Если можешь – прости

© Дубчак А.В., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

1. Виолетта

Осеннее, еще теплое солнце заглянуло во внутренний двор моего дома на Цветном бульваре и поселилось в моем сердце.

Всего полчаса прошло с той минуты, как легкий ветерок взъерошил густые темные волосы парня, забежавшего в это богом забытое место, в этот темный двор, забитый мусорными баками и поваленными деревьями с мертвой золотой листвой. Полчаса как он не знает, что стало с его спортивной сумкой, которую он бросил как раз за эти самые баки. Не знает он и того, что все это я совершенно случайно увидела, наблюдая из окна своей комнаты за проплывающими по небу облаками.

Второй этаж – не так высоко. Во всяком случае, я сумела разглядеть его белоснежную рубашку с распахнутым воротником и черную кожаную куртку. А еще лицо. Лицо не отражало ни одну из известных мне эмоций. Разве что полное равнодушие. Длинные ноги в узких синих джинсах унесли парня вон со двора, и снова стало тихо.

Не помню, как я оказалась возле мусорных баков. Сердце колотилось, а руки выуживали из вонючей темной дыры большую спортивную сумку и холодный влажный пистолет.

И вот я снова в своей комнате. Думаю, мое сердце все-таки выпрыгнуло из груди через горло и осталось где-то там, на золотых осенних листьях, которые мягким ковром устилали двор.

Может, кто-то, наблюдающий, как и я, за облаками из окна своей квартиры, увидит его, подберет и оставит себе. Так, на всякий случай, может, пригодится…

Но меня это уже не волновало. На столе моей комнаты лежал пистолет, а на полу – раскрытая сумка с кучей денег. Волшебные дары судьбы, посланные за все те страдания, что мне пришлось пережить за последний год: смерть матери под колесами джипа, тяжелый разговор с ее последним мужем, на которого она оформила нашу квартиру. Ту самую квартиру, в которой я сейчас стою, глядя на аккуратненькие пачки евро.

«Живи, детка, я скоро вернусь, мы продадим квартиру и поделим денежки», – сказал Жорик, скаля свои новенькие зубы, оплаченные в дорогой клинике моей матерью. Редкостной дурой, всю жизнь положившей на то, чтобы содержать мужиков.

Моя мать – породистая талантливая мошенница, которой природа по ошибке вложила в череп настоящий компьютер, способный делать деньги из воздуха. Тысячи афер, сделок, делишек заставляли денежные ветра дуть прямо матери в карман. Другое дело, что она не умела этими деньгами распоряжаться. Как легко они к ней приходили, так и уходили, улетали, перемещались в сейфы подпольных казино, где играли ее любовники, в кошельки молоденьких любовниц маминых любовников.

«Масло с колбасой в холодильнике, сахар и хлеб купишь по дороге. А я пошла, у меня дела». «Прибери, закинь в стиральную машинку джинсы Жорика и не забудь о носках. Суп в холодильнике, а я поехала, у меня встреча…»

Был бы жив отец, она, возможно, прожила бы свою жизнь иначе. Но отца пристрелили при задержании, как опасного преступника, убийцу.

Мне было семь лет, когда это случилось. Мать целый год ходила в черном, полюбила коньяк с яблоками и крепкий многочасовой сон. На мои вопросы, за что папа убивал людей, она только отмахивалась, бормоча сонно: «Не все люди хорошие, Веточка. Иных и пристрелить не жалко».

Это потом я узнала, что мой отец, которому менты дали прозвище Мясник, был жестоким человеком, наемным убийцей, одним из самых дорогих профессиональных киллеров Москвы. Вот только как он распорядился своими деньгами, мы с мамой так никогда и не узнали. Хотя мать могла от меня это скрыть.

Вета, Веточка – так звали меня родители и бабушка. Бабушка так зовет до сих пор. Она живет в Подмосковье, на нашей даче, обосновалась там окончательно, заперла себя в уютном доме в хвойном лесу и счастлива. По паспорту я Виолетта Николаевна Мясникова. Виолеттой меня назвала, понятное дело, мать, большая любительница оперы. Единственной оперы, «Травиаты», мелодии из которой она то и дело насвистывала, готовя кофе по утрам или намыливаясь под душем. Отсюда и Виолетта. Понимала ли она, что не столько награждает меня редким именем, сколько кодирует меня, закладывает в судьбу ноты грустной жизненной партии французской куртизанки? Конечно, нет.

