bannerbannerbanner
Название книги:

Мишень для темного ангела

Автор:
Анна Данилова
Мишень для темного ангела

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

© Данилова А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

1. Лазаревское

– Что-то ноги совсем заледенели. Вроде бы лето наступило, а все равно в доме прохладно. Ты бы принесла мне грелку.

Эльвира Андреевна Норкина полулежала на широком, мягком диване перед ярким экраном плазмы и куталась в плед. Ей недавно исполнилось пятьдесят девять лет, но выглядела она, благодаря подаренной ей природой нежной коже и густым волосам, которые она регулярно подкрашивала в каштановый цвет, довольно молодо. Да и фигура у нее была, как у молодой. Полная грудь, тонкая талия, стройные ноги. Нерожавшая, никогда особенно не утруждавшая себя физическим трудом, она сумела сохранить здоровье и привлекательность, да и психологически ощущала себя моложе лет на тридцать.

Вот уже два года она жила в Лазаревском, в очень хорошем, расположенном в пяти минутах от пляжа доме, окруженном большим садом, цветами. Имела прислугу в лице одинокой и некрасивой молодой женщины Наташи (которую в свое время подобрала с улицы и помогла выкарабкаться из долговой ямы) и чувствовала себя вполне счастливой.

Было начало июня, впереди был курортный сезон, который обещал принести немалый доход, – в глубине сада, куда вела посыпанная гравием аккуратная дорожка, находилась маленькая одноэтажная, с шестью номерами гостиница с небольшим чистеньким бассейном. Из-за близости моря комнаты сдавались за довольно приличную цену, что придавало Эльвире Андреевне чувство уверенности, надежности.

Расторопная Наташа вполне справлялась с уборкой всех помещений, за что Эльвира щедро платила ей.

Ноги почему-то продолжали мерзнуть.

– Это от нервов, Эльвира Андреевна, – сказала Наташа, подсовывая резиновую грелку с горячей водой под плед, в ноги хозяйке.

– Думаешь, он не вернется?

– Вернется, конечно, вернется.

– Вот вечно ты так… Говоришь, не подумав. Просто чтобы угодить мне.

Наташа всегда во всем поддерживала свою хозяйку, поддакивая ей и соглашаясь во всем. Даже когда в глубине души имела свое отличное от мнения Эльвиры мнение, как и в этом случае. Хотя, кто знает, думала она, быть может, этот молодой человек по имени Саша и вернется к ней.

Саша появился в Лазаревском месяц тому назад. Поначалу Эльвира, сдававшая ему комнату, приняла его за отдыхающего. И лишь спустя несколько дней, когда она пригласила молодого мужчину к себе на ужин, он рассказал ей, что приехал сюда, на море, чтобы подыскать дом своему начальнику, москвичу, мечтавшему перевезти в это райское место жену и троих детей.

– Здесь мало кто продает дома, – сказала Эльвира, подкладывая ему на тарелку куски жареной курицы. – Вы ешьте, Саша, ешьте, не стесняйтесь. Ну подумайте сами, кому же охота покидать это место? Разве что случайно подвернется продажа… Ведь все, у кого есть хорошие дома, а вам нужен именно такой, да к тому же еще и поближе к морю, сдают комнаты, номера, даже кровати во времянках! Это же золотое дно!

Эльвира в тот первый вечер, когда заполучила к себе Сашу на ужин, выглядела очень свежо и молодо. В джинсах, белом свитере, улыбающаяся, веселая, она откровенно обольщала своего гостя, разве что не ворковала, как птичка. Косметики на лице было минимум, щечки ее разрумянились от приятного волнения, и Наташа, прислуживающая им за ужином, смотрела на свою хозяйку с восхищением.

