bannerbannerbanner
Название книги:

По ту сторону жизни

Автор:
Александр Чиненков
По ту сторону жизни

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Часть первая
Эскулап

1

В приёмной райкома было много народу, но Антон Мартынов чувствовал себя одиноко, потому что остальные посетители пришли сюда совсем по другим вопросам. Если б Антон мог, то не явился бы, но его вызвали, и теперь он спрашивал себя: «Зачем меня вызвали? Что не так?»

Он был кандидатом в члены ВКП(б), а в райком вызывают только тех кандидатов, в отношении которых есть какие-то сомнения. Обычно решение о приёме кандидатов в партию принималось на уровне парткома, который отправлял все данные на новичков в райком, а в ответ приходила бумага с подтверждением и свеженькие партбилеты.

Подавая документы на вступление в ВКП(б), Антон думал, что так всё и будет – просто и легко. В этом его убеждали и начальник цеха, и парторг, но оказалось иначе. С Антоном захотели «побеседовать».

И вот дверь в кабинет председателя райкома открылась; незнакомый человек строго велел Мартынову заходить.

Председатель сидел за главным столом, а остальные члены бюро райкома – за другим столом, торцом приставленным к главному, так что в результате образовалась буква «т».

Мартынов стоял посреди кабинета и щурился от потока солнечного света, бьющего в лицо. Кандидат ожидал каверзных вопросов, но вопрос прозвучал самый простой:

– Кем работаешь и в каком цехе?

– Чего? – округлил глаза Мартынов.

– Ты отвечай на вопросы, каковые задают, товарищ, – нахмурил брови председатель. – Мы хотим лично от тебя услышать, что ты за фрукт и с чем тебя едят.

Антон покраснел до корней волос:

– Я кузнец из РМЦ, товарищи…

– В каком году поступил на завод? – последовал вопрос кого-то из членов бюро.

– В двадцать пятом, – ответил Мартынов.

– Ты здешний, питерский? – прозвучал вопрос слева.

– Нет, я приехал в Петроград с Урала.

– Уточни откуда? Урал большой, так ведь?

– Из Екатеринбурга.

– Кем работал там?

– Как и здесь, кузнецом на заводе.

– Ты и родился в Екатеринбурге?

Мартынов продолжал удивляться:

– Да… Если хотите, можете проверить.

Вопросы следовали один за другим, и Мартынов отвечал на них. Он не видел, с кем говорил, избегал смотреть партийцам в глаза – просто отвечал и всё.

Вдруг наступила пауза. Антон поднял глаза и наконец позволил себе вглядеться в лица тех, кто сидел за столом. Тогда Мартынов и заметил, что с краю примостился некий человек с худым морщинистым лицом и узкими плечами, который смотрел на Антона особенно внимательно.

– Тебе сколько было лет во время Гражданской войны? – спросил этот человек, который, казалось, хотел просверлить Мартынова взглядом.

Антон замешкался с ответом, но быстро взял себя в руки.

– Тридцать восемь, – ответил он.

– Воевал?

– Нет, не пришлось.

– А почему?

– Работал на заводе.

– Выходит, тебе была безразлична судьба революции?

– Тогда я не думал об этом, – ответил Мартынов, краснея.

– А сейчас, стало быть, ты поменял своё мнение? – наседал незнакомец.

– Да, я прозрел, – ответил Мартынов, сглотнув.

– Глядя на твое богатырское сложение, можно поверить, что ты работаешь кузнецом, – усмехнулся незнакомец. – А вот твоя биография мне кажется недостоверной. Я гляжу на тебя и представляю одетым в мундир белогвардейского офицера или… судебного пристава, например?

Мартынов побледнел, растерялся и облизнул кончиком языка пересохшие губы.

– Я что-то не понимаю вас, товарищ…

– Рахимов, – продолжил незнакомец, ухмыляясь. – В годы Гражданской войны боролся в подполье с белогвардейцами и интервентами. Вот тогда я знал одного человека, лютого врага советской власти… Звали его Кузьма Малов! До революции он служил судебным приставом, а во время Гражданской войны в банде атамана Семёнова был палачом и карателем!

– Товарищ Рахимов, – загудели члены бюро, – вы же говорили, что не уверены…

– А теперь я уверен, товарищи, – оскалился Рахимов в злобной ухмылке и развёл руками.

