Андрей Дементьев
Непостижимость
Сколько себя помню, – я всегда был влюблен в стихи Михаила Юрьевича Лермонтова. Сначала мне читал их вслух отец, присаживаясь на краешек кровати, когда мама укладывала меня спать. В свои три-четыре года я еще не знал грамоты, не умел складывать буквы, но очень любил слушать, как отец нараспев, завораживая меня небесной музыкой слова, колдовал надо мной: «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана…» И я засыпал под это поэтическое видение.
Однажды я горько расплакался, когда отец прочел мне стихи о том, как погиб Поэт, «поникнув гордой головой». Родители долго не могли меня успокоить, потому что мне было бесконечно жалко упавшего на снег курчавого человека, которого я увидел на картинке в книге…
С годами меня все больше и больше тянуло к Лермонтову. Отец подарил мне полное собрание его произведений. И я, к своему восторгу, уже пойдя в школу, открыл для себя неповторимую прозу Михаила Юрьевича. «Герой нашего времени» стал моим героем на всю жизнь. Такой музыкальной и глубокой книги, когда казалось, что все в ней происходит при твоем присутствии и даже при твоем участии, мне больше не встречалось…
Помню, как в 1955 году я впервые приехал в Пятигорск. И был потрясен всем, что увидел там – маленький домик поэта, его кабинет, дом генерала Верзилина, где произошла роковая ссора Лермонтова с Мартыновым, и место дуэли. Мне трудно было переживать эти потрясения в одиночестве… У горы Машук я встретил двух девчонок, которые приехали тоже откуда-то издалека и тихо переговаривались между собой. Неожиданно для себя я спросил их: «Девочки, вы в музее были?» – «Нет еще», – смущенно признались те. «А в гроте Печорина?» И, не дождавшись ответа, предложил: «Поехали вместе…»
С тех пор почти каждый год я прилетаю на Северный Кавказ, чтобы поклониться Святым Лермонтовским местам.
А в Тарханы я попал несколько позже, в очень плохое время, когда из-за неисправности местного водопровода затопило лестницу, которая вела к могиле Михаила Юрьевича. Все было в воде. Каким-то чудом, хлюпая ботинками, мы с писателем Алексеем Пьяновым спустились ко гробу Поэта и суеверно дотронулись до холодного металла…
За эти полвека я написал много стихотворений, которых без Лермонтова и его Поэзии просто бы не было. И еще мне очень хотелось рассказать о нем самом, как я чувствовал и понимал эту гениальную личность, этого мужественного и не очень счастливого человека… И вот теперь собрал эти стихи в книгу, которую посвящаю своему любимому Поэту.
Пушкин и Лермонтов
Как жаль, – им не случилось встретиться, —
Двум гениям, двум узникам судьбы.
А время, словно ветряная мельница,
Перемололо пересуд толпы.
Четыре года меж двумя дуэлями,
Две жизни взлетов, счастья и невзгод…
Быть может, небесами было велено,
Чтоб одинаков был у них исход.
Как жаль, – им не случилось встретиться
Еще при жизни и до встречи книг.
И до сих пор Земля на Небо сердится,
Что так оно жестоко было к ним.
Но в Небесах их души побратались,
Лишь в Небесах – не в жизни и не в снах.
А на Земле не дождалась их старость,
И в этом тоже есть особый знак.
«Россия – страна поэтов…»
Россия – страна поэтов.
Великих на все века.
И нам дорога при этом
Каждая их строка.
Россия – страна поэтов.
Настырных и молодых,
Чей дар нам пока неведом,
Но кто оседлал свой стих.
Россия – страна талантов.
Души золотой запас.
И в мире, враждой объятом,
Таланты спасают нас.
«В Железноводск пришла весна…»
В Железноводск пришла весна,
Скорей похожая на осень.
Я все дела свои забросил.
И нас дорога понесла.
Висели тучи низко-низко.
Ручей под шинами пропел.
Фонарь, как вялая редиска,
В тумане медленном алел.
На повороте у дороги
Стоял обычный старый дом.
И сердце замерло в тревоге,
Как будто жил я в доме том.
Звенели женщины посудой.
Кому-то было недосуг.
…В то утро Лермонтов отсюда
Верхом помчался на Машук.
«Над Машуком гроза…»
Над Машуком гроза, – как в день дуэли.
Природа свой переживает путч.
Но гром ушел, и дали просветлели.
И небо вдруг очистилось от туч.
У обелиска, где портрет поэта,
Четыре грифа сторожат покой.
И ветви дуба к небесам воздеты,
Как будто это царь, а не изгой.
Спускаюсь вниз по каменной дороге,
Которой он поднялся на Машук.
И думаю с пристрастием о Боге,
В то утро Богу было недосуг.
Иначе все б сложилось по-другому.
Не стал бы горьким символом Машук.
И всадники б спустились мирно к дому,
Чтобы продолжить прерванный досуг.
Но не всегда мы властны в наших бедах.
И Сатана, как прежде, правит бал…
А Лермонтов так грустен на портретах,
Как будто все заранее он знал.
«Бал только начался…»
Бал только начался… Выстраивались пары.
Но Пушкин обходил их стороной.
Какой-то чин – нахохленный и старый —
Любезно говорил с его женой.
