Сколько живут донжуаны

© Дубчак А.В., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

* * *

 
Смывает лучшие румяна
Любовь…
 

М. Цветаева

1. Игорь. 11 января 2018 г.

Он выбежал из подъезда и, не разбирая дороги, бросился куда-то в сторону, к окружавшим двор по-зимнему черным кустам и деревьям, словно желая в них спрятаться, затеряться. И хотя снега не было и ботинки его хлюпали по грязной жиже, все равно ему было очень холодно, словно он медленно погружался в ледяную воду. «Что это за зима такая? Ни снега, ни мороза, одна грязь…» – вдруг подумал он, словно по привычке, как мог подумать, к примеру, еще вчера утром, когда жизнь его была вполне себе спокойной и ничто не предвещало никаких потрясений. Да и вообще, если разобраться, то и потрясений в его жизни было не так уж и много. Разве что одно, мощное, перевернувшее его жизнь (во всяком случае, так считала Клара, а ему ничего другого не оставалось, как соглашаться с ней) событие, которое считалось в их семье трагедией. Вот интересно, он когда-нибудь признается ей, что для него это стало событием если не радостным, то все равно каким-то освобождающим, как если бы вместе с физической болью в его жизнь вошла тихая радость и ощущение полной свободы. Наверное, нет, просто не посмеет, чтобы не разочаровать ее. Куда он без нее, без Клары?

Очень это странное состояние, когда вместо того, чтобы думать о главном, мозг пытается зацепиться мыслью за какой-нибудь пустяк, мелочь, потому что очень страшно. Так страшно, что и живот болит, и колени подкашиваются. Продираясь сквозь кусты непонятно куда, может, к дорожке, ведущей к шоссе, а может, желая вообще исчезнуть, раствориться в этом холодном влажном воздухе, он вдруг вместо голых темных веток увидел металлические прутья решетки. Тюремной решетки. Это же надо так попасть!!!

Он руками принялся раздвигать ветки, обдирая пальцы, те самые драгоценные пальцы, которые в свое время хотел застраховать на миллион долларов. Теперь они ему уже не понадобятся. Там, куда его уже очень скоро определят, ему не то что пальцы не понадобятся, ему вообще ничего не понадобится, потому что он умрет в первый же день. В первый же час. Не в лесу же жил, сколько книг прочел, сколько сериалов просмотрел (устроившись на диване с Кларой), где описывалось, что делается в мужских тюрьмах.

Сердце так колотилось, словно хаотично перемещалось из грудной клетки в уши, щеки, кисти рук, все тряслось, и перед глазами все плавало, растекаясь искаженными очертаниями окрестных объектов.

Велосипедная прогулка по залитой розовым солнцем сосновой чаще, которая закончилась падением и необратимой травмой запястья, сейчас показалась ему лишь небольшой жизненной драмой, касающейся лишь его лично, и все. Сейчас же последствия затронут многих людей, причем некоторых ему предстоит увидеть первый раз в своей жизни.

Он обежал дом три раза, прежде чем обнаружил свою машину, которую припарковал в соседнем дворе, и только сейчас, увидев ее, вспомнил об этом. Надо же, подстраховался, называется. Не мог оставить ее где-нибудь подальше. Хотя кто же мог предположить, что так все получится.

Он достал из кармана пальто ключи, и они тут же предательски выскользнули из пальцев прямо в серую снежную кашицу под ногами. Он наклонился и, пачкая пальцы, принялся выуживать их из грязи. Подумалось вдруг, что если кто и заметил его, то не забудет, это точно. Будь он в невзрачной куртке с капюшоном, может, и не заметили бы, а так, как можно не обратить внимания на высокого господина в длинном черном шерстяном пальто и пестром золотисто-красном кашне?

На него всегда и все обращали внимание, и он знал это, понимал. Но одевался все же скорее для себя или для Клары, чем для толпы. Ему нравилось ощущать себя в хороших дорогих сорочках или свитерах, пальто, плащах. С годами у него выработался свой стиль одежды, где холодная элегантность соседствовала с буржуазным уютом и комфортом. Он очень любил бархат, вельвет, меха, фланель, замшу, все то, что могло согреть и доставить удовольствие своим прикосновением.

