Неаполитанская кошка

3

После ухода Лады я несколько часов провела, разглядывая кадр за кадром видео с Алексом, точнее, с его двойником. И чего только мне не приходило в голову!

Я представляла себе, как приезжаю в Неаполь, нахожу этого человека, влюбляю его в себя и приглашаю поехать с собой в Москву.

Поскольку тело настоящего Алекса не найдено, я обращаюсь к одному моему хорошему знакомому журналисту, которому подкидываю интереснейший материал о воскресшем ученом Александре Максимовиче Валентинове, предварительно придумав этому сенсационное объяснение.

К примеру, напишу, что его продержал на своей даче какой-то его коллега, который заставил его передать ему свои разработки, но ему удалось сбежать, и вот теперь он на свободе. Однако с ним случилась беда, у него повредился мозг, и он потерял память.

Или, если этот вариант не прокатит, придумаю сказку о том, что сбежавший из плена Алекс готов рассказать, где он был, кто его похитил, ранил, сбил машиной…

Подробности надо будет хорошенько обдумать.

Моей целью было заставить настоящих преступников, убивших моего мужа, зашевелиться, как-то проявиться…

Возможно, я придумаю, что на самом деле погиб не сам Алекс, а его брат-близнец…

Да, согласна, в голову лезли самые дурацкие и абсолютно нереальные истории, в которые не поверила бы даже я сама. Но что-то ведь я должна была сделать, предпринять, хотя бы потому, что мне был подан знак.

Неслучайно Лада наткнулась на эту Тамару с ее рецептами и прогулкой по Неаполю. И там, в этом красивом городке, на самом деле живет (хотя, может, приехал в качестве туриста) человек, удивительным образом похожий на Алекса.

Я в тот день долго не могла уснуть.

Болезненные воспоминания накрыли меня с головой. И я снова стала мерзнуть.

Несмотря на то что ночь выдалась теплая и сад за окном плавал в лунных голубых сумерках, я забралась под свою любимую перину с головой и, задыхаясь без воздуха, пыталась согреться.

Иногда перина, огромная, два на два метра, складывалась таким образом, что принимала форму человеческого тела, лежащего рядом со мной, и тогда я представляла себе, что лежу вместе с Алексом.

Слезы текли по щекам, впитываясь в подушку, – с закрытыми глазами я все равно продолжала «видеть» Алекса.

А утром, выпив чашку кофе, я села в машину и поехала туда, где видела моего мужа в последний раз.

Это примерно в пятидесяти километрах от Москвы (какое направление, не скажу).

Место странное, но очень красивое. Густой хвойный лес, переходящий в некое подобие заросшей густой травой горы, резко обрывающейся глубоким карьером. Место, просто созданное для дельтапланеристов. Такой живописный, но опасный трамплин, откуда можно сорваться и разбиться в пыль…

Вот там мы с Алексом отдыхали, устроив пикник. Пили вино, ели бутерброды, слушали музыку, доносящуюся из машины. Моя голова лежала на его коленях, он травинкой щекотал мне нос… А потом случилось то, то случилось…

Следователю я сказала, что Алекс пошел в сторону обрыва, поднялся на самую высокую часть горы, он любил там бывать, оттуда открывается чудесный вид на ближний лес, и облака кажутся там совсем низко и близко, до них так и хочется дотронуться рукой… и больше я его не видела. И никто не видел.

Я посидела еще какое-то время на пледе, возможно, уснула на несколько минут, потом поднялась и стала звать Алекса. Но он мне не ответил.

Я побежала к краю обрыва, но и там его не обнаружила. И только спустя несколько часов моих блужданий по окрестностям привели меня на шоссе, расположенное по другую сторону ближнего леса, шоссе, до которого дойти пешком было просто невозможно.

Повторяю – невозможно.

Потому что тогда пришлось бы миновать карьер. Или же обойти несколько километров с той стороны, где мы расположились на пикник, чтобы оказаться на той дороге, где были обнаружены кроссовки Алекса.

