Корректор Александр Марочкин
Дизайнер обложки Юлия Мануковская
© Алёна Даль, 2019
© Юлия Мануковская, дизайн обложки, 2019
ISBN 978-5-4474-1943-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается моей дочери
Пролог
…Затылок обдало горячей волной чего-то огромного и страшного, внезапно выросшего за спиной. Я обернулась – прямо передо мной стоял бык. Роста он был неправдоподобного, сложения могучего, голова размером с бочонок свирепо наклонена рогами вперёд. Влажные, немигающие глаза смотрели исподлобья, наливаясь багровой тяжестью. Исходивший от животного смрад парализовал меня. Бык шумно выдыхал воздух широкими ноздрями с продетым в них кольцом. На шее болтался бесполезный обрывок ремня, несоразмерно хлипкий в сравнении с яростной мощью торса. Бык глядел на меня. Я – на него. Тягуче тянулись мгновения…
«Вот и приключения, о которых ты мечтала», – отстранённо промелькнуло в голове, но это были не мои – чужие мысли, кого-то другого, далёкого, уютно расположившегося в кресле безопасной комнаты и не имеющего никакого отношения к происходящему. Этот кто-то, точнее, эта кто-то, усмехнувшись, бросила взгляд в окно.
…За окном, изнемогая от духоты и скуки, догорал утомлённый день – один из сотен одинаковых, безликих отрезков жизни, неразличимых между собой, как безупречно ровные деления линейки. Плотные столбцы цифр в календаре сливались в однообразный конвейер жизни… Женщина утешала себя мыслью, что скоро покинет этот пыльный город с его расплавленным асфальтом, пробками и ядовитым смогом, вечно спешащими куда-то людьми и назойливой рекламой, призывающей купить, выиграть, победить, доказать… Ей так надоело побеждать и доказывать!.. Скоро она бросит всё и уедет прочь…
Я хотела незаметно отступить, но стоило только пошевелиться, как бык пригнул вниз могучую голову, целясь в живот рогами в боевых зазубринах. Издав короткий густой рёв, он стал усердно рыхлить копытом землю. Рюкзак валялся неподалеку в тени орехового дерева. Боковым зрением я видела и эту тень, и спасительную изгородь из пегих камней, но дистанция была непреодолимой.
«Вся жизнь промелькнула у неё перед глазами», – так, кажется, говорят в подобных случаях. На внутреннем экране тускнеющей памяти появились скупые кадры хроники, скорбный голос начал монотонно перечислять вехи последних лет.
…Три года назад Елена оставила бизнес, придя к трудному, но неизбежному решению. Ушла из профессии, которую сочла аморальной и вредной для себя и человечества в целом. Сознательно отказалась от денег, статуса, безупречной репутации и имиджа успешной женщины. Годом позже рассталась с мужчиной, которого любила долгие восемь лет. Поставила точку в изживших себя отношениях. Потом развелась с мужем – близким и родным человеком, разделившим с ней четверть века, чтобы дать ему полную свободу и возможность устроить новую жизнь. Осенью отказалась от контракта, сулившего необозримые карьерные горизонты, но возвращавшего её обратно «на круги своя». Весной выдала замуж дочь, подарила молодожёнам ключи от новой квартиры, отправила в свадебное путешествие…
И вот, расчистив пространство жизни, раскидав насущные дела, приняв судьбоносные решения, женщина стояла в замешательстве на перекрёстке судьбы и не понимала: что делать дальше? В надежде найти ответ она выбрала веками проверенный способ – путешествие – и отправилась в странствие древней дорогой пилигримов, Звёздным Путём Сантьяго. Но судьба распорядилась иначе…
Из оцепенения меня вывел зычный крик: «Гой, гой, гой!». Сухой старик в линялой рубахе торопливо ковылял по дороге, прихрамывая на одну ногу. Увидев картину «Женщина и бык» у изгороди, припустил сильнее, выкрикивая гортанные слова и потрясая над головой суковатой палкой. Бык наблюдал, развернув чугунную голову. Когда расстояние между нами сократилось до нескольких шагов, животное неожиданно тонко заголосило, воздев морду к бесцветному небу, повернулось ко мне курчавым боком в разводах пота и затопталось на месте, всем видом демонстрируя полное равнодушие к дальнейшей моей судьбе. Не было сомнений – то был хозяин быка. Объятый яростью зверь превратился в кроткое домашнее животное.