Но все равно я не в обиде на мать. Она, конечно, дура, оставила меня без собственного жилья, но так-то она всегда присматривала за мной, покупала мне красивую одежду, следила, чтобы я чистила зубы, мыла уши и ноги, оплачивала все мои увлечения (танцы, живопись, игру на гитаре и еще кое-что по мелочи), кормила меня и доверяла бесконечно, предоставляя максимум свободы.

По-хорошему, ее бы за все ее делишки посадить лет этак на пятнадцать, тогда всем было бы хорошо, особенно нам с бабушкой. Но ей фатально везло. Ее везение промахнулось всего один раз, когда ее сбил джип. До сих пор, кстати говоря, так и не нашли этого веселого водилу.

Вернувшись с чужими деньгами и оружием домой, я задернула шторы и дальше наблюдала за двором в бархатную щель. Это удивительно, что я так быстро справилась и успела нырнуть за мусорные баки буквально за несколько минут до того, как во дворе появилась полицейская машина. Резко затормозив, она встала как раз напротив моего подъезда. Из нее вышли трое, стали обыскивать двор, потом вернулись в машину и уехали.

Двор опустел, а передо мной все еще стоял этот парень. Высокий, черноволосый, с каменным лицом-маской. Это какую же нужно было прожить жизнь, как разочароваться в ней, чтобы смешную мальчишескую мордашку, доставшуюся ему при рождении, так перекосило, вытянуло и превратило в лицо убийцы. Да, вспомнила, у кого еще видела такое же непроницаемое лицо, такие холодные глаза. У моего отца. Правда, он был блондином с зелеными глазами. Мои зеленые глаза достались мне по наследству. Думаю, что и моя кровь, густая смесь мощных ДНК моих преступников-родителей, тоже несет вполне определенную информацию. С этим сознанием и живу.

Я понимала, что любителей постоять-покурить у окна в нашем доме предостаточно – полно пенсионеров, которым просто некуда девать время, и они целыми днями гоняют чаи на кухне. Да мало ли кто мог задержаться у окна в тот момент, когда обладатель холодных глаз избавлялся от тяжкой денежной ноши. А это означает, что могли заметить и меня, эту самую ношу прибравшую!

Через несколько минут, когда стало очевидно, что я похитила чужие деньги и оружие, мне уже ничего другого не оставалось, как выбраться с этой сумкой через чердачную лестницу на крышу, добежать до единственного распахнутого в этот день люка третьего подъезда, спуститься вниз, выбежать со двора и броситься бежать по Цветному бульвару вдогонку самой осени…

Пахнущая типографской краской газета объявлений не могла решить мой острый квартирный вопрос. Я отлично знала, как надувают жаждущих снять квартиру московские квартирные мошенники. Великое множество однодневных офисов псевдориелторских контор продают доверчивым людям списки с липовыми адресами совсем даже не пустых квартир.

А ведь мне надо было где-то скрыться.

Понятное дело, что я не в лесу жила, у меня были подруги, знакомые, но мне бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, где я скрываюсь. Ведь круг моих знакомых легко просчитать. По этой же причине я не могла отправиться к бабушке в Клюшниково, хотя этого мне хотелось больше всего. Вот ей-то я как раз могла бы все рассказать без утайки. Еще и не такие истории она проглатывала на своем веку. Моя бабушка – черный ящик, который невозможно отпереть.

А еще она добрая, умная и печет отменные пирожки с яблоками. Еще вяжет пуховые шали, носки и варежки.

Я позвонила ей, сказала, что мне нужна квартира. Она выслушала меня и, не задавая вопросов, сразу же назвала адрес.

– Веточка, ключ найдешь под ковриком. Удачи тебе, детка.

Волшебница. Вот все люди были бы такими – понятливыми, не любопытными, способными любить, как она. Ольга Михайловна Берглунд, фамилия по второму мужу, потомку переселенцев из Швеции. Уж не знаю почему, но моим родителям в их нечистых делах она помогала всегда.

