Фронтовой дневник (1942–1945)

УДК [94(470+571)«1942/1945»](093.3)

ББК 63.3(2)62ю14

Ц94

Серия выходит под редакцией А. И. Рейтблата

Предисловие, подготовка текста и комментарии Е. В. Цымбала

Василий Цымбал

Фронтовой дневник (1942—1945) / Василий Степанович Цымбал. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – (Серия «Россия в мемуарах»).

Василий Степанович Цымбал (1906–1980) воевал рядовым с начала Великой Отечественной войны и до ее конца – сначала в истребительном батальоне, потом в партизанском отряде, затем в кавалерийском дивизионе и, наконец, связистом на Ленинградском фронте. Его полк дошел до Кенигсберга, после чего был передислоцирован на Дальний Восток, где участвовал в войне с Японией. Схожая судьба была у многих его современников, но, в отличие от них, Цымбал все эти годы вел дневник. Несмотря на то, что на фронте это было строго запрещено и в случае обнаружения грозило автору маршевой ротой, штрафбатом или даже расстрелом, он заносил туда наблюдения над происходящим, тексты полученных и отосланных писем, стихи собственного сочинения, а также вклеивал фотографии – свои и фронтовых друзей. Его дневник дает читателю возможность погрузиться в военную атмосферу, узнать от участника событий «окопную правду» о трудностях войны и разных сторонах военного быта, о мыслях и чувствах солдат, их тоске по дому и близким, об отношении к врагу. Дневник подготовил к печати Е. В. Цымбал – сын В. С. Цымбала.

Фотографии на обложке из семейного архива Е. В. Цымбала.

ISBN 978-5-4448-2472-6

© В. Цымбал, наследники, 2024

© Е. В. Цымбал, составление, предисловие, комментарии, 2024

© Ю. Васильков, дизайн обложки, 2024

© OOO «Новое литературное обозрение», 2024

Василий Цымбал и его фронтовой дневник

Автор публикуемого дневника, мой отец Василий Степанович Цымбал, родился 19 марта 1906 г. (по новому стилю) в Украине, в маленьком городке Белополье Сумской области. Семья была очень бедная. Его отец Стефан Цымбал работал «холодным сапожником» (ходил по окрестным селам и городкам, брал заказы и шил по образцам сапоги и другую обувь). Мать, простая крестьянка, батрачила по найму, работала дома, родила 16 детей, из которых до зрелого возраста дожили только четверо. Старший сын Михаил родился в 1893 г., мой отец – в 1906‑м, его сестра Мария – в 1909‑м, а сестра Наталья – в 1911‑м. В Белополье они пережили три революции, Первую мировую и Гражданскую войны, немецкую оккупацию, множество бандитских налетов и перемен власти – белых, зеленых, гайдамаков, красных и просто бандитов самых разных оттенков. При захвате городка почти все они устраивали погромы, людям приходилось прятаться в подвалах. Семья знала, что такое страх, бесправие, голод и нищета. Но в этой, по сути, малограмотной семье всегда было стремление к культуре. Детям старались дать хотя бы минимальное образование, а если повезет, то и получше. Дети и сами старались не обмануть родительских ожиданий.

Михаил в 1917 г. окончил в Москве сельскохозяйственную академию и в 1920‑е гг. работал во Владикавказе агрономом на сортоиспытательной станции.

Василий был болезненным мальчиком, у него был врожденный ревмокардит и еще несколько болезней. Он окончил церковно-приходскую школу в Белополье, затем педагогический техникум в городке Ромны. В 1924 г. Михаил пригласил его во Владикавказ, где жизнь была немного легче. Почти вся его дальнейшая жизнь была связана с Северным Кавказом.

В 1924 или 1925 г. Василий поступил в Горский практический институт народного образования. Чтобы содержать себя, некоторое время подрабатывал у сапожника, освоил профессию плотника, затем, уже студентом, трудился в духанах и шашлычных, где научился неплохо готовить, что не раз выручало его в дальнейшей жизни.