Наконец, он сел в машину, завел ее и выехал на шоссе, покатил в сторону Театра сатиры, где любил в полном одиночестве обедать в курином кафе. Надо было все обдумать. Одна версия будет придумана специально для Клары, другая, подредактированная с ее же помощью, – для полиции. Он взял куриные крылышки, булочку, клубничное мороженое и, устроившись в дальнем конце почти пустого зала, набросился на еду. Когда он еще так поест? Быть может, это вообще его последний приличный обед. Потом будет (как это так она называется-то, тюремная еда?)… Баланда! Вот!

2. Костров. 11 января 2018 г.

К приходу своей старой знакомой Клары Светловой, известной вокалистки и просто чудесной женщины, мы с Леной подготовились – заварили чай, напекли сырников.

– Она больше всего на свете любит сырники, – сказал я моей жене Леночке, меньше всего предполагая, что эта подробность может ее как-то смутить или даже вызвать ревность. – С изюмом. Положи побольше изюма.

Лена подняла на меня глаза и поджала губы, как бы спрашивая меня, кто такая вообще эта Клара и что нас связывает (или связывало в прошлом).

– Конечно, я был в нее влюблен! Она была самой красивой девочкой нашего класса, и буквально все были в нее влюблены. Конечно, это было давно, и сейчас она зрелая женщина, но время не испортило ее красоту. Да ты сама сейчас все увидишь!

Конечно, я осел и сам часто ловлю себя на том, что многое из того, что я делаю или произношу, может причинить боль моей молодой жене, но что поделать, если я воспринимаю ее как часть самого себя, а потому общаюсь с ней легко и запросто, никогда не допуская мысли, что она может приревновать. Да как вообще меня можно к кому бы то ни было ревновать, если я, во-первых, старше ее, во-вторых, влюблен в нее и, в-третьих, не такой уж я и красавец, если разобраться. Невысокий упитанный мужчина, неэмоциональный, скучный и полностью погруженный в свою работу. До сих пор не понимаю, что моя Леночка нашла во мне.

– И часто ты с ней встречаешься?

– Да вообще не встречаюсь. Однако, когда вижу ее афиши, всегда останавливаюсь и разглядываю ее. До сих пор не верится, что она так высоко взлетела, что поет, как птица, что гастролирует по всему миру.

За четверть часа до прихода Клары Лена принарядилась, причесалась и теперь стояла у накрытого стола с озадаченным лицом.

– Что не так?

– Как ты думаешь, зачем ей понадобилось встречаться с тобой?

– Знаешь, здесь не надо обладать даром предвидения, чтобы понять – у нее проблема, – вздохнул я, понимая, что вряд ли знаменитая Клара Светлова решила осчастливить меня своим присутствием по причине того, что сильно по мне соскучилась. Я ничего не знал о ее семейной жизни, но можно было предположить, что у нее семья, дети и что, вполне возможно, проблема заключается именно в детях. Может, сын вляпался в какое-нибудь нехорошее дело или с дочкой что-то случилось. Она прекрасно знала, чем я занимаюсь, ведь у нас с ней было довольно много общих знакомых, тех же одноклассников, которые время от времени обращались ко мне за помощью. И уж если она позвонила мне, значит, ей действительно от меня что-то нужно.

Я встретил Клару в новом, связанном Леной, красном жилете и белой сорочке. Увидев меня, Клара, высокая, закутанная в белые меха, сначала улыбнулась мне, как старому знакомому, как однокласснику, и, наконец, нервно произнесла своим перламутровым голосом что-то вроде «Фима, ты прелесть!», после чего вдруг разрыдалась, бросилась ко мне на грудь и просто забилась в конвульсиях. Мы с Леной раздели ее и усадили за стол, я плеснул ей водки.

