Проклятье, куда нас несёт? – рычал я с досадой, пытаясь удержать рули легкого, допотопно неуклюжего вертолёта.
Однако огромное, бешено вращающееся веретено смерча, от которого мы безуспешно пытались удрать последние десять минут, неуклонно настигало, постепенно загоняя в непроходимо узкое, глубокое скалистое ущелье, ведущее в сторону Великой пустыни.
Смерч мчался на нас, словно живой, не позволяя свернуть в сторону, и хотя разумом я понимал, что это всего лишь влияние господствующих в высоких непроходимых горах вечных сквозняков, все равно не мог отделаться от подспудного ощущения присутствия чужой злой воли.
– Штурвал! Штурвал держи! Арт! Да выравнивай же! – В очередной раз истошно заорал напарник, когда вертолёт вдруг резко наклонился сначала в одну, а потом в другую сторону.
Да заткнись, ты, наконец! Неужели я без тебя не знаю, что делать?! – хотелось рявкнуть в ответ, но крикнул я совсем другое:
– Кен! Взгляни быстрей, что это там стучит?
– Дверь вырвало, – обрадовал он меня через несколько неимоверно долгих мгновений.
Только этого и не хватало, зло ругнулся я сквозь зубы. Там же сложены все наши припасы, инструменты и немудрёное оружие. Наверняка в этой кутерьме мы потеряли большую часть багажа, если не весь.
– Кен! А что с припасами?! – не выдержав, снова окрикнул я напарника.
Однако проверить контейнеры Кен не успел. Да он и вообще больше ничего не сумел сделать.
Как, впрочем, и я сам.
Небо внезапно оказалось внизу, а горы над головой, затем снова небо над головой, и снова внизу. А потом все завертелось с сумасшедшей скоростью в бессмысленном танце гигантского смерча. И это могло означать лишь одно, проклятый ураган догнал-таки нас, захватил и тащит с собою через перевал.
Голова закружилась и на какое-то время я потерял всякую способность рассуждать и следить за приборами. И лишь когда безумная пляска внезапно оборвалась, сменившись сначала диким грохотом и треском ломающегося вертолёта а после шорохом осыпающегося песка, пришёл, наконец в себя.
Открыв глаза, я некоторое время не мог сфокусировать зрение, в голове все плыло и кружилось, во рту было горько, а на зубах скрипел смешанный с пылью песок. Или стекло?
Несколькими секундами позже, припомнив бешеную центрифугу, в которой нас прокатило, и сообразив, чем всё закончилось, я принялся выковыриваться из-под обломков с лихорадочной резвостью, попутно проверяя на целостность руки и ноги. Как ни странно, всё оказалось на месте, хотя до последнего мгновенья я не верил в такое небывалое везение.
А поверив, не сумел сдержать облегчённый вздох, хотя особенно и не обольщался. Иногда вгорячах люди не чувствуют даже смертельных травм, и теперь вся надежда только на инфо, портативный коммуникатор, специально для вылазок на отстающие планеты стилизованный под местный примитивный прибор. Хотя здесь, в глуши, на материке, не охваченном спутниковой связью, и он не гарантирует полной безопасности.
Черт, а где же Кен?! – вспыхнула вдруг в мозгу виноватая мысль, и я поспешил его окликнуть.
Но лишь попытавшись произнести хоть одно слово, сполна осознал, как сильно пересохло у меня во рту, а язык почему-то стал похож на наждачную бумагу. Пару секунд я отплёвывался и искал фляжку с водой, пока вдруг не расслышал тихий стон.
Он раздался прямо подо мной, и я сразу напрочь забыл про собственные проблемы.
Немедленно сдвинувшись чуть в сторону, ровно настолько, сколько позволили искорёженные стенки бывшей кабины бывшего вертолёта, я принялся торопливо разгребать куски обшивки и стекла, попутно истово благодаря великий космос за то, что теперь при изготовлении своих допотопных машин туземцы свято следуют правилам, подсказанным нашими специалистами.
Лишь благодаря этому я не изрезан обломками, а кабина не залита ручьями крови.
