Цветы запоздалые

Цитата: И к тому же где любовь – там и бесшабашная вера.Впечатление: Рассказик достала из закромов, к Чехову отношусь достаточно спокойно, но зачастую его рассказы вызывают саркастическую улыбку. Чему хотел нас научить автор в этом рассказе? Может о том, что не стоит верить всему, что тебе говорят и обещают, или не то золото (специалист), что блестит. Неоднозначно. О чем книга: Рассказ о семействе, где один ребенок ипохондрик, а второй алкоголик. И все уповают на волю врача в лечении недугов.Читать\не читать: читать в общем потокеЭкранизация: фильм 1970 года

1 частьЭто будет странная рецензия, нестандартная для меня.Я сейчас пьян… но у меня есть повод: разбито сердце.И как хорошо, что в это время со мной оказался томик Чехова.Я пью вместе с Чеховым, чокаюсь с зелёным томиком, сам, чуточку чокнутый, и грустно улыбаюсь..Сижу на полу, облокотившись на диван.Рядом лежат цветы запоздалые, письма.. тоже, запоздалые.У меня только что была неудачная попытка самоубийства: бутылкой шампанского..Не смейтесь. Это была просто визуализация акта самоубийства. Сердце то всё равно уже – вдребезги.Мне просто стало интересно ощущение, когда тёмный холодок ствола пистолета прикладывают к виску.Чехов сидел напротив меня и молчал. Блестели золотые, полустёршиеся буковки на обложке – Цветы запоздалые, похожие на тихий посверк пенсне.Я грустно смотрел то на него, то на разбросанные на полу письма к любимой, стихи.. зачем теперь это всё? Я теперь, зачем? Сны мои, сердце, творчество моё… зачем? Всё запоздало..Письма и стихи на полу, в сумерках, похожи на ранимые подснежники..Встряхнул бутылку шампанского и приложил к виску горлышко с пробкой, слегка помогая пальцами ей, двигаться.Проходит секунда, вторая.. оступается, сразу – пятая, и время вдруг стало замедляться, словно трава без ветра.Стрелки секунд на часах, обратились в траву.Я сижу в траве посреди спальни вместе с грустно улыбающимся Чеховым и пытаюсь покончить с собой.. бутылкой шампанского.В какой-то миг стало жутко. Даже выступил пот: если пробка угодит в висок.. могу и правда умереть: у меня травма головы, к тому же. Мне нельзя..И пускай… а всё же стыдно. Из-за любви, большой любви, умирать так нелепо.. словно Антоша Чехонте написал этот сценарий.Зажмуриваюсь. На миг теряю ощущение реальности, и мне кажется, что шампанского нет, на меня действительно наведён ствол пистолета и я могу умереть.Быть может даже… Чехов стоит надо мной и навёл на меня пистолет. Чтобы я не мучился.Глаза зажмурены, рука с бутылкой у виска.. дрожит.На губах, предательская, робкая улыбка, в голове проносится вместо пули, мысль о том, как умирал Чехов, совсем один: в гостинице он узнал что умрёт.. заказал в номер шампанского. Открыл окно.. влетела в сумерки комнаты красивая бабочка и села на постель, дыша тёмными крыльями..Нет, стыдно так нелепо умирать при Чехове… И любимая не простит, убьёт меня.Перевожу «ствол» бутылки с виска, на лоб.Авось не умру, но ощущение жути, почти то же самое.Ясно слышен тихий смех Чехова в моей спальне. Через секунду раздаётся выстрел, и пробка больно попадает мне в лоб. Темнеет в глазах…Теперь там маленькая лиловая шишечка, словно по весне прорезается третий глаз.Теперь я много вижу иначе..Пью с Чеховым на полу, говорим о цветах запоздалых и пишем эту странную рецензию.Боже.. Чехову было всего 22 года, когда он написал этот маленький шедевр!22 апреля я встретил её… самую прекрасную женщину в своей жизни.Почему я не встретил её раньше? когда мне было 22?Она уже замужем. Женат и я..И вся моя жизнь, как цветы запоздалые, и сны о ней, стихи, письма.. цветы запоздалые, в постели пустой.И сердце моё, как сирень на ветру…Знаете этот грустный, чеховский подвид сирени? В тенистом внутреннем дворике.