Понятное дело, что она слышала почти весь их разговор, из которого поняла, что у Саши в Москве есть семья – жена и двое маленьких детей. Ясно, что в первую встречу, за столом, Саша ничего не рассказывал о характере своих отношений с женой. Но вот позже, уже в спальне Эльвиры, наверняка чтобы как-то оправдать свой блуд, свою измену, сказал, что отношения с женой не складываются или вообще супруги находятся на грани развода. Так говорят все мужчины, которым приспичило переспать с другой женщиной. Это было твердое мнение Наташи, у которой по молодости (а себя она считала чуть ли не старухой в свои сорок два) тоже были романы с женатыми мужчинами.

Комната, в которой жила Наташа, располагалась в дальнем крыле дома, где имелся отдельный вход. Очень удобно, если учесть, что хозяйка время от времени желает побыть одна, и в такие часы в доме должна соблюдаться тишина. Или же, когда ее посещают знакомые, Наташе также следует находиться в своей комнате и не высовываться. По сути, это благостное для нее время, когда она может отдохнуть. Сидя в своей комнатке, Наташа смотрит телевизор, вооружившись наушниками, читает, вяжет или просто спит. Она даже во двор не выходит, даже грядки пропалывать нельзя, надо создать видимое отсутствие в доме еще одного человека.

Друзей Эльвира в Лазаревском не завела.

– Я здесь чужая и своей никогда не стану. Сплетни мне не нужны, а потому предпочитаю жить замкнуто, не совать нос в чужие дела и не давать самой пищу для разговоров, – сказала она еще в самом начале, когда они переехали сюда из Москвы и надо было расставить в доме не только новую мебель, но и все точки над «i». – И тебе тоже запрещаю с кем-либо водиться, близко дружить, понятно? Нет, мы, конечно, нормальные люди и не сможем вообще ни с кем не общаться. Рано или поздно у нас сложатся отношения с соседями, без этого никак, но вот впускать кого-то в душу нельзя ни мне, ни тебе, Наташа. Начнут задавать разные вопросы, строить предположения… Словом, ты меня поняла.

Да и как тут было не понять? Эльвира Андреевна – человек осторожный, ей нужно время, чтобы освоиться на новом месте. Это она сейчас так говорит, что никого в душу не пустит, но кто может заранее знать, как все сложится в жизни? Может, встретит родственную душу, какую-нибудь одинокую вдовушку, да и подружится, станет звать к себе в гости, разговоры разговаривать.

Но прошло несколько месяцев, и никакой «вдовушки» не наметилось. Как и сказала Эльвира, местные жители жили каждый своей жизнью, особо в друзья не набивались. Да и соседи, словно принимая ее правила, ограничивались тем, что здоровались или просто одаривали друг друга дежурными улыбками.

Зато уже через месяц повадился к Эльвире ходить один молодой парень, грек Анастас. Красивый, высокий, черноглазый. Он был бригадиром строителей, которые ремонтировали гостиницу, занимались отделкой спален и ванных комнат. Ремонт закончился, все ушли, а грек остался. Сначала жил несколько дней в одном из номеров отеля, стояла ранняя весна, было прохладно, и Наташа видела, как из каменной трубы шел дымок. Ну а потом Эльвира попросила ее отнести греку обед. Позже он собрался и ушел, и Наташа подумала, что теперь-то с концами, однако вечером вернулся уже налегке, во всем чистом и новом, поднялся по внешней лестнице на балкон в спальню хозяйки, да и остался там до утра. Накануне Наташа отнесла в спальню поднос с фруктами и вином, а еще чистые полотенца и новые мужские домашние туфли.

С чужими Эльвира бы никогда не стала обсуждать свои сердечные дела, но вот с Наташей время от времени делилась самыми сокровенными мыслями и чувствами. И делала это словно неосознанно, просто не в силах держать в себе все. Ей, как и каждому человеку, нужно было выговориться или же просто услышать чье-то мнение.

– Он всегда молчит, этот Анастас. Молчит, и все. У него прекрасное тело, он сложен, как бог, но интеллект, похоже, подкачал. Я и сама не профессор, конечно, я обыкновенная женщина, но как можно вообще ничего не говорить? Хотя бы обманул, сказал бы, что любит, я бы проглотила. Даже вино не похвалил.

– Может, он немой? – предположила Наташа.