Очень скоро под завалом обнаружилось кресло Кена, намертво заклиненное сплющенной кабиной. И сам свободный старатель, пристёгнутый к этому креслу спасательными ремнями и подушкой безопасности и лишь благодаря этому целый и на первый взгляд – почти невредимый. Точнее пока определить было невозможно, ни отстегнуть Кена, ни выдрать голыми руками ремни у меня не получилось.
– Оставь меня, уходи, сейчас взорвётся! – не открывая глаз, простонал Кен, почувствовав мои далеко не деликатные рывки.
– Сейчас, только шнурки поглажу, – сквозь зубы рыкнул я, отстёгивая с пояса плазменный резак.
Я провёз его сюда контрабандой, на планеты такого типа строго воспрещён ввоз любого оборудования, каковое можно использовать вместо оружия. Однако местная, совершенно не воинственная цивилизация ничего мощнее арбалетов пока не изобрела, хотя в технологическом плане некоторые страны продвинулись достаточно далеко.
По местным меркам.
А в горах, где приходится работать нам с Кеном, встречаются довольно агрессивные представители местной фауны, и потому я не расстаюсь с любимым инструментом даже ночью.
Через несколько минут бешеной работы напарник был, наконец, вызволен из западни, и мы, не мешкая, ползком выбрались наружу, опасаясь взрыва моторов бывшего средства передвижения.
Однако, как вскоре оказалось, развалившийся вертолёт, полузасыпанный песком и мусором, который смерч притащил с побережья, взрываться вовсе не собирался. Да он даже гореть не начал, но особой радости нам это не доставило. Хвостовой части, где находилось топливо и была сложена основная часть инструментов и припасов, поблизости не оказалось, очевидно смерч утащил ее дальше. А может и потерял где-то по пути от побережья, никакой разницы для нас это не имело.
Да и где осталось само побережье, сказать было трудно, точнее, практически невозможно. Солнце, еще тусклое от не осевшей пыли, стояло прямо над головой, и во все стороны вокруг нас, сколько можно было разглядеть, виднелся только песок, песок и песок.
* * *
Песок был везде. В волосах, в одежде, в обуви. А также в ушах и носу. Даже в последних глотках воды, выпитых из фляжки, тоже почему-то скрипели вездесущие песчинки. Вначале мы рьяно боролись с ним, на каждом привале тщательно вытрясая одежду и обувь. Но уже на второй день позорно сдались. Легкий суховей, вздымавший с верхушек барханов песчаные фонтанчики, исправно заправлял только что вытрясенную одежду новыми порциями тонкого, как тальк песка. К тому же, как вскоре выяснилось, главной нашей проблемой был вовсе не песок.
Здесь почему-то отказалась работать система навигации, и забастовали даже простейшие компасы, встроенные в наши инфо. Стрелка на лицевой стороне коммуникатора, кажущегося местным жителям простыми часами, обязанная показывать магнитный полюс, в течение дня не раз и не два вдруг меняла свои показания, словно была пойманным с поличным пиратом.
– Это залежи магнитных руд, – с умным видом изрек Кен, впервые увидав, как стрелка плавно разворачивается в направлении, совершенно противоположном тому, какое показывала несколько минут назад.
Мне было глубоко плевать, чего такого тут залежи, в этот момент я впервые почувствовал, как холодок безысходности ощутимо скользнул по потной спине.
Это ощущение повторилось на следующий же день, в тот самый миг, когда мы увидали на верхушке соседнего бархана рыжего крокодила. Кен, доказывавший мне в это время, что мы идем в правильном направлении, охнул и озадаченно сунул пятерню в пыльные лохмы. Всем на побережье было доподлинно известно, что песчаные вараны остались только в глубине пустыни. И вовсе не оттого, что им не подходил климат гор, отделяющих пустыню от побережья, а по более простой и жестокой причине. Красивая и крепкая кожа этих ловких хищников все время росла в цене.
– Сколько стоит сейчас в Гредале шкура варана? – шаря по карманам в поисках болтов, прошептал Кен.
