Любовь & Война

5. Пятно, поглотившее Нью-Йорк

Особняк Скайлеров

Олбани, штат Нью-Йорк

Апрель 1781 года

Элиза обернулась и увидела, как к ним подходят Пегги и Анжелика – у каждой в руках блюдо с выпечкой. Алекс и Элиза отпрянули друг от друга с невинными улыбками. Но сестры Скайлер не собирались позволить им так легко отделаться.

– Вы уже похитили мое сердце, поэтому стрелять просто не во что? – поддразнила Пегги. – А я-то думала, что приторнее консервированной вишни ничего нет! Господи, сохрани нас. Сохрани нас, – повторила она громче. – Видела, как я их?

Анжелика простонала:

– Цветистые высказывания полковника Гамильтона и твои вгоняющие в краску каламбуры создают великолепный фон для нашей вечеринки!

– Не забудь и про мой разноцветный язык! – добавила Пегги, показывая кончик языка Анжелике, которая не смогла удержаться от смешка.

– Мама в наказание сошлет нас в какую-нибудь глушь вроде Огайо! – воскликнула старшая из сестер Скайлер.

– Где мы, безусловно, будем самыми модными дамами на ближайшие пятьсот миль, – вставила Пегги. – Кстати говоря, вы все еще не похвалили наши наряды, полковник Гамильтон. Мы столько трудились не за тем, чтобы нас не замечали, смею намекнуть. Будьте честны: если бы все началось сначала, какой из сестер Скайлер вы бы сделали предложение, судя по нашим сегодняшним образам?

Элизу рассмешила дерзость сестры и то, что лицо Алекса теперь не отличалось по цвету от языка Пегги. Но он неплохо вышел из положения.

– Этот вопрос, возможно, намного более актуален, чем вы можете себе представить. Насколько я знаю, в свод законов новой страны предложили внести еще один, согласно которому муж может сменить жену в первый год после свадьбы, причем без всяких объяснений.

Пегги потрясенно вздохнула, но Элизу было не так-то просто выбить из колеи.

– Только муж? Неужели жены так легко удовлетворяются теми, кто достался им в мужья? – спросила она, лукаво изогнув бровь.

– Напротив, – ответил Алекс, – женам дается пять лет на то, чтобы окончательно определиться, ввиду того что прекрасный пол намного более терпелив, нежели мы, невежды, и к тому же мужчинам намного лучше удается прятать свои недостатки.

– Разве что благодаря тому, что они едва ли бывают дома, – фыркнула Элиза. – У меня такое ощущение, что я не видела вас дня три. Вы ускользаете до рассвета и возвращаетесь за полночь. Я не уверена, что вы тот, за кого себя выдаете. Возможно, вы вовсе даже и не мой муж.

– Неужели? Даже сейчас? – уточнил Алекс с усмешкой. – Что же мне сделать, чтобы вы меня вспомнили?

Элиза ускользнула от руки супруга, которая пыталась обвить ее талию.

– Она говорит правду! – подтвердила Анжелика. – Я уже почти забыла, как выглядит мистер Черч. Это он? – поинтересовалась она, указывая на мужчину на вид лет шестидесяти, не выше кленового деревца трех лет и вряд ли толще.

Сестры рассмеялись над нелепым сравнением Анжелики, но тут вмешался Алекс.

– Мне, помнится, был обещан показ мод.

Пегги просияла и немедленно выступила вперед, закрыв Анжелику. Элиза попыталась ускользнуть, но Анжелика схватила ее за руку и потянула назад.

– Так-так, сестренка. На кону твой брак. Не время скромничать.

– Я вовсе не скромничаю, – заявила Элиза наполовину ворчливо, наполовину шутливо. – У меня просто нет желания изображать породистую свинью на выставке.

– Зато тебе наверняка понравится возможность забрать себе приз, – поддразнила Анжелика. – А теперь тихо.