Все другие кусты сирени, на солнечной стороне улицы, уже радуются весне и цветут, а эта сирень.. словно в чистилище.Она словно застряла в каком-то 5-м времени года, в 4-м измерении.Её боль можно увидеть лишь 6-м чувством.. или 3-м глазом.На неё невозможно смотреть без слёз. Она похожа на лебедя с подрезанным крылом, который видит в синеве полёт своих друзей, своей любимой.. тянется к ним, жалобно кричит, спотыкается.Вы слышали, как на заре кричит сирень?Когда погода капризничает: то дождик, то холод, то мимолётное, мотыльковое солнце… сирень уже на старте, уже проклюнулся сиреневый цвет, но она ждёт, бедная, не решаясь цвести, и так может тянутся довольно долго.Время почти замирает. Обои с цветами в моей спальне, зарастают голубою травою секунд.Ласточки летают над постелью моей..Ах, у моей любимой, удивительные глаза, цвета крыла ласточки.Стоим с Чеховым у окна и сморим на томление сирени.Какие мысли у человека, стоящего с томиком Чехова у окна?Что-то романтичное? Утончённое?И да и нет. Я думаю.. об оргазме.Не судите строго, Антон Палыч, и вы, читатель.После попытки самоубийства, о чём только не думаешь. Это как рисовать какую-нибудь милую чепуху, или ласточку, кончиком зонтика, когда сидишь с любимой в парке и грустишь о чём-то, как в пьесах Чехова.Оргазм – он как луна любви. Точнее, полнолуние любви, когда душа обнимает тело и двое становятся одним целым.Тело становится почти душой… как героиня повести Чехова.Так оно ранимо, – тело, – и прозрачно в своей нежности.А у меня нет этого полнолуния. Без любимой.. всё не то.Так бывает в отношениях, и в пении цветов на ветру и в оргазме, когда его нежно оттягиваешь – точнее, любимая, оттягивает, как тетиву…, – до сладостной муки и нетерпения сердца, бьющегося уже где-то в примятых цветах обоев, у потолка, на книжной полочке, рядом с проснувшимися и ворчащими Тургеневым, Гоголем.Твоё тело трепетно изгибается, как лук: душа не то что выйдет сейчас из тела, она уже вышла, как тот астроном-чудак на средневековой литографии, проникнувший сквозь земную хрустальную сферу верхней половиной тела, касаясь рукой мягкого сияния звёзд, а тут.. душа касается сердца любимой, цветка её дыхания, как бы волнующегося на вечернем ветру..Уже невозможно сдерживаться. Легче умереть, чем вынести эту сладкую боль.Ах, когда просияет солнце и сирень наконец-то зацветёт, на её слегка вздрагивающих от ветра, лиловых веках, проступят слёзы счастья. И это цветение сирени, поздней, тоже похоже на оргазм.Странным образом, похожее чувство катарсиса у меня было и после прочтения повести Чехова.Да, сердце зацвело стихами и снами.. но некому их уже коснуться, согреть.Знаете.. я только недавно понял, что можно от боли любви изгибаться в слезах на одинокой постели так, как не изогнёшься ни от какого оргазма.Потому и прижимаю зелёный томик Чехова к груди и целую его.Не подумайте, что это потому, что я пьян.Я целовался с Цветаевой, Платоновым, Сартром, когда был абсолютно трезв.Правда.. тогда любимая была рядом.2 частьПриятно, когда не возлагаешь на произведение больших надежд, а оно раскрывается перед тобой, как душа прекрасной и одинокой женщины, загрустившей а вечерней лавочке в апрельском парке..Простите, у меня все образы сегодня сворачивают на женщину, на мою боль.Антон Палыч, чокнемся?Я не знаю, что вы пережили в свои 22 года, когда писали Цветы запоздалые..Обычно так бывает после пережитой любовной трагедии, когда душа стоит над бездной и.. улыбается.Друзья думают, что тебе весело, шутят в ответ, обнимают.. а ты приходишь ночью, а в окошке горит свет: тебя ждёт любимая..Но нет, никто тебя не ждёт. Это ты специально оставил свет включённым, чтобы не так одиноко и больно было возвращаться домой, в пустоту и почти космическое, ледяное безмолвие комнат.