Говорю же – следствие велось слишком вяло.

Я расстелила плед на том самом месте, что и семь лет тому назад. Села. Открыла ноутбук, подключила Интернет с телефона и снова включила «неаполитанское» видео.

Алекс с рассеянным видом кормил кошек.

Что это? Почему? Как он там оказался?

Неужели Лада права, и он меня просто бросил? Но зачем? Со мной всегда можно договориться. Так говорил Алекс. И если бы у него были какие-нибудь проблемы и ему понадобилось бы уехать, ему стоило бы просто рассказать мне, и я без вопросов отпустила бы его.

Я доверяла ему полностью. Я растворилась в нем.

Пожалуй, он без труда мог бы убедить меня в чем угодно, настолько я была предана ему и открыта для всего нового. И знала, что он никогда не сможет причинить мне боль.

Однако же – причинил своей смертью. Или исчезновением?

Солнце припекало, плед нагрелся, а мне все равно было холодно.

Я сидела на опушке леса в теплом свитере и до боли в глазах смотрела в бледный, призрачно-негативный на солнце экран монитора, на котором мужчина, удивительным образом напоминающий моего мужа, кормил кошек…

Вернувшись домой вечером, уставшая, с опухшим от слез лицом, я сразу же заметила возле ворот автомобиль Гольдмана. Приехал. Вот чего ему здесь надо?

– У меня для тебя есть информация, – сказал мне Миша, едва я вышла из машины, чтобы открыть ворота.

Миша, высокий брюнет с красивым, но каким-то скучным лицом, с которого невозможно стереть выражение брезгливости.

Он был во всем белом, хотя и не медицинском.

Мне показалось, или от него действительно пахло больницей?

Скорее всего, от нас, от медиков, всегда пахнет больницей, лекарствами или чем-то горьким и сухим, и этот запах уже въелся в кожу.

– Какая еще информация, – отмахнулась я от него, и тотчас молнией сверкнула мысль: а что, если и его жена тоже обнаружила на ютубе рецепт того самого лимонного кекса и узнала в следующем видео «русской итальянки» Алекса!

Я медленно повернулась и посмотрела на Мишу.

Да уж, по степени эмоциональности он явно отставал от интригующе-завораживающего вида Лады, принесшей мне вчерашним утром в клюве благую весть.

– Ты о чем вообще?

– Я развелся, так что теперь мы сможем пожениться.

Я вернулась в машину, заехала во двор, сделала Мише знак, чтобы входил. Поднялась на крыльцо, открыла дверь.

– Тебе в свитере не жарко?

– Нет, мне холодно. Проходи, – я впустила его в дом. – Поговорим.

Нет, конечно, он не мог видеть этого видео. А чтобы он случайно не увидел его уже в моем доме, сунув нос, куда не следует, я отнесла ноутбук, с которым ездила в лес, в спальню и сунула его в шкаф.

Мало ли.

– Есть будешь?

Миша очень любил поесть, и я, зная эту его слабость, всегда, когда он приходил ко мне, угощала его, чем могла.

– Буду. Ты чего молчишь? Говорю же – я развелся, теперь мне ничего не мешает жениться на тебе. Как я и обещал. Ты же помнишь, я пришел к тебе сразу после похорон Алекса и сделал предложение. Я же понимал, как тебе трудно.

Он не всегда вспоминал, что в ответственные моменты разговора со мной надо хотя бы пару слов сказать о любви. Для порядка.

– Я люблю тебя, Зоя. Выходи за меня.

И тут Миша, семь лет копивший силы для развода и наконец освободившийся от жены, протянул мне раскрытую раковиной волнистую бархатную коробочку с кольцом внутри.

– У меня только салат и клубника, – сказала я, сделав вид, что не заметила кольца.

Он спрятал коробочку в карман белых льняных штанов, прошел за мной на кухню, занял место Лады возле окна, принялся вертеть пальцами солонку, понемногу рассыпая соль.

