Необыкновенная история
Зри в корень.
Козьма Прутков
Явление первое
Скрипучий аэропортовской автобус, как сельдями в бочке набитый уставшими и потными, побелевшими, пожелтевшими, позеленевшими, посиневшими, почерневшими и очумевшими пассажирами, с головы и до ног увешанными разнообразными чемоданами, баулами и портфелями, всевозможными узлами, торбами, котомками и сумками, то и дело вытворял до тошноты головокружительные пируэты и кандибоберы при своём движении.
Сей служебный авиационный автобус, весьма длинный и широкий, беспорядочно петлял по бескрайнему аэродромному бетонному полю, по огромной территории, сплошь заставленной всякими разными по внешнему виду и облику, типу и размеру, конструкции и форме, конфигурации и окраске воздушными судами. При этом хаотическом петлянии и вилянии, он совершал некие невероятные, сказочные, таинственные пассы и выписывал колёсами фантастические геометрические фигуры, узоры и кривые линии: то бишь круги и дуги, овалы и эллипсы, синусоиды, параболы и гиперболы, кренделя и колечки, рульки, роготульки и загогульки, различные сногсшибательные выкрутасы, мудрёные витки и какие-то иные замысловатые и умопомрачительные кудряшки, барашки и карабашки, спиральки и закорючки, вертушки и завитушки…
То ускоряясь, то резко замедляясь, виляя, петляя и извиваясь, он волочился мимо огромных разноцветных трансатлантических небесных лайнеров, тащился мимо весьма махоньких чудных и дивных частных самолётиков, которые совсем недавно появились в нашей стране как будто по мановению волшебной палочки.
С невероятным упорством, грозно ревя мотором и скрипя кузовом, этот синенький, видавший виды специальный автомобиль для перевозки людей, наполненный под завязку чертовски уставшими, по сто раз вспотевшими, дьявольски утомившимися и до ужаса очумевшими и одуревшими пассажирами, передвигался по серой бетонке, расчерченной вдоль и поперёк белыми, чёрными, синими, жёлтыми и красными линиями.
***
На улице стояла невыносимая томительная жара; погода как сдурела; солнце ошалело палило и своими длинными горячими лучами доставало любого и каждого.
Сущее пекло творилось в ближайшей округе, оно донимало со всех сторон бедных людей, долго и мучительно, добросовестно и усердно ожидающих вылета.
Тропическая жарища и палящий зной делали своё гнусное дело.
Как в преисподней было на открытом воздухе, шпарило от всей души.
Точно такая же до одурения несносная духотища царствовала и внутри этого раскалённого железного авиационного наземного транспортного средства, специально изготовленного для массового подвоза пассажиров от здания аэровокзала к месту стоянки самолётов соответствующих рейсов и обратно.
Люди разомлели, раскисли, расквасились, очумели и взмокли от верха и до низа самого, с головы и до ног; они маялись, страдали, пыжились, отдувались, обмахивались, обтирались носовыми платками, а то и просто рукавами своей одежды, но отрешённо и стоически молчали, как мумии египетские, как идолы древние, вырубленные из крепкого доисторического камня, как ошарашенные рыбы, попавшись вдруг на крючок с вкусной-превкусной наживкой.
Они, авиапассажиры, не понимая уже вообще ничего, бешено выкатив на лоб красные вспухшие квадратные глаза, со страшной силой глотали сухой горячий воздух, лихо, ненасытно и жадно хватая его бесцветными, растрескавшимися вдоль и поперёк губами, беззвучно раскрывая перекошенные от страстного желания выжить рты с высунутыми кровавыми языками и с текущей слюной, как у истерзанной долгим бегом породистой легавой в погоне за прыткой лесной дичью…
***
Уморившиеся от такого адского беспредела пассажиры корчились от недомогания, но терпели эти невзгоды и вежливо молчали. Они робели слово лишнее вымолвить. Они, бедолаги, опасались потребовать для себя неких комфортных условий. Они не хотели обострять возникшую ситуацию… и так слишком взрывоопасную. Они топили в себе всё нарастающую ярость. Они старались забыться и отключиться.