Крапивенский переулочек, куда отправила меня моя Ольга Михайловна, находился в уютном уголке между Петровским бульваром и самой Петровкой. Вот как раз рядом с Высокопетровским монастырем, в старом, забытом всеми, в том числе далеко не бедным подворьем по соседству, дворе. В древнем, чудом сохранившемся доме грязного красного кирпича на третьем этаже и находилась тихая квартира – мое убежище на неопределенное время.

Высокие потолки, желтые в жирных пятнах обои, почерневший паркет, вытертые диваны и кресла, огромная кухня со старым буфетом, наполненным фрагментами старинных сервизов, глубокая ванна с уже оранжевой от времени эмалью. Самое то для преступниц вроде меня. Оказавшись там и провернув с громким щелканьем ключ, я заперлась, смутно представляя себе свое дальнейшее существование.

Зато я была в полной безопасности.

Устроившись на пахнущем старьем красном одеяле, я высыпала из сумки пачки денег и принялась пересчитывать. Подсчет занял несколько минут – все пачки были в банковских упаковках, каждая пятисотенными купюрами по пятьдесят тысяч евро каждая. Пачек было сто двадцать, значит, за несколько минут безумного марш-броска к помойным бакам и обратно я присвоила себе, страшно сказать, шесть миллионов евро!

Сиреневые пачки согревали мне душу и перехватывали дыхание. Очень странное это было чувство. Я шелестела купюрами, трогала их, обнюхивала, пытаясь понять, настоящие ли они, но все равно ничего не понимала. Но выглядели они солидно, ах как солидно. Как настоящие. Но проверить их мне будет трудно, очень трудно. Возможно, номера банкнот (они наверняка украденные) записаны. Да и сама купюра в пятьсот евро в руках девчонки, какой я себя видела со стороны, могла бы вызвать подозрение.

Ладно, подумала я тогда, как-нибудь разберусь. Уж найду способ разменять их или превратить во что-нибудь безопасное.

Теперь пистолет. Вроде бы тоже настоящий. Очень тяжелый и невероятно холодный. Возможно, он даже был заряжен.

Достав из рюкзачка, с которым я никогда не расставалась (оранжевый с зелеными вязаными вставками, еще и украшенный целой коллекцией миниатюрных плюшевых мишек и щенков с котятами), планшет, я первым делом заинтересовалась криминальными сводками.

Неподалеку от Трубной площади, на Цветном бульваре среди бела дня неизвестный человек разбил стекло новенькой желтой «Ламборджини Gallard», припаркованной неподалеку от офиса какой-то финансовой компании, и похитил спортивную сумку с несколькими миллионами евро. Владелец «Ламборджини» депутат Ч. утверждает, что эти деньги предназначались для его избирательной кампании. К вечеру появилась новая информация: деньги были похищены из скромной «Лады», припаркованной неподалеку от кондитерской в районе цирка на Цветном бульваре, а принадлежали они одной из московских преступных группировок. Читая эти странные и смешные сводки, я даже представляла себе мокрого от пота и страха молоденького журналиста, щелкающего пальцами по клавиатуре под прицелом направленного на него пистолета… Вернее, разных пистолетов, направляемых на него по очереди причастными к этой истории опасными людьми. Отсюда и множество версий, предположений. Причем все какие-то мутные, странные, почти фантастические – ни одной не хотелось верить.

Однако было в этих сводках одно общее. Имя похитителя – Лука Заречный. Очень красивые имя и фамилия, и я сразу же представила себе стоящего на берегу реки Робин Гуда с луком в руке.

На самом деле Робин Гуд был без лука, а с пистолетом. И выглядел он более круто, чем шотландский средневековый стрелок-правдолюбец.

Если бы меня попросили составить его фоторобот, я бы без труда сделала это. Красавчик-бандит в белой рубашке, черной кожаной куртке и синих джинсах все еще стоял передо мной. Закрыв глаза, я мысленно увеличивала его портрет, словно нажимая на невидимую кнопку зума. Еще немного, и я услышу запах его одеколона!