Сверкали люстры и горели свечи.
Там у окна поэта ожидал
Тот, кто давно просил его о встрече.
Он передал – пусть явится на бал.
Не жалуя балы… Он поневоле
Туда являлся ради Натали.
Она играла в высшем свете роли,
Что только настораживать могли.
Сегодня он явился для другого.
Загадочный певец «Бородина»
Просил о встрече…
Пушкин вспомнил снова,
Что Муза та была ему мила.
Но все пришлось перенести на завтра.
Наверно, по причине срочных дел…
И Пушкины уехали внезапно.
До Черной речки оставался день…
«Жизнь кончается нежданно…»
Жизнь кончается нежданно.
Преждевременно всегда.
Лишь была бы не бездарна.
И тогда не в счет года.
Жизнь кончается нежданно.
Все у смерти под пятой.
На костер восходит Жанна,
Чтоб продолжить страшный бой.
Не царица, не богиня, —
Образ в синем свете глаз —
Жанна д’Арк – святое имя.
Совесть мира, Божий глас.
Жизнь кончается нежданно.
И грядущее подчас
Так туманно и обманно,
Что оно не греет нас.
Кто мог знать, что в вихре жизни
Гений вдруг прервет свой бег
И у Черной речки брызнет
Кровь его на белый снег?
Жизнь кончается нежданно.
Боль в душе или успех,
Поздно все пришло иль рано, —
Клясть ее – великий грех.
Кто-то лично сводит счеты
С нашей бренной суетой.
То ли бедностью измотан,
То ли с лета сбит бедой.
Жизнь кончается нежданно.
Жду в последнем вираже:
На земле – небесной манны,
Счастья райского – в душе.
Кто мог знать, что у подножья
Им воспетой же горы
Юный Лермонтов не сможет
Не принять чужой игры.
Потому что не был трусом,
Рисковать привык собой.
И считал – поэтам русским
Стыдно торг вести с судьбой.
Кто мог знать, что в «Англетере»
В час отчаянья и бед,
В жизнь свою уже не веря,
С ней порвет другой поэт.
Жизнь кончается нежданно.
И в любые времена, —
Зла она или желанна, —
Но у всех она одна.
«Поэзия жива своим уставом…»
Поэзия жива своим уставом.
И если к тридцати не генерал,
Хотя тебя и числят комсоставом,
Но ты как будто чей-то чин украл.
Не важно, поздно начал или рано,
Не все зависит от надежд твоих.
Вот тот мальчишка – в чине капитана,
А этот, старец, ходит в рядовых.
Пусть ничего исправить ты не вправе,
А может, и не надо исправлять.
Одни идут годами к трудной славе,
Другим всего-то перейти тетрадь.
«Вся грусть земли поручена стихам…»
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рожденное слово.
М. Ю. Лермонтов
Вся грусть земли поручена стихам.
И потому строка моя печальна,
Когда посвящена родным холмам
Или глазам твоим исповедальным.
Вся грусть земли поручена стихам.
И это поручение от Бога
Исполнит бесконечная дорога,
Которой мы восходим в Божий храм.
Нас много – поручителей Его.
И потому не оборвется слово,
В котором грусть обрящет торжество,
И мир тем словом будет околдован.
Вся грусть земли поручена стихам.
И все надежды тоже им поручат,
Когда нас жизнь отчаяньем измучит
И вознесемся мы к иным верхам.
В отчем доме
Он прислал ей весточку в Тарханы,
Что приедет, как решит дела.
…Бричка подкатила спозаранок,
И усадьба мигом ожила.
Он вошел в мундире при погонах.
Сбросил на ходу дорожный плащ.
Покрестился в угол на иконы:
«Бабушка, ну что ты…
Да не плачь…»
«Мишенька…» Прильнула со слезами.
«Господи, уж как ты услужил…»
Он в объятьях на мгновенье замер
И по залу бабку закружил.
«Погоди… – она запричитала. —
Упаду ведь… Слышишь, погоди…»
А душа от счастья трепетала,
И тревога пряталась в груди.
Сколько дней горючих миновало
С той поры, как почивал он здесь…
Стол ломился… Уж она-то знала,
Как с дороги любит внук поесть.
Он наполнил рюмки, встал неспешно.
Замер в стойке – словно на плацу.
«За тебя…»
И полыхнула нежность
По его печальному лицу.
Жизнь ее, надежда и отрада!
Только что над ним прошла гроза…
Светит возле образа лампада.
И светились радостью глаза.
Лермонтов не знал, что эта встреча
Будет, как последнее «Прощай!»
Опускался на Тарханы вечер,
Затаив незримую печаль.
Тарханы. Лунная ночь. 1991 г. Лермонтово
Опала
…На дороге пусто и безлюдно.
Дождь на листьях…
Или капли слез?
«Что же мне так больно и так трудно…»
Сердце вдруг отчаяньем зашлось.
Оттого ли, что опять в опале?
Что нависла новая гроза?
От разлуки или от печали
Так темны горючие глаза?
Велика цена его обидам.
В эту ночь он все готов простить.
Можно жить опальным и забытым.
Только без России не прожить.
Родина его звала и снилась…
Он по ней тоскует все сильней.
ЧТО поэту царская немилость!
Быть бы только в милости у ней.
Пятигорск 1955