Василий страстно тянулся к литературе, боготворил Тургенева и Толстого, очень любил стихи Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина и Маяковского. Пытался писать стихи сам, мечтал стать писателем. Литература стала смыслом его жизни. Он даже послал 20 декабря 1929 г. письмо Горькому и свой рассказ. В письме он просил оценить рассказ и дать совет, стоит ли становиться писателем: «…меня всегда мучает вопрос, не пишу ли я только чтиво, и есть ли у меня хоть крупица таланта <…> это и побудило меня обратиться к Вам <…> Найдите минутку и прочтите рукопись <…> Писать мне или бросить. Ваше авторитетное слово будет для меня решающим. В выражениях не стесняйтесь и скажите с такой же правдивостью и подкупающей искренностью, какую я всегда находил и во всех ваших произведениях, и в ответах молодняку, стремящемуся к литературе»¹. В ответном письме от 10 января 1930 г. Горький писал: «По рассказу “Мелочь” не могу сказать, “следует ли” Вам “заниматься литературной работой”, но этот рассказ Ваш вполне определенно говорит, что Вы подготовлены к ней – слабо. Рассказ – не удачен, потому что написан невнимательно и сухо по отношению к людям, они у Вас – не видимы, без лиц, без глаз, без жестов. Возможно, что этот недостаток объясняется Вашим пристрастием к факту. В письме ко мне Вы сообщаете, что Вас “интересует литература факта”, т. е. – самый грубый и неудачный “уклон” натурализма». Далее он подробно проанализировал рассказ и заключил следующим: «Впечатление – такое: рассказ писали два человека, один – натуралист, плохо владеющий своим приемом, другой – романтик, но не освоивший приема романтики.

Затем, я должен повторить, что художественная литература не подчиняется частному факту, она – выше его. Ее факт не оторван от действительности, как у Вас, но крепко объединен с нею. Литературный факт – вытяжка из ряда однородных фактов, он – типизирован и только он и есть произведение подлинно художественное, когда правильно отображает целый ряд повторных явлений действительности в одном явлении»².

Попыток печатать прозу Цымбал, видимо, больше не предпринимал, но стихи писать продолжал и читал их окружающим. А справедливо подмеченное Горьким сочетание натурализма и романтики ощутимо и в публикуемом дневнике, но тут оно, на мой взгляд, оказалось вполне уместным.

Институт Цымбал окончил в 1929 г. В годы учебы он женился на Марии Михайловне (фамилию нам установить не удалось, в дневнике он называет ее Марийкой), которую страстно любил. По распределению стал работать учителем в осетинских поселках Садон и Ардон, читал лекции в Ессентуках, Кисловодске, Пятигорске и других городах Кавказских Минеральных Вод. В 1930 г. у молодоженов родился сын Юрий.

За эти годы в Украине бандитами был убит отец Василия, а сестра Наталья, забрав с собой мать, уехала в Москву, где сначала работала на строительстве метрополитена, а потом выучилась на швею.

Уроки и лекции Василия выделялись качеством и талантливостью, и через несколько лет его направили преподавать в Ейское высшее авиационное училище, куда брали лучших учителей. В училище принимали тогда прежде всего по состоянию здоровья, и многие из курсантов были малограмотными. Поэтому им преподавали русский язык и литературу. Вскоре в авиаучилище стал учиться сын Сталина Василий. По этой причине в Ейске был построен грандиозный Дом Красной армии и флота. На его сцене выступали известные театральные коллективы и популярные певцы и актеры, например Л. А. Русланова, К. И. Шульженко, М. Н. Бернес, И. С. Козловский, Л. О. Утесов.

Отец преподавал также в Ейском педагогическом училище. Ему нравилась педагогическая работа, и он отдавал ей свои способности, стараясь передать любовь к литературе студентам. К концу 1930‑х гг. он был уже директором педучилища.