Лука Заречный, если верить интернету, находился в розыске за разбой и убийство с конца 2012 года. Подробностей его криминальной биографии я так и не нашла и подумала еще тогда, что, скорее всего, не так-то все просто. Вполне вероятно, что отсутствие этих самых подробностей является результатом работы служб безопасности людей, на которых он работает. А что это за люди, из каких структур, – меня и вовсе не должно было интересовать. Эти люди повсюду, мчатся мимо тебя в дорогих машинах с тонированными стеклами и исчезают, растворяются в своей темной, замешанной на крови жизни.

Я понимала, что украла их деньги и что Лука – последнее звено какой-то хорошо подготовленной операции (наркотики, продажа оружия, политика). Где-то в цепи запланированных событий произошел сбой, в результате чего эти деньги нужно было перепрятать, инсценировав ограбление машины. А может быть, храбрый Лука, выследив машину, нафаршированную шестью миллионами евро, решил ее грабануть, но его заметили и бросились за ним в погоню. Это могли быть настоящие полицейские, те, которых я видела из окна, а могли быть переодетые преступники, которых я приняла за полицейских. Они гнались за Лукой, это факт. И, надеюсь, потеряли его из виду. Иначе интернет пестрел бы совершенно другими сводками…

Неуловимый Лука занимал меня весь вечер. Если мои соседи доложили ему или его людям, кто взял сумку с деньгами, значит, он ищет меня. Когда найдет, в лучшем случае потребует сумку, а в худшем – просто отберет ее, а меня пристрелит. Или же сумку ищут те, у кого он ее украл. Как бы там ни было, мне вообще опасно высовываться из дома.

Но и сидеть до посинения я тоже не могла. Мне нужно было купить еду.

Прошло всего несколько часов с тех пор, как я поселилась в Крапивенском переулке, и я надеялась, что за мной еще не следили. Иначе бы нашли.

Я очень боялась, что они, мои преследователи, поедут к бабушке в Клюшниково. Но, с другой стороны, мало кто из моих знакомых знает, где она живет. Отыскать меня у бабушки было бы в любом случае делом непростым. Да и бессмысленным. Какой человек, украв такую сумму, будет прятаться там, где его легче всего найти?

Я все-таки вышла из дома и долго шла куда глаза глядят в надежде найти какой-нибудь продуктовый магазин. Поначалу-то мне и есть не хотелось, нервы были на пределе. А вот ближе к вечеру денежки в сумке зашелестели: иди, купи себе хотя бы хлеба с колбасой!

Я взглянула на себя в тусклое зеркало в прихожей. Показалось, что из прошлого этой квартиры на меня посмотрела застрявшая между старинными годами (когда лягушки были господами) перепуганная насмерть девчонка с большими глазами. Я помахала ей рукой и вышла из дома.

2. Таисия

Таисия Китаева открыла глаза, потому что была жива. А живой человек не должен так долго лежать с закрытыми глазами, если, конечно, он не спит.

Гримерная плыла перед ней цветной желто-красной картинкой. Это были слезы, это была горечь, это была невысказанная боль.

Во рту оставался солоноватый железистый привкус крови. Ей сорок один год, и ее изнасиловали в собственной гримерке.

Вот уже два года, как Таисия Китаева сменила профессию преподавателя французского языка и литературы, став певицей ночного кабаре «Преферанс». Заведение было частным, тайным, дорогим, уникальным. Поначалу оно принадлежало молодому человеку по имени Миша Зелькин, большому любителю романсов, классической музыки и балета. Выкупив с отцом старинный особняк на Петровском бульваре и отреставрировав его, он почти все помещения сдал под офисы, а внутренние, тайные комнаты и полуподвальное помещение с зимним садом превратил в ресторан для избранных. Публику он подбирал исключительно среди знакомых семейства, близких друзей отца или матери. В основном это были люди военные, солидные, так называемая старая гвардия. Для них он приглашал профессиональных музыкантов, поэтов, певцов и танцоров. Миша с большим вкусом составлял программы, собирая под свое крыло людей талантливых, уникальных. Целью его было ублажить, осчастливить своих гостей, дать им возможность послушать любимые мелодии, потанцевать любимые танцы, вернуться на несколько часов в счастливую молодость.