– Миша, мы с тобой никогда не разговаривали об этом. Я – потому что просто не было сил, ты – потому что тебе было все равно, что случилось с Алексом…

– Зойка, ты несешь самую настоящую чушь! Алекс был хорошим мужиком.

– Вот ты скажи мне, как он мог оказаться на том шоссе? Там вообще ничего нет, глухое место, просто лес, и все. Это почти пара километров от того места, где мы с ним пили вино, расстелив плед… И почему он пошел туда пешком, если предположить, что у него там с кем-то была встреча, а не поехал на машине?

– Да какая еще встреча?! Зоя, что с тобой? Ты серьезно считаешь, что он мог назначить кому-то встречу в глухом лесу на шоссе?

– Но тогда получается, что это не он… И что кроссовки не его.

– Зоя!

– Да… у него были точно такие же кроссовки. Белоснежные. Потом в крови… И кровь, как показала экспертиза, его. Они брали ДНК с волос на его расческе. Миша, ты хотел мне что-то сказать.

– Так я уже сказал вообще-то. Ты выйдешь за меня?

Я не понимала, зачем ему был нужен этот брак. Как не понимала и то, как можно вот так: в течение нескольких лет ухаживать за женщиной, которая тебя не любит, не хочет и всячески противится каким-либо отношениям.

– Миша, зачем тебе я? Почему именно я? И что тебе мешало тогда, когда я еще не встретила Алекса, развестись со своей женой и жениться на мне? Это гипотетически, как ты понимаешь.

– Я не тороплю тебя. Подумай. Да, я понимаю, ты за эти годы стала самостоятельной, научилась, так сказать, жить одна. Ты не голодаешь, кроме того, у тебя есть занятие, которое доставляет тебе удовольствие. Знаю, что ты иногда встречаешься с другими мужчинами… Все это так, но, по моему твердому убеждению, каждая женщина в душе мечтает о замужестве, о хорошем и надежном муже, о детях, наконец.

– Как ты сказал, «о надежном муже»? Точно подмечено. Наверное, ты и себя причислил к подобным мужчинам, да? Ты, женатый человек, который за спиной своей жены навещаешь меня здесь с вполне определенной целью, добиваешься меня, звонишь мне каждое утро, выпив приготовленный твоей женой кофе… Миша!

Он снова достал бархатную коробочку, извлек кольцо с небольшим брильянтом и протянул мне.

– Возьми, надень… И подумай хорошенько. В случае если ты согласишься, мы поженимся, и ты переедешь ко мне. Пока в мою квартиру, нет-нет, не в ту, где я проживаю с семьей, другую… А потом, если ты захочешь, мы переедем в дом, чтобы ты могла и там выращивать свои розы. Зоя, не торопись мне отказывать, это ты всегда успеешь сделать. Подумай. Если хочешь, посоветуйся с кем-нибудь, и ты увидишь – все, кто тебя знает и любит, посоветуют тебе этот брак. У меня своя клиника, я не беден, но главное, я люблю тебя.

Я не верила ему.

Нет, конечно, он не обманывал меня в том, что касалось его финансовой состоятельности и квартиры, которую он купил втайне от своей жены. Но он не любил меня.

Возможно, он испытывал ко мне чувство, названия которого еще просто нет, его не придумали.

Может быть, его сердце начинало биться в груди, когда он видел меня, и чувство необъяснимой радости охватывало его при мысли обо мне и о том, как бы мы жили вместе. Но что-то все-таки во всем этом, в его желании жениться на мне, было странным и неестественным.

Хотя, скорее всего, все дело было во мне, в моих сомнениях и каком-то искаженном восприятии реальности. И я не верила, что такой человек, как Гольдман, который зажимал в углах медсестер и снимал квартиры для своих любовниц в двух шагах от клиники, чтобы удобно было с ними встречаться, способен на такое сильное чувство, как любовь, к одной-единственной женщине, ради которой он даже развелся с женой и, по сути, бросил свою семью.

Я поставила перед ним салатницу, дала вилку и хлеб. И вдруг представила себе, что мы с ним уже женаты, живем вместе и я кормлю его.

