Влечение. Мой опасный босс

Глава 1

«Кажется, у него член еще больше, чем я думала раньше», – приходит на телефон сообщение от Оли.

Признаться, эту информацию я бы предпочла тут же выбросить из головы, но она упорно врезается в сознание и остается там навеки. Уверена, что теперь при встрече с генеральным мой взгляд будет непроизвольно скатываться ниже его ремня. Куда ниже, чем я позволяла себе раньше заглядывать.

Понятия не имею, зачем эта отвратительная женщина – моя лучшая подруга – меня бесит, поэтому откладываю телефон и сосредотачиваюсь на отчете. Я должна была проконтролировать его сдачу, но обнаружила ошибку, над исправлением которой сижу весь день.

«Так ничего и не скажешь?» – нет, она не женщина, она коза.

Хотя нет, не коза! Какая коза? Моя подруга – настоящая трольчиха, которая намеренно отвлекает меня от работы.

«Надеюсь, он у него отсохнет!» – зло пишу в ответ и, прежде чем успеваю подумать, жму на стрелочку отправить.

Оля в ответ присылает закатывающий глаза смайлик. О моей ненависти к Гадаеву ей, конечно, известно, но она каждый раз либо закатывает глаза, либо цокает языком. Третий вариант, в котором она убеждает меня, что я «просто не присмотрелась» меня устраивает меньше всего.

Конечно, я присмотрелась! За все-то годы, что мы знакомы.

Тем более должность личного помощника и ассистента предполагает едва ли не ежеминутное присутствие рядом с боссом. Да я даже если чего-то раньше не знала, то теперь знаю о Гадаеве абсолютно все. Размер одежды, обуви, что он предпочитает есть на завтрак, какие девушки в его вкусе и, главное, какую марку презервов он использует. Ну и размер знаю, XXL. Да, такая информация, к сожалению, тоже хранится в моей голове. Причем, достаточно было лишь единожды исполнить это распоряжение, чтобы она осталась там навсегда. Но почему-то я только сейчас ее складываю со словами подруги? А, вспомнила почему! Когда провизор на меня в тот раз завистливо и уважительно посмотрела, я про себя решила думать, что босс их на вырост покупает. Не хотела представлять, как щедро он одарен.

Так что я присматривалась. Гадаев не нравится мне в любом ракурсе. В шикарном иссиня черном костюме и в халате, надетом на голое тело, с идеальной утренней укладкой и с мокрыми после душа волосами, злой и добрый, хотя добрым за год работы бок о бок я его еще не видела. Любым. Я его ненавижу так сильно, что иногда мне кажется, это чувство меня уничтожит.

«Он еще у себя?» – пишу Оле.

У меня свой кабинет, а она – его секретарша. Сидит в приемной, отвечает звонки и решает, пускать ли посетителей. Я бы с радостью прочитала что-то похожее на «Он уже ушел», но Оля отвечает совсем не это.

«У себя. Сидит в одиночестве со своим большим членом…»

Нет, это невозможно!

После работы я обязательно уточню у нее, с чего она взяла, что у него большой, но пока мне не остается ничего, кроме как подняться и последовать в кабинет к генеральному. Документ нужно подписать и завтра с самого утра отправить. Планирую сделать это по дороге на работу. Надеюсь, Гадаева не сильно разозлит мое опоздание.

В приемной натыкаюсь на Олю с переброшенной через плечо сумкой.

– Ты все? – уточняю. – Подождешь меня пару минут? Пойдем домой вместе.

– За мной Славик приехал, так что прости. Полчаса уже ждет меня у входа. Завтра обязательно с тобой пойдем, – обещает и, чмокнув меня в щеку, убегает.

В пустой приемной я остаюсь одна. Долго растягивать экзекуцию не имеет смысла, поэтому быстро подхожу к двери, несколько раз стучу костяшками по деревянному полотну и, опустив ручку вниз, юркаю внутрь. На несколько мгновений замираю, потому что из ярко освещенной приемной резко попадаю едва ли не в кромешную темноту. Собираюсь выйти, решив, что Оля меня разыграла и Гадаев давно ушел, но торможу, услышав:

– Проходите!