Пегги вышла вперед. Если бы речь шла о другом мужчине, в этой демонстрации, возможно, не было бы необходимости, поскольку сестры беседовали с Алексом не менее десяти минут, тем самым предоставив ему достаточно времени, чтобы оценить их наряды. Но Элиза знала, что ее муж был из тех людей, которые смотрят на собеседника, а не на его одежду. Однажды он больше часа беседовал с генералом Лафайетом, а когда последний отбыл – и когда муж с женой остались вдвоем, – Элиза спросила, как ему удалось сосредоточиться на разговоре, когда у генерала кончик рубашки торчал из ширинки штанов. Алекс лишь недоуменно посмотрел на нее.

Но сейчас он глубоко вдохнул и сделал серьезное лицо, словно ему предстояло судить не поросят или, к примеру, коров, а нечто не менее ценное, чем скаковая лошадь.

На Пегги было шелковое платье глубокого, мерцающего алого цвета, с верхней юбкой из кружева цвета бургунди, придающей платью муаровый эффект. Из-за пышного кринолина юбка была шириной с небольшой диванчик, отчего и без того тонкая талия Пегги казалась еще тоньше. Лиф ее платья был туго затянут, и глубокий, украшенный кружевом вырез открывал великолепный вид на декольте. Грудь, шея и лицо были так щедро напудрены, что практически светились, сливаясь с высоким серебристым париком, который она частенько носила в последнее время. Янтарные капельки серег украшали ее ушки, гармонируя с подвеской на серебряной цепочке, висящей на шее, и единственными яркими пятнами выше корсажа были ее алые губы и блестящие глаза.

– Очень мило, – оценил Алекс. – Кажется, экономка что-то говорила о том, что нам нужна чистильщица каминов и печных труб. Я дам ей знать. Следующая.

Пегги потрясенно открыла рот, и было почти видно, как она покраснела под слоем пудры – почти. К счастью, она слишком хорошо знала, насколько красива, чтобы принимать его слова серьезно. Она высокомерно подняла бровь и отступила, позволив Анжелике занять ее место.

Анжелика в своем наряде использовала те же цвета, что и Пегги, только в обратную сторону. На фоне золотого наряда огнем переливались рубиновые украшения. Ее платье было не таким величественным, и юбки поддерживались лишь небольшим кринолином, к тому же она отказалась и от корсета, и даже от шнуровки, отчего ее талия выглядела провокационно гибкой. Пудры на ее лице и груди было немного, благодаря чему естественный золотистый тон кожи подчеркивался чудесным оттенком платья. Она сделала неожиданный ход, надев темный парик, чтобы добавить завершающий штрих к своему образу, и Элиза увидела, как удивленно расширились глаза Алекса, заметившего это. Сама Анжелика имела роскошные темные локоны, но ее парик был цвета воронова крыла, и в его обрамлении ее кожа казалась перламутровой. Губы напоминали спелые персики. Глаза орехового цвета меняли цвет с зеленого на золотой, в зависимости от того, как падал свет. Воистину, ее старшая сестра этим вечером была просто ослепительна.

Алекс поджал губы.

– Неплохо. Я бы предложил вам прислуживать за столом, если бы не опасался, что вы станете отвлекать гостей от еды.

– Вы мне льстите, – лукаво улыбнулась Анжелика.

– Вы просто не видели моего угощения, – ответил Алекс в том же тоне. – Мои блюда сильно уступают всему этому в привлекательности. Следующая, пожалуйста.

Анжелика закатила глаза и отступила в сторону. Теперь перед ним была Элиза.

А точнее, ее спина, поскольку она спешно совещалась с Хендриксом, показывая ему, как разложить тарталетки на блюде, чтобы они не сбились в кучу, «как листья у запруды», по прозвучавшему тут же выражению самой Элизы.

– И вели кухарке нарезать брезаолу^[4] потоньше, – добавила она, когда лакей уже собирался слиться с толпой гостей. – Это не колбаса. Она должна таять во рту, а не превращаться в мясную жвачку.