Высокий (181 см), физически привлекательный, с доброжелательным, общительным характером и обаятельной улыбкой, Цымбал знал наизусть почти всего Маяковского, очень много стихотворений других своих любимых поэтов. Он был настоящей звездой ейского масштаба и на всех праздниках выступал с чтением стихов, в том числе и своих. Благодаря этому у него не была отбоя от поклонниц. Особенно волновал он молодых учительниц, среди которых было много одиноких, между ними даже возникла конкуренция за его внимание. Цымбал любил свою жену, но, будучи натурой романтической, мечтательной и любвеобильной, часто увлекался другими женщинами. Он охотно отвечал их порывам, хотя сам считал это всего лишь мимолетными увлечениями. Конечно, Василий был сам виноват в том, что очаровывал и давал какие-то авансы увлеченным им женщинам. Страдали по нему и студентки.

Василий сначала возносил своих поклонниц на котурны, а потом, разочаровавшись, не знал, как развязаться с ними. Его романы отнюдь не укрепляли семью. Хотя в 1938 г. у них с женой родился второй ребенок – дочь Милочка, в то же время у Василия был длительный и страстный десятилетний роман с учительницей Тамарой Андреевной Паращевиной. Была и кратковременная связь с молоденькой соседкой и коллегой Марией Яковлевной Мещеряковой (1916–1994)³, отчаянно влюбившейся в талантливого преподавателя. Мещерякова была кубанской горской казачкой, выросшей в традиционной семье. Под давлением матери она порвала отношения с Цымбалом, но это стало для нее душевной раной на многие годы.

Цымбал вел литературный кружок, где занимались студенты, студентки и курсанты авиаучилища. Он учил их стихосложению. Среди них выделялся красавец курсант Яков, который также писал стихи и даже приходил к преподавателю домой, чтобы позаниматься русским языком и поговорить о поэзии. Закончилось это трагически.

Однажды Василий Цымбал уехал в Краснодар в командировку. Возвратившись, он нашел записку, в которой Мария Михайловна сообщала, что полюбила Якова и что он окончил военное училище и отбывает к месту службы, а она с детьми уезжает вместе с ним, тем более что уже беременна от него. Василий был так потрясен, что решил покончить жизнь самоубийством. Он пошел в сарай и там повесился.

Жившая с отцом в одном дворе Мария Мещерякова, возвращаясь с работы, заметила открытую настежь дверь соседского сарая и по-хозяйски решила ее закрыть. Заглянув в сарай, она увидела висящего в петле хозяина сарая, еще подававшего признаки жизни. Мария схватила серп, перерезала веревку и спасла самоубийцу. Василий, придя в себя, сначала ругал ее, зачем она сохранила ему жизнь, но потом решил не сводить счеты с жизнью. Он пытался вернуть бывшую жену, а когда это не удалось, решил связать свою жизнь с Т. А. Паращевиной. Но она, зная его характер и любвеобильность, остереглась вступать с ним в брак. Подруга Паращевиной Лидия Григорьевна Бурдюгова также была влюблена в Василия. Женщин было несколько, но выбор для Василия был непосилен. Он потерял здравый смысл и пустился во все тяжкие, заводя романы со всеми знакомыми женщинами. Мещерякова, искренне любившая его, пыталась наставить его на путь истинный, но не преуспела в этом.

Все закончилось скоропалительным браком с учительницей Тамарой Михайловной Дюжевой. Счастья этот брак ни ему, ни ей не принес. Зная о его поклонницах, от встреч и контактов с которыми он не отказался, Дюжева бешено ревновала его, но изменить его страстную натуру не могла. Их совместная жизнь скоро свелась к беспрерывным конфликтам.

Цымбал был в отчаянии и глубокой депрессии от неудач в личной жизни. С началом Финской войны он пытался пойти в армию добровольцем, но был забракован медицинской комиссией из‑за ревмокардита и еще нескольких обнаруженных у него болезней⁴. Чтобы реализовать свой патриотизм, он вступил в партию.

Тем временем первой жене отца, у которой родился еще один ребенок, стало тяжело с тремя детьми, и она отправила Юрия к отцу. Мальчику пришлось жить с отцом и его новой женой. Мачеха не проявляла должного внимания к чужому ребенку, которому было уже 10 лет и в характере которого стали проявляться черты, характерные для подросткового возраста.