– Вы меня с кем-то путаете, – заявил Антон холодно. – Ни Малова, ни вас я никогда не знал и никогда не видел. Если я вам не нравлюсь, то…

– Ты не баба, чтобы нравиться или не нравиться, – подался вперёд товарищ Рахимов и продолжал, уже обращаясь к партийцам: – Поймите меня правильно, товарищи. На дворе 1938 год, война уже давно позади, а враги народа всё ещё остались. Много недобитков бродят по стране и мечтают только об одном: взять реванш и вонзить нам нож в спину! Мы должны быть всегда бдительными, товарищи! Вот к чему я, от имени нашей партии и товарища Сталина, призываю вас!

– Вы считаете меня врагом? – напрягся Мартынов. – Я правильно вас понял, товарищ Рахимов?

– Да, – пожал тот плечами. – Но, разумеется, будет проведено тщательное расследование. Ну а мы, товарищ Малов, продолжим наш разговор в другом, более приспособленном для этого месте!

В кабинет вошли два офицера НКВД и взяли Мартынова под руки.

– Попробуешь оказать сопротивление, будешь застрелен, – предупредил Рахимов, с лица которого уже давно сползла «приветливая» улыбка. – А теперь прошу к выходу, господин судебный пристав…

* * *

Мартынова вывели во двор и затолкали в «воронок», где уже сидел Рахимов.

– Давай поступим так, – сказал Рахимов, положив руки на колени. – Сейчас ты убедишь меня, что ты не тот, за кого я тебя принимаю, и тогда вся предстоящая поездка станет для тебя увеселительной прогулкой без всяких последствий. А? Убедишь меня?

– Попробую, – ответил Мартынов, сердце которого сжалось от плохого предчувствия.

– Ну что, начнём?

Мартынов сцепил пальцы, и этот жест не укрылся от цепкого взгляда собеседника. Рахимов едва заметно улыбнулся, ожидая ответ на свой вопрос.

– С чего начнём? Чего вас интересует? – сказал Мартынов, посмотрев Рахимову в глаза.

– Да так, – пожал тот плечами. – Давай начнём с того, что вспомним славный город Верхнеудинск.

– Никогда не приходилось слышать о таком, – ответил с глупым видом Мартынов.

– Негоже открещиваться от родных мест. Так поступают только предатели, так ведь, господин Малов?

– А с чего вы взяли, что я отрекаюсь от родных мест? – ухмыльнулся Мартынов. – Моя большая родина – СССР, а малая – село Мартыновка, на Урале.

– Следует понимать, что ты решил стоять на своём, Кузьма Прохорович?

– Я не собираюсь оговаривать себя и называться чужой фамилией, – пожимая плечами, ответил Мартынов.

– И ты считаешь, что я тебе поверю?

– Дело ваше… Хотите верьте, хотите нет.

– Ай-я-яй! – Рахимов погрозил ему пальцем. – Сейчас ты поступаешь глупо, господин Малов. Не разочаровывай меня, пожалуйста.

– Такой вот я… Меня и в деревне моей все глупцом считали.

– Понятно, ты решил со мной Ваньку валять! – хмыкнул Рахимов. – А что, давай! Меня твоё дурачество даже забавляет!

Он замолчал, собираясь с мыслями, как будто потерял нить разговора. Но пауза длилась недолго.

– Если ты считаешь, что изменился до неузнаваемости, то глубоко ошибаешься, Кузьма Прохорович, – продолжил Рахимов, закуривая папиросу. – Я не буду пересказывать тебе твою же жизнь, ты и сам её хорошо знаешь.

– И то верно, – согласился с ним Мартынов.

– Меня больше интересуют те годы, когда вы с Бурматовым исчезли из Верхнеудинска, – нахмурил лоб Рахимов. – Я уже потерял надежду встретиться с тобой, господин судебный пристав, а тут… Я глазам своим не поверил, увидев твою фотографию в личном деле! Ты затерялся надёжно, уехав в Петроград, но… Ты переборщил, решив стать членом партии.

– Как это понимать? – спросил Мартынов, напрягшись.

– Дела кандидатов изучаются очень тщательно. Делаются разные запросы. Разумеется, запрос послали и в ту самую Мартыновку, о которой ты говорил и которую указывал в анкете как место своего рождения. И оказалось, что в Мартыновке о тебе слыхом не слыхивали.