Лишь изредка то с одного места, то с другого, то с третьего, то ещё с какого… всё же раздавались весьма несмелые… стеснительно-конфузливые вопли, просящие помощи и пощады, а то и простейшего человеческого понимания, жалости и сочувствия.
Иногда слышались и тяжёлые стоны явного недовольства, на которые ни дежурная, сидевшая рядом с водителем, ни он сам не обращали абсолютно никакого внимания.
Им было до лампочки. Им всё было фиолетово. Им на это происходящее было начхать и наплевать. Они были заняты своими личными разговорами, а что за спиной творится – по барабану! Что за их плечами вершится – не их ума дело.
Они, водитель и дежурная, особо не заморачивались, не до этого им было.
Нет! Ни до этого!
Они, водитель и дежурная, своими собственными делами занимались.
К пассажирам они относились… как к серой толпе, как к чему-то аморфному, как к бездушной и бессердечной массе, как к расходному материалу, как к пыли, как к перхоти.
Каждый рейс – разные люди для них. Каждый день – другие пассажиры.
Да и люди эти вовсе не! знакомые! Совершенно верно! Эти люди, эти пассажиры им не! знакомы. А с незнакомыми можно особо не валандаться. Незнакомый люд… – это неизвестные и неведомые пустопорожние личности, которых можно послать хоть куда… Хоть туда… хоть сюда… Хоть направо… хоть налево… хоть далеко-далеко… Хоть к этой или той… Хоть на тот или другой… Хоть в ту… хоть в эту… Хоть к чёрту на кулички… Хоть к самому дьяволу… Хоть к сатане… И вообще хоть куда… Пусть идут они туда и не домогаются. Нечего им тут шепериться… да права качать… Не до них!!
И все уже опостылели. Надоели они все им. Зачем на них нервы свои тратить…
Да и привыкли они к таким каждодневным казусам, к такой неуёмной кутерьме. Так они и жили. Так они и работали. Так они и трудились. Так они и исполняли свои служебные обязанности. Спустя рукава. Небрежно. Нерадиво. Через пень колоду. Еле-еле. Лишь бы отвязались. Легкомысленно и беспечно. Вполнакала. Безалаберно. Шаляй-валяй.
В месяце тридцать дней. В году триста шестьдесят пять суток. Сколько пассажиров за это время пред их глазами мелькает? Великое множество! Бездонная численность! И у каждого этого «фрукта» или «перца», которые пользуются услугами авиакомпаний для перелёта из одного города в другой, свои собственные запросы имеются по качеству их обслуживания, по времени пребывания в здании аэропорта, в том числе в так называемом накопителе. Ну и при их транспортировке к воздушному судну, при посадке на борт самолёта… и иных тому подобных специальных авиадействиях… недовольных жизнью «элементов» воз и маленькая тележка. Их уйма. Их громадная наличность. Их огромное количество. Их толпа необузданная и неуёмная. Их свора… этих оголтелых чудиков…
Голова от них от всех уже кружится и лопается… Глаза на них на всех не смотрели бы. Надоело! Обрыдло! Жить не хочется… И тошнит постоянно… Даже рвёт иногда.
Ведь от них от всех одни только претензии. Спасибо никто не скажет… Или молчат они в тряпочку, зло поглядывая по сторонам. Фу! Фу! Фу! Ох, какие они все противные…
Одному «перцу» это не так. Другому «фрукту» иное подавай. Третьему третье. Четвёртому четвёртое. Пятому пятое. Десятому десятое. Сотому сотое… И так далее.
Пошли они все… хоть куда… Да. Так. Каждому «фрукту» и «перцу» не угодишь.
Поэтому… будь как будет… как уж получится… Чёрт с ними со всеми.
Как Бог на душу положит… Как ему угодно будет… На всё воля Божья.
Вследствие этого… нервы свои надо беречь, они не восстанавливаются.
Поэтому: мухи отдельно, котлеты тоже отдельно; мухи налево, котлеты направо, мух в одну сторону отгоняем, котлеты в другую сторону кладём, мухи туды… котлеты сюды… ну и так далее… и тому подобное…
Поэтому: а ну их, недовольных этих «перцев» и беспокойных «фруктов». А ну их всех к лешему… к чёрту лысому… кого-то к самому дьяволу… Или ещё куда подальше.