– Если бы… Я слышала, как он расплачивался с рабочими, как орал на них, говорил с акцентом, но бойко так, аж слова налезали друг на дружку.

– Думаю, он просто стесняется вас, побаивается.

– Вот вечно ты скажешь, не подумав. Стесняется? – Эльвира улыбнулась своим воспоминаниям. – Вот уж каким-каким, но стеснительным его точно не назовешь.

Анастас исчез, растворился в свежем воздухе Лазаревского, как дым. Эльвира нисколько о нем не грустила. Даже как будто очнулась от любовной горячки, принялась обустраивать с каким-то особым рвением дом, занялась собой, познакомилась с маникюршей Анютой, которая приходила раз в неделю заниматься и без того ухоженными ручками и ножками Эльвиры. Время от времени появлялась и массажистка Эмма, здоровенная, сильная женщина, от которой всегда пахло ванилью, словно она была набита ванильными булочками. Хотя сладкий запах этот шел скорее всего от персикового или абрикосового масла, которым массажистка пользовалась при массаже и который впитался в кожу ее рук.

Морской курорт готовился к сезону, возводились новые гостиницы, повсюду шел ремонт, пахло строганой доской, краской, сырым цементом, некоторые улицы были перекопаны, по траншеям прокладывались трубы, в садах жгли прошлогоднюю листву, от чего по городку плыл горьковатый запах дыма. Появлялись первые гости, которые непонятно зачем приезжали ранней весной, разве что просто вырывались из грязных и холодных городов, чтобы погреться на южном солнышке, подышать морским воздухом да отоспаться в тишине и покое гостиничного номера.

Эльвира Андреевна купила машину, темно-синий «Фольксваген», и каталась на нем по городку, даже в соседнюю булочную отказывалась ходить пешком. Охотно возила Наташу на базар, где они, не спеша, с удовольствием выбирали овощи и фрукты.

Эльвира Андреевна в самом начале их знакомства рассказала Наташе, что она – вдова, что муж ее был крупным московским бизнесменом, да умер полгода тому назад, оставив ей недвижимость и деньги. Остальное Наташа могла только додумывать: нигде не работала, жила в свое удовольствие, что и продолжает делать после смерти любимого супруга.

Чувства Наташи к своей хозяйке менялись от ненависти к любви. Или наоборот, в зависимости от обстоятельств. Так, когда та приняла ее на работу, Наташа испытывала к ней помимо благодарности чувство восхищения внутренней силой и умом Эльвиры. Сама Наташа, человек ведомый и слабый, готова была подчиняться ей во всем, лишь бы находиться рядом с ней, прислуживать ей. Однако наступал такой момент, когда она инстинктивно начинала понимать, что ею помыкают, что над ней надсмехаются, что ее унижают, и тогда в ней просыпалась тихая и дремучая ненависть, когда она мысленно расправлялась со своей хозяйкой, убивала ее, да так, что кровь лилась ручьями…

 

Но это происходило лишь в первые месяцы их проживания под одной крышей. Позже, когда Наташа выучила все правила поведения, разобралась в большом списке своих обязанностей и освоилась в квартире, стало легче обеим женщинам.

– Главное, Наташа, это знать свое место, – любила повторять, просто-таки вбивать в сознание своей домработницы Эльвира Андреевна. – Некоторые люди рождены, чтобы мыть полы и стирать. И это их предназначение. И не надо никаких революций, прошу тебя, не надо мне ничего доказывать, что ты могла бы стать учительницей младших классов или художницей, портнихой или финансистом. Ты – Наташа, которая прислуживает мне, прибирается в доме, стирает и гладит, готовит еду, моет посуду, стелит мне постель, ходит на рынок за покупками и так далее, и так далее… И когда ты смиришься со своим местом в этом мире, так сразу же почувствуешь себя намного спокойнее и даже счастливее. Да-да, и разные мелкие приятности так и посыпятся на твою голову.