– Подумаешь! – пожал плечами Мартынов. – Так бывает. За двадцать лет могут и забыть человека.

– Могут, – согласился Рахимов, – но только это всё подозрительно. Поэтому тебя стали проверять по местной картотеке врагов народа. Ты ведь не думаешь, что сведения о Кузьме Малове и его подвигах на службе атамана Семёнова хранятся только в памяти таких людей, как я? Нет! Есть и архив! И там даже фотокарточка твоя имеется!

– Почему моя? Я ведь – не Малов, – поправил Антон.

– Твоя, – противно улыбнулся Рахимов. – В архиве просмотрели дела всех белогвардейцев, бывших примерно одного с тобой года рождения… Их не так уж много осталось, и… опля! Там нашёлся человек, очень похожий на тебя. Тогда НКВД связалось с теми, кто знал Малова лично, то есть со мной.

– Но я-то не Малов, – продолжал твердить Антон.

– Когда ты справил себе липовые документы, то допустил одну грубую ошибку, – сказал Рахимов, будто не слыша. – Антону Мартынову, которого ты выдумал, следовало родиться подальше от Верхнеудинска. Лучше всего – на другом краю страны. Где-нибудь в Архангельске, например. Тогда тебя стали бы проверять по другой картотеке и ничего бы не нашли. Но ты ведь хотел, чтобы всё было правдоподобно! Ты ведь боялся, что тебя станут расспрашивать о краях, где ты родился, а ты начнёшь говорить ерунду. И тогда ты предпочёл заново «родиться» в том же районе, где находится Верхнеудинск. Очень зря!

Антону показалось, что табурет под ним закачался. Мартынову стало не по себе и, собрав волю в кулак, он с улыбкой произнёс:

– Неужели?

– Именно так, – кивнул Рахимов.

На мгновение наступила тишина, затем Мартынов громко натянуто рассмеялся.

– Простите, товарищ Рахимов, – сказал он, продолжая смеяться. – Вы несёте такую чушь, что смех разбирает.

– Что ж, смейся, если мои слова тебя забавляют, – проговорил тот, разведя руки. – Я буду смеяться чуть позже, когда буду лицезреть тебя на скамье подсудимых.

 

– Вы действительно уверены в этом? Вы действительно убеждены, что меня есть за что судить?

– Найдётся за что, господин Малов, не сомневайся. Хотя бы за пожар на заводе… Следствие докажет, что ты один из тех врагов, кто приложил к этому руку.

– Но пожар случился год назад по техническим причинам? – изумился Мартынов.

– Может быть… Но уверяю тебя, что следствие будет возобновлено «по вновь открывшимся обстоятельствам», и оно найдёт другую причину, поверь мне на слово.

Антон закрыл глаза. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не закричать в бессильной ярости и не придушить мерзавца, сидящего перед ним за столом.

Рахимов смотрел в его исказившееся лицо и, злорадствуя, улыбался.

Антон открыл глаза и отсутствующим взглядом посмотрел на Рахимова. Он понял, что угодил в крепкие сети, из которых едва ли возможно выбраться.

– Меня теперь не отпустят? – спросил он тихо.

– Нет, наверное… Ты не заслужил такой милости, – холодно ответил Рахимов.

– Понятно. Видимо, тот, с кем вы меня перепутали, доставил вам много неприятностей в прошлой жизни, и вы теперь намерены отыграться за это на мне?

Рахимов вытаращил глаза.

– Что-о-о? Ты меня принимаешь за идиота? – он уже терял терпение. – Ты упорно защищаешься, похвально, но…

Нависла гнетущая тишина. Мартынов мгновенно оценил обстановку. Вляпался – хуже некуда. Приговор «врагу народа» будет суров и в лучшем случае он проведёт остаток жизни в далёком таёжном лагере, а в худшем… Он испугался даже от мысли об этом.

2

Оказавшись в одиночной камере, Антон пал духом. На него накатила такая тоска, что из глаз брызнули слёзы.

