Воображаемый друг

Stephen Chbosky

IMAGINARY FRIEND

© Петрова Е. С., перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Посвящается Лиз и матерям повсюду

Благодарности

По поводу всех, кто перечислен ниже, могу только сказать, что без них не было бы этой книги. Вот те люди, которым я сердечно благодарен:

Лиз, Мэкси и Тео Чбоски

Уэс Миллер

Карен Коштолник

Бен Севиер

Эмад Ахтар

Лурия Риттенберг

Лора Джорстад

Лора Черкас

Эрик Смирнофф

Джефф Горин

Лора Боннер

Келси Николь Скотт

Ава Деллейра

Рэнди Луденски

Джилл Блотвогел

Робби Томпсон

Стейси, Джон и Дрю Даудл

Фред и Леа Чбоски

И наконец…

Эмма Уотсон – ею навеян финал, еще в пору съемок фильма «Хорошо быть тихоней», а также Стивен Кинг – им навеяно все остальное.

50 лет назад…

Не сходи с асфальта. оНи тебя не тронут, если не сойдешь с асфальта.

Малыш Дэвид Олсон понимал, что ему влетит. Как только мать с отцом вернулись, стало ясно, что дело плохо. Одна надежда была на подушку, которую он запихнул под одеяло – вроде как сам в кровати лежит. По телику такое видел. Ну не важно. Короче, выскользнул он из своей комнаты, спустился по ветке плюща, неловко приземлился и ушиб ногу. Но не сильно. Не так, как старший брат на тренировке по футболу. Терпимо еще.

Заковылял по Хейз-роуд. В лицо дышала сырость. Вниз по склону полз туман. Малыш Дэвид Олсон задрал голову: в небе висела луна. Полная луна. Вторую ночь подряд – полнолуние. Это называется «голубая луна». Ему старший брат объяснил. Есть такая песня, под которую иногда танцевали мама с папой. Когда еще жили счастливо. Пока Дэвид их не напугал.

 
Голубая луна,
Ты стояла одна…^[1]
 

В кустах послышался шорох. На мгновение малыш Дэвид Олсон подумал, что это, наверно, все тот же сон. Но нет. Понятное дело – нет. Он ведь изо всех сил боролся со сном. Хотя голова раскалывалась от боли. Ему во что бы то ни стало требовалось добраться до места именно сегодня вечером.

Его нагонял старый «Форд Мустанг», рассекая туман светом фар и грохотом рок-н-ролла; малыш Дэвид Олсон спрятался за столбик с почтовым ящиком. В автомобиле ржали двое парней. Во время призыва парни сплошь и рядом садятся за руль пьяными. По крайней мере, так отец говорил.

– Дэвид? – шепнул незнакомый голос. Ш-ш-шепнул. Ш-ш-ш.

Кто же его окликнул? Или померещилось?

– Эй, кто тут? – спросил Дэвид.

Молчание.

Не иначе как в голове зашумело. Это еще куда ни шло. А ведь могла оказаться шептунья. Не заснул на ходу – и на том спасибо.

Или заснул?

Дэвид посмотрел с горки вниз: у поворота на Монтерей-драйв светил здоровенный уличный фонарь. И мимо как раз проезжали те парни, увозя с собой все звуки. Тут Дэвид заметил чью-то тень. В лужице света остановился пешеход. Ждал и насвистывал. Насвистывал и ждал. А мотив звучал почти как

«Голубая луна».

У Дэвида на затылке волосы встали дыбом.

На углу тебе делать нечего.

Держись подальше от этого типа.

Чтобы сократить путь, малыш Дэвид Олсон пробирался задворками.

На цыпочках подошел к старой изгороди. Смотри, чтобы тебя не услышали. И не увидели. Ты сошел с асфальта. Это опасно. Подняв голову, он заглянул в окно, где молоденькая нянька обнималась со своим дружком – будто не слышала, как ребенок заходится плачем. Вот только плач смахивал на мяуканье. Дэвид по-прежнему был уверен, что это не сон, но поделиться ни с кем не мог – с каждым шагом такая возможность таяла. Он прополз под изгородью; пижамные штаны облепила мокрая трава. Ясное дело, от мамы этого не скроешь. Придется самому простирнуть. Ну да ладно, ему не привыкать – в последнее время он снова начал по ночам писаться в кровати. И каждое утро застирывал простыню. Не мог он допустить, чтобы мама узнала. Она станет вопросы задавать. А он и ответить не сумеет.