Замахнувшись палкой на беглеца, старик ухватил его за кольцо в ноздре, ловко вдел в него верёвку и намотал её на запястье. Свои уверенные движения он сопровождал глухой бранью в адрес быка и сочувственными вопросами, обращёнными ко мне. Я не понимала ни слова, но сумела объяснить, что всё в порядке и что он подоспел вовремя. Чувство только что пережитой смертельной опасности ещё не отпустило меня – мысли путались, сердце колотилось отбойным молотом, губы пересохли, фразы клокотали где-то в горле. Оглядев меня с ног до головы и удостоверившись в том, что беды не случилось, пастух грубо дёрнул быка за кольцо, кивнул и двинулся вверх по пыльной жёлтой дороге.
Я дошла на ватных ногах до изгороди и рухнула вниз, под ореховое дерево, где лежал чуть было не осиротевший рюкзак. Достала бутылку воды и, обливаясь, жадно выпила её всю. Потёрла взмокшую шею – рука нащупала гладкий шнурок. Вытащила из-за пазухи старый, отполированный временем амулет, путешествующий со мной шестой год, раскрыла тугие створки. На тёмном дереве нацарапаны были знакомые наизусть слова: «Да будет воля Твоя, Отец небесный, миловать странников, гонимых не токмо силою судьбы и жестоких властителей, но и голодной тоской их мятежных душ, бесконечно зовущих дорогу…».
Часть 1. Страна басков
Случайное знакомство
…Поезд набирает высоту так быстро, что закладывает уши – точь-в-точь как в самолёте. Но в отличие от самолёта картинка за окном не исчезает под облаками, а ежеминутно меняется, сливаясь в яркую киноленту жизнеописания провинциальной Испании. Сухая гористая земля Арагона изрезана бурливыми ручьями, заштопана аккуратными квадратами виноградников, серебристых оливковых рощ и черешневых садов. Игрушечные городки в беспорядке рассыпаны по охряным складкам Иберийских гор, словно невидимая рука случайно выбросила горстку игральных костей. Дома сливаются с линиями ландшафта: каменная кладка подпирает скалу, ветхий балкон свисает над изгибом реки, дворик кособоко сбегает в ущелье. Тесные улицы сколочены из плотно пригнанных черепичных крыш и разномастных построек. Раннее утро, и над горами висит лёгкая сизая дымка, похожая на сигаретный дым. Временами её подсвечивают колкие солнечные лучи. Земля здесь – жёлто-рыжая, а небо – белое. Вдоль уходящей в горизонт пыльной дороги трепещут лепестками бабочки диких маков…
Почему именно Испания? Сказать по правде, мне давно хотелось побывать в тех краях, тонко сотканных из мифов и преданий, как прекрасные гобелены Пастраны1 из нежных шёлковых нитей. В стране со сложной, неоднозначной историей, запутанными корнями и ветвистой кроной раскидистого династического древа. На земле с ярко выраженным женским и материнским началом, воплощённым в культе Богородицы. Испания противоречива, многолика и экспрессивна, как и подобает южанке. И в этом я похожа на неё! Отчасти взбалмошный, неуравновешенный характер объясняется многовековым смешением кровей. Но лишь отчасти.
Есть нечто общее между Россией и Испанией, страны объединяет неуловимая схожесть исторических судеб. Обе находились под многовековым игом – одна мавританским, другая монголо-татарским. Освободившись, обе обогащались за счёт чужих территорий – испанская Конкиста и имперское покорение Азии. И Испания, и Россия знавали лучшие, чем нынче, времена – золотые эпохи расцвета и могущества, обе в течение веков сверяли поступь с догмами господствующих религий и обе, окружая с разных сторон Европу, в полной мере ей никогда не принадлежали.
Что касается выбранного маршрута – Пути Сантьяго, то мое влечение к Испании и смутное томление сердца соединились с воодушевлением после прочтения книги одного из пилигримов недавнего прошлого,2 прошедшего четверть века назад той же дорогой. Итак, бросив всё, я отправляюсь в путешествие искать ответ на извечный вопрос: «Что делать?».