Тут она вздрогнула, почувствовав на себе взгляды, и резко повернулась к мужу. На ее открытом лице читалась озабоченность занятой хозяйки, а не соблазнительная игривость кокетки. Она выбрала платье цвета американского индиго, глубокого синего оттенка, играющего переливами фиолетового в свете свечей. По своему обыкновению (и несмотря на поддразнивания сестры) она не надела корсет, и юбкам ее платья пышность придавал всего лишь небольшой, искусно задрапированный турнюр. Другими словами, она была похожа не на статую, а на обычную женщину, и стоило Алексу взглянуть на нее, его взгляд смягчился, а на губах невольно появилась нежная улыбка.

– Идем, сестра, – шепнула Анжелика Пегги. – Наша партия проиграна.

Они отступили, смешавшись с гостями, в то время как Алекс шагнул вперед и взял руки Элизы в свои. Он не стал проверять, смотрит ли кто-нибудь на них, а просто склонился и нежно, мимолетно поцеловал жену в губы.

– Теперь-то вы меня вспомнили, миссис Гамильтон? – негромко спросил он, глядя на нее сияющими глазами.

– Кажется, что-то припоминаю, – подхватила Элиза. – Поцелуйте меня еще раз, и я смогу точнее определить…

Она замолкла на полуслове, когда Алекс выполнил просьбу и поцеловал ее снова, на этот раз настойчивее и дольше. У Элизы перехватило дыхание, словно в излишне туго затянутом корсете – но корсета на ней не было.

– Моя дорогая, – хрипловато прошептал он.

– О, – выдохнула Элиза, неспособная произнести ни слова и почти бездыханная, поскольку муж подобрался опасно близко к ее декольте.

Алекс огляделся и потянул ее в глубину алькова. Он проложил дорожку из поцелуев обратно к ее губам, и на мгновение они оба забыли, где находятся, но затем неодобрительное покашливание нескольких гостей заставило их вернуться на землю. Они резко отпрянули друг от друга.

– Я скучала по вам, полковник Гамильтон, – призналась Элиза, когда снова обрела способность говорить.

– А я – по вам, миссис Гамильтон, – ответил Алекс, помогая ей привести в порядок наряд и оправляя свой камзол. – К счастью, война скоро будет закончена, и я снова стану просто мистером Гамильтоном. Генерал Вашингтон готовит…

Его лицо омрачилось, а голос прервался. Элиза с беспокойством посмотрела на мужа.

– Что случилось?

– Ничего, – неопределенно ответил Алекс. – Обычные военные дела. Я расскажу тебе подробности позже, после того как гости уйдут – если у тебя достанет сил все это выслушать, – добавил он с наигранной легкостью.

– Мне кажется, это серьезнее, чем обычные дела, – заметила Элиза. – Но ты прав. Сейчас у нас праздник, а ты – почетный гость. Все пришли попрощаться с тобой, прежде чем ты присоединишься к генералу Вашингтону в Ньюбурге.

Элиза заметила очередной страдальческий взгляд Алекса, но не стала ничего выяснять. Выросшая в семье военного, она знала, что муж расскажет ей то, что сможет, а если она начнет давить на него, все закончится лишним расстройством для обоих.

– Идем, – сказала она наконец. – Позволь мне представить тебе всех этих людей, которых ты больше никогда не увидишь – если тебе посчастливится.

Следующие два часа прошли в круговороте рукопожатий и объятий, в облаках одеколона и духов, среди дегустаторов и пьяниц, гурманов и обжор. Элиза ловко вела Алекса от одной группы собеседников к другой, успевая представить его и там и тут, позволяя гостям засыпать его вопросами о генерале Вашингтоне, или о войне, или о его планах в отношении одной из любимых дочерей Олбани.