Вслух – точно не сумеет.

Он двинулся дальше, через рощицу за домом семейства Марука. Мимо качелей, которые смастерил мистер Марука с сыновьями. После трудового дня каждого из мальчишек всегда ожидало два кругляша печенья «Орео» и стакан молока. Малыш Дэвид Олсон пару раз приходил им помогать. Какое объеденье это «Орео». Особенно когда в молоко макаешь.

– Дэвид?

Шепот сделался громче. Дэвид оглянулся. Никого. Вгляделся туда, где заканчивались строения, – в темноту, рассеченную фонарем. Человечья тень исчезла. Да и самого пешехода след простыл. А вдруг он тут, за спиной? Ох, только бы не эта шептунья. Только бы не провалиться в сон.

Хрясь.

Сзади треснула сухая ветка. Забыв об ушибленной ноге, Дэвид бросился наутек. Через лужайку Прузансов – на Кармелл-драйв, оттуда налево. За спиной хрипели псы. Подбирались все ближе. Но никаких псов не было. Одни звуки. Как сны. Как плач младенца-котенка. Погоня не прекращалась. Он прибавил ходу. Башмаки шлепали по мокрому тротуару. Шмяк-шмяк-шмяк – ни дать ни взять мокрые старушечьи поцелуи.

Добравшись наконец-то до Монтерей-драйв, он свернул направо. И двинулся по самой середине дороги. Как плот по реке. Не сходи с асфальта. Тебя не тронут, если не свернешь с асфальта. С обеих сторон доносились шумы. Тихое шипенье. И собачий хрип. И чавканье. И котята. И эти шепотки.

– Дэвид… Сверни с асфальта. Тебя машина собьет. Иди по травке, там безопасно.

Это был голос шептуньи. Дэвид его узнал. Поначалу голос у нее всегда приятный. Как у старательной учительницы, присланной на замену. А вглядишься – от приятности не останется и следа. Одни зубы да шипящая пасть. Жуткая, как злая ведьма. Страшней не бывает. То на четырех ногах, будто собака. То с длинной, как у жирафы, шеей. Х-с-с-с.

– Дэвид… Мама поранила ноги. Ступни в кровь изрезаны. Иди-ка сюда, помоги мне.

Шептунья заговорила маминым голосом. Так нечестно. А ей хоть бы хны. Она даже умела напускать на себя мамин вид. Один раз это подействовало. И Дэвид свернул с асфальта. А там, на траве, она с легкостью его заграбастала. После этого он двое суток маялся без сна. Она утащила его в дом с подвалом. И с печью.

– Помоги маме, негодник.

Это уже было сказано голосом бабушки. Но не самой бабушкой. Дэвид кожей чувствовал белые зубы шептуньи. На зубы не смотри. Смотри вперед. Беги. Прячься в тупике. Ты сможешь сделать так, чтобы она исчезла навсегда. Доберись до последнего фонаря.

– Х-с-сссссс.

Дэвид Олсон посмотрел вперед – туда, где в тупике горел последний фонарь. И прирос к месту.

Человек-тень вернулся. Стоял себе в лужице света. Ждал и насвистывал. Насвистывал и ждал. Сон, не сон – дело принимало скверный оборот. Но останавливаться было поздно. Дэвид сам принял решение. Чтобы добраться до места встречи, ему предстояло пройти мимо этого субъекта, прилипшего к фонарному столбу.

– Шшш-и-и-иссссссс.

Шептунья приближалась. Сзади. Дэвиду Олсону вдруг стало холодно. Пижама отсырела. Даже под пальтишком. Идти вперед. Больше ничего не оставалось. Быть храбрым, как старший брат. Быть храбрым, как те парни-призывники. Быть храбрым и двигаться только вперед. Один шажок. Второй.

– Эй? – окликнул малыш Дэвид Олсон.

Фигура не ответила. Фигура не шелохнулась. Просто делала вдох-выдох, а из этого дыхания получались Облака.

– Эй? Ты кто? – спросил Дэвид.