Слегка растрепанная, с длинным светлым локоном, выбившимся из прически и мешавшим ей говорить, то и дело закрывая рот, с красным влажным лицом и черными мокрыми разводами вокруг глаз, она выглядела совершенно несчастной. Давясь слезами, она начала рассказывать о своей беде, но я долгое время никак не мог ее понять. Речь шла о каком-то Игоре, «талантище», которого «постигла страшная трагедия, сломавшая ему жизнь», – травма руки, но это, как я понял, случилось с ним давно.

– Он не выдержит тюрьмы, он погибнет там! Его изуродуют, изобьют! Фима, умоляю тебя, помоги!

– Клара, дорогая, объясни, за что его должны посадить? – В минутной паузе между ее рыданиями и потоками слов мой вопрос прозвучал довольно ясно и четко.

– Как за что? За убийство!

– И кого же он убил?

– В том-то и дело, что никого! Он просто вошел туда, а тот мужчина уже там, лежит и не двигается! Что ему оставалось делать? Он у меня натура чувствительная, нежная, впечатлительная! Пианист, что еще сказать?! Тут простой человек увидит труп и падает в обморок, а это мой Игорь! Ты его просто не знаешь, не знаешь…

– Его уже арестовали? – Я, как мог, пытался прояснить ситуацию.

– Нет! Я его спрятала! Возможно, что сейчас, пока мы здесь, они уже у нас и ищут его.

– Не поняла, он что же, где-то здесь? – вдруг догадалась спросить Лена, которая так же, как и я, пока ничего не понимала.

– Да, конечно! Он там. – Клара кивнула в сторону прихожей.

Я встал, подошел к двери и заглянул в глазок. Потом открыл дверь и увидел стоящего возле соседней двери высокого и очень похожего на Клару мужчину в длинном черном пальто с пестрым шелковым кашне, небрежно вывалившимся из высокого ворота и свисавшим огненной змеей почти до пояса. Мужчина поразил меня совершенно белым лицом. Он был похож на покойника. И только огромные карие блестящие глаза и обветренные красные губы придавали ему вид живого человека.

– Заходите! Быстро! – поддался я общему настроению.

Он вошел. Игорь Светлов, родной брат Клары. Бывший пианист, перепуганный насмерть обстоятельствами, в которых мне предстояло разобраться.

Клара бросилась к нему и по-матерински нежно его обняла. Я сразу понял, насколько эти двое, брат и сестра, привязаны друг к другу. Такое случается не так часто, но наблюдать эту любовь, эту заботу, мне лично было очень приятно. Сколько конфликтов, с которыми мне приходилось сталкиваться в своей профессии, расследуя преступления, были связаны как раз с самыми близкими родственниками. Обкрадывали друг друга, а то и убивали. Словно в них и не текла одна и та же кровь. Хотя, быть может, я заблуждаюсь по поводу этой самой крови, которая, как принято считать, должна связывать людей по жизни, объединять и делать их по-настоящему родными. Да, скорее всего, это все-таки заблуждение, и дело, думаю, в том, что ближайшие родственники просто долгие годы живут рядом, поэтому возникает привязанность и любовь. Или это тоже заблуждение? И знает ли вообще хоть кто-нибудь ответ на этот вопрос: играет ли кровь роль в отношении людей друг к другу?

Клара раздела брата, подоспевшая Лена приняла из ее рук пальто, повесила на вешалку и проделывала все это, не сводя глаз с Игоря. Думаю, глядя на него и на то, как Клара вилась вокруг брата, она подумала о том же, о чем и я.

– Вот, познакомьтесь, пожалуйста, это Игорь, мой брат, известный пианист… После трагического случая он не смог продолжать свою профессиональную концертную деятельность и теперь преподает фортепиано в музыкальном училище. У него много учеников, все очень талантливы, принимают участие в конкурсах пианистов, занимают первые и вторые места, у него есть даже свой сайт, где вы можете, – здесь Клара обратилась к Лене, – прочитать отзывы об Игоре как о преподавателе.

– Клара! – вдруг возмутился молчавший до этого момента Игорь. – Да при чем здесь все это?! Послушайте, Ефим, я знаю, что вы учились вместе с Кларой, что вы большие друзья и вам можно доверять…

Ну, наконец-то, он сам заговорил, словно проснулся, очнулся.