Звучало, как бред, но на деле все оказалось чистой правдой. За хорошую работу, за служение Наташе выделили комнату в квартире (первое время она спала на раскладушке в прихожей), выдали красивое постельное белье, перину, теплое одеяло, показали, куда она может складывать свои вещи. Вот только есть Наташе разрешалось лишь в кухне, как прислуге.

И если одно из самых главных условий работы у Норкиной – проживание в квартире хозяйки и отсутствие личной жизни – поначалу Наташу пугало, поскольку все это сильно смахивало на заточение или вообще рабство, то позже, когда она усилием воли внушила себе, что отсутствие мужчины в ее жизни является для нее благом, что это своеобразная страховка от возможных ошибок, способных разрушить ее жизнь, она и вовсе успокоилась.

…Зазвонил телефон, Эльвира вздрогнула, схватила трубку. Глаза ее, расширенные, блестящие от готовых в любую минуту пролиться слез, уставились в одну точку. Наташа сразу поняла, что звонил Саша.

– Да… поняла. Что ж… я рада. Ты не переживай, все устроится. Да-а-а? – Лицо ее стало розоветь, словно прозрачный фужер, наполняемый розовым шампанским. – Хорошо, значит, через два дня. Я встречу тебя.

Она отложила телефон и посмотрела на замершую напротив нее с тряпкой в руке Наташу:

– Он уже взял билет, Наташа. Ты понимаешь?

– Бросил семью? Развелся?

– Развод – это условность. Развод – это документ, который не всегда легко получить. Я бы дала ему денег, чтобы все как-то ускорить, но посчитала это преждевременным. А вот сейчас, когда он объявил своей жене, что не любит ее и не хочет с ней жить, что любит другую, то есть меня, вот теперь я помогу ему освободиться от этого брака.

Наташа подумала, что нехорошо это – бросать жену с двумя маленькими детьми, а еще подумала, что как же хорошо, что люди не научились читать мысли друг друга. Иначе Норкина, прочитав ее мысли, сразу же уволила бы ее.

– Я рада, – солгала она, пряча взгляд и как-то уж особенно старательно вытирая пыль с комода. – Рада, что вы наконец успокоились. Представляю, как вы переживали.

Но Эльвира не слышала ее. Она забралась с головой под плед, чтобы какое-то время побыть совершенно одной в состоянии тихого, долгожданного счастья. Потом, вынырнув из-под пледа, улыбнулась и сказала:

– Неси шампанское! Кажется, я скоро выйду замуж!

2. Наташа

– Ее это не остановило. Ну то, что он женат. Я сразу поняла, что она влюбилась. Как кошка. Она так смотрела на него, просто пожирала глазами. А он глядел на нее сначала робко, а потом, когда выпил коньячку и хорошенько закусил, разомлел и поднялся к ней в спальню, уже не обращая внимания на ее возраст. Думаю, что когда мужчины выпивают, у них на глазах появляется такая сладкая муть, через которую все особи женского пола кажутся молодыми и привлекательными.

Не помню, что еще говорила я следователю. Меня всю трясло. Я вернулась из морга и хлопнула водки.

В квартире было холодно. И я вспомнила, как моя дорогая Эля, Эльвира Андреевна, не так давно жаловалась, что у нее мерзнут ноги. Я ей еще грелку приносила, подкладывала под пяточки. Господи, неужели это она там, на металлическом столе? Просто не верится. Я всегда думала, что при ее деньгах она всегда сможет позаботиться о себе, вылечить любую болезнь. Да и вообще она была здоровой женщиной, следила за собой, пила витамины. Не скажу, что она вела такой уж здоровый образ жизни, всякое бывало, и поесть вкусно любила, и выпить была не дура.

Следователь спросил меня, когда я видела ее последний раз. Получается, что за два часа до смерти. Я вышла из дома, чтобы пройтись по городу, подышать воздухом. Мы же, как приехали в Москву из Лазаревского, так Эля заставила меня освежить квартиру, помыть полы, окна. Вот я и принялась все отмывать, чистить. А когда я все помыла, прибралась, решила пройтись… Эли в это время дома не было, она уехала, я так поняла, к Саше.