– Ты с ума сошёл? Мы не знаем, сколько нам ещё идти, а ты собираешься ещё и шкуру тащить?! – возмутился я.
Однако, взглянув в горящие охотничьим азартом глаза Кена, ясно понял, собирается. И остановить его сможет только что-нибудь значительно повесомее голоса разума. А этим чем-нибудь в данном случае мог быть только я. Но мне, как назло, в этот момент не пришло в голову ничего умнее, кроме как зачерпнуть горсть песка и швырнуть в сторону варана.
– Кыш!
Ящер мгновенно развернул в сторону нашего бархана крокодилью голову, и мне показалось, будто в его маленьких глазках что-то мелькнуло. Вроде искорки интереса. А в следующий момент он уже быстро скользил к нам по песку.
– Ну и зачем ты это сделал?! – взвыл Кен, опуская от досады взведённый арбалет.
И тут же поднял его вновь, обнаружив варана в десятке метров от себя. Болт свистнул и вскользь царапнул варана вдоль спины. Однако животное не обратило на прыснувшую яркой кровью царапину никакого внимания, неумолимо продолжая приближаться к геологу.
Я сорвал с плеча свой арбалет, и, не целясь, выстрелил в хищника. Болт смачно врезался варану в бок, и на песок хлынул кровавый фонтанчик. Варан мгновенно развернулся в мою сторону и прибавил ходу. Мгновенно сообразив, что не успеваю выдернуть из-за пояса и включить свой резак, я моментально сгруппировался и в кувырке ушел в сторону. И сразу же вскочил на ноги, торопясь достать оружие.
– Вот тебе, гад! – азартно орал Кен, выпуская вдогонку хищнику болт за болтом.
И надо сказать, довольно удачно, в результате этой атаки драгоценная кожа украсилась еще парой кровавых дыр. Вот только варан этого как будто и не заметил. Он разинул огромную пасть и стремительно бросился на меня.
Я успел лишь выставить руку с контрабандным инструментом перед собой и нажать кнопку. На резак варан налетел сам. Плазменное лезвие с противным шипением проехало прямо по верхней челюсти хищника, заставив того в недоумении мотнуть тяжелой головой. От этого толчка я едва устоял на ногах, чудом удержав в руках свое оружие.
А варан, обезумев от жуткой боли, вновь прыгнул на меня, мотая наполовину отрубленной челюстью. И вновь зашипела, запекаясь от жара инструмента, кровь животного. На этот раз мне повезло меньше, острые резцы нижней челюсти успели полоснуть по правому колену. В штанине мгновенно образовалось несколько аккуратно прорезанных прорех, окрасившихся моей кровью. Её запах замутил и без того убогое сознание твари, она стремительно рванулась ко мне, торопясь отведать так заманчиво пахнущее блюдо.
Однако теперь озверел и я. От резкой боли и от досады на собственную неловкость во мне словно проснулись неведомые дотоле способности. Как-то очень ловко выставив в сторону варана резак, я мгновенно провел им уверенный выпад в сторону песчаного крокодила, и голова хищника наконец-то рухнула на песок.
Отскочив в сторону, подальше от хлынувшей потоком темной крови, я поспешил оглянуться на Кена, и разочарованно присвистнул. Друг вовсе не собирался в восхищении моим подвигом хлопать ни ресницами, ни ладошками. Вместо этого, повернувшись ко мне спиной, он яростно пускал куда-то в соседний бархан один болт за другим.
– Кен, помочь?! – сообразив, почему мне не досталось ни почестей, ни славы, заорал я, и попытался взобраться по осыпающемуся склону поближе к другу.
Он прорычал что-то нечленораздельное, затем вдруг резко взмахнул руками и кубарем покатился по склону прямо на меня. Увернуться от летящего на меня по осыпающемуся песку клубка я успел лишь в самый последний момент, но вот устоять все же не сумел и покатился следом, пытаясь покрепче сжимать рот, чтобы снова не наглотаться песка.