– Слушаю вас, – сказал я. – Что случилось?

– Мне надо было навестить одну мою ученицу, она приболела, а у нас на носу конкурс… Телефон ее не отвечал, а поскольку она живет одна, и я подумал, что она может заболеть или вообще с ней что-то случилось, я отправился к ней, на Садовую-Каретную, где она снимала комнату. Я имел самое смутное представление о том, где именно находится эта квартира, однако нашел этот дом, пятиэтажный, довольно старый, дверь в подъезд была, к счастью, открыта, иначе я и не знаю, как бы туда зашел… Я прикинул, что ее квартира должна находиться на четвертом этаже, поднялся, подошел к двери, уверенный в том, что это и есть та самая квартира двенадцать, хотел даже позвонить, и как-то так получилось, что машинально взялся за ручку двери, и дверь (я потом уже понял, что это квартира номер девять!) приоткрылась. Ну я и вошел. Вот, собственно, и все мое преступление.

– И? – Я с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться. Иногда людям свойственно рассказывать только часть истории, поскольку им кажется, что все остальное всем известно, потому что известно самому рассказчику.

– Он вошел и увидел там труп! – взвизгнула высоким сильным голосом Клара.

– Я сразу понял, что ошибся, потому что уже в передней чувствовалось, что там живет мужчина. Накурено, не прибрано, грязно, на вешалке ни одной женской вещи. Мне бы повернуть и уйти обратно, ведь получается, что я вошел в чужое жилище, однако подумал, а вдруг Таня снимает комнату у какого-нибудь старика, к примеру, курящего. Может, в ее комнате все по-другому? Словом, я прошел и оказался сразу в кухне. Там горел свет, думаю, я потому и отправился именно туда. И вот там на полу лежал мужчина. Нет, вы не подумайте, там не было ни крови, ни следов насилия, как это говорится… Ни следа от пули, ни торчащего ножа в спине или горле… Он лежал на животе и не дышал. А вокруг… Словом, его перед тем, как он умер, рвало. И я предположил, что его отравили. Мне стало дурно, и я выбежал из квартиры.

– Почему вы так напуганы? Вы же ничего не совершили. Никого не убили.

– Там повсюду камеры, я была там, видела собственными глазами. Напротив этого дома находится небольшое трехэтажное административное здание, потом увидишь, Фима, и там полно камер. Там офисы, стоят дорогие машины…

– Клара, ты не раздула всю эту историю?

– Послушай, я много гастролирую, таскаю с собой ноутбук с флешкой, куда записываю фильмы, и где бы я ни была, постоянно смотрю какие-нибудь сериалы. Да, мне стыдно, но это чистая правда. Так вот. Я многое знаю о полиции и следователях. И не надо быть профессионалом, чтобы понять, что Игоря уже очень скоро вычислят. Он же сначала покружился вокруг дома, а потом сел в свою машину и поехал… Мужчину найдут или уже нашли, я имею в виду труп, по номеру машины, которую засекли камеры, вычислят владельца, там адрес… Фима, да что я говорю тебе такие элементарные вещи?! Ты же и сам все отлично знаешь!

– Да, понимаю… Вы просто решили подстраховаться, так?

– Когда его задержат и отправят в СИЗО, будет уже поздно… его начнут бить уже там, живого места не оставят. Причем будут бить просто так, от скуки или досады. Или, может, подсадят к нему кого-то, кто будет убеждать его признаться в убийстве, которое он не совершал.

– Клара!

– Фима, я знаю, что говорю. У моей хорошей знакомой, скрипачки, мужа задержали, тоже разбирались, кто воспользовался его машиной и сбил человека, и вот в камере его избили. Два зуба ему выбили! Потом отпустили, а у человека травма на всю жизнь. Мы его с Соней в Крым отправили лечиться.

– Вы имеете в виду, что повсюду наследили, да? – Я смотрел на несчастного пианиста и понимал, что в чем-то они действительно правы. И пока его не задержали и даже не вычислили, он может спокойно убраться из Москвы.