Вот он сидит напротив меня, жует, а мне почему-то хочется его ударить…

Что это, как неосознанное желание наказать его за что-то страшное, подлое, то, что превратило мою жизнь в ад.

– Миша, а где ты был тогда, в тот день, когда Алекса не стало?

Другой мужчина встал бы, отшвырнув от себя тарелку, наговорил бы грубостей, обозвал бы меня, мол, что ты такое несешь, да как ты можешь подумать, будто бы я имею отношение к смерти твоего мужа, ты психопатка, тебе надо лечиться и все в таком духе. Но только не Гольдман.

– А я думал, что ты уже излечилась от своего Алекса. Зоя, его больше нет, понимаешь? Он погиб. И те головоломки, которые ты сама себе создаешь, задавая дурацкие вопросы, мол, как он мог оказаться на том шоссе, могут лишь навредить тебе. Ты молодая, красивая и относительно здоровая женщина, ты должна жить, понимаешь?

– Молодая? Мне тридцать семь лет, Миша.

– О чем и речь! Ты должна рожать. Давно уже пора. И вот когда родишь, поймешь, что я был прав, – у тебя начнется совершенно другая жизнь!

– Ну, хорошо, я рожу, и у меня действительно появится новый смысл в жизни. А тебе-то это зачем, Миша? Мог бы найти кого помоложе и повеселее!

Воображение продолжало разыгрывать меня, и вот уже передо мной, подчиняясь моей отчаянной фантазии, сидел не скучный и непонятный Гольдман, жующий салат, а тот красивый неаполитанец – он улыбался мне, а на плече его сидела черная кошка – и она тоже улыбалась. И надо сказать, что эта компания показалась мне куда симпатичнее.

– Хорошо, Миша, ты прав, чтобы принять такое решение, надо хорошенько подумать. Но я услышала тебя.

И мысленно добавила:

«Поняла, что ты развелся, и теперь готов вскарабкаться в следующую семейную лодку. Тогда и ты тоже подумай, куда мы сможем потратить те сэкономленные на подарках твоим любовницам деньги, может быть, поедем путешествовать по замкам Франции или отправимся на Бали? Хотя, может, ты не собираешься изменять своим привычкам и, женившись на мне, продолжишь свою активную половую жизнь в радиусе километра от клиники?»

– Зоя, у тебя никогда не возникало вопроса, почему Валентинов женился на тебе?

– В смысле? – вспыхнула я, предположив, что Миша имеет в виду огромную пропасть между ученым-физиком и хирургической медсестрой. – Что ты хочешь сказать?

– Ты очень красива, Зоя. Вот почему он выбрал тебя.

– В твоей клинике полно красивых медсестер и женщин-врачей.

– В тебе есть что-то такое… Не знаю, как сказать…

…

Я закрыла глаза и перенеслась в лес, в тот волшебный лес, в котором нам с Алексом всегда было так хорошо.

Воображение заработало с такой силой, что я почувствовала даже прикосновение руки Алекса и аромат хвои. Вот мы стоим, прижавшись друг к другу, и я ощущаю, как мы словно превращаемся в одно целое.

– Тебе никто не говорил, что ты очень красива, – слышу я голос Алекса, и на мои глаза наворачиваются слезы. – В тебе есть что-то такое… волшебное…

– Эти таблетки не опасны? – теперь уже я слышу свой голос и чувствую на языке сладость маленькой красной таблетки, с помощью которой буквально через пару минут мы отправимся в рай…

…

– Миша, думаю, тебе лучше уйти. И кольцо свое забери. И вообще – уходи и больше никогда не приходи. Я обо всем подумала. Я никогда не стану твоей женой. Подозреваю, что это ты убил Алекса. Вот так. Вот теперь я тебе все сказала.

– Я даю тебе месяц, – сказал он таким примирительным, спокойным тоном, словно и не слышал меня. – Подумай хорошенько.

– Ты даже не возмутился… Тебе что, все равно, что я подозреваю тебя в убийстве?