Вопросы и ответы – те незримые нити, что соединяют людей, пробуждают в них взаимный интерес, обнаруживают точки соприкосновения и глубинные пласты общности. Я люблю беседовать с людьми. Задавать вопросы и слушать ответы. Когда-то это было частью моей профессии. Но однажды я обнаружила, что моё общение с человечеством превратилось в череду переговоров, решение стратагем, управление персоналом, поддержание контактов, укрепление репутации… словом, во что угодно, кроме собственно человеческой беседы. Нет, я вовсе не против делового общения. И конечно, подобные контакты неотъемлемая часть жизни в социуме, тем более когда твоя профессия – коммуникации. Но лично я люблю разговаривать. Просто так, а не потому что нужно. С теми, кто интересен, а не теми, кто может принести прибыль, выгоду, помочь делу или кому можешь быть полезна или выгодна ты.
Мне нравится смотреть людям в глаза, рассматривать их руки, лица. Слушать. Внимать. Давать выговориться. Наблюдать за тем, как они подбирают слова, жестикулируют, замолкают в задумчивости или тихо улыбаются своим воспоминаниям. Необыкновенно интересно говорить со стариками, с детьми, с аборигенами тех мест, где путешествуешь. С теми, кто не похож на тебя. И с теми, кто пугающе похож, а оттого делается не по себе от фраз, произнесённых в один голос, и ответов на незаданные вслух вопросы. И, в общем, неважно, встретитесь ли вы когда-нибудь ещё или нет, станете друзьями на всю жизнь или останетесь случайными попутчиками, главное, что этот нечаянный разговор что-то навсегда меняет в тебе и в твоём собеседнике. А возможно и в судьбе всего мира!
***
На станции Каспе в электричку входит смуглый старик с подвижным лицом и живыми глазами, стреляющими из-под густых с проседью бровей. Опрятная жилетка, несмотря на жару, застёгнута на все пуговицы. На голове – тёмный берет, выдающий принадлежность его обладателя к древнему роду басков. В руках старик держит пустую, оплетённую лозой бутыль и лёгкую дорожную сумку. Он бегло оглядывает полупустой вагон, на минуту задержав свой взор на мне, и садится точно напротив. Я с любопытством рассматриваю колоритного пассажира, стараясь не смущать его слишком пристальным взглядом. Но смутить старика не так-то просто – его колючие глаза буквально впиваются в моё лицо, осматривают рюкзак, буравят пыльные мокасины на ногах. Лишь на минуту отвлекшись на кондуктора, мой сосед вновь возвращается к своему занятию и продолжает изучать меня невозмутимым взглядом исследователя, встретившего неизвестное науке насекомое. Чтобы разрядить обстановку, я громко здороваюсь, употребив одну из десятка испанских фраз, прилежно заученных перед поездкой: «Буэнос диас!».3 Старик лишь небрежно кивает в ответ. Тогда я набираю в лёгкие побольше воздуха и произношу ещё несколько фраз из своего «золотого запаса»: «Сой перегрино. Сой де русиа!».4 Колючий взгляд старика теплеет.
– Сеньора, шо ж вы так шумите? – раздаётся сзади родная речь.
Обернувшись, натыкаюсь взглядом на белобровое лицо обладателя одесского выговора. Ну и ну! Всё же не музей Прадо и не пляжи Коста-Брава – встретить в глуши Арагоны русскоговорящего – всё равно что арагонца где-нибудь в сибирской тайге.
– Толик! – весело представляется белобровый парень и пересаживается в соседнее кресло.
Очень быстро я узнаю детали его биографии, историю переселения в Испанию, резюме, состав семьи и то, что он думает об Испании, России и кризисе Еврозоны. Тем временем старик в берете с любопытством разглядывает нас обоих. Монолог Анатолия, привлекает внимание и других пассажиров – видимо, русская речь звучит здесь нечасто. Я вполуха слушаю говорливого попутчика, украдкой поглядывая на баска. Как же с ним заговорить? И я прошу помощи у Толика.
– Легко! – соглашается тот, – только учти: он баск, у них свой язык, он может и не понять моего кастильского наречия.