– Да, конечно! – вмешалась Клара. – Он же и за ручку двери брался, и на кухне натоптал. Ты же видишь, на улице слякоть, он же в ботинках был, повсюду натоптал.

– Хорошо, давайте конкретно: чем я могу вам помочь?

– Спрячь Игоря. И когда за ним придут и выяснится, что он объявлен в розыск, поможешь нам найти настоящего убийцу. Другого способа снять с него обвинения я просто не вижу.

– Клара, давай уже успокоимся и подумаем хорошенько. Во-первых, человек мог отравиться сам случайно или же решил покончить с собой. Во-вторых, убийцу, возможно, вычислят в самое ближайшее время, или же он сам придет с повинной.

– Ну, ты фантазер! – нервно гоготнула Клара. – Ты действительно в это веришь или просто пытаешься нас успокоить?

– И то и другое. В-третьих, вы же не знаете время смерти. Возможно, мужчина умер давно, и на момент смерти у вас, Игорь, было алиби.

И тут за столом стало так тихо, что я услышал дыхание сидящей рядом со мной Лены.

– Игорь, а ведь Фима прав! – просияла Клара, сдунув локон с лица. – Откуда ты знаешь, когда он умер? Вернее, когда его отравили? Возьмут на экспертизу чашки-стаканы, в которых мог быть яд, снимут отпечатки пальцев настоящего убийцы…

И беседа потекла уже более спокойно, а наши гости стали рассуждать уже более здраво, без паники. Под конец, когда Лена угостила их вином, они и вовсе расслабились.

– Я поселю его на своей даче, – предложил я, ловя ободряющие взгляды жены. – Там все условия для жизни. Ну, и буду держать в курсе дел.

– Ты действительно сможешь узнать имя этого человека? Фамилию следователя?

– Действительно, – улыбнулся я Кларе, радуясь тому, что мне удалось их успокоить.

– Пианино там есть? – спросил Игорь, краснея от собственной храбрости, как если бы понял, насколько несвоевременно и глупо прозвучал его вопрос.

– Есть, старое, немецкое, но его не мешало бы настроить.

– Я настрою! Сам! – обрадовался он. – Клара, ты мне только напомни взять сумку с инструментами и камертон.

Решено было отвезти Игоря на дачу немедленно. Отправились втроем: я, Клара и Игорь. Лена собрала сумку с продуктами, Клара попросила меня по дороге заехать в какой-нибудь супермаркет, чтобы купить все необходимое для «домашнего ареста» брата. Я дал ему новую сим-карту для телефона, чтобы обезопасить себя в случае, если его телефон поставят на прослушку. Под конец наши сборы уже походили на подготовку к воскресному пикнику на свежем воздухе.

– Фима, Лена, спасибо вам за помощь и понимание. – Клара нежно обняла Лену. – Я заплачу любые деньги, за это можете не волноваться. Для меня главное – это спокойствие и счастье брата.

В какой-то момент я вдруг поймал взгляд Игоря, обращенный ко мне. И в нем было столько боли! Откуда вдруг этот взгляд? Именно после этого взгляда визит Клары уже не стал казаться мне каким-то несерьезным, что ли, а ее страхи раздутыми. Возможно, Игорь что-то скрывает.

Довольно часто в моей практике случается, что вполне безобидные дела и ситуации превращаются в интереснейшие расследования. Кто знает, может, это как раз такой случай?

3. Наташа. 11 января 2018 г.

Она открыла глаза. Увидела белый, с едва заметной паутиной потолок и вспомнила, что находится в больнице. Проснулась она от звуков, доносящихся откуда-то слева. Повернула голову и увидела сидящую на постели женщину. Худую, с бледно-желтыми руками, одетую в розовый пеньюар. Трудно было определить ее возраст. Может, под пятьдесят? Густые светлые волосы, закрученные в крепкие кудри, смотрелись здоровыми на фоне общего болезненного вида.