Однако, очутившись у подножия бархана, я не бросился поднимать Кена, а первым делом проворно вскочил на ноги и резко обернулся назад. Чтобы на миг замереть от неожиданного зрелища. На вершине бархана, на том самом месте, где мы стояли еще несколько секунд назад, два разъяренных варана неистово рвали бока третьему. Однако раненный Кеном огромный рыжий крокодил, вместо того, чтобы убегать от острых клыков сородичей, сам норовил вцепиться в них. Он крутился с неожиданной для его размеров стремительностью, однако силы явно были неравны. Внезапно один из нападавших выхватил из рваной раны увесистый шмат мяса и за его зубами потянулись кровавые плети кишок.
Меня замутило от этого зрелища и я поспешно отвернулся. Как раз вовремя, чтобы разглядеть как напарник, достав из-за пояса нож, кромсает убитого мной варана, скатившегося вниз вместе с нами.
– Эй, Кен! – возмущенно рявкнул я на друга, – а с какой стати торговцы в Гредале будут покупать у нас дырявую кожу?!
– А с какого перепугу ты решил, что я собираюсь ее продавать? – не переставая орудовать ножом, язвительно проворчал он.
Ну вот, теперь уж я и вовсе ничего не понимал. Кен у нас парень сообразительный, и никогда не упустит возможности напомнить, как поделены в нашем тандеме обязанности. Его дело придумывать планы, а мое – таскать тяжести. Однако обычно я и сам понимаю мотивы его поступков. Но вот сейчас, глядя, как на песок падают отхваченные от окровавленной туши куски мяса, даже приблизительно не мог догадаться, зачем это понадобилось Кену.
– Чего глядишь, помог бы лучше! – сдался, наконец, он, тщетно пытаясь отпилить ножом корявую лапу гигантского пресмыкающегося.
Да легко, пожал плечами я, только зачем?
Однако ответа на свой безмолвный вопрос так и не дождался, и со вздохом приступил к делу. Через несколько минут варан был распилен на сочащиеся кровью куски, и Кен принялся деловито разбрасывать их вокруг себя по какому-то странному, известному только ему одному, принципу.
– Отходим! – оглянувшись назад, наконец скомандовал он и мы поспешно покинули место схватки.
Как оказалось, очень своевременно. Парочка мерзких тварей, дожрав раненного собрата, вспомнила, что тут был кто-то еще и ринулась в нашу сторону. И, разумеется, наткнулась на останки убитого мной варана. Гады немедленно вцепились оба разом в ближайший кусок и нервно завозились, пытаясь единолично сожрать добычу. И только глядя на их злобное противоборство, я понял замысел Кена. Пока вараны воюют так за каждый кусок, мы, возможно, успеем уйти на недосягаемое расстояние. Обернувшись к другу, похвалить за удачную идею, я с огорчением обнаружил, что он уже почти скрылся за верхушкой соседнего бархана.
Черт, а что же я-то тогда здесь стою?!
Пустыня на поверку, оказалась самым гадостным из всех мест, когда-либо виденных мною. Мало того, что здесь начисто отсутствовало все то, что обязательно имелось в любой другой местности, например, вода, растения, и естественные укрытия, так еще и присутствовали крайне неудобные эффекты. Если днем мы едва тащились по вязкому песку, обливаясь потом от нестерпимой жары, то ночью, тесно прижимаясь друг к дружке в наспех выкопанной ямке, никак не могли согреться.
Мы уже потеряли счет дням, проведенным в этом аду, и потеряли надежду на возвращение домой. И все же вставали каждое утро с холодного песка и упрямо плелись куда-то, боясь признаться даже самим себе, что если утром вдали мелькнут на горизонте верхушки Охранных гор, то у нас все равно не будет ни единого шанса до них добрести.
И пища и вода уже закончились, и даже кусок варана, который втайне от меня прихватил с места стычки Кен, подходил к концу. Хотя есть подсоленные и провяленные на солнце ломтики было невыносимо противно, мы честно жевали их, надеясь, что этим даем своим организмам необходимое питание.