Тем не менее парень поворачивается к старику и задаёт пробный вопрос. Тот отвечает. Между ними завязывается беседа – я понимаю, что Анатолий сейчас пересказывает баску всё то, что полчаса назад рассказал мне. Но наблюдать интересно. У баска скрипучий голос и необычная манера говорить: сначала он пристально всматривается в собеседника, выдерживая тяжеловесную паузу, а уж потом начинает неспешно низать слова на нить мысли. Постепенно темп его речи ускоряется, появляется размашистая жестикуляция, и вот фраза обрывается резко и неожиданно, словно на полуслове. Дальше всё повторяется. Редко, очень редко на лице старика появляется подобие улыбки: глаза теплеют, меняется конфигурация морщин, а голова склоняется набок. Рот при этом из горделивой скобки уголками вниз выпрямляется в прямую линию. Однажды эта линия слегка разомкнулась, что означало, вероятно, крайнюю степень расположения старика.
Наговорившись вволю, Анатолий вспоминает обо мне и представляет нас друг другу по имени. Скрепляем образовавшееся знакомство рукопожатием. Старика зовут Эррандо. Он действительно баск. «Не испанец, а баск», – подчёркивает он. Родом из Герники, живёт с женой в окрестностях Сан-Себастьяна. Ему 74 года, из них более полувека связано с морем. Он и сейчас выходит в залив, но уже не на заработки, а ради удовольствия. У Эррандо два сына, два внука, одна внучка и один правнук. В ответ я сообщаю скупые сведения о себе: россиянка, 45 лет, есть дочь, возможно, в скором будущем появятся внуки… в Испанию приехала, чтобы пройти Путь Сантьяго…
Тут происходит неожиданное: лицо старика светлеет, он принимается бойко тараторить, сопровождая торопливую речь резкими взмахами рук.
– Эррандо приглашает тебя в гости, – буднично переводит Толик, будто речь идёт о предложении пересесть поближе к окошку.
– Как в гости? Он же меня не знает! Ты ничего не путаешь? – спрашиваю оторопело, косясь на странного баска.
– Нет, не путаю, – обижается Толик. – Говорит, что будет рад познакомить тебя с женой и показать свою страну.
– Как же мы с ним будем разговаривать?
Толик переводит мой вопрос старику, а мне – его ответ:
– А никак. Он будет показывать, а ты – смотри.
К такому повороту событий я не готова, и первая мысль – вежливо отказаться. Вместо этого слышу свой восторженный вопль: «Си! Мучас грасиас!»5 – и вижу в стеклянном отражении такой счастливый оскал, что, с точки зрения моего сдержанного в эмоциях знакомого, это могло бы сойти за гримасу безумия.
Вот так в одну минуту мои планы резко поменялись: я приняла приглашение старика, случайно встреченного в арагонской электричке, неулыбчивого баска Эррандо. Не зная языка, не представляя себе, где и как буду жить, какую такую страну собирается показать мне новый знакомый, и какова доля правды во всём, что он только что поведал о себе. А вдруг всё сказанное им – выдумка? Может, это полоумный сепаратист, продолжающий в одиночку дело ЭТА?6 Или религиозный фанатик, усмотревший в моих поползновениях идти Камино нечто оскорбительное для его веры? Или… Всё, стоп! Если уж решаешь довериться незнакомцу и отправиться вглубь неизвестной страны, изволь распрощаться со своими страхами, иначе не миновать проблем и разочарований. Или… ещё не поздно отказаться!