Тишина. Мир задержал дыхание. Один башмачок малыша Дэвида Олсона коснулся светового круга. Фигура заерзала.

– Извините, мне пройти надо. Можно?

И опять тишина. Дэвид продвинул ступню чуть дальше. Незнакомец начал оборачиваться. Дэвиду подумалось: не вернуться ли домой? Но сперва требовалось закончить дело. Иначе шептунью не остановишь. Теперь его ступня целиком оказалась в лужице света. Фигура опять заворочалась. Как просыпающийся истукан. Вслед за ступней – вся нога. Истукан поворачивался. Не выдержав, Дэвид шагнул на свет. Фигура бросилась к нему. Стонала. Тянула руку. Дэвид перебежал через световой круг. Фигура неслась позади. Чмокала. Вопила. Длинные ногти уже касались спины, пальцы так и норовили вцепиться ему в волосы, и тут Дэвид по-бейсбольному скользнул на твердое дорожное покрытие. Порвал штаны на коленке, но об этом думать не приходилось. Главное – он выбежал за пределы светового пятна. Фигура замерла. Дэвид был уже в конце улицы. Где тупик с бревенчатым домиком, куда вселилась парочка молодоженов.

Малыш Дэвид Олсон старался не терять из виду обочину. Ночь выдалась безмолвной. Лишь где-то поблизости стрекотал сверчок. Ведущая к деревьям тропинка белела от небольшого клочка тумана. Дэвида охватил ужас, но останавливаться было поздно. Это ведь его решение. Нужно довести дело до конца, а иначе на шептунью не будет управы. И первым погибнет его брат.

Сойдя с проезжей части, малыш Дэвид Олсон зашагал дальше. Вдоль забора.

Через луг.

И в Лес Миссии.

Часть I. В наши дни

Глава 1

Это мне снится?

Так подумал мальчуган, проснувшись от толчка, когда старенький «Форд» – универсал наехал на «лежачего полицейского». У мальчика было такое ощущение, будто до этого он преспокойно лежал в своей кровати и вдруг захотел по-маленькому. Щурясь от солнечного света, он вглядывался в платную дорогу на Огайо. Августовская жара накатывала волнами, как вода в бассейне, куда его однажды свозила мама, сэкономив на обедах. «Полтора кило сбросила», – хвалилась она и подмигивала. Счастливый тогда выдался денек.

Он потер усталые глаза и распрямил спину. Когда за рулем была мама, он обожал ездить на переднем сиденье. Машина превращалась в привилегированный клуб. Особый клуб, где состояли только он сам и эта стройная красавица, освещенная лучами восходящего солнца. Глаз не оторвать. Кожа ее прилипала к нагретой виниловой спинке сиденья. Топ с бретелькой через шею открывал сгоревшие на солнце плечи. А под бахромой обрезанных шортов кожа оставалась белой. С сигаретой в руке мама выглядела просто шикарно. Как кинозвезды в фильмах, которые они вместе смотрели по пятницам. Ему нравилось, когда на сигаретном фильтре алели следы яркой помады. Учителя в Денвере твердили, что курение – вредная привычка. Когда он передал это маме, она только отшутилась, не выпуская из пальцев сигарету: мол, сами они вредные, училки эти.

– На самом деле учитель – очень важная профессия, так что забудь сейчас же мои слова, – спохватилась она.

– Ладно, – ответил он.

У него на глазах мама потушила сигарету и тут же закурила следующую. Так она поступала только в тревоге. А когда они переезжали на новое место, она всегда тревожилась. Ну, может, на этот раз все срастется. После папиной смерти она частенько так говорила. На этот раз все срастется. Но почему-то никак не срасталось.

А теперь им и вовсе пришлось спасаться бегством.

Сигаретный дым завитками плыл вверх мимо капель августовского пота над маминой верхней губой. В глубоком раздумье мама уставилась на дорогу поверх руля. И только через минуту, не раньше, сообразила, что он проснулся. Тогда она заулыбалась.

– Утро-то какое, а? – шепнула мама.

Мальчик терпеть не мог утренние часы. А мама обожала. Поэтому он тоже полюбовался.

– Ага, мам. Отличное.