Прислушиваться к мольбам разных вредных людишек – себе дороже.
Явление второе
Автобус с пассажирами, охреневшими от безмерной жары и бесконечной безумной болтовни мужика-водителя и дежурной тётки, ехал по бетонке, выполняя немыслимые по конфигурации зигзаги, закорючки и иные геометрические пространственные загогулины.
«Сладкая парочка» штатных аэродромных работников (он! и она!) невозмутимо балагурила меж собой, шутила и хохотала, применяя при этом разные крепкие словечки великого русского бытового фольклора и обычного уличного трёпа.
Так сейчас случается в современном обществе.
Многие ерунду всякую собирают и болтают на людях чрезмерно. И по делу, и без дела… И темы разговора у них разные… И характер подачи озвученного любой…
Существительными они истину фиксируют. Глаголами они на психику давят. Прилагательными неровности и шероховатости сглаживают. Предлогами направление указывают. Причастиями и деепричастиями углы спрямляют. Междометиями акценты ставят. Точками, запятыми, тире и знаками разными останавливают повествование. Многоточиями время продляют до бесконечности…
Так и здесь… Так и тут… Так и в этом конкретном транспортном средстве…
Они, штатный шофёр автобуса и дежурная по аэродрому тётенька, с каким-то нечеловеческим экстазом, жутким остервенением, неким бешеным упоением, а также сладострастным восторгом в выпученных глазах, громко и со вкусом разбирали итоги вчерашнего весьма пикантного пьяного и весёлого дня рождения какой-то тощей, как сушёная вобла, костлявой, как речной окунь, и вредной, как дряхлая баба Яга, рыжей и корявой операторши Муськи, напившейся всё-таки вдрызг и даже до сумасшедшего умопомрачения. Мужик и тётка совершенно не скупились на эпитеты и междометия. Они с великим удовольствием хаяли свою сослуживицу Муську и других присутствующих на прошедшей вчера дружеской попойке коллег. Тема прошедшего дня рождения была для них главной на сегодня. Самой главной. Главнее некуда.
«Сладкая парочка» громко, чванливо и со вкусом разглагольствовала по этой острой жизненной теме, а потный и одуревший народ (пассажиры) сидел (и стоял) в салоне автобуса и внимательно слушал.
А куда деваться-то…
А как не слушать-то…
Не будешь же уши себе затыкать. Тем более, что всё сказанное и услышанное было весьма и весьма интересно.
Эта местная операторша Муська, как оказалось по словам слишком разговорчивой аэропортовской «сладкой парочки», на своём собственном дне рождения ни капельки не стыдясь и особо никого не стесняясь вела себя весьма раскованно и даже безобразно.
Много чего лишнего, запретного и непристойного она там отчебучивала…
А что? Имеет на это право. День рождения же у неё!! Это её личный праздник!!
«Сладкая парочка» аж стонала, стенала и визжала от всего того, что они мусолили меж собой… что они перебирали вслух о всём о том, что творилось там у них в дружном спаянном коллективе: о том, что они видели воочию; о том, в чём они сами участвовали непосредственно; о том, что они слышали от знакомых и незнакомых людей.
О многом произошедшем они вспоминали и балагурили. Даже фантазировали.
Да. О многом. О самом разном. Им было что вспомнить. Им было что озвучить. Им было кому косточки помыть. Им было над кем посмеяться и поиздеваться вдоволь.
Над Муськой, их подругой и коллегой, они измывались, как хотели.
Они вспоминали всё… что было и чего никогда не было…
Балагур шофёр и такая же шустрая говоруша дежурная тётка гоготали от души. Они всё говорили и хохотали… говорили и хохотали… говорили и хохотали…
Конца и края не было видно.
Только говор и хохот.
Только хохот и говор.
И снова то самое, и опять оно, и вновь так, и сызнова эдак, и в который уже раз по очередному кругу мусолили они вслух вчерашнюю дружескую встречу.
Вспоминали они одно, добавляли что-то другое, выдумывали третье, изобретали четвёртое… фантазировали пятое… сочиняли десятое, двадцатое и пятидесятое…
Круговорот какой-то… животрепещущий и нервнопаралитический…
Сплетня за сплетней, басня за басней, песня за песней, комедия за комедией, драма за драмой, трагедия за трагедией.