Когда-то я путешествовала иначе. Туристический ваучер в кармане обеспечивал чёткую организацию отдыха и ответственность туроператора за мою жизнь. Он же гарантировал полную защищённость от сомнительных типов вроде Эррандо. Строгий график исключал любые отклонения от намеченного маршрута. Как же я радовалась, когда планы вдруг ломались, а форс-мажорные обстоятельства меняли привычный ход, пробивая брешь в идеальном, но скучном распорядке! Автобус, сломавшийся на перевале где-то в районе Больцано, подарил мне чудесную прогулку по весенним альпийским склонам, поросшими благоухающими крокусами. Пробка на трассе Бангалор-Мадурай вылилась в спонтанную экскурсию в Карур – место, где при других обстоятельствах я не побывала бы никогда. Тривиальная задержка авиарейса в Подгорице обернулась знакомством с удивительной сербской девочкой, пишущей картины снов…
…Между тем поезд замедляет ход и, протрубив финиш, останавливается в Памплоне. Пассажиры неспешно тянутся к выходу, сохраняя вежливую дистанцию. Поднимаемся и мы. Толик оставляет номер телефона и, пожелав нам доброго пути, а заодно и доброго вечера на двух языках, исчезает. Я вопросительно гляжу на Эррандо – тот, схватив багаж, повелительно машет рукой куда-то вдаль и крупными шагами пересекает запруженную людьми площадь. Я семеню следом. Вскоре мы добираемся до автовокзала, откуда ходят рейсовые автобусы в Сан-Себастьян. Всего девяносто километров отделяют нас от берега Бискайского залива.
В автобусе Эррандо достаёт из сумки потрёпанную амбарную книгу, испещрённую каракулями – страницы измяты, чернила расплылись – и мы принимаемся дотошно её изучать. При этом баск что-то бубнит себе под нос и тычет заскорузлым пальцем в кривые строчки, а я киваю, как китайский болванчик, издавая время от времени неопределенное мычание. Сама же ощущаю себя глупой козой возле театральной афиши. Долго ещё будет продолжаться эта пытка? Видя мое замешательство, Эррандо выразительно упирает палец в бок оплетённой бутыли и круглит брови – тут до меня доходит, что речь идет о вине. Я изо всех сил напрягаю утомлённые извилины – среди чернильных закорючек разбираю цифры, даты, писанные с большой буквы названия. На большее меня не хватает. Осознав всю тщетность обоюдных усилий, старик прячет ужасную книгу обратно в сумку. Но извлекает из нагрудного кармана фотографию семьи. Что ж, это уже гораздо проще! Преобразившись из глупой козы в сообразительную, радостно блею, угадывая на снимке: «Это жена? Сын? Внук?» – на что Эррандо отвечает неизменным кивком. Так мы и добираемся до пригорода Сан-Себастьяна – Пасахеса, не заметив, как на побережье Атлантики опустилась чернильная ночь…
По дороге от станции до дома старик молчит. Город укутан кромешной тьмой. Близость большой воды угадывается по влажному, рваному ветру, солёной пыли на щеках, острому запаху йода, шороху гальки и плеску бьющих о лодки волн. Океан глубоко дышит во сне: прибой – вдох, откат – выдох. Пульсирующие на безлунном небе звёзды льют сверху свой тихий, холодный свет… Куда я иду? Зачем?..
Возле калитки Эррандо пропускает меня вперёд. Призрачно белеют стены с заплатой двери, жёлтые окна манят теплом и домашним уютом, неожиданно ворвавшимся в мое аскетичное путешествие. В ноздри вплывает гипнотический аромат жареной рыбы.
На пороге дома нас встречает статная женщина в длинной клетчатой юбке и опрятном, как на картинах фламандских живописцев, переднике. Чёрные маслины глаз, длинная серебристая коса, уложенная жгутом на затылке, мускулистые, голые по локоть руки. Видно, что несмотря на поздний час, она только что от плиты. Обменявшись с Эррандо сдержанными репликами, сеньора поворачивается ко мне, не выказывая ни малейшего удивления, что муж её явился домой не один, а с гостьей. Будто уставшие до полусмерти, сумасшедшие русские путешественницы с рюкзаками – обычное для неё дело!
– Тода, – представляет жену Эррандо – та коротко кивает.
– Элена, – называет он моё имя.
Повинуясь безотчётному порыву, я шагаю навстречу и обнимаю хозяйку. Накопившаяся за день усталость, зыбкая неопределённость моего положения толкают меня на этот безрассудный поступок. Но Тода ничуть не удивляется и этому – кажется, её вообще невозможно удивить ничем. Она ласково похлопывает меня по спине и просто, по-матерински говорит:
– Очень устала? Пойдём ужинать, – она произносит это по-английски, и языковой барьер рушится вместе с усталым моим смущением.