Название «Преферанс» было придумано давно, еще до того, как государство запретило игорный бизнес. Потом комнаты для игры в карты нужно было превратить в уютные кабинеты, а из самой большой сделать маленький театр с подмостками и зрительным залом. Ресторан открывался в шесть вечера и закрывался рано утром. Меню было своеобразным, от блюд советского номенклатурного застолья (шницель из свинины, чахохбили из кур, креветки «Барадеро») до дорогих кушаний царского времени (уха с расстегаями, котлета «Пожарская», поросенок с хреном, гурьевская сладкая каша).

Таисию, обладательницу красивого голоса и привлекательной внешности, позвала в «Преферанс» знакомая Миши, подруга его матери. Ей предложили исполнять русские романсы, советские и зарубежные шлягеры, попросту велели выучить множество песен на любой вкус. Работа предполагалась постоянная, хорошо оплачиваемая (зарплата плюс чаевые), с бесплатными ужинами и выпивкой. Таисия, перед которой в то время возникла проблема поиска работы из-за затяжного конфликта с директором-самодуром в частной гимназии, где она преподавала французский, практически сразу же согласилась. Выступая с успехом перед публикой и с каждым разом чувствуя себя все увереннее, она вдруг в какой-то момент поняла, что это и есть ее призвание. Для нее шили концертные платья, под ее репертуар оформлялась маленькая сцена. Помощники и телохранители Миши следили за ее безопасностью, не позволяя никому из подвыпивших гостей, пожелавших лично поцеловать ручку или преподнести артистке букет, пройти в ее гримерку, и всегда вовремя, до назревающего скандала провожали ее до такси, а то и до самого дома. И все вечера были наполнены каким-то особым очарованием, радостью от сознания того, что ее, вчерашнюю учительницу, воспринимают как профессиональную певицу, как артистку, что ее любят и хотят слышать ее голос. Отношения, которые завязались у нее с Мишей, хозяином ресторана и просто очаровательным и умным молодым человеком, обладающим массой способностей, сделали ее и вовсе счастливой. И все бы так и продолжалось, Миша бы фонтанировал идеями и все они были бы одна оригинальнее другой, если бы не авария, унесшая жизни его родителей. «Преферанс» закрыли на время похорон, а потом пропал и сам Миша. Просто исчез. Коллектив ресторана еще какое-то время работал, словно по инерции, а дальше появился человек по имени Олег Иванов и объявил себя хозяином «Преферанса». Документом, подтверждающим этот факт, стало свидетельство о его праве собственности на ресторан. Приблизительно четыре месяца ресторан работал в обычном режиме. Все это время Таисия обивала пороги, пытаясь заставить полицейских активнее искать Михаила Зелькина, наняла людей из частной охранной фирмы, чтобы охраняли Мишину квартиру и дом его родителей от разграбления. Между тем, постоянные посетители ресторана, по большей части друзья и знакомые семьи Зелькиных, отказывались проводить вечера и праздники в изменившемся заведении. Даже уха, как сказал один из них, потеряла свой вкус, не говоря уже о новом чудовищном репертуаре Таисии – ей было приказано петь современные песни, подражая вульгарной попсе…

Разразился скандал, Олег Иванов, высокий худой рыжеволосый мужчина с глазами и ртом ящерицы, заглянул в гримерку к Таисии и тихим голосом предложил ей в случае неповиновения уйти, уволиться. Он сказал, что найти ресторанную певицу на ее место – дело одного дня и желающих будет много. Понимая, что это конец, что ей больше терять нечего, она вспылила и сказала, что не верит в исчезновение Миши, что он не просто исчез, что его убили, и что убийца его – сам Олег! Она уже и не помнила, что еще кричала, какие обвинения бросала в непроницаемое лицо Иванова. Пришла в себя, когда он ее вдруг ударил по лицу, схватил за руки и повалил на пол. Такой силы, такой железной хватки от мужчины она не ожидала. Находясь в полубессознательном состоянии после всего пережитого, испытывая жгучий стыд и злобу, она с трудом поднялась, оделась и вышла через черный ход ресторана на улицу. Глотнула воздух и медленно побрела, плохо соображая и изо всех последних сил стараясь не упасть. В какой-то момент небо опрокинулось, и на нее стремительно понеслась пожухлая трава.