«Вот как бывает, – думал он в отчаянии, – шёл за партбилетом, а попал в тюрьму. И жена ничего не знает. Ушёл на работу и пропал без вести…»

Вытерев рукавом слёзы, Антон задумался о своём незавидном положении. То, что случилось с ним сегодня, не поддавалось никакому объяснению. Откуда-то появилась эта гнида Рахимов и узнала его. И что теперь делать? Как выпутаться из сложившейся ситуации?

Кузьма Малов (а это был действительно он) так привык к новым имени и фамилии, что был ошеломлён, когда Рахимов, в прошлом известный как Азат Мавлюдов, назвал его по-старому. Кузьма даже не узнал Азата, бывшего врага и завистника. И надо же такому случиться – и судьба столкнула их лбами далеко от Верхнеудинска. Теперь Мавлюдов отомстит ему сполна!

Кузьма приехал с Алсу в Петроград сразу, как распрощался с Бурматовым в Харбине. С тех пор прошло уже двадцать лет. Казалось бы, все страхи и опасения позади, но прошлое настигло его здесь и придавило крепко-крепко.

Слеза навернулась на глаза Кузьмы, когда он стал вспоминать свою спокойную и счастливую жизнь. В Петрограде он устроился на Путиловский завод кузнецом, а Алсу пошла работать в железнодорожные кассы кассиром. Жили они по новым документам: Кузьма стал Антоном Мартыновым, а Алсу – Зоей Мартыновой. Они плавно влились в жизнь петроградцев и получили большую комнату в коммунальной квартире…

Кузьма улёгся на кровать, которая жалобно заскрипела под тяжестью его тела, и закрыл глаза. Он попытался сосредоточиться и обдумать дальнейшее поведение в этой безвыходной ситуации.

«Что мне может предъявить этот ублюдок Мавлюдов? – думал он, перебирая в голове разговор с Азатом. – Он так и называет себя “товарищем Рахимовым”, хотя двадцать лет минуло после революции и Гражданской войны. Видимо, и карьера у него удалась. Вон каких высот достиг подлец и проходимец!..»

Кузьма повернулся лицом к стене, его одолевали горькие мысли.

«Так в чём меня собирается обвинить этот мерзавец? – думал он. – Я не троцкист и не испытываю никакой вражды к советскому народу. Ах, да, он говорил что-то о пожаре, который случился на заводе год назад. Тогда было проведено следствие и было установлено, что возгорание произошло из-за неисправной проводки. Но при чём здесь я? Почему он сыпал грязные намёки в мою сторону? Уж не собирается ли этот негодяй упрятать меня в лагерь за вредительство? Но тогда, если он подведёт меня под суд, меня могут приговорить к исключительной мере наказания, к “вышке”?»

Дрожь пробежала по телу Кузьмы, но усилием воли он подавил в себе панику. Перевернувшись на другой бок, он попытался вспомнить тот роковой день и поискать себе алиби, способное сокрушить обвинения негодяя.

Как обычно он пришёл на работу в кузницу. Пока готовил инструмент, настраивал к работе горн, ни о чём особенном не думал.

Затем привычная кропотливая работа поглотила его целиком. Она требовала внимания и искусства, и Кузьма любил её. Грохоча молотом по наковальне, он не слышал гудения заводской сирены. Эта «музыка» сопровождала его изо дня в день и стала составной частью рабочего процесса. Он работал точно и быстро. Руки были искусны, инструмент проверен и удобен. И вдруг, как только выкованная деталь упала в бочку с водой, Кузьма отошёл от наковальни и прислушался.

Услышав надрывное гудение, он поспешил к выходу. Первое, что он увидел, было искажённое ужасом лицо помощника, который закричал:

– Беги, Антон, цех горит!

На улице он увидел объятый дымом и пламенем цех и метавшихся рядом с ним людей. А ещё…

«Жена! – обожгла мозг страшная мысль. – Если Мавлюдов заявится в мою квартиру, она… Она лишится сознания, увидев его. И это будет крах, мне уже не удастся выкрутиться и ничто не спасёт меня…»

* * *

На сердце у Зои Мартыновой было тревожно: Антон уже вторые сутки задерживался на работе.

«Наверное, снова сверхурочная, – успокаивала она себя. – Мало ли чего?» Бывало, Антон возвращался домой лишь под утро. Уставший, измотанный, сразу же шёл в ванную, мылся и, не садясь за стол, падал на кровать.