Да так инфаркт схватить можно! В это мгновение ненавижу его еще сильнее.

– Я принесла документы на подпись, – копирую его обычный ледяной тон. – Придется включить свет.

– Проходите, Ева. У меня на столе есть светильник. Думаю, его будет достаточно для подписи.

Решительно шагаю в направлении стола. Его очертания угадываются в тусклых лучах света, просачивающихся сквозь не до конца закрытые жалюзи. Шлепаю документы на поверхность и жду. Силуэт Гадаева в кресле почему-то не могу рассмотреть, а когда его голос звучит сзади меня, едва не падаю в обморок.

Я уже говорила, что ненавижу его?!

– Вы же знаете, что просрочили отчет? Его ждали сегодня к вечеру.

– Они получат его завтра. Я нашла ошибку и пришлось ее исправлять.

– Меня не волнует первопричина, Ева. Меня не устраивает итоговый результат.

Сжимаю зубы и делаю глубокий вдох. Удивляюсь, как за год работы здесь мне не понадобились услуги стоматолога и психолога. А еще сексопотолога, потому что я почему-то начинаю задыхаться, а теплая волна бьет в низ живота, наливая его приятной тяжестью. Это что, возбуждение? Нужно поскорее отсюда выбираться, пока в этой кромешной темноте я не посчитала Гадаева единственным достойным кандидатом на мое тело.

– Ничего не скажете в свое оправдание?

Я лишь упрямо поджимаю губы, забывая о том, что он меня не видит. Извиняться и оправдываться не планирую. Отчет делал другой человек, а я всего лишь довела его до совершенства.

– Они получат отчет завтра.

– Это не тянет на оправдание.

Тон Гадаева меняется. Я пока не могу уловить, что именно слышу в его голосе, но точно знаю, что он звучит не так, как обычно. По-другому. Так, словно лед, навечно застрявший в его глотке, внезапно начал таять.

– Знаете…

Я поворачиваюсь, намереваясь высказать Гадаеву все, что о нем думаю, вот только он не дает и шанса. Стремительно сокращает между нами расстояние и нависает сверху, вынуждая упереться задницей в стол.

Глава 2

Гадаев по-хозяйски обнимает мое бедро и разворачивает к себе спиной. Я окончательно перестаю понимать, что происходит! Единственное, в чем я теперь уверена – Оля не врала. Что-то определенно огромное вдавливается между моими ягодицами, и я точно знаю, что это не футляр от очков шефа, потому что он их не носит, так как предпочитает линзы. Он ненавидит очки так же, как и меня… Непонятно только почему его горячие губы впиваются в оголенную часть моей спины без всякой пощады. Жадно, со стоном и рыком. Как будто он давно мечтал это сделать, но что-то его останавливало.

А я реагирую на это нападение совершенно неподобающим образом: я не стискиваю зубы, я не бью его пяткой между ног. Ничего такого. Я вообще не сопротивляюсь. Я откидываю голову ему на плечо, чтобы он смог добраться и до других участков моего тела и тоже издаю хриплый стон.

Мой стон звучит как команда, и Гадаева больше ничего не может сдержать. Его руки действуют умело и неумолимо. Моя юбка взлетает на талию, пуговицы на рубашке трещат, а трусики съезжают до колен – и все за считанные секунды. Это какое-то сумасшествие, но меня бьет таким разрядом возбуждения, что ноги подкашиваются и сопротивляться нет сил.

Мы похожи на двух изголодавшихся любовников, которые набросились друг на друга при первой встрече. Только вот мы не любовники, Гадаев вообще мне не нравится, я его… я его…

Мысли путаются, стоит ему скользнуть рукой между ног. Я охаю и, к своему стыду, раздвигаю ноги, чтобы ему было удобнее. Во рту пересыхает мгновенно. Раз – и сглатывать больше нечего. Я только дышать могу. Громко, прерывисто и как-то сипло. Возбужденно. Волна дрожи прокатывается по всему телу, когда Гадаев скользит пальцами между влажных складочек.