Садишься на диванчик, с грустной улыбкой гладишь зелёный томик Чехова и… кончаешь собой.Вот забавно было бы, правда, Антон Палыч?Друзья и не только, читают нашу с вами рецензию, улыбаются, чуточку грустно.. а меня уже нет на этом свете.Начинается повесть с почти тургеневской строчки:Дело происходило в одно тёмное, осеннее «после обеда» в доме Приклонских.Утро туманное, утро седое..Далее, Чехов, словно ангел на фреске Андреа Мантенья, в камере degli sposi, словно бы смотрит с лазури на своих героев, как на кукольных персонажей.Перед нами разыгрывается почти гоголевская в своём фарсе сценка обедневшего дворянского гнезда: юная девушка и её несчастная мать, в слезах, ломая пальцы, молят своего непутёвого Егорушку, образумиться и пить меньше.(Кстати, любопытен стилистический образ различия: в 19 веке – заламывали пальцы, в 20-м, уже «заломленные руки», словно боли уже становится мало себя, тела, и она, словно тени от ветки на стене, дрожит, увеличенная… а что в 21 веке? Наверно.. заломленные крылья. Ах, как хочется сейчас заломить крылья..)Образ Егорушки, при всей его фарсовости, – в некоторой мере, трансцендентен, ибо похож не то на сологубовского Недотыкомку, не то на.. полтергейста: по таинственной причине, в доме сами собой летают по воздуху вещи сестры и последние деньги матери, летают изящно, прямо к входной двери и.. в кабак, к цыганам и девкам.Сами собой, почти бесшумно, хлопают двери..Антон Палыч, вы не против, что я под этим углом взглянул на обычного пьяницу, эдакого наркомана 19 века?Замечательно, что Чехов нарочито как бы «подпиливает» декорации разыгрывающейся трагедии.Декорации фарса – дышат наладан и словно бы сквозятся прохладной синевой, как осенний лес, и вот, в этой синеве, подобно видению, ангелу иного мира, слышится голос… Чехова: он игриво и как-то крылато появляется в тексте, то утешая героев, то читая их мысли – забавно, что мы как-то привыкли к телепатии в искусстве, словно это реальность, но давно забытая, – или гневается на мерзавцев, так что кажется, пред ними вот-вот разверзнется геенна огненная, и, вдруг, голос Чехова, ангела, чеширски исчезает, сверкнув солнечной улыбкой пенсне.Чехов нарочито придаёт трагедии, силуэт фарса, иллюзии, и сами страдания, чувства героев, таким образом, балансируют между двух миров: между небесным и земным.Чехова видимо забавляет украшать своих героев, кафкианскими чертами нравственных превращений (кафкианская испаринка образа?), фиксирующаяся яркой нотой физического проявления: у этого героя – кроличьи глазки, у той женщины – рачьи глаза, у того – свиной лоб..Что то я слишком академично выражаюсь. Те кто меня знают, наверно улыбаются.Антон Палыч, вам подлить шампанского? Я открою вторую бутылку… Не пугайтесь, я умею и нормально открывать бутылки.За вас, дорогой! И что бы цветы и чувства, никогда не были запоздалыми!Хм, на чём я остановился? Ах да. Кажется, мы попали не в царскую Россию конца 19 века а в осеннее утро 5-го дня творения, когда человека ещё не было, он только мучительно предчувствовался в грустных глазах животных, шелесте листвы..Представляете? 5-й день творения, Древо Познания уже давно отцвело, опали плоды в небо реки и облетела листва, похожая в лазури на перелётную, карюю стайку птиц, или ангелов, направляющихся на юга… где жарко всегда: в ад.И вот, в цветах, стоит русская усадьба. Сирень под окошком цветёт, над ней летают, словно ласточки, удивлённые ангелы…Некоторые читатели, и вечно-скучные критики, видят в повести Чехова – сентиментальщину, проработку образов его позднего творчества.Это не так. Повесть – шедевр, цельный и отточенный.