Первое, что она увидела, когда пришла в себя, были большие зеленые глаза. Высокий девичий голос спросил:

– Может, «Скорую» вызвать?

– Нет-нет, не надо.

Оказывается, она уже сидела на скамейке. Перед ней стояла, пристально вглядываясь ей в лицо, девушка, почти подросток.

– Я думала, что вы умерли, – сказала она.

– Да лучше бы умерла, – ответила Таисия и почувствовала, как горячие слезы хлынули и потекли по щекам.

– Если не «Скорую», так, может, полицию?

– Нет, я сейчас приду в себя и поеду домой.

– Может, я вас провожу?

– Нет, не надо. Спасибо.

– Скажите, – девушка оказалась назойливой, но неравнодушной, что было приятно. – Скажите, вот если бы вы увидели лежащую на земле женщину, вы прошли бы мимо? Не предложили помощь? То-то и оно. Пойдемте со мной. Хотя бы согреетесь. Все-таки на земле лежали.

Она привела Таисию, которая воспринимала все как сон, в какую-то странную квартиру. Древнюю, дремучую, со старой мебелью и обшарпанными стенами.

– Здесь время остановилось, – сказала, оглядываясь, Таисия. – Это не ваше жилье.

– Все правильно. Меня поселили здесь временно. Зато никто не найдет, – улыбнулась она как-то странно. У нее был вид человека, которому не с кем поговорить. Милая такая девушка с внимательными глазами. И очень-очень молодая.

В какой-то момент Таисия пожалела, что согласилась пойти с девушкой. Уж слишком неуютным было жилье, в которое она ее привела. Какое-то безжизненное, почти нереальное.

– Может, вы расскажете, что с вами приключилось?

– Я работала певицей в ресторане. Ресторан забрал какой-то бандит, мой хозяин Миша исчез, а меня только что изнасиловали… Новый хозяин. Как тебе такая история?

Таисия и сама не могла понять, как случилось, что она рассказала всю правду первой попавшейся девчонке. Вероятно, просто не смогла молчать.

– А я изменила своему парню, он обещал меня убить, и теперь вот прячусь, – проронила, как уронила правду, девушка. – Меня зовут Виолетта.

Она протянула Таисии худенькую ладошку.

– Таисия.

– И кто этот хмырь? Почему не обратились в полицию? Боитесь его? Я почему спрашиваю-то. Просто вам сейчас наверняка хочется принять душ, смыть с себя всю эту грязь. Но тогда вы не сможете посадить его, смоете все биологические следы. Вы точно не станете обращаться в полицию?

– Точно. Его все равно не накажут, у него денег много. А я только опозорюсь. Не могу представить себе, как буду давать показания. Да и кто поверит какой-то там ресторанной певичке?

– У меня прямо руки зачесались, – сказала Виолетта. – Так и хочется этому вашему Иванову башку оторвать. Или яйца.

– Виолетта, а может, поедем ко мне? Здесь как-то…

– Стремно? Согласна. Но я же здесь как бы прячусь. А что если за мной следят? Если пальнут, то и в вас попадут. Может, мы просто вызовем такси, и вы поедете одна?

– Да никто ни в кого не пальнет! Мужики, они все такие – умеют только угрожать. Предлагаю поехать все-таки ко мне. Уж у меня-то тебя точно никто не найдет. У меня и дом под охраной, если что. Но самое главное – ванна!

– Вы точно не боитесь со мной?

– Знаешь, после того, что мне сегодня пришлось пережить, не думаю, что испугаюсь твоего парня.

– Хорошо. Если вы готовы разделить со мной опасность, короче, если вы со мной, то поехали к вам. Сами видите, какая здесь грязь. Мне бы тоже помыться, пожрать нормально. Я вон купила чаю, колбасы. Но здесь кусок в горло не полезет.

– Я с тобой, Виолетта, – сказала Таисия, испытывая к этой смешной девчонке теплые чувства и с трудом скрывая свою иронию. – Поехали ко мне. Поступим так. Раз ты уж так напугана, что даже сняла эту квартиру, то, может, на самом деле тебя ищут. Выйдем из дома, пройдем пару кварталов и поймаем частника. Нам в нашем положении такси не нужны. Может, ты права, и тебя могут вычислить. Ты бы свою сим-карту выбросила, мало ли, а я куплю тебе новую, на свое имя. Ты перепиши важные номера.