– А, проснулась? – Женщина улыбнулась, и Наташе стало как-то легче. Хорошо, когда люди улыбаются, даже и в таком странном и неприятном месте, куда ее поместили. – Меня зовут Паша. Прасковья. Странное имя, правда? Несовременное. Сама не знаю, зачем моя мама так меня назвала. Можно было, конечно, его поменять, но при маме я бы не посмела этого сделать, а после ее смерти тоже не решилась.

– Какие у вас красивые волосы, – прошептала, глотая непонятно откуда взявшиеся слезы, Наташа, чтобы как-то подбодрить соседку по палате.

– Волосы? – Паша, часто моргая, вдруг широко улыбнулась, показывая голубоватые искусственные зубы, и правой рукой стянула с головы парик, обнажая голый, правильной формы череп.

Наташа закричала.

4. Таня. 11 января 2018 г.

То, чего она так долго ждала и одновременно боялась, наконец произошло. Любовь полыхала в ней огнем, заставляла ее кровь кипеть, и она не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него. Если бы ее спросили, любит ли она музыку, доставляет ли ей удовольствие прикасаться к клавишам и извлекать звуки, она ответила бы положительно с условием, чтобы рядом был он, ее возлюбленный, ее учитель, ее мотиватор, ее бог. В поселке Лесном, где она жила с матерью и где единственным ее развлечением была музыка, уроки фортепиано, куда мать записала ее, желая дать дочери все, что только в ее силах, разве могла она представить себе, что с ней случится настоящее чудо? Что какая-то комиссия из Москвы, какое-то волшебное жюри, отбирающее талантливых детей из провинциальных музыкальных школ, выберет ее, юную пианистку, для участия в следующем конкурсе уже в Москве?! Что на нее обратит внимание председатель этого жюри, красивый и элегантный мужчина, известный пианист Игорь Светлов? Что он сам, лично, будет давать ей мастер-классы, заниматься с ней, причем совершенно бесплатно?! И если поначалу занятия фортепиано были восприняты ею лишь как дань матери и она посещала занятия просто так, чтобы отсидеть часы, оттарабанить какие-то скучные упражнения и этюды, то потом немного втянулась и даже начала получать удовольствие от этого процесса. Тогда, в начальных классах музыкальной школы, она и понятия не имела, что опережает своих одноклассниц по музыке настолько, что за ней просто не угнаться. Природный дар схватывать и запоминать ноты, а также искусное владение инструментом она воспринимала как само собой разумеющееся. Она с легкостью читала с листа, бегло играла, но делала это с небрежностью маленького гения, о чем и не подозревала. Мать, отдав ее «в музыку», умиленно плакала, когда дочка вечерами играла ей на пианино. К счастью, тратиться на инструмент им не пришлось – соседи сами заплатили им двести рублей, чтобы они только вывезли ненужный инструмент из их дома.

Сейчас, поднимаясь по мраморным ступеням свадебного салона в Москве, в самом центре, она не верила, что все это происходит с ней. И хотя на ней была шубка и шапка, все равно ей казалось, что она до сих пор обнажена и на теле ее продолжают гореть следы от прикосновений его рук. «Так вот она какая, любовь», – думала она, улыбаясь своим мыслям.

Неужели теперь каждая ночь будет такой, как эта? И он, самый красивый и нежный мужчина на свете, будет принадлежать ей, как она ему? Во многое ей верилось, даже в то, что когда-нибудь она станет великой пианисткой (он вселил в нее веру в это), но то, что эта ночь может повториться… Она боялась спугнуть даже саму мечту об этом. И даже войдя в свадебный салон, ослепительный в своей красоте и освещении, полный красивейших манекенов в воздушных белых платьях, она старалась дышать тихо и вообще не производить шума, чтобы не разрушить целую галерею созданных ею в своем воображении картин будущей счастливой жизни.