Антон Палыч, хотите улыбнуться? Оказывается, в 21 веке ещё есть читатели, которые искренне задаются вопросом: чему хотел научить нас автор в этом рассказе?Бедные.. наверно они смотря на прекрасный закат или картину Тинторетто, и тоже задаются вопросом: что они мне могут дать?Некоторые рецензенты пишут, что Чехов здесь всё ещё ищет свой стиль, что концовка их разочаровала, что она скомканная, беглая..Пускай читают Джейн Остин (прости, милая Джейн, я тебя люблю, но и тебя так часто понимают в пошлых, хью-грантовских тонах. Я бы с вами тоже выпил шампанского, Джейн. Хотите? – не вставая с пола, протягиваю бокал к книжной полочке, к зардевшемуся томику Остен в розовом переплёте).У Антона Дельвига, милого друга Пушкина, было любимое слово – забавно.Оно имело у него больше 50 оттенков.Вот и мне хочется с оттенком ласкового матерка, сказать о таких читателях: забавные люди…Концовка повести полыхает подлинной трагедией. Там уже нет фарса давно, декорации лжи, иллюзии, быта – рухнули, осталось одно чистое бытие, и, словно в стихе Бодлера – В животном сонном, злом вдруг ангел восстаёт.И как тени в грустное и выцветшее время «после обеда» укорачиваются, сжимаются в комочек, как потерявшийся ребёнок в лесу, наплакавшись, улёгся под кустом, похожим на крыло ангела, так же бегло, изумительно бегло (ибо и жизнь нашего героя стала бессмысленно беглой и пустой без любви), Чехов прорисовывает трагедию души в конце, словно цветок пророс на руинах рухнувших декораций, грустно покачиваясь на ветру своей раненой синевой, своим недолгим цветением.В главном герое, в докторе, лишь на миг проснулся ангел, который томится в каждом живом существе, но без любви – он он увядает снова. Нет, в нашем герое, ангел не уснул снова, быть может на тысячелетия, но словно задремал в печали, глядя сквозь крылья у лица, похожие на заиндевевшие в России, ресницы, кошмар своей прожитой жизни., и любовь, которую он утратил, словно Рай.Впрочем, я забежал вперёд, как забегает, залетает вперёд, голос Чехова в повести, словно бы взором ангела смотря в загрустившее лицо событий, ещё не подозревающих, что их ждёт.Повесть изумительна и своими дивными узорами, тенями, в которых и правда угадывается уже зрелый Чехов, и порой ловишь себя на мысли, что входишь в повесть, с его тёмными строчками, словно в весенний, вечерний лес, собирая как подснежники, прекрасные страницы чеховской прозы.Например, доктор Топорков (тот ещё Раскольников, зарубивший свою непутёвую жизнь), бывший слуга в доме своих господ, теперь сидит в их доме, спасая от смерти сестрёнку и брата.Пьют чай. Девушка чуточку влюблена в него.. благородного спасителя!А спасителю.. всё равно. Он похож на человека в футляре, заживо похоронившего себя в своём мундире, карьере, быте и мечтах о сытом счастье дворянина.И лишь.. его пенсне тихо блестит, словно одуванчики под окном на заре. (Антон Палыч.. почему вы улыбаетесь? Я и правда увидел это в повести..)Он смотрит почему-то не на девушку, а на шафранный, тихий посверк педальки рояля.Эта душа заживо похоронена, но томится по музыке и поэзии жизни, сама не понимая этого, даже когда потом девушка будет играть для него на рояле.Этот узор чудесно замкнётся, когда наша героиня, уже смертельно больная, нищая, почти бестелесная – сама любовь и душа, покачиваясь на ветру, будет идти по весенней улочке к доктору на приём, неся ему последние деньги, раз за разом, словно русалочка немая, только бы увидеть его.Боже… к концу повести, мы видим уже не кукольное существо, и не просто, безумно влюблённую девушку, над которой усмехается иной чёрствый читатель, мы видим.. само воплощение любви, той самой, о которой в Евангелии сказано:любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не ищет своего, всё покрывает, всему верит, всего надеется..