– Круто!

Они вышли из квартиры, спустились во двор, огляделись. А через четверть часа уже сидели в старенькой «Волге» и мчались в сторону Садового кольца.

– Я живу рядом с театром кукол, – сказала Таисия.

– Круто, – уже без особого энтузиазма отозвалась нагруженная сумкой и рюкзаком Виолетта.

– Садовая-Самотечная, – сказала Таисия водителю.

– Хороший райончик, – заметил водитель, молодой рыжеволосый парень с синими глазами. – Я бы тоже не отказался там жить.

– А ты где живешь? – живо отреагировала Виолетта.

– В Люблине.

– Да уж, далековато. Да ничего, ты еще молодой. Заработаешь бабок и купишь себе приличное жилье, где захочешь. Ты школу-то окончил?

– Обижаешь, – ухмыльнулся парень. – Я вообще-то студент, в музыкальном училище учусь. На баяне играю.

Виолетта вдруг расхохоталась. Парень, пожав плечами, надолго замолчал.

– Слушай. Ты это, не обижайся на меня. Просто ты так выглядишь… Такой весь из себя современный, яркий, и тут вдруг – народные инструменты. Баян! Не понимаю я народную музыку. Классику еще куда ни шло. Но чтобы народные…

– Да понял я, понял. Вас никто и не заставляет слушать народную музыку. Хотя я на баяне играю Баха, вы просто не слышали.

И снова тишина. Машина запетляла по улочкам, Таисия вдруг всхлипнула.

– Вы чего? – Виолетта повернулась к ней, увидела слезы. – Эй, ты, баянист, давай-ка уже езжай быстрее. Человеку плохо.

У Таисии, перед которой веером промелькнули картины ее недавних выступлений в ресторане, довольные лица гостей, Миши, вдруг стало так тяжело на душе, что она не выдержала. До нее словно постепенно начал доходить весь ужас ее ситуации. Во-первых, ее унизили предельно, изнасиловали в гримерке, куда еще недавно ей приносили новые концертные платья, где Миша говорил ей комплименты или передавал записки от гостей со словами благодарности за прекрасно исполненные романсы. Изнасиловали, осквернив ее тело и душу. Во-вторых, она осталась без работы. В-третьих, как, на что она теперь будет жить? В-четвертых, она вдруг поняла, что Миши больше нет в живых. Что этот Иванов просто-напросто убил его, заставив перед смертью подписать все документы на «Преферанс».

– Слушай, баянист, тебя как зовут-то? – спросила Виолетта уже на месте, перед тем как выйти из машины.

– Петя. Вернее, Петр. А что?

– Ты не против иногда подрабатывать на своей роскошной тачке? Подвезти меня куда надо?

– Да без проблем, – лицо Петра осветилось улыбкой. Даже веснушки его вспыхнули на солнце.

– Диктуй номер своего мобильника!

Таисия не заметила, как и сама улыбнулась, глядя на этого солнечного баяниста. Виолетта права, в случае, если ей понадобится перемещаться в пространстве, такая вот «Волга», неприметная, скромная, – то, что надо.

Таисия жила в сталинском доме, престижном, с ухоженным чистым подъездом и консьержкой. Сюда ей было не стыдно и даже приятно приглашать новых друзей.

Сейчас, увы, все те, кто прежде с благодарностью и восхищением слушал ее пение и любовался ею, куда-то пропали, словно затаились. И вот теперь она ведет в свой дом совершенно незнакомую девчонку, скрывающуюся от своего парня. Что ж, такова жизнь. Не знаешь, что будет через день, а то и час. Разве могла она еще сегодня утром предположить, что с ней станет?

– Я бы хотела, чтобы он умер, – сказала она сквозь слезы, открывая дверь и впуская к себе Виолетту.

– Меня хоть и не изнасиловали, но я бы тоже хотела, чтобы эту собаку где-нибудь пристрелили. Ведь он бандит, я правильно поняла? – отозвалась та, оглядываясь в восхищении. – Ты хорошо упакована, просто класс! Нет, ты не подумай, я не завидую, просто красиво.