Обладая особенностью жить подчас в воображаемом мире, она совершенно не была обеспокоенна тем фактом, что официального предложения ей никто не сделал, что проведенная с мужчиной ночь могла оказаться лишь приятным сопровождением занятий. Во всяком случае, так могла воспринять связь с преподавателем любая другая ученица Светлова, но только не Таня Туманова. Она была уверена в любви Игоря Николаевича, чувствовала ее, жила ею, и забери у нее кто-то это чувство, вся ее жизнь потеряла бы смысл. Она осознавала, что последние три года, которые она активно занимается со Светловым, смахивают на сон. Слишком уж все неправдоподобно, волшебно, но все же это не было сном, это была реальность, к которой она медленно, но привыкала. Училась жить самостоятельно, одна в большом городе, снимая комнату и почти сутками занимаясь музыкой. Это Светлов помог ей найти комнату, он отыскал способ с помощью какой-то там специальной комиссии училища ее оплачивать, не говоря уже о выигранном ею гранте. Она ничего не понимала в грантах, деньгах, знала лишь, что ее опекают по полной программе и что все это делается руководством училища с целью сделать из нее настоящую звезду. Вот почему она старалась изо всех сил, до ломоты в запястьях. И когда забывала о еде, Светлов звонил ей и напоминал. Он же покупал ей продукты, приносил пакеты прямо в класс, и после занятий, когда не был занят, сам отвозил ее домой или же заказывал ей такси.

Но самым приятным событием в жизни стало ее первое занятие с Игорем Николаевичем у него дома, в прекрасной квартире, напоминающей музей. Большой, хоть и называемый кабинетным рояль «Blüthner», старинная мебель, картины на стенах, бархатные тяжелые занавески на окнах и Игорь Николаевич – какой-то уже другой, не домашний, но все равно другой, более близкий и понятный, родной. Когда он поддерживал ее за локоть или брал ее руку в свою, ей казалось, что у нее сердце останавливается. Она в такие моменты ничего не воспринимала, все плыло перед глазами, и становилось так хорошо, что хотелось плакать.

Он был так красив, так хорошо одет и так вкусно пах не то лимоном, не то апельсином, что она возбуждалась от одной мысли, что находится с ним в одной комнате, что имеет возможность видеть его, ощущать на своей руке его руку.

Однокурсницы смотрели на нее с завистью, и Таня, ловя их нехорошие злые взгляды, лишь улыбалась. Вот тогда в ней просыпалась обыкновенная деревенская девчонка, выросшая без отца и научившаяся сама себя защищать. Мысленно она уже много раз лупила этих злых московских девок, хотя знала, чувствовала, что близка к тому, чтобы сделать это в реальности. Знала, что поначалу они, холеные девочки из благополучных и богатых семей, подсмеивались над ее простой, немодной одеждой, над ее тонкими длинными ногами, болтающимися в старых сапожках с широкими голенищами, над ее носом, который краснел от холода, – она первое время, как покинула дом, постоянно мерзла. Смеялись над ее пуховым платком из козьей шерсти, в который она куталась, занимаясь вечерами в классе, который позже за ней закрепил навсегда Светлов. Но шло время, Игорь Николаевич сам ходил с ней в магазин, покупал джинсы, свитера, шубу, шапку, новые замшевые сапожки.

«Ты спишь с ним, Туманова?» «Расскажи, что ты ему такое делаешь, что он возится с тобой?» «Ты, случаем, не беременна от него, Туманова?» «Дура ты, Туманова, да у него таких, как ты, знаешь, сколько?!» Однокурсницы ненавидели ее, и Светлов это понимал. «Не обращай на них внимания. Главное – береги руки». Возможно, этой фразой он хотел ее предупредить, что девчонки могут ей как-то навредить, поранить ее руки? Но она и без того их берегла, понимала, что ее руки – это то, что больше всего ценит Светлов, что случись что с руками, она станет ему безразлична.