Генерал Вашингтон – «величайший из людей», всякий раз отвечал Алекс, война «закончится, не успеете вы спеть «Янки Дудл»^[5], а что касается Элизы, Гамильтон заявил, что приложит максимальные усилия, чтобы вся ее последующая жизнь с ним прошла в не меньшей роскоши, чем ее первые двадцать лет.

– Но как? – в лоб спросила вдовая миссис Питер Рикен. – Я слышала, у вас нет ни денег, ни профессии. Вы же не можете вечно быть у Вашингтона на побегушках.

Алекс покраснел и собрался было ответить, но тут свое слово вставила Элиза, холодно улыбнувшись назойливой вдове.

– Алекс изучал право до того, как началась война, – сказала она, – и служба в штабе генерала Вашингтона дала ему уникальную возможность продолжить учебу, если он того пожелает. Но кто знает? Возможно, он выберет карьеру политического деятеля. Новой нации нужны новые лидеры.

– Ха! – воскликнула миссис Рикен. – Правительство – это не для тех, кто строит карьеру, это просто развлечение для состоятельных мужчин. По крайней мере, если они честны. А вы произвели на меня впечатление честного мальчика, – добавила она так, словно это было недостатком.

– Именно так! – вмешался мужской голос. – Самые щепетильные люди всегда становятся самыми неудачными лидерами. – Смешок прервал реплику все еще невидимого говорящего. – Наверное, поэтому из меня вышел такой плохой губернатор, ха-ха-ха!

Элиза обернулась и увидела губернатора Джорджа Клинтона, который подходил к ним, неся перед собой свое раздутое брюхо, ничуть не скрытое висящими полами его незастегнутого камзола, на котором виднелись пятна от множества блюд и напитков. Его губы блестели от жира и казались черными, а в руке он держал целый пирог, от которого откусывал, пачкаясь темной густой начинкой. Элиза изо всех сил старалась смотреть губернатору в глаза, не обращая внимания на то, как черничный компот из его кубка капает на роскошный турецкий ковер отца.

Губернатор Клинтон протянул Алексу испачканную черничным соком руку.

– Джордж Клинтон. Но вы можете называть меня просто губернатор.

Элиза была достаточно хорошо знакома с губернатором Клинтоном, чтобы понимать, что тот прекрасно осведомлен о том, кто такой Алекс. Он был слишком предусмотрительным, чтобы подойти к незнакомцу на вечеринке, не узнав предварительно его имени и рода занятий.

В глубине души ей почти хотелось, чтобы Алекс вместо своей руки подал губернатору Клинтону салфетку.

Вместо этого пришлось с легким разочарованием наблюдать за тем, как Алекс позволяет губернатору пачкать свои пальцы черничной начинкой.

– Гамильтон. Александр Гамильтон.

– Полковник Гамильтон, не так ли? – уточнил губернатор Клинтон, пропустив обязательное согласно военного протокола обращение «сэр». – Ваша слава опережает вас, – продолжил он, со значением поглядывая на Элизу, словно она была не женой, и даже не дочерью генерала Скайлера, а одной из тех девиц, с которыми связывали имя Алекса до того, как он встретил ее.

«Он зашел слишком далеко! – подумала она. – Алекс не станет такое терпеть! Покажи ему, Алекс!»

Но ее муж всего лишь сказал:

– Я… я полагаю, вы знакомы с моей женой, Элизой Скайлер Гамильтон.

– Знаком с ней? – Губернатор Клинтон откусил очередной кусок от пирога. – Да я катал эту милую девчушку на коленях, когда она еще была ростом не выше тех барашков, что украшают ваш стол. Боже мой, Элиза Скайлер. Я бы сказал, что в брачной охоте, полковник Гамильтон, вы искали обычного кролика, а отхватили оленя с ветвистыми рогами.

Элиза почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Терпеть такие сравнения, да еще и в доме собственного отца! Это было уж слишком. Уж теперь-то Алекс найдет, что сказать. Она с надеждой обернулась к нему и увидела, что он рассматривает свои туфли так внимательно, словно в первый раз видит.