Но сегодня на заре, подняв с песка тупо гудящую голову, я твердо решил, что ни за какие блага не стану больше давиться этим отвратительным продуктом.
И вообще, никуда отсюда не пойду. Мне неплохо и в этой песчаной ямке, накрою голову рубашкой и буду отдыхать. Смотреть на небо, любоваться рассветами и закатами, звездами и редкими облачками.
Наслаждаться всеми этими чудесными вещами и радоваться жизни.
Ровно столько, сколько пожелаю.
И на сколько хватит сил.
– Арт, поверни голову влево, – тихий шепот Кена разрушил мои мечты.
Ну повернул, и что?! Ох, великий космос! Вот только этих и не хватало!
Два рыжих чудовища, приподнявшись на коротких, кривых ножках, медленно поворачивали крокодильи головы, внимательно рассматривая близлежащую пустыню. И принесло же их в тот самый момент, когда я наконец-то решил от всего отдохнуть, отринув все насущное, все мелкое и суетное.
– Доставай резак, – командовал тем временем шепотом Кен, – попробую ранить переднего!
Откатившись от друга, я трясущимися от слабости руками достал из чехла резак и начал осторожно приподниматься с песка. Хорошо, что мы устроились на ночь в ложбинке между барханами и здесь еще лежит густая тень. Вараны, стоящие на самой верхней точке освещенного утренним солнцем песчаного гребня не сразу рассмотрели нашу возню, а когда один из них, насторожившись, уставился в нашу сторону, было уже поздно.
Свистнул пущенный Кеном болт и грудь бдительного чудовища залило кровью. Второй нетерпеливо мотнул головой на вкусный запах и без предупреждения вцепился в своего приятеля. Я тоже пустил в гадов пару болтов, но они, по принципу подлости, ушли за молоком. А третий вообще не долетел даже до вершины бархана.
– Перестань разбрасываться болтами, у тебя что, неиссякаемый запас?! – свирепо шипел Кен.
Неиссякаемого запаса у меня не было, вернее, у меня вообще не осталось никакого запаса, выяснил я, нашаривая на дне кармана последний болт. А Кен тем временем удачно вбил в песчаных крокодилов еще два болта и ослепленные кровожадной злостью твари кубарем покатились в нашу сторону, намертво вцепившись страшными челюстями друг в друга. Включив резак, я поустойчивее стал на дрожащие от слабости ноги, готовясь принять бой.
Но тут тот из крокодилов, что меньше пострадал от выстрелов Кена, резким движением мощных челюстей подбросил в воздух собрата. Раздался противный хруст и рыжее тело, сотрясаясь и скребя лапами песок, растянулось у моих ног. Несколько булькающих и всхлипывающих вздохов, и на глаза варана начала наплывать полупрозрачная пленка.
А победитель, не обращая больше внимания на издыхающего родственника, прямиком попер на меня. Видимо, сообразил своими скудными мозгами, что два тела на обед значительно лучше, чем одно. Я выставил в его сторону включенный резак и поглубже вдохнул. И в этот момент болт Кена шмякнул варана в затылок. Варан притормозил и недоуменно развернул голову в направлении геолога. Вот в этот момент, решив что настала моя очередь, я вонзил в спину ящера свой резак. Тварь зашипела, резко махнула в мою сторону хвостом и я, выпустив от неожиданности из рук оружие, покатился по песку. А варан рванул за мной.
Ну вот и все, сейчас зубы гадины сомкнутся на моей шее, и я так и не успею вдоволь насмотреться на звезды и рассветы. Я даже глаза прикрыл было, чтоб не видеть отвратительной картины поедания меня вараном. Но сразу же устыдился своего малодушия, в любимых мною с детства приключенческих романах герои всегда встречали свою гибель лицом к лицу.
И открыл глаза пошире.
Чтобы открыть еще и рот.
От изумления.
Ящер, минуту назад намеревавшийся меня сожрать, спешно улепетывал по пологому склону бархана. Вместе с торчащим у него из спины моим резаком. Интересно, что могло так напугать кровожадного хищника?