Пока он мастерски ласкает меня между ног я с ужасом думаю о том, что никогда прежде ничего подобного не чувствовала. Нет, конечно, я себя трогала и даже доводила до оргазма, но это… Меня трясет с каждым движением его пальцев. Между ног становится горячо и тяжело, а внизу живота ощущаются легкие спазмы.

Помешательство. Именно так я могу описать происходящее. Мы совершенно, абсолютно не подходим друг другу, но он продолжает ласкать меня пальцами, а я – бесстыже стонать и закусывать губы.

Хочется забыть о принципах. О том, какой у Гадаева несносный характер. О том, что и каким тоном он со мной говорил весь этот год совместной работы. Как отдавал приказы и какие, порой унизительные, задания придумывал.

И я забываю. Когда он упрямо и настойчиво впивается губами в мое плечо, когда выводит круги по набухшему клитору и размазывает влагу по бесстыже мокрой промежности. Все эти здравые мысли улетучиваются. Я концентрируюсь только на ласках. На умелых руках, которые точно знают, где прикасаться, на горячих губах, впившихся в мою нежную кожу, на хриплом возбужденном дыхании.

А ведь сегодняшний день должен был закончится иначе. Не так остро и запредельно приятно. Не так запретно. Он был бы похож на сотни других обычных дней. Расслабиться я себе, конечно, позволяла. На выходных мы с подругами собирались в ресторане. Пили по несколько бокалов мартини и сплетничали. На большее у меня просто не оставалось времени. С бабушкой, Никитой и тем плотным графиком, который составлял Гадаев у меня и на мартини не оставалось. Так, чтобы забыться в компании подруг и после нескольких часов поехать отдыхать с ними дальше.

Гадаев бы не позволил. Он, словно чувствовал, когда мне хотелось оторваться. Звонил и просил приехать, выполнить очередное поручение, привезти ему бутылку игристого, потому что у него намечается интересный вечер. Мои вечера всегда заканчивались одинаково. Или в одиночестве с обязательно включенным звуком на телефоне или с Никитой, который настоятельно требовал не отвлекаться на смски от Гадаева хотя бы во время секса.

Боже! Никита…

Воспоминания о нем меня отрезвляют. Уверена, если бы меня когда-то били по голове, удар был бы похож на то, что я испытываю прямо сейчас. Виски простреливает резкой болью, и я прихожу в себя. Понимаю, куда мы движемся и к чему в итоге это приведет. Моя гордость будет уязвлена, а он… ему ничего не будет. Очередная галочка в огромном списке трофеев. Возбуждение, конечно, никуда не уходит. Оно ядовитыми щупальцами пульсирует между ног, только вот пальцев Гадаева там больше нет, потому что я резко отстраняюсь.

Так быстро, что мой босс и понять ничего не успевает. Растерянно смотрит на то, с какой скоростью я натягиваю трусики, опускаю юбку и как застегиваю блузку.

– Что-то не так? – уточняет предельно серьезно, при этом его возбуждение выдает слегка хриплый голос.

– Не так, – киваю. – Ваши пальцы, Артем Борисович, зашли слишком далеко.

Пока он подбирает слова, я вылетаю из кабинета и, не останавливаясь, бегу к лифту. Только внизу вспоминаю, что оставила свой телефон в кабинете, но о том, чтобы вернуться, не может быть и речи. Я спускаюсь в еще работающее офисное кафе и остаюсь там до тех пор, пока не вижу в окно спину Гадаева. Он покидает здание, а это значит, что я могу вернуться за вещами и подумать о том, что черт возьми, только что произошло.

Глава 3

Пока еду в лифте, размышляю, что выхода у меня всего два: согласиться выйти за Никиту замуж и уволиться без скандала с родителями, или расстаться с Никитой, уволиться, разругаться с семьей и уехать в джунгли Амазонки, где меня никто не найдет. Мысль о расставании и бегстве нравится мне больше.

Интересно, почему?