– В тебе говорит твоя тоска. А еще ты хочешь узнать, действительно ли Алекса убили.

– В смысле?

– А что, если он попросту сбежал от тебя? Ты вообще о нем хоть что-нибудь знаешь? Он рассказывал тебе, как прожил жизнь до тебя? Был ли женат? Есть ли у него дети?

– Да, он был женат, но его жена разбилась где-то в горах, кажется… Детей нет. Гольдман, что ты хочешь сказать? Что Алекс сбежал от меня?

– Почему бы и нет?

– Но я не стала бы его удерживать, если бы он захотел сам уйти. Какой смысл было ему устраивать это представление?

Но ответа на этот вопрос у него явно не было. Просто ему напоследок захотелось причинить мне боль.

– Не приходи ко мне больше, слышишь? Никогда.

– Месяц! – Он встал из-за стола, подошел ко мне и по-свойски поцеловал в щеку. – Спасибо за салат. Было очень вкусно. А кольцо надень, иначе мне придется выбросить его за забор…

4

После ухода Гольдмана я позвонила Алику Банку, договорилась с ним о встрече.

Приехала к нему, когда уже стемнело.

Москва вечерняя, летняя, подсвеченная электричеством и закатной оранжевостью, была так красива, что я спросила себя, почему я так редко совершаю прогулки, почему так редко вообще бываю здесь.

Сижу в своей деревне, словно меня кто арестовал. И сколько еще должно пройти времени, чтобы я начала находить вокруг себя все то прекрасное, что замечала, когда еще был жив Алекс.

Алик жил один в большой холостяцкой квартире. Его дом был удачно расположен в одном из тихих переулков, выходящих прямо на Тверскую.

Имя Алик ему очень подходило.

Он был невысоким, хрупким, похожим на повзрослевшего мальчика. Так выглядят вундеркинды. Большие карие глаза, шапка кудрей, и, если бы не синь гладко выбритых щек, он действительно в свой полтинник выглядел бы подростком.

После смерти Алекса мы виделись редко.

Нам словно было больно видеть друг друга, и эти встречи наверняка лишь усилили бы боль потери. Но время от времени Алик сам звонил мне, спрашивал, как я, не надо ли мне чего, приглашал поужинать с ним в Москву, и, когда мы встречались, наши ужины напоминали тихие поминки по близкому человеку.

На этот раз мы договорились встретиться у него дома.

Алик сообщил по телефону, что прямо сейчас будет заваривать чай, я же, выехав из дома, по дороге купила пирожные (любимые Аликом эклеры).

Да, мы редко с ним виделись, но я почему-то всегда знала, что если мне нужно будет получить дельный совет или просто понадобится поддержка, то я всегда смогу к нему обратиться. Ведь Алик был самым близким другом моего мужа и знал его много лет, а это означало, что и мысли его могли быть созвучны мыслям Алекса.

Конечно, это было заблуждением, но как приятно иногда заблудиться в собственных мыслях и предположениях, если это могло принести облегчение.

Паркет в большой комнате, той самой, где они годами встречались, чтобы поиграть в преферанс, а заодно и поспорить, подискутировать на свои интеллектуальные темы, был выщерблен.

Конечно, таким людям, настоящим ученым, одержимым своими идеями, не до паркета. И не до занавесок, которые за долгие годы из белых превращаются почти в коричневые.

У Алика никогда не было жены, те же девушки, которые время от времени ночевали у него, не брали на себя труд хоть как-то помочь ему по хозяйству.

Алекс рассказывал даже, как собственными глазами видел, как одна поэтесса, находясь у него в гостях и сидя на подлокотнике его кресла, стряхивала пепел своей сигареты прямо на пол, туда же выливала и остатки заварки из стакана…

– Хочешь, я помогу тебе с ремонтом, мебелью, занавесками? – спросила я, выкладывая покрытые густой шоколадной глазурью эклеры из пластиковой коробки на блюдо.

Стол был уже накрыт, Алику оставалось только разложить салфетки.