За трагедией в обязательном порядке слышалась снова комедия. Но уже во много раз веселее и смешнее предыдущей. Похабные фантазии рассказчиков не имели границ.
Хохотали и гоготали они громко.
Куражились мощно и от души.
Им это очень нравилось. Очень-преочень!
Они мусолили одни сюжеты, слюнявили другие, затем третьи… потом четвёртые… пятые… шестые… седьмые и десятые… девяностые и сотые…
Калейдоскоп крутился. Цветные стёклышки вращались. Искры сыпались.
Картинки менялись. Одна другой хлеще. Фантазия за фантазией на свет являлись.
Из пустого в порожнее хохотуши-рассказчики перекладывали и перемалывали.
Он и она чушь мололи и чепуху собирали. Из зёрен мука выходила. А из муки тесто. Но чаще грязь получалась. Грязь потоком лилась. Водопадом она извергалась.
И снова лютые сплетники, разговорчивые собеседники, говорящие портовые работники… как базарные бабы… вынимали из своих бездонных умственных закромов какие-то весьма интересные байки и истории: и обычные бытовые, и сложные семейные, и всякие другие житейские… и даже… и даже… и даже непристойные и пошлые…
Да. И такие тоже имели место быть.
Хохотали удалый лысоватый и рыжеватый водитель с дежурной разбитной тёткой, руками махали, в ладоши хлопали, гримасы строили, глазами страшно мыргали, вопили и мычали, с ума сходили… Ну прям… как детки малые… как… как… как не знай кто…
Хлебом их, чертей, не корми… а дай о чём-либо погутарить, дай обсудить, дай им обсосать да посплетничать всласть, дай нервишки оголить… да и потрепать их изрядно.
Так они и ехали к месту назначения: орали, хохотали, гоготали, бесновались.
По всей видимости это безудержное орание, хохотание, гоготание и беснование было их постоянным и привычным занятием: мыть косточки своим сослуживцам, своим коллегам, своим знакомым, своим друзьям, товарищам, приятелям и соратникам.
Дежурная женщина и водитель автобуса вели себя весьма раскованно и даже очень смело и дерзко, никого они не стеснялись, ни от кого не прятались и не таились.
Потные и уставшие пассажиры стояли в проходе и на площадках, скорчившись сидели на диванах и лежали друг на друге… и поневоле слушали. А куда деваться-то…
В общем, обстановочка была ещё та… достаточно щекотливая и нервозная…
Явление третье
Всё шло своим обычным повседневным путём. Своим чередом оно двигалось.
Как и всегда. Как и вчера, и позавчера, и за позавчера.
Как и неделю назад. И месяц. И год.
Так и теперь. Так и сегодня. Так и сейчас. Так и сию минуту.
Автобус всё двигался и двигался по бетонке, не переставая и не останавливаясь.
Он медленно, осмотрительно и осторожно пробирался к месту стоянки самолёта.
Умопомрачительная катавасия такого длинного и долгого движения продолжалась.
Она самотёком лилась и лилась.
Она была беспрерывна и бесконечна.
Казалось, что она была вечна.
Круги сменялись дугами, овалы замещались эллипсами.
Синусоиды чередовались с параболами, а те с гиперболами.
Ну и так далее… и тому подобное… Геометрия жила и здравствовала.
Полная гармония зиждилась на белом свете. Да, так тоже можно выразиться.
Начертательная геометрия в действительности существовала и функционировала.
Это наука целая. Это совершенство линий. Это безупречность плоских кривых. Это идеальность сложных пространственных фигур.
Любо-дорого на это со стороны смотреть. Только не изнутри. Изнутри – это пытка. Изнутри – это гибель. Изнутри – это смерть неминуемая.
Немыслимые и бесконечные кренделя, колечки, петли, каракули и загогулины, эффектно нарисованные виляющими колёсами специального автобуса на серой бетонной поверхности огромного аэродрома, порождали у ошалелых пассажиров лёгкое пьянящее головокружение, а заумные витки и бескрайние завитушки непременно вызывали сладкую эфирную тошноту, а то и дикую неуёмную рвоту.
Когда будет конец этому сумасбродному бесчинству, никто не знал.