Зоя хорошо знала порядочность мужа и была уверена, что он не ходит на сторону. Работа – квартира… Вот так протекала их жизнь, которая не казалась им скучной и заурядной. Всё было хорошо в их крепкой семье, вот только детей так и не нажили…

Кутаясь в платок, Зоя взяла с полки фотоальбом и, чтобы отвлечься от грустных мыслей, принялась разглядывать фотографии.

На первой странице вклеен большой снимок, на котором запечатлены она и Антон. Они сфотографировались, как только приехали в Петроград. Молодые, красивые, улыбающиеся… Фотограф велел им не смеяться перед фотоаппаратом, стоявшим на высокой треноге, и они с Антоном застыли с улыбками, и ни одна жилка не дрогнула на их лицах. Антон сидел на стуле, положив руки на широко расставленные колени, а она стояла рядом в цветастом сарафане.

Зоя переворачивала альбомные листы и подолгу рассматривала каждую фотографию.

Вот кузница на заводе. Антон улыбается, стоя рядом с наковальней и держа в руках огромный молот. Искусный фотограф сумел так хорошо сделать снимок, что муж выглядел даже лучше, чем был на самом деле.

И вдруг у Зои сжалось сердце. Она захлопнула альбом и вскочила со стула. Словно кто-то нашёптывал ей, что с Антоном случилась беда и она тоже в опасности. В дверь громко постучали, после чего в коридоре послышались шаркающие шаги старушки соседки.

– Кто там? – спросила старуха, остановившись у двери.

– Открывай, милиция! – послышался властный отклик.

– Кто-кто? – всполошилась соседка.

– Открывай, не то сами откроем!

В квартиру вошли сразу несколько человек.

– Где комната Мартыновых? – послышался требовательный голос, услышав который, Зоя едва устояла на ногах.

Она едва не лишилась сознания, увидев призрака, вернувшегося из далёкого, уже подзабытого прошлого. Враг выглядел не менее зловеще, чем тогда, правда, постарел, ссутулился, но…

– Вижу, ты меня узнала, Алсу, – сказал, злобно ухмыляясь, гость, закрывая за собой дверь. – А я тоже очень рад тебя видеть.

По-хозяйски усевшись на стул посреди комнаты, он с гадкой улыбкой смотрел на приросшую к полу ни живую ни мёртвую Зою.

– Теперь ты от меня не уйдёшь и никуда от меня не спрячешься, – сказал он. – Надо же, а ты не изменилась, Алсу. Ты даже стала красивее, чем прежде.

Зоя была как в тумане. Она не знала, как себя вести, что говорить и что делать. Ей не хотелось верить в то, что происходит. Лицо женщины стало пепельно-серым.

Мужчина заметил, что у неё дрожат руки, и оскалился улыбкой хищника.

– Что, боишься? – спросил он.

Зоя промолчала, не находя слов, затем вздрогнула, словно только что проснулась, и испуганно стала озираться по сторонам. Она метнулась к двери и открыла её. В коридоре стояли три офицера НКВД с оружием в руках.

– Клетка заперта, убедилась? – спросил гость с ухмылкой, проследив, как Зоя отпрянула назад.

Женщина была близка к обмороку. Она уже совсем ничего не понимала. Выходит, что и Антон сейчас в опасности. А может быть, его уже и в живых нет..?

– Где мой муж, Азат? – тихо спросила Алсу, и две крупные слезинки выкатились из её глаз.

Тот наморщил лоб и изобразил на лице озабоченность.

– Кузьма там, где и должен находиться враг народа, – ответил он с едкой улыбочкой. – Обживает одиночную камеру, готовясь к длительному сроку.

Глаза у Алсу широко раскрылись, лицо побелело: известие потрясло её. Глядя на неё, мужчина неожиданно разозлился, вскочил со стула и ударил её ладонью по лицу.

– Это тебе за то, что мне, Азату Мавлюдову, своему единоверцу, ты предпочла этого славянского образину! – закричал он в ярости. – Ты паскуда! Я презираю тебя!

Алсу застонала от боли и обиды. Азат снова уселся на стул, но его поведение всё ещё было угрожающим.

– Это ты заслужила, стерва, – сказал он с нажимом. – Ты живёшь с этим…

– Он спас меня, а ты едва не погубил, подонок! – крикнула Алсу, перебив его. – Ты бросил меня одну в городе, а сам сбежал, хотя знал, что мне скоро рожать. А ты знаешь, что стало с ребёнком? Тебе это интересно или нет?