Выясняется, что Эррандо тоже знает английский – когда-то он работал на рыболовецком траулере. Но почему тогда не воспользовался им до сих пор?
…Дальнейший вечер состоит из купания в старомодной чугунной ванне на львиных ногах, позднего ужина с домашним вином и жареными сардинами, не прерываемого праздными расспросами, и долгожданного отдыха. И где? В настоящем баскском доме, в семье рыбака! День назад я и представить себе такого не могла.
История несуществующей страны
…Серое утро. За окном – бисерный дождь и седая мгла. Сырой ветер с Атлантики разогнал с пляжа даже самых закалённых купальщиков – они заполнили собою прибрежные кафе в ожидании солнца. Стереотип о знойной засушливой Испании сокрушительно разбивается, как только ты приезжаешь на северное её побережье. Равно как и целый ряд других штампов об этой стране. Например, испанка – это не только свободолюбивая, непостоянная в чувствах, гибкая как лоза Кармен, но и мускулистая румяная рыбачка с косой, лишённая дикого своеволия южанки, зато верная помощница и преданная подруга. Жгучее фламенко под звенящие переборы гитар – лишь андалузская часть музыкальной Испании, а есть ещё баскское многоголосие, галисийские волынки, каталонская сардана… Что касается погоды: если сложить количество осадков, выпадающее в разных испанских провинциях, и вычислить среднее арифметическое, то получится вполне привлекательная климатическая картина. Сушь Андалузии, Эстремадуры и Кастилии уравновешивается британской сыростью Эускади, Кантабрии и Галисии.
Вот и теперь бухту заволокло густым туманом. Сквозь кисельную завесу едва проступают очертания острова Санта Клара. Слева на горе – руины старого замка, справа – статуя Христа. Мрачно и таинственно, однако в этом и кроется сумрачное очарование баскской природы. Тем радостнее встречать солнце!
Сан-Себастьян – административный центр провинции Гипускоа, одной из семи частей Страны Басков, не существующей официально на карте мира, но живущей веками в сердце и генетической памяти любого баска, будь то французский гасконец или испанский басконец. Разделённость страны и отсутствие государственного статуса – неутихающая боль многих поколений басков.7 В эпоху всеобщей глобализации их фанатичное стремление обособиться выглядит, возможно, политической причудой, следствием сложного национального характера и давних исторических обид. Но, попав в их страну, познакомившись с людьми, понимаешь, за что они борются. Долгое время борьба за независимость была предельно жестокой и кровопролитной. Печально известная экстремистская организация ЭТА лишь несколько лет назад объявила о прекращении терактов. Можно долго анализировать исторические предпосылки и политические ошибки, приведшие к столь печальным последствиям, дискутировать об истоках баскского сепаратизма, но лучше оставить это историкам и политологам. Для меня куда важнее история Эррандо.
Прежде чем приступить к рассказу, старик надолго замолкает, пристально вглядывается в запотевшее окно, строгой рамой обрамляющее залив. Будто пытается рассмотреть в тумане видимые только ему скользящие тени прошлого. Его руки разглаживают скрученный валиком бархатный берет. На столе стынут две чашки кофе…
Первый рассказ Эррандо
…Я появился на свет в тот день, когда бомбили Гернику.8 Там погиб мой брат Домику. Ему было всего 9 лет. Мать рожала меня в подвале горящего дома, куда спряталась вместе с другими от бомбёжки. Двое суток горел дом, и двое суток она мучилась в схватках, оплакивая старшего сына. Когда, наконец, я родился, то не подавал никаких признаков жизни. Чужая старуха, оказавшаяся поблизости, схватила меня за ноги и изо всех сил встряхнула – я закричал. Она разорвала нижнюю юбку и обернула меня куском материи… Несколько дней мы выбирались из разрушенной Герники. Нам некуда было идти, и мы пошли на восток.
Отец во время бомбёжки был в море. О том, что у него погиб один сын и родился другой, он узнал только спустя две недели, когда власти составляли списки живых, мёртвых и пропавших без вести. Он долго не мог нас с матерью найти, потому что мы ночевали в разных домах у разных людей – кто приютит…
Потом мы перебрались в Пасахес. Было очень трудно. Выручало только море. Отец работал как каторжный, каждый день в четыре утра выходил за рыбой. Я помню его, пропахшего чешуей и табаком, с шершавыми задубевшими руками, которыми он стискивал меня и подбрасывал высоко к потолку. Было больно и страшно, но я терпел потому, что очень любил отца и редко его видел. Вскоре у меня появился младший брат Черу.