Когда Германия напала на СССР, Василий решил пойти на фронт добровольцем, но снова был признан негодным к строевой службе. И лишь летом 1942 г., когда немцы взяли Ростов-на-Дону, на недуги призываемых перестали обращать внимание.

Цымбала зачислили рядовым в поспешно созданный из ополченцев Ейский истребительный батальон⁵, который предназначался для охраны берегов Таганрогского залива и Ейского лимана. Им руководили некомпетентные и, как оказалось, нечистые на руку люди из местных начальников. Ожидалась высадка немецкого десанта с моря, со стороны Мариуполя и Таганрога. Немцы, вопреки ожиданиям, пришли в Ейск по суше, с северо-востока, со стороны Ростова и Батайска. Немцы перед этим бомбили порт, железнодорожную станцию и аэродром. Несколько бомб попало и в город. При поспешном отступлении военные взорвали электростанции, вокзал, почтамт, телеграф и здание Дома Красной армии и флота.

О дальнейшей военной службе Василия Цымбала рассказывает дневник, который он вел все время своего пребывания в армии, почти до конца 1945 г. После истребительного батальона он воевал в партизанском отряде, потом в кавалерийском дивизионе Красной армии, потом связистом на Ленинградском фронте. Его полк дошел до Кенигсберга, после чего был передислоцирован на Дальний Восток, где участвовал в войне с Японией. Отметим, что в годы войны ведение дневников было категорически запрещено и в случае обнаружения грозило автору маршевой ротой, штрафбатом или даже расстрелом. Но никто из сослуживцев не выдал его.

Закончил армейскую службу Василий Цымбал как и начал – в звании рядового. В конце декабря 1945 г. он добрался до Москвы, где жили его сестра и мать. Там узнал, что его сын находится на Северном Кавказе в станице Надежной у Мещеряковой. Цымбал отправился туда, чтобы забрать сына и посылки с одеждой, которые послал из Восточной Пруссии, а потом ехать в Ейск или в Краснодар (в крайоно), чтобы трудоустроиться. Родственники собрали ему на билет. Он не собирался задерживаться в станице, но жизнь рассудила по-другому. Денег на дорогу из станицы в Ейск или в краевой центр у него не было, а перспективы трудоустройства представлялись весьма туманными. Поэтому, когда ему предложили работу в предгорной станице директором школы, он согласился, поскольку был без копейки денег и не мог добраться в Ейск, к тому же работа в Ейске была под большим сомнением. Кроме того, природа там интересна и разнообразна, она напоминала ему дни молодости, когда он работал на Северном Кавказе, а жизнь тихая, спокойная, мирная и, что немаловажно, дешевле, чем в городах, и к сыну его относятся очень тепло и хорошо. Мещерякова, увидев своего любимого без увечий и телесных утрат, хоть и постаревшего, но столь же романтичного и поэтичного, как до войны, была очень рада. Она обожала его, хотя была моложе Василия на десять лет. Цымбал, после трех лет военного одиночества, был очарован ее молодостью и трогательной заботой о его сыне. Мария Яковлевна не смогла противостоять своей довоенной любви, у них после многолетнего перерыва возобновился роман, и они поженились. 15 сентября 1946 г. в районной больнице станицы Спокойной родился их первый общий сын – Михаил.

Через год Цымбала вместе с новой семьей перевели в Ейск, где он снова стал работать в авиационном и педагогическом училищах. Оказавшись в своей привычной довоенной среде, Цымбал вновь стал пользоваться вниманием женщин-коллег, тем более что мужчин в эти годы остро недоставало. Но Мещерякова всерьез поговорила с ним, пригрозив, если он вернется к прежнему образу жизни, лишить его возможности общаться с сыном. Юрий – сын отца от первого брака, намучившийся от метаний отца между женами и возлюбленными, решительно и твердо принял сторону Марии Яковлевны. Юрий всю жизнь неизменно относился к ней с любовью и уважением и называл ее своей настоящей матерью. Отец, взвесив перспективы своего дальнейшего существования, раз и навсегда изменил свой образ жизни. Он больше не позволял себе «романтических увлечений», тем более что в 1949 г. у Марии Мещеряковой родился еще один сын – Евгений, автор данного предисловия.