– О, я бы с удовольствием заявил, что это она меня подстрелила, – ответил он едва слышно, – но не хочется излишне польстить самому себе.

В любом другом случае слова Алекса могли бы показаться милыми, но для Элизы сейчас они казались пустыми.

– Моему мужу будет крайне сложно излишне польстить самому себе, – сказала она, – учитывая, чего ему удалось добиться, будучи столь молодым.

Губернатор Клинтон запихал в рот очередной огромный кусок пирога и заговорил, не успев толком проглотить предыдущий.

– Да уж, наслышан, – заявил он, стряхивая крошки с губ. – Приплыл в колонии за счет Уильяма Ливингстона, через женитьбу попал в клан Скайлеров, к тому же породнившись с еще более богатыми Ренсселерами, и пристал, словно рыба-прилипала к такой акуле, как сам Джордж Вашингтон. Удивительные достижения для человека, родившегося на островке размером меньше хорошей фермы и не успевшего понюхать пороху ни в одном сражении.

Тон губернатора Клинтона ясно давал понять, что тот пытается спровоцировать молодого собеседника, но Элиза не могла понять, зачем. Не то чтобы ее это беспокоило. Клинтон всегда был хамоватым, и робкие люди были его основной добычей. Чего она не могла объяснить, так это непонятной покорности Алекса. Что этот грубиян знал про ее мужа?

– Что ж, – пожал плечами губернатор Клинтон, – я слышал, у вас еще есть шанс умереть под пулями, как настоящий американский мученик.

Алекс нервно откашлялся.

– Случись мне погибнуть на службе моей стране, я бы не назвал себя мучеником. Всего лишь патриотом.

– Пусть ваша жена распорядится, чтобы каменщики высекли это на вашем надгробном камне, – мерзко хихикнул губернатор Клинтон.

– Полковник Гамильтон не ищет славы на поле битвы, – вмешалась Элиза, слыша в своем голосе нотки оправдания. – Они исполняет свой долг.

Губернатор Клинтон фыркнул.

– Вы, без сомнения, знаете о муже много такого, что мне неизвестно, но в данном случае могу заверить, что вы ошибаетесь. Полковник Гамильтон два года безуспешно умолял генерала Вашингтона доверить ему вести людей в бой, несмотря на полное отсутствие лидерских качеств. А теперь он, похоже, рассчитывает возглавить под Йорктауном полк, которому его «мастерство» будет столь же полезным, как шерсть – барану с перерезанным горлом.

Элиза повернулась к Алексу, который, казалось, еще глубже ушел в созерцание своих туфель, одна из которых непрерывно очерчивала узоры ковра. Сердце ее упало. Йорктаун? Так далеко на юг? Вести в бой? О чем идет речь? Она с благодарностью вспомнила о Пегги, заставившей ее напудрить лицо. Оставалось надеяться, что пудра скроет ее вспыхнувшие щеки.

– Это уже вторая баранья аналогия за вечер, губернатор. Может показаться, что вы больше знаете о баранине на столах, чем о карьере моего мужа, – с иронией заметила она.

– У вашего отца и впрямь отменная баранина, – подтвердил Клинтон, рассеянно почесывая пузо жирными пальцами, – но, уверяю вас, я располагаю точнейшими сведениями о делах полковника Гамильтона на военном поприще, без прикрас. Может быть, рангом он и выше меня, но звание губернатора дает свои преимущества. – Его тон смягчился в притворном сочувствии. – О, так вы не знали?

– Конечно, знала, – быстро возразила Элиза, чувствуя, как все внутри скрутило в узел. Теперь-то она поняла, почему Алекс был так сдержан. Он, определенно, боялся, что его секрет выйдет наружу, и вот это случилось. – И меня нисколько не удивляет, что знаете вы. Удивляет лишь то, что вы говорите о стратегических планах нашей армии во всеуслышание. Я считала, что в таких делах секретность превыше всего.