Азат не знал, что сказать. Он действительно совсем позабыл о том, в каком положении оставил Алсу много лет назад.

– Наш ребёнок умер! Из-за тебя! – крикнула Алсу. – И это была девочка, если тебе интересно. И если бы не Кузьма, то я бы… Это из-за тебя…

Женщина перестала плакать и смотрела на Азата. Ей почему-то казалось, что от него зависит судьба Кузьмы, который теперь, как выяснилось, был арестован.

– Присядь, – сказал Мавлюдов, кивая на табурет, стоявший рядом, а сам зачем-то потянулся к правому карману пальто.

Алсу подошла ближе, начала садиться, как вдруг Арат вытащил руку из кармана и резким точным движением ткнул женщину в ногу чем-то острым. Это оказался шприц с неким веществом.

3

Следователь старался изо всех сил вывести «врага народа» Мартынова на чистую воду. Цепкий и придирчивый, он проводил много времени наедине с угрюмым подследственным, не желавшим давать показания. Он использовал все уловки, чтобы ушедший в себя Антон заговорил: наседал, давил, убеждал, преподносил «доказательства», но подследственный выводил его из себя своим молчанием.

И тогда следователь пустил в ход последний и, по его мнению, беспроигрышный козырь.

– А сейчас я устрою тебе очную ставку с одним, очень значительным человеком, профессором медицины! – объявил он на последнем допросе, когда подследственного ввели в кабинет.

Тот и ухом не повёл, услышав это сообщение. Следователь крикнул в сторону двери:

– Заходите, товарищ Рахимов!

Его пристальные глаза уловили на лице подследственного выражение полной растерянности, когда Мавлюдов с каменным лицом вошёл в кабинет.

– Вы знаете друг друга? – спросил следователь, беря ручку и начиная писать протокол.

Как и следовало ожидать, подследственный проигнорировал его вопрос, а Мавлюдов с напущенной важностью ответил:

– Да, мне знакома эта личность. Перед нами бывший судебный пристав Кузьма Прохорович Малов, он же бывший офицер – каратель и сподвижник небезызвестного атамана Семёнова!

– При каких обстоятельствах вы познакомились и когда это было? – задал следующий вопрос следователь.

Подследственный промолчал, а вот Мавлюдов долго и красноречиво рассказывал свою версию знакомства и отношений с подследственным, не стесняясь перемешивать рассказ ложью и откровенным вымыслом.

Следователь, улыбаясь и кивая, заносил показания «товарища Рахимова» в протокол, а подследственный потемнел лицом, слушая всю эту околесицу, так искусно преподносимую Мавлюдовым как правду.

– Ну ты и скотина, – сказал он, глядя на Азата. – Если все большевики такие же лживые, как ты…

– Молчать! – рявкнул следователь, грохнув кулаком по столу. – Не смей оскорблять в моём кабинете уважаемого человека! Он за новую жизнь кровь проливал, а ты… Ты тоже проливал кровь, но только не свою, а борцов за дело революции!

Мавлюдов, не глядя в сторону Малова, полчаса поливал его грязью. А когда он замолчал, следователь поставил в протоколе жирную точку.

 

Товарищ Рахимов с высоко поднятой головой покинул кабинет. Следователь удовлетворённо вздохнул, видя, что подследственный сломлен, «изобличён» и не может больше играть в «молчанку». Он презрительно сощурил глаза:

– Всё, сегодня, как ты, наверное, заметил, я в твоём деле поставил точку. Ты изобличён во вредительстве и в других тягчайших преступлениях, совершённых в прошлом. А твоё молчание я расцениваю как попытку завести следствие в тупик! Но, к счастью, у тебя ничего не вышло!

Малов передёрнулся и побледнел. Он и на этот раз собирался ответить на вопрос следователя равнодушным молчанием, но злость на оговорившего его негодяя и отчаяние прорвались наружу.