Потому что никогда я не чувствовала с Ником того, что испытала в руках Гадаева? А может потому, что теперь до конца осознала, что не люблю своего парня и никогда не любила? Он – выбор моей семьи. Впрочем, как и мое место работы – выбор семьи.

Никита – сын маминой компаньонки, а Гадаев – сын одноклассника отца. А есть ли в моей жизни вообще что-то, являющееся моим выбором? Уверена, что нет. Я и в универе училась по выбору деда – он там ректором долгие годы работал. И даже сейчас не могу поступить так, как хочу. Уехать я не имею никакой возможности, потому что живу с бабушкой. У нее слабое сердце и она не переживет, если останется одна.

Но выйти замуж за Никиту? Как представляю себе, что мы каждый день вместе засыпаем и просыпаемся – аж плохо становится. Дело в том, что до недавнего времени – буквально еще час назад – я искренне считала, что родилась с изъяном и испытывать удовольствие от секса с мужчиной не способна. Впрочем, не возбуждали меня и женщины.

Я вообще испытывала оргазм – надеюсь, что это был он, сравнить мне не с чем – только когда сама себя до него доводила. Это был мой постыдный секрет, о котором даже Оля не знала. А теперь выходит, что я нормальная, просто мужчина был не тот? А Гадаев, получается тот? Какой ужас! Я ведь его терпеть не могу, как и он меня. Дебри Амазонки выглядят еще заманчивее.

Вхожу в темную приемную и, не зажигая свет, пробираюсь в кабинет босса. Крадусь к столу, как будто кто-то может меня увидеть. Сердце колотится и перед глазами мелькают картинки. Вот я со спущенными трусиками и задранной юбкой прижимаюсь к столешнице животом. Вот босс трогает меня там, где его рук даже в страшном сне не должно было быть. Вот я закусываю губу и изгибаюсь под его пальцами, как кошка. Вот он хрипло стонет, запрокинув голову, а потом кусает меня за шею, словно зверь. Я опять чувствую жар и тяжесть внизу живота, а мокрые трусики хочется снять и выбросить, они мне мешают почувствовать мужские прикосновения острее.

Вот только нет никаких прикосновений и на столе никого нет. Там и телефона моего нет. Там есть только темный монитор и белый лист бумаги.

Это записка. Предназначена явно мне, хоть имени нет.

«Если хочешь вернуть свою вещь, приди, закончи начатое и забери».

Я вспыхиваю и задыхаюсь от возмущения. Он прикарманил мой телефон! Как же боссу подходит его фамилия! Гадаев настоящий гад. Он прямым текстом, не стесняясь и не раскаиваясь пишет, что я должна сделать ему минет? А как еще понимать «закончи начатое»?

А ведь у него тоже девушка есть! Они с Миланьей Вронской уже давно встречаются. Хотя о чем я? Отношения у парочки свободные. Я ведь сама знаю, что босс изменяет своей девушке направо и налево. Удивляет такое отношение именно ко мне.

Гадаев и я – несовместимы. Он меня терпеть не может, как и я его, долгое время. Ведь знаем мы друг друга с детства и никогда не ладили. Когда были помладше – дрались, когда подросли – устраивали друг другу подставы перед родителями. Когда совсем выросли – научились обходиться игнором. А потом вдруг у нашей семьи начались проблемы. Отец потерял бизнес, мамин магазин еле-еле выживает. Бабуля заболела и все свободные деньги ушли на лечение. Я переехала к ней и мне срочно понадобилась работа. Я искала, ходила по собеседованиям, но без опыта брать меня не спешили. Ну или зарплату предлагали такую смешную, что я бы ею даже бензин, потраченный на дорогу не покрыла. В общем, отец обратился к своему другу Борису и меня вынудили работать на Гадаева-младшего. Он был вообще не рад такому повороту. Ни разу! И весь год мне это всячески демонстрировал.