Пассажиры молчали.
Пассажирки терпели.
Пассажиры стоически переносили все эти навязанные им безобразные невзгоды.
Изредка только они охали и ахали. Тогда, когда их терпение наружу выскакивало.
Пассажиры, которые сидели и стояли ближе к кабине водителя, и которым был очень хорошо слышен этот обличительный разговор шофёра с дежурной тётенькой, в какую-то минуту на дыбы встали. Им стало жаль бедную операторшу Муську, которую во всех падежах, родах и склонениях костерила сия говорливая «сладкая парочка».
Вначале одни… затем к ним присоединились другие… встали на защиту бедной Муськи, у которой вчера был день рождения. Сперва шёпотом, затем рокотом… стали раздаваться робкие слова, осуждающие порочное поведение «сладкой парочки».
Но уже скоро людской голос усилился, он стал громким, пассажирский голос во сто крат увеличился. Из лужёных глоток наиболее экспрессивных людей вылетали слова гнева, ярости, недовольства, жалости, сочувствия, сострадания и… порицания.
Шум негодования необычайно возрос.
Народ очнулся. Народ проснулся. Народ в себя пришёл.
Народ стал требовать ласки, любви и справедливости.
Народ орать стал. Народ кричал во всё своё народное горло. Народ просил. Народ умолял. Народ требовал. Народ взывал. Народ призывал. Народ скандировал:
«Руки прочь от операторши Муськи!»
«Да здравствует самая прекрасная на свете девушка Муся!»
«Свободу бедной девочке Мусеньке!»
Такие лозунги стали озвучивать пассажиры. Им всем было очень жаль Мусю.
С задней площадки автобуса донеслось: «Свободу Юрию Деточкину!» Это старик с палкой в дрожащей руке вопил что есть мочи. Он, вероятно, то ли не расслышав, то ли не поняв о ком речь, принялся кричать за компанию то, о чём знал… о чём когда-то где-то слыхал… Седая его борода угрожающе торчала вверх, а он всё кричал, кричал и кричал, грозно размахивая своей деревянной клюкой.
Возмущение людей нарастало и нарастало. Всем добра и справедливости хотелось.
«Сладкая парочка» никак не отреагировала на это людское восстание. Они были заняты всё тем же своим приватным разговором. Они были где-то там… далеко-далеко…
Пассажиры поорали… покричали… повозмущались чуток… и… затихли…
Народ устал… Народ сник… Народ успокоился… Народ угомонился…
Люди к своим бедам вернулись… к личным… к индивидуальным…
У всех что-то своё скорбное бывает. Ну, или почти у всех. У некоторых. Что-то негативное любого может преследовать. У людей свои горести, свои драмы и трагедии, свои бедствия и несчастья. У каждого своё наболевшее. У любого и всякого так в жизни случается. Никто от этого не застрахован.
Да-с… Так-с…
С этим бесполезно спорить.
Несчастные бедолаги пассажиры терпели и ждали окончания этого безумного и бесконечного путешествия от здания аэровокзала к месту стоянки самолёта.
Автобус, тем временем, всё катился и катился, он всё петлял и петлял, вилял и вилял, кружил и кружил по бескрайнему столичному аэродрому.
Явление четвёртое
Жара донимала. Солнце палило и жарило. Автобус всё катился, катился и катился, а «сладкая парочка» изошлась вся в дрянных диковинных измышлениях…
Эта неуёмная «сладкая парочка» всё костерила и костерила взахлёб, всё обличала и обличала, всё мурыжила и мурыжила своих коллег по работе.
Тем беднягам, работникам аэропорта, которых тут вспоминали недобрым словом, однако, икалось в эту минуту. Дикая навалившаяся икота как колючим верблюжьим одеялом накрыла тех соратников сердечных и шпарила до посинения, до морковкина заговенья. Они не понимали кто их костерит… с какой стороны дует ветер…
Водитель крутил рулём и извергал из себя пошлости и откровенные оскорбления во все стороны. Неприличности, неприятности и похабности вылетали как пули свинцовые из поганого рта этого повесы. Ему это безумно нравилось: за глаза оскорблять и унижать своих друзей и знакомых.