Когда мне исполнилось двенадцать, отец первый раз взял меня с собой в море. Он хотел, чтобы я остался в Эускади, ведь многие тогда уезжали за лучшей долей за океан. Мой друг Лоре, спасаясь от нищеты, после войны перебрался в Калифорнию. Там он работал на приисках, но ему не очень-то везло. В конце концов, Лоре вернулся к своему старому занятию – стал разводить овец. Несколько раз он собирался вернуться обратно, но так и не вышло. Теперь у него там жена, дети, внуки, своя земля и ранчо…
Мой брат Черу в девятнадцать стал националистом – вступил в ЭТА. Он хотел мстить за смерть старшего брата, которого не видел, за сотни убитых в Гернике басков, за расстрел пленных республиканцев в Сан-Себастьяне. Черу сам никого не убивал, только возил грузовики со взрывчаткой. Он дважды сидел в тюрьме. Его амнистировали в 1980 году, после смерти Франко и объявления автономии. Черу вернулся в Гернику, обзавёлся семьей. Я рад, что он никуда не уехал.
Среди моих друзей есть те, кто до сих пор недоволен переходом от оружия к политике. Они считают, что словами делу не поможешь. Есть и такие, кто понял, что убийство, независимо от причин, – это бессмысленно и жестоко. Я – простой рыбак, люблю море, люблю жизнь. Не думаю, что физическое уничтожение врагов поможет в борьбе за свободу и независимость моего народа… Но, что и говорить, я был бы счастлив, если бы мои внуки и правнуки жили в независимой стране Эускади.
Характер басков ковался в суровых природных и исторических условиях. «Борьба» – вот ключевое слово, объясняющее их внутренний мир, сформировавшее весь уклад жизни. Борьба с грозной стихией – непокорной Атлантикой, с её ледяными ветрами и коварными сюрпризами. Борьба с каменистой землёй, требующей много труда и пота. Борьба с притеснителями и завоевателями, не раз посягавшими на земли басков. Борьба за сохранение уникального языка и древних традиций. Наконец, борьба с исторической несправедливостью: многие достижения басков оказались незаслуженно забытыми, а лавры доставались другим народам. Например, ещё задолго до Колумба баски пересекали Атлантику и «открывали» Америку. Не случайно именно баски были ядром команды и капитанами всех каравелл в легендарном походе Колумба к Новому Свету. Кругосветная экспедиция Магеллана была спасена стараниями баска Элькано – капитана корабля, возглавившего поход после смерти Магеллана и ставшего фактически первым человеком, обогнувшим Землю.
Баски умеют пахать и сеять, пасти скот и ловить рыбу, ходить по морям и сражаться на полях брани, строить и созидать. Скупые на эмоции, внешне суровые и неприступные, они окружают понравившегося человека таким искренним вниманием и заботой, что отдаёшь им безоговорочное предпочтение в сравнении с другими – улыбчивыми и фальшиво оживлёнными людьми, скрывающими если не камень за пазухой, то полное безразличие к тебе и к миру.
Сегодня Эррандо долго водит меня по городу, здороваясь с каждым третьим прохожим и с гордостью представляя меня своей гостьей из России. Сначала мы осматриваем Собор Доброго Пастора (Catedral del Buen Pastor), где он крестил всех своих внуков и правнука. Прогулявшись по аллее стриженых тамарисков вдоль набережной Ла-Конча, поднимаемся на фуникулере на гору Игуэльдо (Monte Igueldo). Оттуда открывается акварельный вид на вогнутый ракушкой пляж и старую гавань. Потом попадаем в настоящую средневековую аптеку с батареей таинственных склянок и пузырьков, в которой хозяйничает племянник Эррандо. А ближе к вечеру, когда монотонный дождь прекращает сеять водяную пыль, наблюдаем за работой уличного художника, пытающегося кистью поймать ускользающий момент рождения радуги…