– Пусть будет так! – сказал он. – Я действительно Кузьма Малов, судебный пристав и офицер охраны атамана Семёнова! А всё остальное, что изрыгал только что этот мерзавец, – беспросветная наглая ложь! Я не преступник и не троцкист. Я простой советский работяга, кузнец… Последнее время я жил счастливо и работал честно. Я даже в партию собирался вступить! И если бы…

– Нет, ты не честный и счастливый человек, а злобный законспирированный враг! – оборвал его на полуслове следователь. – Ты долго выжидал своего часа и совершил вредительство! Но тебя поймал и изобличил товарищ Рахимов! И теперь тебя будут судить! Может, хоть сейчас сознаешься во всём? Мы оба устали и…

Он не договорил и развёл руками. Глядя на него, Малов понял, что говори он хоть что и оправдывайся до хрипоты, всё равно услышан не будет. Он опустил голову и замолчал.

– Ладно, давай прощаться, – ухмыльнулся следователь, потягиваясь. – Встретимся через неделю, на предъявлении обвинения. Не знаю, как тебе, но мне в целом картина ясна. Таким, как ты, непримиримым и опасным врагам народа, нет места в нашей счастливой советской жизни! И я от всей души надеюсь, что ты понесёшь заслуженное суровое наказание за свои преступления!

* * *

Алсу не могла ни заговорить, ни пошевелиться. Всё тело затекло, и даже дышать было трудно.

В комнату вошёл Мавлюдов в белом халате и присел рядом с Алсу на корточки:

– Размазать бы тебя по полу, подстилка маловская, но… Я решил поступить иначе. Как – узнаешь позже. Теперь свою жизнь можешь считать адом, а шайтаном можешь считать меня!

На этот раз он не тронул её даже пальцем, но Алсу поняла, что в покое он её оставил ненадолго.

Через несколько минут в комнату вошли санитары. Женщину на носилках перенесли в машину и куда-то перевезли. Когда её выносили из машины, она успела разглядеть огромный кирпичный дом, и это зрелище ошеломило её.

Алсу принесли в подвал и оставили в мрачной комнате, освещенной тусклой лампочкой. Она, с трудом повернувшись на бок, осмотрелась, и…

– А тебя за что сюда упекли, несчастная? – услышала она прозвучавший в тишине и полумраке вопрос и вздрогнула.

Алсу жалобно всхлипнула.

– Где я? – простонала она сквозь рыдания. – Меня привезли в тюрьму? Я в камере?

– Если бы, – вздохнула женщина, которая лежала на кровати у противоположной стены. – Я бы всё отдала, чтобы оказаться сейчас не здесь, а в тюремной камере.

– А здесь что за место? – спросила Алсу, содрогаясь от ужаса.

Скрипя пружинами, соседка тяжело присела на кровати, и Алсу закрыла глаза, увидев её.

– Что, испугалась? – спросила та, ухмыляясь. – Ты тоже такой же будешь через месяц или два. Но самая страшная беда в том, что ты больше никогда отсюда не выйдешь.

Вид незнакомки ужасал: она была безобразно толста, волосы паклей свисали с головы, лицо распухшее, отвисшие щёки. Она была похожа на падшую женщину, не выходящую из длительного запоя.

– Как долго ты здесь? – прошептала Алсу с замирающим сердцем, и женщина услышала её.

– Уже целую вечность, – ответила она, вздыхая. – Тут каждые сутки тянутся как год, и я… Я давно потеряла счёт времени.

Женщина встала и, тяжело ступая по земляному полу, подошла к кровати Алсу. Она присела на краешек и взяла в свои руки руку Алсу.

– Бедняжка, от тебя-то чего они хотят?

– Я не знаю, – прошептала Алсу.

Соседка стала ласково гладить её по голове.

– Меня зовут Альбина, – сказала она. – Пока больше ничего не спрашивай. Куда ты попала, я не могу ответить сейчас. Или ты сойдёшь с ума, услышав правду.

– И что с нами будет? – встревожилась Алсу.

– Не знаю… Молись, если в Бога веришь.

Алсу закрыла глаза, она была на грани нервного срыва. Соседка медленно встала.

– Самое страшное для тебя начнётся завтра с утра, – сказала она, не оборачиваясь. – После того как нас накормят сытным завтраком…

* * *

За двадцать лет товарищ Рахимов, он же Азат Мавлюдов, пережил многое. После того как ему пришлось побыть знахарем в партизанском отряде, он решился наконец исполнить свою давнюю мечту и стать врачом – получил медицинское образование. К тому же прежняя профессия судейского чиновника, которая кормила Мавлюдова до революции, в новой, советской России была никому особо не нужна, и это обстоятельство толкнуло Азата на новый путь, да и Яшка-бурят охотно делился с Мавлюдовым своими секретами.