Теперь он всегда говорил ей «мама» или «мам». Три года назад она запретила ему называть ее «мамулей». Сказала, что так говорят только младенцы, а ей совершенно не хочется, чтобы ее сын застрял в младенцах. Иногда она просила его показать бицепсы. И он напрягал тощие ручонки, чтобы хоть чуть-чуть проступили мускулы. Силен, как папа на той рождественской фотке. На единственной сохранившейся.

– Есть хочешь, солнце? – спросила мама, и он кивнул. – Сейчас проедем платный участок и прямо за границей штата сделаем остановку. Точно помню: там есть закусочная.

– А блинчики с шоколадной крошкой можно заказать?

Блинчики с шоколадной крошкой полюбились Кристоферу еще в Портленде. Два года назад. Под их городской квартирой находилась какая-то забегаловка. И повар всегда угощал их блинчиками с шоколадной крошкой. Потом были Денвер и Мичиган. Но в память врезались те самые блинчики и добрый повар, который их выпекал. В ту пору Кристофер^[2] и подумать не мог, что дядьки – папа, конечно, не в счет – бывают добрыми.

– Если таких блинчиков нам не подадут, закажем простые, а для посыпки купим пачку «Эм-энд-Эмс». Договорились?

Мальчик забеспокоился. Никогда еще мама ничего подобного не предлагала. Даже при переездах. Когда им приходилось перебираться на новое место, мама всегда чувствовала себя виноватой. Но и в самые виноватые дни она твердила, что шоколад на завтрак не едят. И стояла на своем, хотя сама на завтрак пила шоколадный коктейль «СлимФаст», для снижения веса. Нет-нет, эти коктейли шоколадом не считаются. Сколько можно повторять?

– Договорились, – улыбнулся он и понадеялся, что это не одноразовая поблажка.

На подъезде к шлагбауму мальчик выглянул в окно. Движение транспорта замедлилось: на дороге стояли скорая помощь и легковушка. Врач скорой помощи бинтовал окровавленную голову какого-то мужчины. Тот, судя по всему, разбил лоб и лишился пары зубов. Проехав чуть дальше, Кристофер с мамой увидели, что на капоте легковушки лежит олень. Один рог пробил ветровое стекло и застрял. Оленьи глаза были широко распахнуты. А сам олень вырывался и дергался, словно еще не понял, что умирает.

– Не смотри, – велела мама.

– Не буду, – сказал он и отвел глаза.

Мама не разрешала ему смотреть на плохое. Он за свою жизнь насмотрелся на плохое сполна. В особенности после папиной смерти. Мальчик, стало быть, отвел глаза и начал изучать в зеркале мамины волосы, выбившиеся из-под косынки. Мама, правда, называла ее банданой, но мальчику больше нравилось «косынка» – такие он видел в старых фильмах, которые они смотрели по пятницам. Он разглядывал в зеркале мамины волосы, а заодно и свои собственные, каштановые, как у папы на единственной фотографии, сделанной под Рождество. Папу он помнил смутно. Даже голос его забыл. Припоминал разве что пропахшую табаком рубашку, да запах крема для бритья «Ноксзема». Вот и все. И ничего про папу не знал, но предполагал, что тот был великаном, как все отцы. Великаны.

– Мам? – позвал мальчик. – Все в порядке?

Она изобразила веселую улыбку. А на лице застыл страх. Все тот же, что и восемь часов назад, когда она разбудила его среди ночи и велела собираться.

– Быстрее, – шепнула она.

Мальчик послушался. Все свое имущество побросал в спальный мешок. На цыпочках вышел в гостиную и увидел Джерри, который отключился на диване. Внезапно Джерри потер глаза. На пальцах синели наколки. Он почти проснулся. Но нет. И пока Джерри не очухался, они с мамой добежали до машины. Там была припрятана заначка. Все остальное отобрал Джерри. Под покровом темноты они уехали. Целый час мама больше смотрела в зеркало заднего вида, чем на дорогу.

– Мам? А он нас не найдет? – спросил мальчик.

– Нет. – Она закурила очередную сигарету.

Мальчик поднял глаза на мать. В утреннем свете до него наконец-то дошло, что щека у нее красная не от румян. И на него снова нахлынуло знакомое предчувствие. Он повторил его одними губами.

Все у тебя получится.