Юрий окончил Батумское мореходное училище, стал специалистом по строительству молов, причалов и других береговых сооружений, вернулся в Ейск и восстанавливал там разрушенный порт. Он жил вместе с нами до 1953 г., потом продолжил обучение в Москве, где остался навсегда.

Отношения моих родителей, сколько помню, всегда были ровными, доброжелательными и корректными. Оба работали учителями. Отец – русского языка и литературы. Мать имела диплом преподавателя психологии, педагогики и логики. Но в школах сначала отменили педагогику, потом психологию, ну и логика стала вовсе не нужна, поэтому ликвидировали и ее. Мать заочно переучилась в Ростовском-на-Дону пединституте на учительницу географии. Она наивно думала, что в этой науке мало что изменится и ее не отменят. Она ошиблась. Оказалось, что географию тоже можно отменить.

Как и большинство фронтовиков, отец после войны начал болеть, случалось, довольно тяжело, не раз был на излечении в госпиталях и больницах. Он постоянно мерз по ночам и до конца жизни, ложась спать, помимо одеял укрывался еще и плащ-палаткой, привезенной с войны. Он считал, что она его согревает.

Мать искренне любила отца, ухаживала за ним и очень переживала, когда он болел. Отец тоже относился к ней очень тепло. Они никогда не ругались при нас, не выясняли отношений на людях, и мы с братом не знали, что такое семейные скандалы. Взаимное уважение было основой их жизни. У нас была очень скромная по доходам, но дружная и теплая семья.

Отец до выхода на пенсию проработал более 35 лет, мать – более 40. В мае 1980 г. отец умер, мама пережила его на 13 лет и скончалась в 1994 г.

Свои дневники отец хранил в недоступном для детей месте, под замком и не любил рассказывать о своей жизни до и во время войны. Он почти никогда не говорил об этом, лишь изредка вспоминал отдельные эпизоды и детали. Войну называл «перманентным бардаком, хаосом и неразберихой. Почти каждое приказание или решение командования отменялось или заменялось на противоположное. А главное – это смерть, кровь, постоянное унижение, грубость и хамство». О своей личной жизни во время войны он не говорил вообще. Вероятно, щадил мою мать, не желая огорчать ее воспоминаниями о былых увлечениях. Однажды, уже в старости, отец предложил маме прочитать дневники, но она отказалось, сказав, что и так все знает о его довоенной жизни и военной переписке.

В конце 1960‑х – начале 1970‑х гг. Василий Цымбал, прочитав несколько мемуаров, рисующих войну как сплошное победное шествие, был искренне возмущен количеством лжи в них и попытался опубликовать свой дневник или написать на его основе правдивую книгу о войне. Но, не встретив в журнально-издательских кругах никакой заинтересованности, он прекратил подобные попытки.

В марте 1980 г., за полтора месяца до своей смерти, отец передал мне дневник. До этого я его не читал, а прочитав, далеко не сразу смог разобраться, о ком идет речь в том или ином письме или записи. Я не видел тогда перспектив издания дневника. Спустя несколько десятилетий, когда подобные дневники стали публиковаться, вызывая интерес у читателей и исследователей, я подготовил их к публикации.

Выражаю искреннюю благодарность всем, кто помогал сохранять дневники моего отца и поддерживал стремление издать их; прежде всего Леониду Бойко, Олегу Будницкому, Ирине Прохоровой, Абраму Рейтблату. Отдельная благодарность моей жене Ирине Петровой, всегда поддерживавшей меня и помогавшей в этом нелегком труде.

Евгений Цымбал

Фронтовой Дневник (1942–1945)

[Тетрадь № 1.] Война с Германией.
С 18 авг[уста] 1942 г. по 31 декабря 1942 г.
Кубань: Ейск, Новороссийск, район Туапсе, Крепостная

г. Ейск,

Краснодарского края,

Сквер им. М. Горького,

Педагогическое училище,

Василию Степановичу Цымбал.