До вчерашнего дня он не прикасался к ней, разве что к ее рукам, которыми восхищался, и подчас она видела, как его взгляд следует за движениями ее рук, и брови его при этом взлетали вверх, как если бы он видел настоящее чудо. Она же, когда он трогал ее пальцы или локти, желала, чтобы он прикоснулся к ее лицу, плечам. И когда случалось в повседневной жизни, что он приобнимал ее за талию, когда они, к примеру, вместе входили в гудящий от рассаживающейся публики зал консерватории перед концертом, кожа ее реагировала, поднимая волоски, даже макушка оживала, словно от легкой мышиной перебежки по волосам. Или же в магазине он помогал ей примеривать шубу, прикасаясь к ней, застегивая на ней крупные сверкающие пуговицы кофейного цвета. Он тогда стоял совсем близко к ней, и она ощущала его теплое дыхание и закрывала глаза, пытаясь представить себе, что испытает, если он вдруг ее поцелует. Наверное, тогда она умрет. От счастья. Все было так невинно, и вместе с тем сколько в этой телесной недосказанности было острого наслаждения! Она могла бы прожить так долгие годы, питаясь этой отпускаемой скромными дозами нежностью любимого мужчины.

Вчера же они оба перешагнули огненную планку дозволенного или недозволенного. Сорвали ее, потеряв головы. Да, точно, кто-то выключил мозги, как выключают электричество в домах. Раз – и стало темно…

– Покажите мне, пожалуйста, вот это платье, я хочу примерить, – сказала она уверенно, даже не глядя в лицо продавщицы, затянутой в зеленое узкое платье рыбины с холодными, сверкающими насмешливыми искрами глазами.

В кабинке она разделась, с трудом надела на себя прозрачное, в кружевах и с пышной многослойной юбкой платье, подняла волосы, сколов их шпилькой.

Из глубины зеркала на нее глядела худенькая светловолосая девочка с большими зелеными глазами, черными бровями и маленьким ртом. В большом вырезе платья неожиданно наметились две выпуклости, что придавало ее, в сущности, подростковому облику некую зарождающуюся женственность. Выросшая грудь, на которую Таня прежде не обращала внимания, вызвала у нее самой улыбку. Она вспомнила мамины слова: «И откуда ж что берется?»

Платье было – глаз не оторвать.

– Восемьдесят две тысячи четыреста, – заглянув к Тане в кабинку, проинформировала зеленая рыба, полоснув ледяным взглядом по фигурке посетительницы.

Таня улыбнулась ей в ответ. И тут, где-то совсем рядом, она услышала стон, женский, глубокий. Таня вышла из своей кабинки и прислушалась.

– Там кто-то есть, – сказала она продавщице, кивая на соседнюю кабинку.

– Да, есть, ну и что?

– Кому-то плохо!

– Да она там уже полчаса примеряет, никак платье на себя не натянет… – фыркнула рыбина.

– Такой большой салон, и вы одна, да еще и такая противная? И как это вас вообще взяли на работу? – удивилась Таня и бросилась к кабинке, распахнула шторку и увидела сидящую на пуфе просто огромную беременную женщину. Потная, с растрепанной прической, она держала в руках комок кружев, который, видимо, когда-то был платьем.

– Дура, ты чего делаешь? – Продавщица, взвизгнув, бросилась к посетительнице и вырвала у нее из рук платье. Под ногами у женщины натекла лужа.

– Это ты дура! – возмутилась Таня, бросилась в кабинку, быстро сняла с себя платье и переоделась. Она откуда-то уже точно знала, что нужно делать. И уж, конечно, не в свадебном платье стоимостью почти в сто тысяч. – Вызывай «Скорую», да побыстрее! Она же рожает!

– А чего приперлась за платьем? – Огрызнувшись, продавщица взяла в руки телефон. – Сидела бы дома, раз на сносях.

– Вот пристрелила бы тебя, честное слово! – Таня принесла еще один пуф, вместила его рядом с тем, на котором сидела женщина, села на него, обняла роженицу. – Успокойтесь и не обращайте внимания на эту припадочную. Не понимаю, как вообще такие устраиваются на работу? Крокодил!

Все произошло так неожиданно, что, войдя в салон с одним настроением, Таня сразу же словно отрезвела, пришла в себя и теперь сидела, обнимая испуганную беременную женщину, и думала только о том, чтобы та не родила здесь, в этом салоне, чтоб у нее нормально приняли роды, и ребенок, родившись, сразу попал в руки к докторам.