Саша… Вцепилась она в него мертвой хваткой. Что до меня, так я в душе была не против того, чтобы они были вместе. Я уже знала, Эля советовалась со мной, что Саша был несчастлив со своей женой. Хоть она и молодая, но какая-то потрепанная, курящая, вечно всем недовольная. Я понимаю, это все от бедности, были бы у нее денежки, она бы наняла няньку, да и жила бы себе без проблем. Глядишь, и к косметологу ходила бы, и личного парикмахера завела. Но повторяю, денег в семье не было, и Эля это сразу поняла. И в Лазаревское Саша приехал вовсе не для того, чтобы подыскивать дом или квартиру для своего начальника. Нет у него никакого начальника. Он приехал с другом, они хотели сколотить строительную бригаду, чтобы заработать, да с другом вышел конфликт, тот сорвался и уехал, кажется, даже присвоил какие-то Сашины деньги, вот наш парень и остался один, без средств. Даже на билет у него не было денег. Думаю, он про все это откровенно рассказал Эле уже после того, как провел с ней ночь. Вот в спальне-то, наверное, все и рассказал. И Эля моя растрогалась, сказала, чтобы он не торопился, чтобы пожил еще немного, может, найдет нормальную работу, сможет заработать. Специально так сказала. Чтобы его задержать.

Конечно, никакую работу он не искал. Он не особо рвался класть кирпичи или штукатурить. Да и никакой он не строитель. Он вообще по типографскому делу. Но кто-то научил его азам строительства, он даже дачу кому-то в Подмосковье строил. Да вот только денег ему за это никто не заплатил. Обо всем этом мне потом, постепенно, рассказывала Эля.

Я первый раз видела ее такой. Нет, мужики у нее были, да только она не трепетала так, как с Сашей. Ее прямо-таки лихорадило от этой любви. И я еще подумала, что никогда такая любовь ничем хорошим не кончалась. И по себе знаю, пережила в свое время любовную лихорадку, да и с подругами моими такое случалось, но только всем им потом приходилось зализывать раны.

Глядела я на Элю, глядела, пыталась представить себе, что с ней, бедной, будет, если Саша все-таки не вернется, если не бросит жену и детей?

Она же его обратно в Москву отправила зачем? Зачем денег на дорогу дала? Чтобы он встретился с женой и объявил ей о своем уходе. И вот когда она проводила его, вернулась домой, вот тогда я поняла, что влипла моя Эля. Что любовь эта ее болезненная, тяжелая, что отбирает последние силы.

Неопределенность, отсутствие информации сделали ее жизнь первые несколько дней, пока Саша не звонил ей, настоящей мукой. Она мало ела, сидела возле окна, была какая-то пришибленная, и как мне показалось, даже постарела за это время. Потом стала мерзнуть. Сидит, закутанная в одеяло, и жалуется, что ноги мерзнут. Я ей грелку постоянно меняла. Мне так и хотелось ей сказать, мол, остановись, тебе почти шестьдесят, зачем тебе такой молодой мужчина? Тебе же придется постоянно заботиться о своей внешности, ты потеряешь всякий покой. И если тело еще выглядит стройным, подтянутым, то лицо снова потребует каких-то сложных масок, уколов, всего того, что тебе придется проделывать втайне от своего молодого любовника. А еще ты будешь изводить себя ревностью. Ты не сможешь удержать его при себе, он же не собачка, которая сидит возле твоих ног или лежит на пуфике. Мужчина, он как ветер, и здесь, в Лазаревском, особенно в курортный сезон, когда в комнатах отеля поселятся молодые женщины, ты будешь отслеживать каждый его шаг, а еще ловить на себе их насмешливые взгляды, они сразу смекнут, что ты купила себе этого парня.

Я до сих пор не верю, что моей Элечки нет в живых. Кто-то размозжил ей голову. Кто-то, кого она хорошо знала, раз впустила в квартиру. Так сказал следователь, так считаю и я.