И только через пару минут, кое-как поднявшись на ноги и оглянувшись в сторону Кена, я увидел несколько странных фигур в длинных белых капюшонах, протягивающих моему другу странную на вид фляжку.
– Вода! – счастливо прошептал я шершавым от жажды языком и, покачнувшись от внезапно накатившей слабости, снова рухнул на песок.
* * *
Идея украсть воздушный шар возникла в моей голове как-то невзначай, и вначале показалась мне совершенно нелепой. Однако затем, мало-помалу обрастая доводами постепенно превратилась в почти навязчивую и вот уже который день я безуспешно ломаю голову над этим вопросом. Я думал об этом днем, таская мешки за покупателями, я думал об этом ночью, ворочаясь на жестком песке.
И наконец, на этом же песке, озираясь и пряча написанное от чужих глаз, решился поделиться своей идеей с Кеном. Он прочел, тщательно затер ногой буквы, и выразительно покрутил пальцем в сторону моей головы. Я только безразлично пожал плечами. Если не нравится моя идея – выдвини свою, я же не против!
Своей идеи у него не было уже, по крайней мере, месяц и он начал думать над моей.
Вот этим и хорош Кен. Теперь можно не волноваться, со свойственной ему обстоятельностью он выдвинет не менее десятка решений и столько же раз, с той же обстоятельностью, докажет невозможность их исполнения. Останется только выбрать наиболее приемлемый вариант и попытать судьбу.
Но испытанный способ сбоил. Два бесконечно долгих дня Кен задумчиво хмурил свои рыжеватые бровки, не переставая вертеть ручку допотопной мельнички и отрицательно качал головой в ответ на мои вопросительные взгляды.
И, наконец, вечером, когда я, проводив последнего покупателя, уселся рядом с другом на неизбежный песок, чтобы с возможным комфортом съесть свой скудный паек, тихо шепнул одно только слово:
– Невозможно!
Я недоверчиво хмыкнул, не переставая жевать жесткую хайку, и вдруг ощутил приступ такого безысходного отчаяния, что невольно громко застонал, как от зубной боли.
– Ты чего? – испуганно охнул Кен, и в тот же момент бесшумно распахнулась щелястая дверца и в проеме замерла замотанная в грязновато-белый капюшон тщедушная фигурка нашего хозяина.
– Сто слутилось? – прошелестел еле слышный вопрос.
Нужно выкручиваться. Я с горестным видом пошарил под собой и, найдя камешек, сунул его Риссеу под нос.
– Вот.
– Сто вот?
– Сел я на него, вот что!
– Ну и сто? – не понял низранин.
– Больно, что же еще?!
– Несный осень! – презрительно прошипел Риссеу, и дверца закрылась.
А я вздохнул с облегчением. Нам нельзя ни сердить, ни волновать нашего хозяина. Собственно, низранин никакой нам не хозяин, просто дает работу, и за это мы получаем каждый вечер по сухой хайке и по порции мутной воды в туго закрученной фляжке. Еще нам разрешено ночевать не под открытым небом, а в одном из отсеков жилища Риссеу, который раньше использовался для хранения разного хлама.
Все низране просто жуткие мусорщики. Жизнь в этой нищей пустыне приучила их дорожить каждой мелочью и не выбрасывать вообще ничего. Из всего нужно извлечь всю возможную пользу – неписанный закон этих мест.
И мы с Кеном теперь четко представляли свою судьбу здесь. Пока мы можем целыми днями работать, скудно питаясь и недопивая, нам будет разрешено жить в этом песчаном окопчике, накрытом сверху пленкой. Однако, если наступит черный день, когда не хватит сил подняться с песчаного ложа, нам останется лишь умереть от жажды и голода.
Низранам неведомо чувство сострадания, поэтому, вполне возможно, нас утилизируют в тот самый момент, когда мы не сможем поднять руки.
Об этом я старался не думать вообще, как и о том, из чего низране делают хайки. Нет, основа была из муки скороспелых местных злаков, которую молол для Риссеу на маленькой мельничке мой друг. Но вот темная масса, которую бережливо отмеривал хозяин, замешивая крутое тесто, вызывала у меня сильные подозрения.