«Евангелина Евгеньевна, впредь не пишите примечания ручкой! Почерк у вас так себе». «Вересова, топаете, как слон!». «Евангелина Евгеньевна у меня сегодня будут важные люди, наденьте пиджак. Боюсь, ваше глубокое декольте отвлекает клиентов от работы. Это я равнодушен, а они ваш размерчик оценят». Ну и все в этом духе. А теперь что выходит? Приди и закончи начатое? Как бы не так!

Я сминаю бумагу и со злостью кидаю в корзину. Беру из ящика стола чистый лист, сажусь в кресло Гада и пишу заявление на увольнение. Намеренно пишу от руки, зная, как его почерк меня раздражает. И буквы вывожу красивейшим образом, закручиваю, все как он любит. Хочу, чтобы у него кровь из глаз пошла, когда он это читать будет. И телефоном моим пусть подавится. Кажется, и правда пора бронировать билет на необитаемый остров. Надеюсь, там мать-природа меня прокормит, потому что сбережений как таковых у меня нет. На билет разве что хватит.

Глава 4

Артем

Когда баба считает себя умнее, мне хочется доказывать обратное. Желательно так, чтобы с ее губ срывались хриплые стоны, а из головы выветривалась вся неподходящая дурь. Гордость, например, принципиальность, неприступность. Эта характеристика Вересовой не шла, но она упорно старалась соответствовать. С мокрыми трусами и стоячими сосками, зато сколько упрямства!

Быть девочкой недотрогой ей не идет. И строить из себя неприступную крепость, когда там уже напрочь сломаны ворота – тоже. Какой смысл оставлять меня с гудящими от перевозбуждения яйцами и крепким стояком? Она надеялась, что я оставлю ее в покое? Не вышло. Сижу вот в машине за углом офиса и кручу в руках ее телефон. Не забрать его с собой, когда она оставила его на столе, оказалось невозможным.

На сочинение ей провокационной записи ушли минуты. Я тогда слабо понимал, что делаю. В голову ударило только одно – похоть. Дикая, неконтролируемая похоть. Я представлял, как она вернется в кабинет, войдет в полутемное помещение и погрузится в воспоминания, прочитает мое послание, разозлится и… возбудится еще сильнее. Я был уверен, что злость ее заводит. За эмоциями Вересова теряет контроль и превращается в мягкую тягучую глину, из которой можно делать все, что заблагорассудится. А мне многое представляется. И довольно давно. Куда дольше чем этот год, который она на меня работает.

Ева всегда вызывала во мне бурю эмоций. С самого детства (наши отцы дружат и нам частенько приходилось терпеть друг друга) она не оставляла меня равнодушным. Я не мог пройти мимо так, чтобы оставить ее в покое. Мне обязательно нужно было к ней дотронуться. Пихнуть, схватить за аккуратно заплетенные косы или просто задеть словами.

К слову, она тоже всегда с удовольствием запускала мне в лоб яблоком или подкладывала кнопки на стул. Те времена были так давно, что от них остались только мелькающие воспоминания.

Куда ярче в моей голове другие картинки. Например, Вересова в купальнике в нашем огромном доме. Еще тогда я все прекрасно рассмотрел, а уж теперь, когда она на меня работает… хочется содрать с нее все те тряпки и оценить ее по достоинству.

Конечно, я ее хочу. С тех самых пор, как у меня начал вставать член, я думал о ней. Дрочил, закрывшись в ванной, на ее образ. Идеальная фигура, совершенная внешность, длинные волосы, которые с легкостью можно намотать на кулак во время секса. Мне большего было не нужно. Характер, конечно, тот еще, но с этим можно поработать. Выдрессировать Вересову можно будет потом. Ох, как я буду ее дрессировать… предвкушаю. Отомщу ей за тот раз, когда она унизила меня.

Я его как сейчас помню. Их семья приехала к нам с ночевкой, и я тогда, пробравшись к Вересовой в спальню, залез к ней в кровать и предложил встречаться. Наивно думал, что она согласится. Видел ведь, что и она ко мне неравнодушна.