Или передать:

1) Тамаре Михайловне Дюжевой,

2) Юрию Васильевичу Цымбал,

3) Тамаре Андреевне Паращевиной,

4) Лидии Григорьевне Бурдюговой,

5) Георгию Николаевичу Красовскому,

6) Анне Семеновне Парафейник⁶.

Если я погибну, прошу оставшихся товарищей

передать этот дневник сыну моему Юрию,

в Ейск, по тому же адресу.

В. Цымбал

Пояснения:

Начальство истребительного батальона, а затем партизанского отряда «Гроза»:

Командиры истребительного батальона

1) Пятов – бывший директор ейского сельскохозучилища⁷. Мальчишество. Любит сажать под арест и расстреливать. Пьет здорово. Важничает необыкновенно. Безвольный. Его поступками управляет Кухаренко – новый Остап Бендер. Пятов некоторое время был в Новороссийске. Повесился после войны в ожидании суда.

2) Науменко Александр (бывший директор хлебозавода) – комиссар истребительного батальона, затем партизанского отряда «Гроза». Пьет много. С бойцами не бывает. Балагур. Песенник. Когда говорит, то за каждым словом употребляет «как его» – словечко-паразит. При бомбежке потерял руку, что спасло его от суда. После войны уехал из Ейска.

В горах – Прокопенко – бывший начальник пожарной команды в Ейске.

3) Начальник штаба истребительного батальона, затем командир роты партизанского отряда «Гроза» – лейтенант Кухаренко – неизвестная личность, проходимец. Половина роты цыган. Вечно пьян. Ранен в правую руку. Вооружен до зубов. На плече ППШ⁸. В кобуре наган, в кармане пистолет. Когда не совсем пьян, декламирует лирические военные стихи. Любит командовать. Спал с одной женщиной, а когда приехал ее муж и погнался за ним, он удрал и спрятался – залез под одеяло к одному бойцу под кустом. Сбежал из партизанского отряда, не найден.

4) Гринев – уполномоченный НКВД, во время пребывания в горах отозван в военкомат.

5) Выборный – замполит роты, а затем партизанского отряда. Подхалим. Кутит с начальством. Красив. Вертится, как балерина или марионетка. Распутничает напропалую, пьет, ничего с бойцами не делает, даже не бывает с ними. Осужден на 10 лет.

6) Акульшин – начпродснаб, бывший работник ейского торга, также осужден после войны.

[7)] Татаринцев. Лицо орангутанга, фигура и движения тоже. Готов убить, зарезать, украсть.

[8)] Черников Иван Иванович – беспризорник с 10 лет. Наградил всех вшами. Много о себе знает и на всех кричит, командует.

[9] Красивая девушка. Помогает повару. Дает многим. Ругается матерно так, как не ругаются мужчина.

Все вместе, за исключением Гринева, пьяницы, картежники, проходимцы, транжирившие партизанскую продовольственную базу Краснодарского куста и, по-моему, скрывавшиеся от мобилизации под видом партизанской деятельности.

18 августа 1942 г.

Враг приближался к городу. Ростов, Новочеркасск, Батайск были сданы. Вскоре стали носиться слухи, что враг уже занял Кущевку⁹. В последних числах июля ночью внезапно подразделение истребительного батальона было переведено за город. Бродили целую ночь. К утру заняли рубеж.

За сутки рубеж меняли трижды, наконец, закрепились на территории колхоза «1‑я пятилетка». Сидели в окопах. Питались свиньями, которых было брошено много. Ели помидоры, арбузы, дыни.

Враг приближался к городу. Ейск горел, т. к. в нем взрывали различные объекты¹⁰. Нас как будто бы влили в батальон морской пехоты. В ночь с 6 на 7 августа в 7 км от города разгорелся бой с немцами, появившимися на автомашинах. Часть из них была перебита, двое захвачено в плен, остальные отогнаны на 6 км от загоревшегося селения Широчанка¹¹, к селению Александровка¹².