– Все, что связано с Йорктауном, никакой не секрет, – ответил Клинтон. – Я бы сказал, что вы впустую рискуете жизнью, полковник Гамильтон, но ведь это ваша жизнь, и вам решать, что с ней делать, пусть даже ваша жена прелестна и богата. И все же те, кто будет служить под вашим началом, достойны более опытного командира, который даст им шанс вернуться живыми к своим семьям, когда битва будет выиграна.

Элиза взглянула на Алекса, который никак не мог посмотреть на нее, не говоря уже о Клинтоне, и даже не попытался ответить на такую грубость. Судя по всему, именно ей придется сказать что-то соответствующее ситуации.

– Могу заверить вас, губернатор Клинтон, – холодно произнесла она, – что в сердце моего мужа хватает места для любви и ко мне, и к своей стране. Но мне и в мыслях не придет просить его выбирать между нами. Если он считает, что нужен стране в Йорктауне, я полностью поддерживаю его решение и уверена, что он проявит себя храбрейшим из воинов.

Клинтон ухмыльнулся, но в глазах его было восхищение тем, как Элиза встала на защиту мужа.

– Будь он хоть вполовину столь же отважен, как вы, возможно, вы были бы правы. – Тут он заметил, что руки его пусты, и устремился к столу с мясными закусками. – А теперь, думаю, самое время разжиться кусочком этого нежного, сочного барашка.

Элиза подождала, пока губернатор окажется вне пределов слышимости, и лишь затем повернулась к мужу.

– Элиза, милая… – начал Алекс. – Я собирался рассказать тебе…

– Как давно ты знаешь? – перебила она, и в ее темных глазах молнией полыхнул гнев, вызванный его предательством. – И ты не озаботился тем, чтобы поделиться новостями со мной? Твоей женой? Или хотя бы обсудить последствия сделанного тобой выбора?

Именно в такие времена становилось понятно, что Алекс намного более предан новорожденной стране, а не новорожденному браку.

Алекс опустил глаза.

– Ничего еще не решено. Я, возможно, даже не…

– Как давно, Алекс? – настаивала Элиза.

Алекс поднял на нее виноватый взгляд.

– Я отправил прошение несколько месяцев назад. Генерал Вашингтон обещал дать мне ответ, когда я встречусь с ним в Ньюбурге.

– И у тебя есть основания предполагать, что его ответом будет «да».

Она подавила рыдания.

Алекс отвел взгляд.

– Я сказал ему, что, если мне не дадут полк под начало, сразу же подам в отставку.

– В отставку! – повторила она потрясенно.

– Я солдат, Элиза, и неплохой. Не получив полка, я не смогу получить и более высокий чин, никогда не заслужу признания и уважения, которых заслуживаю, – объяснил он. – Пожалуйста, постарайся понять. Сейчас я никто, даже ничто. Я сделал это ради нас.

Она покачала головой.

– Но если ты подашь в отставку, то потеряешь жалование и пенсию! Мы, без сомнения, останемся без гроша. И ты принял такое решение, даже не посоветовавшись со мной?

– Драгоценная моя, пожалуйста, пойми! – воскликнул Алекс, хватая ее руки. – Есть такие решения, которые мужчина должен принять сам.

Элиза с трудом подавила желание выдернуть ладони из рук Алекса, не желая устраивать сцен. Но ее ярость казалась настолько материальной, что Алекс отпустил ее сам.

– Мужчина – возможно. Но муж – никогда, – отрезала она холодно. И пошла прочь, гордо подняв голову.

– Элиза! Куда ты идешь? Вернись! – в отчаянии воскликнул он.

Элиза остановилась и медленно обернулась лицом к нему, поймав его взгляд.

– Ты сам для себя все решил. Так что тебе за дело, куда я направляюсь? – спросила она, прежде чем развернуться на каблуках и скрыться в толпе.