Что она тогда устроила! Такой скандал закатила, что я еле-еле смог всем доказать, что хотел просто измазать ее пастой. А когда типа понял, что она не спит, ляпнул глупость про встречаться. Зная, как мы с детства к друг другу относимся, мне поверили. И Ева поверила тоже. Вот только ее слова я помню до сих пор: «Встречаться? Гадаев, ты себя видел?! Да я в кошмарах тебя каждую ночь вижу!». Тогда я ее реплику не оценил по достоинству, а теперь мне действительно хочется ей сниться. Каждую ночь. Не в кошмарах, конечно. В эротических снах. И судя по тому, как она на меня реагировала, именно так все и будет.

Мое навязчивое желание завладеть ею за эти годы никуда не делось.

А вот Ева вообще не осознает какая между нами химия и сколько скопилось сексуальной энергии. Она просто ненавидит меня всей душой за то волнение, которое она испытывает каждый раз в моем присутствии. Встречается со слизняком Никитой, с полной моей противоположностью, и строит передо мной недотрогу. Ненавижу ее за это. Так сильно, как никогда. За то, что отдается ему, но даже мысли не допускает о сексе со мной!

Она – мой незакрытый гештальт. Уверен, именно из-за того, что Вересова мне не дает, я в свои тридцать не думаю ни о жене, ни о детях, а отец, между прочим, настаивает. Да и мать не против понянчить внуков. Только вот какие внуки, когда у меня стоит на Вересову круглосуточно? Стоит увидеть ее задницу в узкой юбке, как в штанах все приходит в боевую готовность.

Смотрю на часы. Пора. Подъезжаю обратно к офису и спешу в лифт. Поднимаюсь на свой этаж, заводясь все сильнее и сильнее. Не могу не представлять себе, как бесшумно войду в приемную, спрячусь, а потом внезапно поймаю Еву. Я давно предполагал, что ей нравятся игры пожестче. Уверен, легкое принуждение сорвет с нее трусы быстрее, чем она успеет осознать, что происходит.

Как же она завелась и потекла, когда я нагнул ее над своим столом! Как она дышала и как не могла сдержать хриплых стонов! Воспоминания делают стояк каменным. Поправляю член через брюки и досадую, что не довел дело до конца с первого раза. Что-то Еву спугнуло и заставило включить мозг. Может я слишком медлил? А может зря молчал и надо было шептать ей на ухо грязные словечки? Сейчас я буду палить из всех орудий и больше ее не упущу.

Двери лифта открываются, и я скольжу в приемную. Она открыта, но свет не горит. Мой кабинет тоже открыт и в нем темно, но из окна падает свет и в нем я вижу, как Ева сидит в моем кресле и что-то пишет.

А вот тогда меня простреливает догадкой. А вдруг это заявление на увольнение? Я сливаюсь со стеной и больше не спешу действовать. Кровь отливает от члена и вновь поступает в мозг. Нет, я не могу допустить увольнения Вересовой. И на это есть множество причин. Первая – она прекрасный специалист, хоть ей я об этом не говорю. И если она от меня внезапно уйдет, полетит несколько важных сделок. Потом придется долго и нудно искать замену, тратить время на собеседования… Нет, это неприемлемо.

Вторая причина – родители Евы. Как бы мы с ней не относились друг к другу, а ее отца и мать я уважаю. Ну и не представляю, как буду им объяснять столь внезапное увольнение дочери.

Третья причина – я вот совсем не уверен, что узел, завязанный между нами, получится разрубить с первого траха и поэтому не готов вот прямо так сразу Еву от себя отпустить.

Четвертая причина – я банально к ней привык. К ее постоянным раздражающим подколам, к голосу, который порой невыносимо слышать, к аромату ее духов, что заполняют кабинет, стоит ей войти. Она стала частью моего офиса за последний год, и я не готов это изменить.

Пока думаю, Ева успевает закончить писать. Встает с кресла и направляется к двери. Я в этот момент чувствую растерянность. У меня несколько секунд, чтобы решить, что делать – действовать по первоначальному плану и получить временный карт-бланш или повременить и выбить полный доступ к телу на долгое время? Уверен, стоит Вересовой распробовать, как она сама не сможет отказаться и с готовностью будет отзываться на мои ласки.