Нам еще повезло, что, приняв во внимание мои крученые бицепсы, Риссеу отправил меня работать грузчиком в своем магазинчике. В мои обязанности входило также подносить товары оптовым покупателям, а они за скорую и аккуратную работу платили небольшими бутылочками с водой. Пока нам воды хватало, удалось даже обменять небольшие излишки на хайки и просторные белые капюшоны, без которых под палящим солнцем мы бы просто изжарились. Но случись что…
Тут я снова невольно вздохнул и в тот же момент почувствовал, как рука Кена несильно пихнула меня в бок. Вот это и угнетало больше всего – невозможность обсудить ситуацию. У низран невероятно острый слух, а их подозрительность зашкаливает за все мыслимые пределы. И если Риссеу хоть на миг заподозрит, что мы не такие уж смирившиеся с судьбой простачки – разом выставит на улицу и даже его патологическая жадность не помешает.
В ту ночь мне снилось море, и утром настроение у меня было – гаже некуда. Но я старательно скрывал его, делано улыбаясь всем, кто попадался на пути. И только когда тащил мешки за очередным клиентом и пришлось проходить мимо тросов, удерживающих в вышине вожделенный воздушный шар, ухмыльнулся так криво, что слуга, несший самые ценные покупки, посмотрел на меня как-то особенно из своего белого кокона. Я выматерился про себя и весь остальной путь улыбался малорослым сухощавым низранам и их разномастным работникам особенно приторно.
Аккуратно поставив мешки на песок возле указанной дверки, я терпеливо ждал, и не очень удивился, когда расплатиться за работу вышел не хозяин дома, а сопровождавший его слуга. Он махнул в сторону мешков двум крепким работникам, следовавшим за ним, и повернулся ко мне. Доставая из недр балахона пузырек, внимательно глянул в глаза, словно что-то проверяя или неслышно говоря. Я принял маленькую бутылочку, и внезапно все во мне сжалось. Там было что-то еще.
Стараясь не выглядеть суетливым, бережно опустил пузырек в глубокий карман и еще раз, как бы невзначай, провел по нему пальцем, проверяя, не почудилось ли. Нет. Я не ошибся. Крошечный пакетик топорщился на боку бутылочки.
Теперь уже я вопросительно смотрел на слугу, недоумевая, что бы это могло означать?! Но он, якобы потеряв ко мне всякий интерес, с преувеличенным вниманием следил, чтобы все товары были аккуратно убраны в дом.
На всякий случай осторожно оглядевшись, я постарался запомнить это жилище. Впрочем, оно ничем не отличалось от нескольких десятков других обиталищ поселка низран. Вырытые в песчаном холме небольшие округлые земляночки – комнатушки соединяются между собой узкими переходами, и все это накрыто плотной, термостойкой пленкой-хамелеонкой, положенной на тонкие рейки.
Вообще-то пленка и рейки в окружающей деревеньку пустыне не растут, и где их берут низране, пока остается для нас тайной.
Но далеко не единственной, к сожалению. Однако расспрашивать аборигенов про интересующие нас подробности их быта строжайше запрещено. А разномастные работники, попавшие сюда по сходным с нашими обстоятельствам, либо знают не больше нас, либо смертельно боятся любых вопросов.
Обычно я не очень торопился возвращаться к Риссеу за новым поручением, но не сегодня. Я уже сообразил, где можно рассмотреть загадочный пакетик, и нетерпение распирало меня. Протиснувшись через низенькую дверцу в первую комнатушку, громко называвшуюся магазином и в честь этого бывшую чуть больше других, я скорчил хозяину жалостную гримасу и шепнул:
– Туалет, можно?
На мое счастье, Риссеу был занят с покупателем и, не поднимая головы, лишь дернул плечом в мою сторону, что, очевидно означало позволение. Ну я, во всяком случае, именно так трактовал данный жест, пробираясь по полутемным переходам к неказистому сооружению, носившему это изящное название.