Женщина с красной повязкой на руке, сидевшая рядом с ним в том же тоне, в том же цвете и в том же ракурсе громко оглашала всевозможные скабрезности и ругательства в адрес всё тех же соратников по работе и лично знакомых людей. Ей это тоже всё очень нравилось. Очень и очень. Она была довольна собой. Она находилась на самой вершине, на пике своего женского превосходства и бабьего совершенства.
Много разных бранных и поносных слов было произнесено ей в адрес подруг, много чего беспардонного, непристойного и даже бесстыжего озвучено в адрес друзей.
Жара не спадала, она давала о себе знать. Она даже обороты набирала. Всё жарче и жарче становилось. Жгло нестерпимо со всех сторон.
Зной доставал и допекал. Дышать было трудно.
В салоне – как в пекле. Душегубка настоящая.
Люди маялись и страдали. Они мучились и терпели. Они терпели и мучились.
Глаза самопроизвольно вылезали из глубоких глазниц. В затылках щемило.
Пассажиры за сердце хватались, виски тёрли, уши затыкали, в обмороки падали.
Автобус выписывал кренделя. Пируэт за пируэтом. Загогулина за загогулиной.
Шофёр вращал баранку то в одну сторону, то в другую, слушал дежурную тётку и резонно, с великим удовольствием, поддакивал. Кое-чего сам добавлял чего-то такого… шибко остренького… и весьма охального… Иногда пошлое и грязное из его уст наружу выползало, на белый свет трепетно выскакивало.
Вдруг, ни с того ни с сего, с простых и обычных русских обыденных ругательств на вовсе неблагозвучные слова и выражения он перешёл.
В раж он, барсук ехидный и противный, вошёл.
Ругаться водила стал, как пошляк омерзительный, не стесняясь никого…
Вот же каков он… этот оголтелый товарищ транспортник.
Разволокло его на брань и ругань. Стыд он потерял.
Мужик, этот лихой и разговорчивый водитель аэропортовского автобуса, собрал в эту уж чересчур откровенную и бесподобную брань все бытовые ситуации, какие бывают на этом белом свете… и каких не бывает вовсе. Фантазии работали, они бурлили в голове и постоянно выплёскивались наружу. Да! Мужик был ещё тот. Любил он поговорить на жёсткие поносные темы… помусолить… посмаковать… Да ещё эдаким лихим словом.
Да и дежурная тётенька не отставала от него. Она в разговор маслица подливала, подливала и подливала. Костёр полыхал отчаянно… Языки огня лизали их кривые лица, которые с каждым разом становились ещё кривей, кривей и кривей, ещё уродливей, ещё перекошенней, ещё неприглядней, ещё безобразней, ещё страшней, ещё страхолюдней, ещё ужасней, ещё всё красней, красней и красней.
Жарко было очень и знойно до потери пульса…
Страсти-мордасти как из вулкана извергались из их перекосившихся злобой ртов.
Эти рождённые «сладкой парочкой» гадкие и скверные страсти-мордасти шустро поднимались вверх, клубились… пузырились… дыбились… множились… разлетались по всем сторонам света колдовскими микроскопическими частичками, самовозгорались и полыхали то сине-жёлто-зелёным, то оранжево-красно-кровавым пламенем…
А «сладкая парочка» хохотала от души. Они были довольны собой. Им казалось, что они имеют законное право надсмехаться над своими коллегами и обзывать их.
Они в этом были уверены. Вот и хохотали.
Смех раздавался неуёмный и неугомонный…
Гогот гусиный разлетался во все стороны…
Страшные фантазии рекой бурной лились…
Так и ехали они, фантазируя, хохоча и гогоча. Так они и ехали…
Но всё это смешное и фантазийное внезапно было очень громко перебито другим грубым мужицким словом. С другим смыслом. С иным подтекстом. Почти матом.
По другому поводу брань откровенная с картинками появилась. Совсем по иному.
По несвязанному с друзьями и коллегами. Что-то иное произошло… Что-то совсем другое случилось в этом конкретном месте сего огромного аэродромного пространства.
Неожиданно это произошло. Да-да! Нежданно-негаданно.
Хлесь! И конец дерзким измышлениям и фантазиям про соратников!!
Хлесь! И конец друзьям и подругам!! Конец коллегам и товарищам!!