Возможно, когда-то, в порыве чувств, я и сама желала ей смерти. Да, это было. Сколько раз я мысленно убивала ее, подсыпала в питье отраву, душила ее подушкой… Но проходило время, я успокаивалась, и жизнь продолжала радовать меня. Ведь если разобраться, кем я была, пока Эльвира не взяла меня к себе? Женщина, потерявшая все из-за своей же глупости, поверившая мужчине настолько, что продала свой дом и собственноручно отдала ему все свои деньги… А после этого скиталась по улицам, умирая с голоду, готовая мыть общественные туалеты, лишь бы заработать…

Нет, мне нельзя было жаловаться. С Элей у меня был дом, своя комната, еда и деньги. А свобода? Как говорила Элечка, свобода – это понятие относительное.

– Она с кем-нибудь встречалась?

Я не знала, что ответить. Рассказать про Сашу? Про то, что она приехала в Москву, чтобы помочь Саше устроить поскорее развод и выйти за него замуж? А что, если это жена Сашина ее убила? Чтобы не разводиться?

– Да, она собиралась замуж, – и я рассказала в двух словах все, что знала.

– Сколько ему, говорите, лет?

– Двадцать восемь.

Следователь присвистнул. Это и понятно. Все бы присвистнули. Я бы первая.

– Тридцать один год разницы. Кто он? Чем занимается? Откуда?

Я рассказала.

– Фамилия?

– Зимин.

– Вам что-нибудь известно о завещании вашей хозяйки?

– Нет, абсолютно ничего.

В квартире побывала тьма народу. Разные там эксперты, криминалисты, следователь, еще какое-то начальство, словом, все чин чином. Осмотрели мою Элечку, уложили на носилки и вынесли.

На том месте, где лежало ее тело, образовалась кровавая лужа. Голову ей пробили малахитовой пепельницей, украшенной золочеными фигурками медвежат. Пепельницей никогда никто не пользовался, она стояла на полочке в передней. Рассеченный висок – след одного из металлических медвежат…

– У вашей хозяйки были враги? Может, ей кто-то угрожал? – следователь спрашивал меня с видом человека, вынужденного задавать вопросы непроходимой тупице, коей он меня считал. Он смотрел на меня, как на существо низшего порядка. Быть может, именно тогда я поняла, что неправильно (не без помощи Эли, конечно) определила свое место в жизни. И что рождена я вовсе не для того, чтобы мыть полы и стирать, а для того, чтобы просто жить и быть счастливой. Может, мне и удобно было во всем соглашаться с Элей, все-таки она являлась не только моей хозяйкой, но и благодетельницей, но то Эля, а это – мужик, следователь, уставший, невыспавшийся, злой и надменный.

– Послушайте, ей никто не угрожал. Она совершенно спокойно жила все те годы, что я ее знала. А еще она была невероятно счастлива, что выходит замуж за любимого человека. Вы не смотрите, что ей по паспорту почти шестьдесят. Она выглядела прекрасно, следила за собой, и Саша ее любил. Вот так. И причин ее убивать ни у кого не было.

– Однако ее убили. Причем весьма жестоко, – заметил следователь.

– Думаю, что ее просто хотели ограбить… Может, кто по соседству живет, преступник, я имею в виду, увидел, что она вернулась, позвонил, она и открыла. Ее хвать по голове, прошли в квартиру, а там – ничего ценного. Все деньги у нее были в банке, на счетах. Наличных у нее почти не бывало. Все ценное из украшений и прочего – в Лазаревском. Мы же там жили. А сюда она приехала, я вам уже рассказывала, чтобы дождаться развода Саши. Я лично так считаю.

– У нее есть родственники?

– Насколько мне известно – нет. Она никогда не упоминала ни братьев, ни сестер, ни племянников…

– По линии мужа тоже никого?

– Понятия не имею. Говорю же, она при мне ни разу не упоминала никого из родственников.

– Может, она из детского дома?

– Я не знаю.

– Хорошо. Мы это выясним. Вы пока оставайтесь в городе, никуда не уезжайте, мы еще с вами встретимся и поговорим.

– Я могу оставаться в квартире? Убраться?