Он был рад моему приходу, глаза его блестели, он улыбался.

Старинный пыльный абажур над нашими головами придавал всему, что стояло на столе, теплый розовый оттенок. У меня просто руки чесались снять уже этот абажур и выбросить, заменить его на более современный и стильный светильник.

– Ты не представляешь себе, как я рад твоему звонку и приходу! – Алик смотрел на меня восторженным, радостным взглядом. – Надеюсь, ты пришла просто так, у тебя ничего не случилось?

– Гольдман сделал предложение, хотел подарить мне кольцо, но я отказалась.

– Снова?

– Но теперь он разведен. Алик, как ты думаешь, зачем я ему?

– А ты уже и не веришь в любовь?

– Но Миша не способен на это чувство. У него вообще нет чувств. Разве что ощущения самца… Уж извини. Никак не могу от него избавиться. Ты знаешь, все эти годы он постоянно звонит мне, приезжает, привозит деньги, продукты, лекарства…

– Думаешь, вину свою заглаживает? Ты по-прежнему подозреваешь его в убийстве Алекса?

– Да я уже и не знаю… Просто он ведет себя неестественно. Он никогда не был ни моим другом, ни другом Алекса…

– А я предполагал, что между вами что-то было… ну, до Алекса…

– Никогда и ничего. Это тебе Алекс сказал?

– Что ты, он о тебе вообще никогда и ничего не рассказывал, – с грустью произнес Алик.

Встреча грозила перейти в поминки. По щекам моим потекли слезы. Это происходило всегда, когда я словно видела Алекса перед собой.

Образы, рождающиеся в моем сознании, были подчас такими явственными, яркими, что казались реальными!

– Он дал мне на раздумье месяц, это я про Гольдмана. Ты можешь мне пообещать, что если он от меня не отстанет, то ты сам с ним поговоришь, а?

– Поговорю. Хотя, с такими грубыми мужиками трудно оставаться вежливым, ты разрешаешь мне материться?

– Разрешаю. Алик, скажи, кто мне присылает деньги?

– Ты уже спрашивала меня об этом. Не знаю, но предполагаю, что это те люди, которые делают миллионы на разработках Алекса. И это явно не в России. Думаю, эти аппараты производят в Германии.

– Алекс не доверял даже тебе?

– Почему, доверял. Вот я и говорю тебе – наверняка деньги поступают из Германии, где проживает один человек, с которым твой муж незадолго до своей смерти много раз встречался. Один довольно известный профессор, тоже физик… Очень симпатичный мужик, у него жена умерла от рака, поэтому он решил всю оставшуюся жизнь положить на то, чтобы помогать остальным больным. Так что можешь быть спокойна. Все нормально. Копи деньги, вкладывай в недвижимость, чтобы обеспечить себя на старости лет.

– Не знаю, надо ли говорить, что эти деньги не приносят мне радости. Да мне вообще ничего не приносит радости. И я не знаю, как мне жить дальше. Из меня словно душу вынули.

– Понимаю… Мне тоже не хватает Алекса.

Раньше при разговорах он всегда искренне возмущался тем, как отвратительно велось следствие, что не было опрошено ни одного свидетеля, да что там – Алекса вообще не искали!

Сделали вывод, что он мертв, лишь основываясь на наличие кроссовок со следами его крови. Трассологическая экспертиза показала, что он действительно мог быть сбит машиной, едущей на огромной скорости. И что тело было просто выбито из обуви. Но ни тела не нашли, ни машины со следами удара на капоте. Ничего.

Но это раньше Алик был таким эмоциональным и готов был выложить круглую сумму частному детективу, чтобы все-таки найти если не убийцу-водителя, то хотя бы тело друга.

Сейчас же он как-то попритих, понял, видимо, что бесполезно бороться в одиночку с ветряными мельницами.

– Как тебе эклеры?

– Очень вкусные, – Алик отправил в рот набитый кремом кусочек пирожного. – Спасибо! Мне вечно некогда зайти и купить продукты. Не говоря уже о таких вкусностях… Если откроешь мой холодильник, увидишь там мышь…

– …Она повесилась, я угадала?