Так вот, об узоре: в тесных сенях у доктора.. очередь из женщин.Однажды, этот коридорчик был так сумеречно полон, и походил скорее на туннель в загробный мир на картине Иеронима Босха, и там, в уголке у тусклого окошка, словно загнанный зверь, стоит рояль (доктор купил рояль девушки при распродаже всего её имущества?) и на нём сидит… мужчина, словно призрак, есенинский Чёрный человек, ведущему пустую, но сытую жизнь.Андрей Платонов бы сказал: сердце салом заросло..Интересно то, что наши кукольные герой и героиня, начинают преображаться, становясь живыми людьми, лишь когда.. познали любовь, её ад и рай.Кажется, Чехов и сам удивляется на то, что произошло с его героями, и это чувствует даже природа, радуясь рождению Человека, своей красотой, словно.. волхвы (осень, зима и весна) пришли из далёких стран, посмотреть на это и принести свои дары: любовь родилась в этом грустном мире!Когда Тарковский снимал Андрея Рублёва, в одном эпизоде, совсем ещё молоденький Юрий Никулин, так гениально играл страдание, что Тарковский был восхищён, он чуть ли не бросился его обнимать.А Никулин.. не играл. Просто он лежал на земле и горячая смола капала на его ноги.Так и в повести, героиня реально страдала, красотой страдания побеждая кукольный мир окружающих её страстей и декораций, возвышаясь над ними – лучезарным ангелом.И разве так уж важно, что наша героиня… полюбила доктора, ложно, полюбила почти пустоту и свои мечты?Цветаева писала в дневнике:Любить – видеть человека таким, каким его задумал бог и не осуществили родители.Разлюбить – видеть вместо него: стол, стул..Была бы точка опоры, правда? и любви всё под силу, и пустом вроде бы человеке разглядеть ангела, и поэту, в пыльном цветке на обочине дороги, мимо которого проходят все, наступая на него, увидеть вечную красоту, которой.. потом будут очаровываться и те, кто наступал.В некоторой мере, это экзистенциальная в своей трагедии повесть о Красавице и чудовище, о Психее и Амуре, о зачарованной душе, заросшей в нелюбви, серой травою быта, став чем-то почти неодушевлённым, почти.. столом, стулом.Эта повесть – о чуде любви, пробивающейся через любые преграды, словно цветок сквозь асфальт.Эта повесть о том, что в любом человеке, томится ангел, просто нужно полюбить его, как бы ступив на миг, в лазурь, оперевшись на воздух, просиявшую пустоту.Цветок расцвёл в воздухе, синеве.. разве это не чудо?Аленький, запоздалый цветочек, в объятиях рыдающего, косматого ангела.Рецензия дописана. Шампанское допито.. За окном, снова обрывают сирень, которая ещё толком не распустилась даже..Боже, так не хочется умирать.. хочется ещё пожить, любить.Пытался шутить в рецензии, душу зачем-то приоткрыл нараспашку… а всё одно: жить без любви, невозможно.Антон Павлович, милый.. почему так сложно и больно любить, в этом безумном мире?

Уже в этом раннем «маленьком романе», как назвал его Чехов, среди коротких юмористических рассказов Антоши Чехонте, проглядывает более поздний Чехов – драматург, показывающий упадок старинных дворянских семей и приход им на смену нового класса. В этой мелодраме с трагическим концом автор показал неспособность обедневшей княжеской семьи жить в новых условиях в силу невежественности и наивной простоты одних и беспутству другого членов ее. В то же время не может не вызвать сочувствия судьба княжны Марии, благородной, беспредельно наивной девушки, любовь которой смогла изменить надменного и кичащегося своим нынешним положением бывшего слуги, а ныне пользующегося репутацией в обществе доктора.Никаких чувств, кроме отвращения не вызывает беспутный брат Марии. Это произведение я бы назвал одним из самых лучших в раннем периоде творчества писателя.