– Да, конечно, можете. До того момента, пока не объявится наследник.

 

– Наследник?

– Ну не инопланетянка же она, – усмехнулся следователь. – Кто-нибудь да объявится.

В какой-то момент я поняла, что осталась в квартире одна. Жуткая тишина сковала стены этого некогда приятного жилища. Все, что осталось от моей Элечки, – это кровь на паркете.

Мысль о том, что все самое ценное, что было у Эльвиры, сейчас находится в Лазаревском, в ее доме, куда пока еще не ступила нога представителя правоохранительных органов, пронзила меня, заставила мое сердце биться учащенно. Безусловно, следователь (его зовут Шитов Андрей Сергеевич) понял, что основное место жительства Эльвиры – Лазаревское. Она является владелицей дома и отеля. Однако зарегистрирована она в Москве, на Патриарших, в Большом Козихинском переулке, что рядом со знаменитым «Булгаковским» домом.

Когда Шитов получит официальное разрешение на обыск «лазаревского» дома?

Медлить было нельзя. Подумаешь, я пообещала ему оставаться в Москве и никуда не уезжать. Никакой документ на подпись мне представлен не был. А потому я просто должна была воспользоваться ситуацией и срочно лететь в Сочи.

Я купила билет по Интернету (спасибо Элечке, она открыла для меня это чудо и научила пользоваться ноутбуком!), быстро собралась и, решив не тратить драгоценное время на уборку, на такси помчалась в Домодедово, надеясь успеть на семичасовой рейс.

– Прости меня, Элечка, – твердила я, укладывая в сумку самое необходимое, документы, деньги, еще зачем-то сунула в сумку таблетки от головной боли.

Все банковские карточки, а также наличные Эльвиры вместе с ее портмоне исчезли (драгоценности, что были на Эле, я успела заметить, остались на ней). Хотелось надеяться, что Шитов с компанией окажутся порядочными людьми, и все это богатство «пришьется» к делу.

В Лазаревском же Эльвира хранила все свои брильянты, золото, сколько раз я, оставаясь дома, перебирала эти чудесные вещицы, примеряла. И вот сейчас, со дня на день, объявится, по словам Шитова, наследник или наследница и возьмет все это себе! С какой стати? Лишь только потому, что в их жилах течет немного крови Эльвиры? А где вы были раньше, родственнички, почему не показывались, не навещали свою тетку (сестру или кем там еще она вам приходилась)?

У Эльвиры не было детей, она проронила это как-то вскользь, когда мы разговаривали с ней о возрасте, о теле, о том, что у нее нет растяжек ни на бедрах, ни на животе, что она никогда не была беременна. Интересовало ли меня прошлое Эльвиры? Безусловно, мне было интересно знать о ней все. Да только она ограничивалась дежурными фразами: мол, умер ее муж, хороший был человек, очень ее любил, холил и лелеял. Что умер неожиданно, от инфаркта. Каким именно бизнесом он занимался, я так и не поняла. Но денег оставил жене немерено.

Я не видела ни одного семейного фотоальбома, где бы Эльвира была с мужем. Имелись, конечно, маленькие такие альбомчики, с целлофанированной обложкой, набитые курортными снимками, где Эльвира была одна или в обществе знакомых женщин. Мужчин рядом с ней на фотографиях нигде не было. Если бы я не знала ее, то подумала бы, что она принципиально избегает мужчин или же они по причине ее непривлекательности избегают ее. Однако она была интересной, здоровой женщиной, у которой были любовники, поэтому отсутствие мужчин на снимках меня всегда удивляло.