Загадочный пакетик я осторожно отдирал от бутылочки, сидя на корточках в крошечном окопчике позади жилища Риссеу. В нем обнаружился клочок бумаги и я развернул его почти не дыша.
Там было всего два слова: – "Возьмете – помогу".
На лингве!
А дальше произошло невероятное – едва я собрался понадежнее спрятать записку, чтобы показать вечером Кену, как бумажка потемнела, осела и рассыпалась тонким пеплом. И у меня не осталось никаких доказательств этого невероятного происшествия.
От неожиданности я громко рявкнул крепкое словцо из матросского сленга, хотя мама не раз говорила мне, что мат показывает умственную неполноценность мужчины. И тут же за хлипкой дверцей раздалось знакомое:
– Сто слутилось?
– Живот болит! – поспешил отозваться я, в который раз отметив мамину правоту.
– От сего? – не унимался Риссеу.
– Не знаю, может от воды, – недовольно буркнул в ответ, догадываясь, что пора выходить.
На этот раз хозяин не успокоился, пока не помял мой абсолютно здоровый живот и не осмотрел внимательно язык.
– Нисево. – наконец успокоено прошуршал он и отправил меня с очередным клиентом.
К вечеру я, наконец, додумался, как поговорить об этом странном происшествии с Кеном. Хоть он и считается в нашей паре мозговым центром, а до такого простого решения не допер, гладил я себя мысленно по головке. Я просто показывал Кену порядковый номер буквы на пальцах, а он на пальцах же, шевеля губами, высчитывал, что это за буква. Так, где мимикой, где жестами я, наконец, объяснил другу суть невероятного предложения.
Естественно, у него пару раз получались такие слова, каких нет ни в одном языке, но постепенно все разъяснилось. Уточнив детали, Кен сел думать в своей любимой позе, а я спокойно уснул, честно считая, что с избытком выполнил свою долю мыслительной работы.
Утром Кен тем же путем объявил мне, что это может быть провокацией, но все же – стоит рискнуть. Он объяснил, что попробует передать весточку через знакомого работника. Потом нам нужно будет встретиться с нашим новым компаньоном, чтобы обсудить детали побега. Я должен буду подать ему знак. Головой кивнуть. Ну, разумеется, если удастся с ним связаться.
Побег!
Волнующее дивным запахом свободы слово! Как сжалось и дрогнуло что-то внутри только от одного осознания вероятности побега! А ведь еще пару месяцев назад мы чуть не сошли с ума от счастья, когда возникшие внезапно в жарком мареве песчаных барханов сухощавые незнакомцы, замотанные с головы до ног в необъятные грязно-белые балахоны, протянули нам фляжку с водой. Тогда это невероятное спасение после нескольких дней отчаянной борьбы за выживание в этой беспощадной, полной незнакомых опасностей пустыне ощущалось как настоящее, высшее чудо.
И только через пару недель жизни в низранском селении мы доперли, что ехидная судьба вместо настоящего спасения подсунула нам нищенский суррогат.
Два следующих дня я таскал мешки, широко улыбаясь всем встречным, и беспрестанно вертел головой в надежде на встречу с незнакомцем, а на третий он сам пришел в магазин. В тот момент я стоял позади Риссеу, придерживая двумя руками открытый мешок с какой-то серой крупой, которую хозяин тщательно отмеривал маленькой мерочкой. Последовали традиционные фразы приветствия хозяину и быстрый внимательный взгляд в мою сторону. Надеюсь, что мой многократно отрепетированный кивок был не слишком поспешным. Клиент тихо прошелестел Риссеу что-то по низрански, после чего хозяин молча сделал мне знак следовать за ним.
За время нашего пребывания здесь я уже немного научился говорить на наречии аборигенов, но сейчас не услышал ни одного знакомого слова. Это показалось очень подозрительным и я, шагая за предполагаемым сообщником, решил быть крайне осторожным и хитрым. Тем временем мы уже прошли мимо последних землянок и топали вдаль по пустыне, все удаляясь от поселения. Абсолютно бесцельно, на мой взгляд.