Наша часть в бою не участвовала, т. к. мы занимали 2‑ю или 3‑ю линию обороны. Только наш кавалерийский отряд был послан для патрулирования и связи. По дороге произошло несчастье. Политрук Свищев подорвался на собственных гранатах от неосторожного обращения. Гранаты были на боевом взводе с запалами. Политрука и его лошадь разорвало на части. Был легко ранен осколками один из бойцов (Тельнов).

7 августа несколько часов с группой товарищей я был в опустевшем городе. Семья бросила квартиру. Настроение жуткое. Знакомые угостили меня какой-то 60° наливкой. Я опьянел.

Вечером внезапно стали отходить. Обоз у нас был большой. Автомашины и подводы. Ехали всю ночь. Перед отходом приказано было взорвать колхозные конюшни и поджечь сено. Пламя от горевшего сена было видно всю ночь. В темноте раздавался грохот выстрелов морской артиллерии, бившей через город по наступавшим немцам. В ночь на 9 августа немцы заняли Ейск.

Утром мы были на Ясенской переправе¹³. Переправлялись с большим трудом, т. к. ранее уходившая часть уничтожила средства переправы. Шли 12 км пешком по косе у моря. В мои разорванные ботинки сыпался песок и мелкая ракушка. Ноги я скоро натер, и идти было невозможно. Двое суток сидели в селе Морозовка, у переправы. Вражеский разведчик-самолет обстреливал из пулемета. Никто не был ранен.

Вечером двинулись на Ахтари¹⁴, т. к. немцы уже были на переправе. По дороге на мине подорвался ординарец комиссара, т. к. кювет был какой-то частью минирован, а мы не были поставлены в известность. Ординарцу Буряку оторвало ногу и тяжело ранило в другие места. В дальнейшем он умер, и был брошен в море.

На пристань прибыли поздно. В темноте творилось что-то невообразимое с посадкой. Пришлось бросить машины, подводы, лошадей и питание. Сели не все. Заболел и отстал мой командир взвода Сапитон. Целую ночь кружились у пристани, пересаживаясь с катера на катер, т. к. два из них оказались неисправными.

Была сильная качка, и по дороге многие страдали морской болезнью. У меня кружилась голова, я чувствовал себя посредственно. По дороге дважды подвергались бомбежке. Бомбы не попали ни в катер, ни в баржу. Хорошо работали на катере и барже зенитки и пулеметы, не давая слишком бесцеремонно вести себя фашистскому налетчику.

В Темрюке¹⁵ встретили часть своих товарищей, прибывших раньше. Они сообщили, что наш 3‑й взвод уже отправлен за 9 км в оборону. Нас тоже посылали, но комбат отказался и послал 3 бойцов за третьим взводом. Решили двигаться утром по направлению к Новороссийску. Через некоторое время решение было изменено. Мы погрузились на катер и баржу и в темноте двинулись вверх по реке Кубани. Плыли долго и неудачно. Прошли не более 7 км и чуть не разбили баржу, т. к. рулевого не было и кто-то все командовал: «От себя, на себя, прямо!»

Встали. Шли пешком почти до утра через плавни¹⁶, между камышами, по какой-то топкой и пыльной дороге. Сбились с дороги и заночевали на хлопковом поле. Спать было невозможно, т. к. комары пробивались в самые маленькие щели под одежду и беспощадно жалили.

Голодные и усталые пешком двинулись дальше. Шли у разрушенной железной дороги. Наблюдали воздушный бой. В станице мы собирались подкормиться, достать транспорт и продукты питания, но ничего не достали, т. к. проходящие (отступающие) воинские части все подобрали до нас. Кое-как отдохнули, поели молока (20 руб. литр) и двинулись где-то в стороне от Анапы¹⁷ в винный совхоз. Там хорошо отдохнули, поели, достали транспорт, выпили вина и взяли с собой бочку вина и бочку спирту.

Спали в поле. Днем прибыли в станицу Натухаевскую¹⁸, за которой начинались горы, покрытые лесом. Кое-кто перепился во время обеда.

Спирт рождает недовольство среди бойцов, потому что одним его дают, другим нет, одним больше, другим меньше. Бойцы недовольны командованием за то, что бросили товарищей (3‑й взвод) и двинулись неизвестно куда и без цели.