Так звучало его обещание. Глядя на маму, он думал: «Я не дам тебя в обиду». Когда он был еще совсем мелким и никчемным, такое обещание ничего не стоило. Но теперь-то он повзрослел. И руки у него не всегда будут тощими и хилыми. Он начнет отжиматься. Ради нее накачает мускулы. Он станет ее защитником. Вместо папы.

Все у тебя получится.

Защищай маму.

Ты – мужчина в доме.

За окном проплывал старый придорожный щит в форме краеугольного камня. Выцветшая надпись гласила: «в пенсильвании у тебя есть друг». Наверное, мать была права. На этот раз, быть может, все срастется. Для них это уже третий штат за последние два года. Быть может, все сложится хорошо. Но в любом случае он не подкачает.

Кристоферу было семь с половиной лет.

Глава 2

Еще и недели не прошло после их переезда в Пенсильванию, как это случилось.

Мать Кристофера объяснила, почему ее выбор пал на Милл-Гроув: здесь, в этом уютном, спокойном городке имелась прекрасная начальная школа. Но Кристоферу невольно подумалось, что маму скорее привлекло местоположение: городок был словно отрезан от мира. Всего одна дорога на въезд. И одна – на выезд. Кругом леса. Знакомых – никого. А раз их тут никто не знает, то и Джерри до них не доберется.

Милл-Гроув – надежное убежище.

Теперь маме оставалось только найти работу. На глазах у Кристофера по утрам она прихорашивалась: мазала губы, шикарно зачесывала волосы. Сейчас он смотрел, как мама надевает стильные, интеллигентные очки и сокрушается насчет дыры под мышкой, с правой стороны. Единственный пригодный для собеседования блейзер лопнул не по шву, а по ткани, под проймой. Нужно было хотя бы прихватить края дыры булавкой.

Кристофер доедал разноцветные кукурузные колечки «Фрут-лупс»^[3] – свой любимый завтрак; первым делом они с мамой собирались заехать в городскую библиотеку, чтобы взять для него «книжку дня»: он будет читать, а мама тем временем – просматривать газетные объявления о найме на работу. Книжкой дня он расплачивался за «Фрут-лупс». Прочел книжку, вызубрил словарные слова – будет тебе «Фрут-лупс». Поленился – будет тебе овсянка (или еще того хуже). Так что в твоих интересах проштудировать эту книгу, солнце.

Мама брала на заметку несколько обнадеживающих вариантов, после чего они вновь садились в машину и разъезжали по собеседованиям. Кристоферу говорилось, что им лучше покататься вместе – получится как бы приключение. Для двоих. Мама объясняла, что старенький «Форд» – это сухопутная акула, которая наведет их на жирную добычу. На самом-то деле у них просто не было денег, чтобы вызвать няню, но Кристофер не переживал: с мамой все равно лучше.

Так что поехали они на сухопутную рыбалку, а по дороге мама проверяла, как он выучил столицы штатов. И как справляется с решением примеров. И как усвоил словарные слова.

– В Милл-Гроув отличная начальная школа. Компьютеры, все дела. Во втором классе тебе понравится.

Везде, куда заносила их жизнь, мать Кристофера выискивала хорошие общеобразовательные школы, как другие мамы выискивают дешевую газировку (которая в Милл-Гроув почему-то называлась «поп»). А в этот раз сказала, что школа будет прямо-таки самая лучшая. Мотель находился в микрорайоне «самой лучшей школы». Мама обещала каждый день, пока они не разживутся деньгами на квартиру, подвозить Кристофера на уроки, чтобы ребята не дразнили его «бомжом». Говорила, что сама не получила образования, так пусть хотя бы он выучится. Ничего, что сейчас ученье дается ему с трудом. Во втором классе с математикой будет полегче. Все его старания окупятся, да и буквы переставлять при чтении он больше не будет. Кристофер улыбался и верил ее словам, потому что мама верила в него.

Перед каждым собеседованием она углублялась в раздумья и повторяла заповеди, вычитанные в руководствах по саморазвитию: надеялась поверить еще и в себя.

«Здесь готовы тебя полюбить».

«Годится тебе такая работа или нет – будешь решать ты сама. А не они».