Время изменило Азата как внутренне, так и внешне. Он постарел, ссутулился, стал ещё более невзрачным, чем раньше, но такая внешность вполне соответствовала скромной должности главного врача Верхнеудинской городской больницы. Из прежних друзей Азат сохранил отношения только с Матвеем Берманом.

Матвей служил в городском ЧК, порой заглядывал к Мавлюдову поздно вечером, и тогда они вдвоём сидели, пили и вспоминали прошлое. Говорил больше Матвей, а Азат внимательно слушал.

Через несколько лет Матвея убили, и Азат снова оказался один. Для него наступили трудные годы.

Однажды он возвращался домой и неожиданно встретил Мартина Боммера, бывшего политкаторжанина, с которым познакомился ещё в революционные будни.

Боммер остановился, поправил пальцем на переносице очки и сказал:

– Плохо выглядишь, товарищ Рахимов! Вот увидел и едва узнал тебя.

– А-а-а, это ты, – ухмыльнулся Азат, останавливаясь. – Ты, как мне помнится, собирался эмигрировать на историческую родину, в Германию?

– Уже лет пять как я именно там и проживаю, – сказал Боммер. – Работаю, гм-м-м… Впрочем… Неважно, где и кем я работаю. Сейчас я в деловой командировке, в Новосибирске… Выдался свободный денёк, вот я и решил приехать сюда, в Верхнеудинск.

– Ностальгия по прошлому? – хмыкнул Азат недоверчиво.

– Да, скучаю по здешним местам, которые, по известным причинам, стали для меня почти родными, – ответил Боммер. – А вот ты, как я вижу, не слишком-то обласкан советской властью, как того заслуживаешь?

Мавлюдов промолчал. Слова Мартина показались ему правильными и своевременными, и впервые за долгие годы в нем проснулись горечь и обида.

Разговор продолжили в кабаке, где за рюмкой водки Боммер рассказал о своей жизни в Германии. Азат, в свою очередь, поведал ему о себе.

– Твоя беда в том, – сказал ему Мартин, – что ты самоотстранился от жизни и впал в длительную депрессию. Это я тебе как психолог говорю. Мой тебе совет, товарищ Рахимов, в корне пересмотреть своё отношение к жизни, поставить перед собой цель и стремиться к ней.

– Пробовал, не получается, – пожал плечами Азат. – Когда Матвей был жив, я как-то ещё боролся с депрессией, а после его смерти…

– Мне всё понятно, – усмехнулся Боммер. – Матвей приучил тебя подчиняться ему, и это снимало с тебя все проблемы. Он думал за тебя, делал всё за тебя, а ты… Ну, в общем, его смерть выбила тебя из колеи и…

– Из колеи меня выбила революция, – неожиданно как для самого себя, так и собеседника признался Азат. – Я тоскую по дореволюционному времени. Я… – он замолчал и опрокинул рюмку водки.

– Хорошо, я понял тебя, – выпив, сказал Мартин. – Предлагаю заняться чем-нибудь таким, что отвлекло бы тебя от твоего состояния.

– И чем же, например? – удивился Азат.

– Ты же медик, товарищ Рахимов? Вот и возьмись за углублённые исследования.

– Ты считаешь, что это мне поможет?

– Несомненно.

– И-и-и… С чего же начать?

– Ну-у-у… Займись изучением крови, например? Кажется, что мы, учёные, изучили человека достаточно хорошо, но в теле достаточно много тайн, которые…

– А кровь? Она тоже не изучена достаточно хорошо? – заинтересовался Мавлюдов.

– Человеческий организм ещё полон тайн, – ответил Мартин загадочно. – А кровь… Кровь – это жизнь, вот и займись её изучением.

Расстались они поздно вечером на вокзале. Боммер оставил Азату свой берлинский адрес и телефон, после чего сел в вагон и поезд умчал его в Новосибирск. А Мавлюдов…

Разговор с Боммером встряхнул его. Вооружившись советом, Азат принялся за работу.


Издательство:
ВЕЧЕ
Книги этой серии: