Политическая наука № 4 / 2012 г. Мировая политическая динамика

ПРЕДСТАВЛЯЮ НОМЕР

Замысел обобщения современных представлений о мировой политической динамике родился у редактора номера в конце 2009 г. на семинаре в ИНИОНе. Ключевой вопрос для обсуждения, сформулированный М.В. Ильиным, звучал так: «Как можно изучать (моделировать) мировую политическую динамику?» Результаты обсуждения частично нашли продолжение в трудах, вошедших в ежегодники Центра перспективных методологий социальных и гуманитарных исследований ИНИОН РАН [МЕТОД, 2010, 2011].

Актуализация этого направления научного поиска предвосхитила, на мой взгляд, ряд событий и процессов последних нескольких лет, которые оказались наиболее обсуждаемыми, значимыми для мировой и российской повестки дня. Их осмысление окончательно сформировало идею номера. Это международные кризисы финансово-экономического и военно-политического толка, политические транзиты в Северной Африке и на Ближнем Востоке, широкая политическая мобилизация в России, США, Европе, а главное – тесное переплетение, резонанс, взаимное цитирование, имитация, симуляция этих процессов. Последние обстоятельства подчеркнули важность рассмотрения мировой политики как целостного динамического объекта, уровни которого соединяются сетью интенсивного взаимодействия, влияют и «накладываются» друг на друга, но все-таки остаются сепарированными, образуя гораздо более сложную и противоречивую динамику, чем та, что подразумевается под термином «глобализация».

Различие между «глобализацией» и «глобальным изменением», с одной стороны, и мировой политической динамикой – с другой, является смыслообразующим для данного номера. Во-первых, мировая динамика предполагает рассмотрение изменений и движущих сил перемен на различных уровнях – не только глобальном, но и индивидуальном, локальном, национально-государственном, метарегиональном. Здесь достаточно точным представляется подзаголовок одной из книг одного из «корифеев» изучения мировой политической динамики Дж. Розенау – «Dynamics beyond globalization» [Rosenau, 2004]. Во-вторых, мирополитическая динамика ищет причины и движущие силы изменений на различных уровнях, изучая такие новые феномены, как дисперсия власти и влияния, их интеллектуализация и дальнейшая информатизация.

Рассмотрению движущих сил мировой политической динамики, ее масштабов и уровней посвящены два основных тематических материала номера – И.А. Чихарева и М.В. Ильина. В первом случае основной акцент – на понятии мировой политической динамики, методологических проблемах изучения ее основных движущих сил, новых трендах трансформации власти и влияния, а также гипотезе «неотурбулентности» или «управляемой турбулентности» в мировой политике.

В статье М.В. Ильина рассматриваются масштабы мировой динамики, ее уровни и диапазоны. Автор концентрирует внимание на пространственно-временных измерениях рассматриваемого феномена, его понятийной, смысловой и образной проработке. Мировая политическая динамика вписывается М.В. Ильиным в процесс глобальной политической эволюции.

Эволюционный подход находит отражение и в двух вошедших в номер статьях политологов-неоэволюционистов Дрезденской школы – В. Патцельта и С. Драйшера. Их труд в особом ракурсе ставит вопрос об уровнях мировой политической динамики, а именно – вопрос о метауровне изменений или «исторической трансцендентности». Этот вопрос рассматривается В. Патцельтом на методологическом и историософском материале, а С. Драйшером – на примере эволюции Европейского парламента.

Значительный блок в номере посвящен роли современных государств в мирополитических трансформациях. П.А. Цыганков предлагает взгляд на геополитику Европейского союза и Польши в отношении России, делая акцент на динамике восприятия нашей страны интеллектуально-политическими элитами европейских стран.

В статье А.Ю. Мельвиля, Д.К. Стукала и М.Г. Миронюка на основе применения современного компаративистского инструментария делается важный в контексте изучения мировой политической динамики вывод о том, что наиболее высокие уровни государственной состоятельности среди посткоммунистических государств – у состоявшихся и консолидированных демократий, тогда как эти уровни у посткоммунистических автократий намного ниже, а низкие уровни государственности – у переходных и гибридных режимов. Интересные и перспективные идеи относительно динамики государственной состоятельности сформулированы и в статье С.В. Жигжитова.

Принципиально важный контекст изучения мировой политической динамики образуют проблемы прогнозирования мировой политики, рассмотренные в статье А.А. Косорукова, а также вопросы управляемости и устойчивости мирового развития в условиях динамизма перемен (статья О.В. Столетова и реферат, подготовленный Д.С. Полуляхом). Продолжают развиваться представления о структуре мировой политики как динамического объекта, систематизированные в работе М.А. Шебановой.

В блоке, посвященном классическим работам, представлен реферат трудов Джеймса Розенау – одного из наиболее смелых и последовательных исследователей мировой политической динамики, – предложившего парадигмальные концепты турбулентности, управления без правительства, фрагмеграции и «удаленной близости». Здесь же – перевод главы из свежей книги «Будущее власти» Джозефа Ная, в которой представлен авторитетный взгляд на основные движущие силы сегодняшней мирополитической динамики. В этом разделе представлена также полемическая статья талантливого украинского политолога Максима Андрущенко, сопоставляющая воззрения Ф. Броделя и И. Валлерстайна на проблематику миросистемной темпоральности.

В рубрике «Ракурс» публикуется статья А.Е. Шапарова, предлагающая взгляд на одну из важнейших движущих сил глобальной динамики – мировую миграцию.

В силу масштабности и многомерности феномена мировой политической динамики любой ее обзор рискует быть неполным, но настоящий номер видится нужной промежуточной систематизацией для продолжения исследований.

Литература

МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр персп. методологий социально-гуманит. исследований; Гл. ред. М.В. Ильин. – М., 2010. – Вып. 1: Альтернативные модели формирования наций. – 440 с.

МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр персп. методологий социально-гуманит. исследований; Гл. ред. М.В. Ильин. – М., 2011. – Вып. 2: Альтернативные парадигмы мирового развития. – 430 с.

Rosenau J. Distant proximities: Dynamics beyond globalization. – Princeton: Princeton univ. press, 2004. – 448 p.

М.А. Чихарев

СОСТОЯНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ: ИССЛЕДОВАНИЯ МИРОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДИНАМИКИ

МИРОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ И ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ

И.А. ЧИХАРЕВ

К становлению научного направления

Изучение мировой политической динамики стало оформляться в целостное направление научных разработок на рубеже 80–90-х годов XX в. Этому содействовали следующие факторы.

1. Разрушение биполярного мира, обеспечивавшее переход собственно к мировой политической динамике от относительно малосинхронизированных друг с другом динамик внутри «капиталистического» и «социалистического» лагерей.

2. Глубина перемен, сдвиги на всех уровнях международного взаимодействия: изменение статуса человека в политике, фрагментация наций-государств, транзиты на государственном уровне, разрывы и развороты в двусторонних отношениях, разломы в региональных подсистемах международных отношений, изменение полярности международной системы, интенсивное надстраивание над международным уровнем глобального уровня.

3. Драматизм и быстрота перемен этого периода, очевидность динамики в противоположность относительной статике периода «зрелой» биполярности.

4. Критическая значимость политических факторов в трансформациях, преобладание политических мотиваций над взаимозависимостью, экономической выгодой, социальной стабильностью.

Эти факторы действовали на фоне неподготовленности международно-политической науки к изучению изменений такого масштаба, скорости и глубины [Dark, 1998, p. 1]. Однако и политологическая динамика оказалась достаточно высокой: уже к середине 90-х годов практически не наблюдалось дефицита научных представлений в сфере изучения мировой политической динамики. Так Кеннет Дарк уже в 1996 г. констатировал, что изучение глобального изменения стало отдельной субдисциплиной в рамках академических исследований в мировой политике [Dark, 1998].

Становлению этого направления содействовали многие авторы, особенно учитывая, что оно оказалось наиболее трендовым в начале 90-х годов, однако некоторым исследователям принадлежит здесь особая роль.

Речь идет прежде всего о Джеймсе Розенау, которому еще на рубеже 80-х и 90-х годов удалось концептуализировать мировую политическую динамику, а в 90-х и в первой декаде 2000-х – существенно обогатить представления политологов и международников об этом феномене. Реферат основных работ этого автора, недавно ушедшего из жизни, включен в настоящий номер. Здесь же хотелось бы кратко остановиться на основных вехах в понимании мировой политической динамики, предложенном Розенау, и сопоставить его с сегодняшними реалиями.

В фундаментальной работе «Турбулентность в мировой политике: Теория изменений и преемственности» [Rosenau, 1990] он, во-первых, осуществляет дерзновенную попытку охватить всю мировую политику, т.е. представляет ее как целостный динамический объект. Во-вторых, он выделяет различные уровни («параметры») мировой политики (микропараметр – способности и ориентации индивидов, которые связывают их с макромиром глобальной политики; макропараметр – ограничения, связанные с распределением власти между сообществами в глобальной системе и внутри них; реляционный параметр, отражающий отношения власти и подчинения между индивидами на микроуровне и сообществами на макроуровне – [Rosenau, 1990, p. 10]). В-третьих, он анализирует основные движущие силы параметрического изменения мировой политики, выделяя пять основных.

5. Переход от индустриального уклада к постиндустриальному, динамика технологий, в особенности связанных с микроэлектронной революцией, которые сделали социальные, экономические и политические дистанции гораздо короче, движение идей, изображений, валют и информации гораздо быстрее и, соответственно, взаимозависимость людей, а также событий гораздо теснее.

6. Появление новых вопросов, таких, как загрязнение атмосферы, терроризм, наркоторговля, валютные кризисы, СПИД.

7. Снижение способности государств и правительств обеспечивать удовлетворительные решения основных вопросов политической повестки, отчасти потому, что новые вопросы выходят за рамки их юрисдикции, отчасти из-за существенного международного влияния, отчасти вследствие уменьшения лояльности граждан.

8. Децентрализация, увеличение когерентности и эффективности субсистем.

9. Расширение аналитических и иных способностей индивидов, увеличение сознательности их отношения к властям – «сегодняшний человек-с-улицы уже более не тот отстраненный, ограниченный и манипулируемый в отношении к мировым проблемам, каковыми были его предшественники» [Rosenau, 1990, p. 12–13].

Очевидно, что все эти факторы действуют и сегодня, образуя наблюдаемую картину «неотурбулентности». В чем принципиальная новизна современной динамики? Можно предложить несколько гипотез.

Вслед за переходом, упоминаемым Розенау в первом пункте, случился дальнейший качественный сдвиг, вызвавший революционные изменения в коммуникациях, в том числе политических – развитие глобальных сетевых технологий. Соответственно, произошли дальнейшие ускорение и интенсификация процессов, которые перечисляет Розенау.

От этого пункта сразу перейдем в заключительный – но не по значению, а по порядку – в пятый. Информированность индивидов о «мировых делах» выросла на порядок из-за проблематичности хранения закрытой информации в глобальных сетях, расширения возможностей формирования коалиций, а также мобилизации в сетях социальных.

При этом есть две альтернативы в трактовке значения этого сдвига для человеческих способностей. С одной стороны, индивид стал еще более сознательным и вовлеченным, получив более широкий доступ к информации, средствам ее поиска, хранения и обработки.

С другой стороны, с лавинообразным увеличением информации индивид превращается или в обитателя виртуального пространства, совершенно исключенного из политики, или в носителя бессистемного клипового мышления. Такое мышление, учитывая подавляющее влияние коммерческой продукции в глобальных информационных сетях, может стимулировать неуправляемое потребительство, в том числе – в отношении государства, политического режима. Весьма распространенными его формами выступают также социальный и политический негативизм или внесистемность. Если носитель такого мышления все-таки выходит из виртуального пространства, модусом его поведения является «транссерфинг» реальности по аналогии с серфингом в Интернете, т.е. требование перманентных перемен, деструкция.

Cправедливым может быть предположение, что манипуляция приобрела новые формы, новый инструментарий, новых субъектов, и с учетом выделенных выше возможных характеристик современного индивида на первый взгляд турбулентные процессы представляются управляемыми, рисуют картину «организованного хаоса».

Естественно, движущие силы, выделенные Розенау, уже более 20 лет осознаются и обуздываются субъектами политики на различных уровнях. Многие из этих движущих сил взяты под контроль, но не «в интересах всего человечества», а в рамках стратегий субъектов, которые наилучшим образом приспособились к этим обстоятельствам и способны сами генерировать драйверы мировой политической динамики. Она остается турбулентной, но сама турбулентность является более управляемой или предопределенной.

На сегодняшний день мировая политическая динамика – это направление исследований, изучающее изменения на различных уровнях мировой политики, взаимное влияние факторов, действующих на различных уровнях, движущие силы, темпоральные характеристики, вероятные траектории и возможные способы увеличения управляемости мировых политических процессов.

Ключевым понятием здесь является мировая политика, понимаемая как многоуровневый динамический объект или система, для которой характерны дифференцированная структура, высокая интенсивность процессов взаимодействия, тесное переплетение различных уровней [см.: Чихарев, 2005]. Динамика понимается не только как изменчивость (обычно в противоположность статике), но как взаимодействие движущих сил, которые приводят к изменениям. Естественно, изучение изменения как такового предполагает и рассмотрение движущих сил (эндогенных и экзогенных), но может оставаться и описательным. Таким образом, мировая политическая динамика отличается от любого иного рассмотрения политической изменчивости тем, что рассматривает изменения на каждом уровне мировой политики в тесной связи со сдвигами на других уровнях, т.е. в рамках целостной системы, и изучает движущие силы мирополитических изменений.

Специфика данного научного направления определяется нетривиальностью структурных параметров мировой политики как динамического объекта (отличие от международной системы), качественной новизной экзогенных (связанных с состоянием окружающей природной, техногенной, экономической и социальной среды) и эндогенных (политических акций, практик, стратегий и институтов) движущих сил. В отличие от международной системы мировая полития характеризуется значительной проницаемостью национально-государственного уровня со стороны других государств, а также негосударственных групп (и все в большей степени посредством индивидуального влияния), наличием уровней метарегионального, транснационального и глобального взаимодействий. Движущими экзогенными силами являются факторы влияния новых, прежде всего информационных, технологий, демографическое давление, финансово-экономическая кризисность. Эндогенными факторами оказываются новые формы политического участия и мобилизации, новые политические медиа и коммуникации, реализуемые государствами стратегии «мягкой» и «умной мощи». «Модельным» моментом мировой политической динамики представляется изменение политического режима в государстве (или в метарегионе – советский блок, Северная Африка и Ближний Восток) под влиянием транснациональных, международных, групповых и индивидуальных факторов, демографической ситуации (и ее социопсихологического преломления в конфликте поколений), экономического кризиса и новых информационных технологий.

В данной статье, исходя из гипотезы, изложенной выше, я буду рассматривать мировую политическую динамику как все в большей степени управляемую с помощью современных интеллектуально-политических технологий, применяемых государствами. Поэтому анализ будет базироваться на макроуровне мировой политики, выделяя новые движущие силы мировой политической динамики.

Движущие силы мировой политической динамики: Проблемы концептуализации

В изучении динамики международно-политических процессов ключевыми являются вопросы о силе основных акторов. Соотношение сил, их сбалансированность (баланс сил) определяют стабильность или изменчивость системы международных отношений. Исследование силы в международной политике сопряжено с рядом методологических проблем: это проблемы концептуализации, оценки и измерения международно-политического потенциала различных акторов, противоречивость восприятия силовых возможностей отдельного государства и баланса сил в целом: «Сила не может быть протестирована; различные элементы силы обладают разной полезностью в различное время; отношение воспринятой силы к материальным ресурсам может быть неустойчивым; механика силы окружена неопределенностью; государства обладают различными темпами изменяемости и сравнительных преимуществ; восприятие места в иерархии престижа и военных возможностей может длительные периоды времени не совпадать; государства принимают на вооружение различные асимметричные стратегии для максимизации своих позиций и ослабления соперников; сигналы путаются среди элит, врагов и внутренней аудитории», – отмечает У. Уолфорт [Wohlforth, 1993, p. 59–137].

Ключевой методологической проблемой является динамический характер самого феномена силы. Вторая проблема, также фундаментальная и особо актуальная в условиях информатизации мировой политики, – соотнесение концептуального, перцептуального и реального значений силы. На международно-политическую динамику влияют в большей степени не столкновения реальных сил, но сил воспринимаемых, баланс или дисбаланс «угроз». В методологическом плане это умножает проблемы измерения и оценки силы, добавляя требование учета особенностей восприятия баланса сил отдельными государствами и лидерами.

В исследованиях динамики мировой политики методологические проблемы измерения силы умножаются в геометрической прогрессии. Во-первых, возникает вопрос оценки и сопоставимости силовых ресурсов принципиально различных акторов, влияющих на мирополитическую динамику, наряду с государствами. Во-вторых, механическое столкновение сил государств как бильярдных шаров дополняется, по крайней мере – нормативно, потребностью координации усилий акторов с целью управления мировым развитием. В-третьих, мирополитические процессы значительно ускоряются, что означает появление качественно новых факторов силы.

Таким образом, в изучении современной мирополитической динамики актуальна задача, которая в физике формулируется так: «Зная движение тела, определить действующие на него силы». В политической науке для корректной постановки подобного рода задачи необходимо уточнение базовых понятий. Если использовать естественно-научную метафору, речь идет о концептуализации силы, массы, ускорения применительно к мирополитической динамике. Собственно понимание мирового политического и движения в мировой политике нуждаются в прояснении и соотнесении с определенной координатной сеткой.

Все обозначенные понятия в международно-политическом дискурсе достаточно тесно переплетаются. Мировая политика чаще всего трактуется как совокупная деятельность субъектов по приобретению, удержанию и использованию политической власти. Власть же, в свою очередь, имеет значение с точки зрения распределения общественных ценностей. Понятие власти, особенно в английском языке, очень тесно переплетается с понятием силы. Так, power одновременно означает и силу, и власть, и державу – обладателя силы. Представляется, что подход к решению обозначенной выше задачи связан с более строгим соотнесением этих понятий.

Кроме того, предложенная трактовка мировой политики не представляется адекватной сегодняшнему этапу ее развития. Скорее, она соответствует уолцианскому ви´дению международной политики, ограничивающему политическое на мировом уровне лишь взаимодействием по поводу власти, politics. Системность (структурность) мировой политики представляет собой не легитимное принятие общеобязательных решений, а лишь синергетический эффект действия «жестких» сил. Такого рода самоорганизация фактически исключает возможность управления мировым развитием, формулирования целерациональных управленческих курсов. По сути, именно дефицит управления глобальными процессами и распыление мировых ресурсов на властную игру с неположительной суммой – одна из системных причин мирового кризиса.

В мировой политической динамике к объективному изменению соотношения «жестких» сил подключаются новые драйверы – политические программы управления развитием, своего рода мирополитический software. Они создаются благодаря лидерству политических субъектов, которые свою «жесткую» мощь дополняют полезными для развития других субъектов опциями. Таким образом, сила субъекта в мировой политике определяется не соотношением его материальных возможностей с потенциалом других акторов, как у К. Уолца, а лидерским потенциалом субъекта, способностью служить образцом и поставлять «утилиты» другим участникам мирового политического процесса.

Такой подход не является новым для международных исследований и практики – концепт soft power Дж. Ная очевидно содержит важнейшие параметры мирополитического понимания силы. Однако этот концепт характеризует скорее аспект популяризации, харизматической легитимации мирового лидерства. Рациональная, интеллектуальная, а не только информационная легитимация ведущего мироуправленческого проекта – стратегическая задача сегодняшней международной политики США, других претендентов на лидерство и одновременно – императив глобального развития.

Система координат мирополитической динамики

Мировая политическая динамика не может исследоваться без хотя бы предварительной концептуализации движения, «перемены мест» в мировой политике. Исследования о месте того или иного государства в современных международных отношениях можно разделить на несколько групп: 1) историко-описательные разработки, проводимые обычно учеными-страноведами, зачастую с использованием статистических данных, подбираемых, как правило, не систематически; 2) публицистические работы, имеющие целью показать «место» определенного государства в мире с использованием фрагментарных статистических данных, что компенсируется употреблением риторических фигур и ярких метафор; 3) отдельные статистические штудии, в которых для оценки положения государства используется комплексная система показателей. За каждым направлением стоит интеллектуальная традиция, которая обосновывает обозначенные международно-политологические стили.

Необходимо уточнение понятий, используемых при целостной характеристике международно-политической системы. Изменилось бы научное содержание поиска, если бы мы рассматривали темы «Россия в системе международных отношений», «Геополитическое положение России», «Россия в современном миропорядке» или «Место России в мире»? Мы полагаем, что очень незначительно – исследователи бы все равно пользовались привычными им концептуальными моделями, доступными количественными показателями, удачно найденными образами и метафорами. Однако в каждом случае речь идет о принципиально различных исследовательских перспективах. Стоит оговориться, что речь не может идти о выделении привилегированной, «единственно верной» познавательной установки. Гораздо более продуктивной является линия, с одной стороны, на четкое различение этих подходов, а с другой – на их интеграцию, что будет способствовать уточнению современных представлений о мировой политической динамике.

Один из путей может быть реализован благодаря систематическому сравнительному описанию количественных показателей, характеризующих современные государства. Достоинства этого подхода сложно переоценить – он придает международным и сравнительным исследованиям четкость и приближает к стандарту строгого научного знания. Вместе с тем для него характерна систематичность, но не системность. Координаты (показатели и индексы) действительно подбираются упорядоченно и анализируются с помощью строгих математических методов. Но реконструируемая на основе этого подхода картина международных отношений отражает сумму количественных характеристик отдельных государств, и синергетический эффект их взаимодействия остается непроясненным. Тем не менее именно этот эффект является основным предметом в исследованиях современной международной системы – его познание необходимо, в частности, для прогнозирования международных кризисов и управления ими.

Другой вариант – описание геополитического положения того или иного государства. В этом случае для того, чтобы очертить геополитические условия, использовался бы набор карт, отражающих географические контуры наиболее важных международных взаимодействий, – в сфере энергетики, вооружений, международной экономики, финансов и др. Здесь также встают проблемы соотношения и наложения различных «слоев» взаимодействия, характера связей между ними.

Если же «координаты» мы будем понимать как рамки международного порядка, то предметом нашего исследования станут характеристики международно-правовой среды, а также выявление иерархии. Однако в данном случае мы рискуем впасть в типичное для политологов заблуждение – проведение аналогии между внутригосударственным политическим порядком и международной координацией. Последняя принципиально отличается неустойчивостью и отсутствием основной позиции в иерархии – признанного и неоспоримого центра или «верхнего эшелона». О каком порядке в данном случае будет идти речь? О системе ООН или очередном «издании» нового американского порядка?

Можно выделить несколько взаимосвязанных групп переменных, которые характеризуют современную международно-политическую систему. Первая – это так называемая элементная база системы, т.е. описание неделимых целостных единиц, из которых система состоит. Вторая, и, наверное, ключевая – переменные, отражающие соотношение сил этих единиц. На основании оценки такого соотношения формируются суждения исследователей о полярности международной политики. С одной стороны, она также не отражает системного эффекта, описывая лишь соотношения, но не совокупное взаимодействие. С другой стороны, результатом действия сил является своего рода гравитационное поле международных отношений. Если известны основные полюса, можно сделать выводы о динамике международного взаимодействия. Так, достаточно уверенно предсказывается историческая недолговечность однополярности – системный эффект связан с коллективным сопротивлением гегемону и собственным перенапряжением, обусловленным невыполнимостью задачи контролировать весь мир.

Целый ряд проблем возникает при характеристике соотношения сил вследствие гетерогенности «элементной базы» системы международных отношений. Принципиальным в этом плане является вопрос, как соотносятся в силовом отношении государства и негосударственные акторы. Проблема здесь в принципиальном различии используемых этими субъектами ресурсов власти и влияния. Более того, традиционной статистики как комплекса показателей, относящихся к государству, а также методов интерпретации этих показателей попросту не существует для негосударственных акторов. Как соотнести возможности влияния террористической структуры и современного государства? Межправительственной организации и транснациональной корпорации (ТНК)? Вопросы являются не только описательно-теоретическими. Ответы на них позволят сформировать возможности управления многообразными акторами или создания системы соуправления. На сегодняшний момент систематических ответов на этот вопрос международно-политическая наука не предлагает. Существующие варианты – постулирование вторичности негосударственных акторов и их зависимости от государств, их трактовка как «транснациональной среды мировой политики», описание двух независимо существующих систем – межгосударственной и «постмеждународной», совокупное рассмотрение государств и негосударственных акторов с использованием понятия политической сети, которому, однако, пока еще далеко от концептуальной четкости.

Еще одна проблема – соотношение веса и значимости различных показателей при определении международно-политического соотношения сил. Даже классический реалистский подход, основывающийся на анализе имеющихся в наличии вооружений и динамики военных расходов, оставляет массу нерешенных вопросов. Каково на сегодняшний момент значение ядерных сил, особенно с учетом того, что сегодня в этом отношении сохраняется фактическая биполярность (равенство потенциалов США и России)? Насколько принципиально информационно-технологическое превосходство военных сил в условиях существования асимметричных инструментов силы (противоспутникового оружия, сетевой войны, террористических атак)?

Следующая группа вопросов касается того, какие показатели в наибольшей степени важны при оценке соотношения экономического потенциала. Абсолютные объемы валового внутреннего продукта (ВВП)? Динамика роста ВВП? Показатели на душу населения? Если оценивать экономические характеристики содержательно, что для нас важнее – инновационный или ресурсный потенциал? Еще более глубокие проблемы связаны с системным анализом новых измерений власти и влияния в мировой политике – мягкой силы и так называемой «smart power». На сегодняшний момент не существует систематических научных инструментов измерения и сравнения информационно-интеллектуального влияния современных государств. Представляется, что принципиальная неразрешимость вопросов подобного рода – сущностная черта современной международной системы, ключевым свойством которой оказывается полиструктурность или многомерность.