В станице встретил партизанский отряд Верхнежировского¹⁹. Просился туда, командир ответил уклончиво, что мы еще встретимся, и он возьмет, остальные хотели взять.

Из станицы поехали на подводах по шоссе по направлению к горам. Проводники куда-то исчезли, командование осталось еще в станице. Двигались наудалую. Я ехал на последней подводе.

Вдруг на нас стал пикировать вражеский самолет, обстреливая из пулемета, затем стал бросать бомбы. Одна из них упала метрах в 30 от моей подводы. Я в это время бежал с подводы на кукурузное поле. Меня взрывной волной ударило о дорогу²⁰. На нашей подводе осколком ранило лошадь, на соседней – убило.

Вскоре подскакал верхом политрук Выборный и, матерно ругаясь, заявил, что мы едем туда, где уже занято немцем. Повернули обратно. Поехали левее в горы по мало наезженной дороге между деревьями. Километров через 5 очутились в тупике. Сделали разведку. Дороги дальше не оказалось. Остановились на привал на кукурузной поляне. Я нашел три огурца и съел их с сухарями. В темноте появилось командование. Решили ночевать. На другой день тронулись назад, затем направо. Дорога пошла все выше, лошади не везли. Все были мобилизованы на вытягивание подвод. Перевал был крутой. Так мы двигались 4 часа, затем на вершине сделали привал, выпили по стакану вина, кое-чем закусили и после отдыха стали спускаться вниз.

Это было трудно. Лошади не держали, дорога пролегала над пропастями. Нужно было бесконечно тормозить, а тормозов не было. Так мы мучились до рассвета.

Проехали Тоннельную²¹, всю разрушенную бесконечной бомбежкой, потом проехали еще дальше. Километрах в 5 от Новороссийска сделали привал на винограднике. Виноград был крупный и почти совсем зрелый. Я съел его сколько хотел.

Часов в 12 дня двинулись дальше. Ехали через Новороссийск, весь превращенный в развалины. Были задержаны заградительным отрядом километрах в 5 за городом и отправлены во двор. Там мы были до утра. Достали немного сухарей и сахару у заградителей. Наше начальство появилось часов в 12 ночи. Наутро мы передвинулись примерно на полкилометра назад, расположились на берегу моря, на даче, во дворе. Здесь живем уже 5 дней.

В первый же день я купался в море, буквально все стирал, потому что одежда была невероятно грязной от пыли и спанья на земле.

Болею. У меня плеврит, невралгия, болят почки. Все это от простуды. Вчера ночь пришлось провести под дождем. Днем чувствую себя ничего, ночью мучаюсь. Больно настолько, что не могу перевернуться с боку на бок.

Последнее время очень часто, почти ежедневно вижу во сне Тамару Андреевну²² и Марийку²³. Особенно часто Тамару Андреевну. Мы с нею расстались как-то странно. Я предчувствовал, что это последняя встреча, и говорил ей об этом, однако она вела себя холодно. Мне думается, если она жива, то вспоминает обо мне и жалеет, что была так холодна. Это у нее бывает часто.

Не знаю, жива ли моя семья. Жив ли Юра. Вряд ли я когда-нибудь вернусь в родные места и увижу своих близких.

20 августа 1942 г.

Сегодня мы получали кое-какое обмундирование. Я получил обмотки, носки и милицейскую гимнастерку. Других не достали. Мне нужны брюки, т. к. мои совершенно изорвались, и мне надоело их ежедневно чинить. Комвзвод дал мне зимние, стеганые, латаные. Но я их не одел, так как сейчас ужасно жарко, и я весь мокрый от пота.

Недавно хоронили одного товарища из нашей части, попавшего вчера под бомбежку. Т. Стражков имел орден за войну с белофиннами²⁴ и так глупо погиб. Да это и не удивительно, потому что город подвергается бомбежке 5–10 раз в день. Мерзавцы сбрасывают сразу по 5 бомб. Добивают цементные заводы, военные объекты и город.