Алик рассмеялся.

– Скажи, Алик, Алекс мог меня бросить? Вот просто взять и сбежать от меня, пока я спала?

– Исключено, – он ответил сразу, быстро, даже не дав мне договорить, словно заранее знал, о чем я его спрошу. – Алекс так любил тебя! С какой стати ему тебя бросать? Да полный бред! А почему ты спрашиваешь?

– Да потому что тела не нашли… И Гольдман сегодня говорил про это.

– Ты гони его, если он снова придет. Вот просто смело гони, и все.

– Странно все это… Зачем Мише этот брак? Зачем я ему вообще?

– Знаешь, если исключить такое понятие, как любовь, то им движет чувство собственника. Он хочет, чтобы ты принадлежала только ему. Как вещь. Думаю, он хочет сам себе доказать, что не хуже Алекса. Вполне допускаю, что причиной этого его нездорового увлечения и желания обладать тобой является тот факт, что Алекс появился в твоей жизни как раз в тот момент, когда Михаил считал тебя почти своей. Он же оказывал тебе знаки внимания и все такое?

– Скажи, Алик, вот что бы ты сделал, если бы увидел Алекса… Вот шел бы по улице и увидел его. Может, ты и сомневался бы, что это он, потому что время прошло и он мог измениться… Ты бы окликнул его? Подошел бы к нему?

Алик смотрел на меня с открытым ртом. Молча и долго.

Должно быть, пытался понять, все ли у меня в порядке с мозгами.

– Ты что, Алекса видела? – наконец выдохнул он.

– Да, недавно, в торговом центре… Представляешь, сижу в кафе, ем мороженое, и вдруг рядом со мной за столик усаживается мой Алекс, – сочиняла я на ходу, следя за реакцией Алика. – Волосы седые, волнистые… Один, сидит, пьет кофе и даже не замечает меня. Я подумала тогда, что это он, просто потерялся на эти семь лет. Как ты думаешь, такое возможно?

– Все возможно, конечно, – вдруг с какой-то невыразимой грустью в голосе произнес он. – Но к сожалению, это не наш случай… Я знаю Алекса, если бы он был жив, то где бы ни находился, непременно дал бы о себе знать. Даже если бы у него вынули половину мозгов, все равно – оставшаяся вспомнила бы меня, тебя, всех нас…

Я смотрела на него, на его перепачканные шоколадом губы, на его полные тоски глаза, слушала его голос и понимала, что Алик, пожалуй, самый близкий мне человек, доставшийся мне по наследству от Алекса.

Разве могла я тогда представить себе, что спустя время буду держать его разбитую, окровавленную голову на своих коленях, целовать его мертвые глаза, рыдать и молить Бога о том, чтобы это был сон…

Я решила не рассказывать ему о двойнике Алекса из Неаполя и о своих планах. Да и как сказать ему, мужчине, к тому же другу моего мужа, о том, что я собираюсь встретиться с этим итальянцем в голубых джинсах, чтобы сыграть с ним в странную, сладкую и ядовитую игру – в любовь.

Да-да, с совершенно посторонним человеком, который как две капли воды похож на моего погибшего мужа. Чтобы еще раз испытать хотя бы на миг то счастье, которого я лишилась.

Я прикажу ему закрыть рот и ничего не говорить.

Пусть он меня просто поцелует…

Конечно, я осознавала, что схожу с ума. Но что поделать?

Жизнь моя становилась мне в тягость. Присутствие в ней навязчивого Гольдмана вызывало тоску. Отсутствие Алекса убивало во мне все живое. Соседство глуповатой Лады делало мою жизнь и вовсе похожей на гротеск.

Не было ничего такого, за что я могла бы уцепиться, чтобы не пропасть, чтобы просто выжить.

Благоухающие в моем саду розы – и те не могли меня спасти. Даже «императрица Фарах» с ее окровавленными лепестками…