Поскольку мне позволено было наводить порядок в каждом уголке дома, я имела возможность просматривать и документы Эльвиры. Так вот, ни одного документа, где бы фигурировал Норкин Евгений Борисович (а именно так звали ее покойного супруга), я не увидела. Мое любопытство заставило меня завязать знакомство с уборщицей одного московского загса, женщиной с проблемами. Как я вышла на нее – это отдельная история. Скажу только, что я несколько недель следила за ней, выяснила, где и в каких условиях она живет, поговорила с соседями. И лишь после того, как поняла, что эта женщина сильно нуждается, что у нее больной отец, на которого уходят все заработанные ею средства, я и столкнулась с ней в магазине рядом с ее домом. Как бы случайно. Познакомилась, пригласила ее в кафе, придумала историю, будто у меня проблемы, наплела ей с три короба про какое-то там наследство, которое может пройти мимо меня, сказала, что люди должны помогать друг другу, а потом спросила, не могу ли я ей чем-нибудь помочь. Может, дать денег в долг? И дала. Целых три тысячи рублей. После мы с ней еще несколько раз встретились, я сказала, чтобы она не возвращала мне деньги. Ну а затем попросила ее достать мне копию свидетельства о браке супругов Норкиных – Евгения Борисовича и Эльвиры Андреевны. И еще, если можно, копию свидетельства о его смерти. Моя знакомая, ее звали Татьяна, добыла мне эти документы буквально через пару дней. Так я узнала, что Норкин Евгений Борисович – никакой не фантом, что он реальная личность и действительно был супругом Эльвиры. И что умер он чуть больше одиннадцати лет тому назад.

И я успокоилась. Просто неприятно было бы узнать, что тебе морочат голову, врут в лицо. Мне даже дышать стало легче после того, как я узнала, что Эльвира была со мной честна.

Итак, я выяснила, что богатство Эльвиры досталось ей от мужа и что мне, человеку бездомному, необразованному (курсы швей-мотористок не в счет), надо сделать все возможное, чтобы как можно дольше задержаться при ней, расположить ее к себе, постараться сделать все, чтобы стать ей близким человеком. Чтобы в конечном итоге она позаботилась обо мне, и я на старости лет не оказалась выброшена на улицу. И если поначалу я прислуживала ей как бы через силу, наступая на горло собственной гордости, раздражалась всякий раз, когда мне делали замечание или допускали грубоватый тон, то потом мы с Эльвирой как-то притерлись друг к другу.

В самолете я только и думала, что о появлении возможных наследников. Представляла себе, как вернусь обратно в Москву и увижу целую свору алчных и совершенно чужих людей, которые будут вести себя как хозяева в квартире, повсюду совать свой нос, трогать вещи, ну а потом всем скопом отправятся в Лазаревское – присваивать все нажитое покойной…

О завещании я ничего не знала. Уверена, что и Эльвира тоже не успела распорядиться своим имуществом. И что же теперь будет, если вдруг и наследников не окажется? Кому отойдет квартира на Патриарших? Или дом в Лазаревском? Государству, что ли? Уж лучше бы она тогда оставила все Саше. У него все-таки дети…

А что делать мне? Где жить? Деньги-то у меня на первое время есть. Можно квартиру снять и устроиться в какую-нибудь приличную семью домработницей. Или купить недорогой домик где-нибудь в Подмосковье? Недорогой… Не получится. Всех моих денег на дом не хватит.

Значит, надо действовать. Забрать, пока не поздно, все драгоценности и наличные Эли. И пусть потом доказывают, что это сделала я.

Ну да, я вернулась в Лазаревское. Но не для того, чтобы грабить дом, а чтобы подобрать платье для усопшей, чтобы соседям рассказать, что она умерла, да чтобы взять свои вещи! Вот, подумала я, скажу Шитову, если меня прижмет, что решила – пока нет наследников – забрать свое. Все-таки я жила вместе с Эльвирой и не хотела бы, чтобы чужие люди рылись и в моих вещах тоже.

…Я немного отвлеклась от своих мыслей, когда принесли еду: я выбрала омлет с ветчиной. И когда уже начала есть, то, повернувшись по привычке, чтобы как-то прокомментировать еду или просто что-то сказать, обратившись к моей Эле, вдруг поняла, что она никогда уже не услышит моего голоса, не улыбнется мне и не скажет: «Наташа, вот вечно ты так!»

И слезы покатились по моим щекам, закапали на омлет…


Издательство:
Эксмо