стало его личной целью и драмой («Без бирки»).В рассказах Георгия Демидова много людей творческих и интеллигентных, есть оперные певцы, учёные, врачи, писатели и драматурги, режиссёры… Поэтесса есть, которая когда-то воспевала режим, Вождя и героизм трудового человека, а потом ушла куда-то глубоко в рефлексию и лирику, за что и получила («Кружок Петефи»). Есть рассказ про художника, в тайне писавшего свою главную картину («Художник Бацилла и его шедевр»).Часто упоминается организованная в лагерях культурно-воспитательная часть (КВЧ), которая во многом была номинальной, ведь доходяги с вечно сопровождавшим их голодом и нечеловеческими ежедневными нагрузками вряд ли могли думать «о высоком». А рассказ про осуждённого певца Локшина, получившего прозвище «Люди-гибнут-за-металл» (по словам из арии Мефистофеля) – поражает всем пережитым колымскими заключёнными (большинство так и не дожило до освобождения). Поражает это – выходящее за рамки человеческого, проявляющее себя словно манифестация духа посреди немощи плоти.Настоятельно рекомендую.