Она с легкостью перескочила на панибратское «ты», что нисколько не напрягло Таисию, напротив, вызвало улыбку.

– Проходи, Виолетта. – Таисия тяжело вздохнула. Сейчас все, что так радовало ее в квартире, разные приятные мелочи, выглядело мучительным. Каждое напоминание о ее прошлой благополучной и счастливой жизни резало по нервам, убивало.

– Я не убийца, конечно, – рассуждала, между тем Виолетта, стягивая со спины рюкзачок, освобождаясь от него, словно от тяжелых пут, – но с удовольствием всадила бы в него несколько пуль. Скотина! Ничего, он еще у нас попляшет!

– Пойду пущу воду, смою с себя всю эту мерзость.

– Ты хорошо подумала? Потом, когда помоешься, обратного хода уже не будет, это я про экспертизу и все такое.

– Нет-нет, в полицию я точно обращаться не буду.

В дверь позвонили, Таисия вздрогнула.

– Не открывай, – прошептала, давясь мгновенно образовавшейся сухостью в горле, Виолетта. – Пожалуйста. Это за мной.

Таисия на цыпочках подошла к двери.

– Виолетта, у меня две двери, так что не бойся. Но, думаю, это все же ко мне. Сейчас посмотрю в глазок.

Мысленным взором она уже в который раз увидела стоящего за дверью Мишу, и сердце ее при этом заколотилось так, словно это было реальностью.

Но за дверью стояла соседка Зоя Григорьевна, мать депутата Госдумы, женщина хоть и строгая, но с добрым сердцем. Она, одинокая и скучающая, заглядывала к Тае время от времени, чтобы угостить ее выпечкой или попросить у нее по-соседски соли или какой-нибудь мелочи. В планах Таи было пригласить ее как-нибудь в «Преферанс» на ужин, чтобы продемонстрировать ей свой талант певицы, а заодно сделать ее постоянным гостем Мишиного ресторана. Однако все это так и останется лишь планами.

– Таечка? Можно войти?

На Зое Григорьевне был красный шелковый халат, в тон красному лаку на длинных коготках. Аккуратная стрижка, подтянутая кожа лица, умеренный макияж – все это сильно молодило семидесятилетнюю женщину.

– Да, Зоя Григорьевна, входите, пожалуйста.

– Таечка, надо поговорить. Где нам лучше расположиться?

Тая пригласила соседку на кухню. Виолетта посчитала лучшим скрыться.

– Я не сплетница какая-нибудь и вообще не терплю сплетен. Но то, что я тебе сейчас расскажу – ужасная история, которая приключилась буквально на моих глазах! Конечно, я увидела и услышала все, находясь на своей территории, то есть в своей квартире, за дверью, но все видела в глазок и все слышала. Так вот. Я о Леночке Борисовой.

– О Лене?

Она имела в виду соседку, квартира которой находилась на третьем этаже. То есть на этаж выше, однако на втором, рядом с дверью в квартиру Таисии, располагался другой, черный, или тайный, ход на нижний этаж двухэтажных апартаментов Борисовых.

– Ты же знаешь, этот, с позволения сказать, кобель Борисов частенько пользовался черной дверью, чтобы впускать туда своих любовниц. На его, так скажем, официальном этаже проживает одна весьма любопытная дама, приятельница его матери Маргариты Петровны, поэтому в отсутствие Леночки Борисов впускал своих любовниц с нашего этажа. Нам-то с тобой об этом хорошо известно. Но, повторяю, я все это говорю тебе не ради того, чтобы просто почесать языком. Ох, Тая… Что-то я много наговорила, а главного пока не сказала. Совсем разучилась с людьми разговаривать, одичала совсем. Главное – Борисов выгнал Леночку. Да-да, я видела, повторяю, своими глазами. Нет, конечно, тема эта сейчас весьма популярная в сериалах, но когда смотришь кино – одно восприятие, а вот когда это происходит прямо на твоих глазах, и ты знаком с этими людьми, то понимаешь, как же все это страшно, бесчеловечно! Он выставил ее в халатике и в розовых тапочках с пухом. Очень красивые тапочки. Они, кстати говоря, сейчас у меня…