Когда мама в конце концов набиралась храбрости, они вместе заходили в здание. Кристофер оставался ждать в приемной и по маминой указке читал книгу, но буквы скакали с места на место, мысли блуждали, на ум приходили старые приятели. Он скучал по Мичигану. Кабы не Джерри, никуда бы оттуда не сдвинулся. Ребята там незлые. Народ живет бедно, никто не выделяется. А его лучший друг Ленни «Лунатик» Кордиско – тот вообще приколист: как увидит в общинном католическом центре монахиню, так штаны спускает. Интересно, подумал Кристофер, чем сейчас занимается Ленни Кордиско? Наверняка получает очередной нагоняй от сестры Жаклин.

После собеседования мать Кристофера выходила как в воду опущенная, и это доказывало, что на самом-то деле от нее ничего не зависит. Вовсе не она решала, годится ей такая работа или нет. Но делать было нечего: они возвращались к машине и готовились к следующему заходу. Этот мир, говорила мама, так и норовит у человека что-нибудь отнять.

Но свою гордость приходится отдавать добровольно.

На шестой день его мать припарковалась в центре города и вытащила свой проверенный бумажный пакет. С надписью «неисправен». Нацепила его на паркомат и сказала Кристоферу, что воровать плохо, но мухлевать с парковкой еще хуже. Дай срок – она поправит дела и загладит свою вину перед миром.

Обычно Кристоферу приходилось томиться в приемной и читать книжку. Но на шестой день в придорожной забегаловке напротив обедали шериф и его заместитель. Мама обратилась к ним с вопросом: побудут ли они там еще немного? Оба взяли под козырек и пообещали не спускать глаз с ее парнишки. Так что в качестве награды за усердие в чтении мама отпустила Кристофера погулять в скверике, а сама отправилась на собеседование в дом престарелых. На взгляд Кристофера, дом престарелых назывался, вроде как…

«Тнеитсые сонсы».

– Тенистые сосны, – поправила мама. – Если что – зови шерифа.

Кристофер побежал в сторону качелей. По сиденью ползла маленькая гусеница. Понятно, что Ленни Кордиско раздавил бы ее тут же. Но Кристофер видеть не мог, как убивают мелкую живность. Прихватив гусеницу листком, он отнес ее в прохладное и безопасное место – под дерево. А сам вернулся к качелям и притянул к себе доску. Допустим, мускулатуру он еще не нарастил. Но запрыгнуть мог куда хочешь.

Раскачиваясь, Кристофер смотрел на облака. Их было штук сто. И все разного вида. Это смахивало на медведя. То – на собаку. Различались птицы. И деревья даже. Но одно облако красотой превосходило все остальные.

Прямо как лицо.

Не мужское. Не женское. А просто видное собой, милое облачное лицо.

Оно улыбалось ему сверху вниз.

Кристофер спрыгнул с качелей.

И вообразил, будто приземлился на кромке бейсбольного поля. В начале решающего девятого иннинга. Два аута. Фантастический прием мяча! «Тигры» рулят! Но Кристофер теперь поселился близ Питтсбурга в штате Пенсильвания. Чтобы здешние ребята его не загнобили, стоило переключиться на другую команду. Вперед, «Пираты»!^[4]

Покачался он еще минут десять; вышла мама. Но на этот раз – вовсе не с убитым видом. А с широкой улыбкой.

– Тебя приняли? – спросил Кристофер.

– Сегодня устраиваем китайский пир.

Мама поблагодарила шерифа за содействие, получила строгое предупреждение насчет пакета с надписью «неисправен» и усадила сына в сухопутную акулу, чтобы ехать за фильмами и за всем прочим. Вечер пятницы они всегда проводили вместе. Она не собиралась нарушать эту традицию. Ни за что. И за долгое время сегодняшняя кинопятница обещала стать самой замечательной. Джерри тут не отсвечивает. А у них будет особый клуб для двоих. Будет фастфуд. И будут старые фильмы, взятые напрокат в библиотеке.

Для начала заехали они в «Севен-Элевен»^[5], чтобы мама, как всегда по пятницам, купила лотерейный билет с клеточками для цифр. Потом затоварились пивом и поехали в библиотеку – взять на выходные два учебных пособия для Кристофера и пару фильмов на вечер. Зачем, спрашивается, люди транжирят деньги на то, что можно получить бесплатно? За съестным они, по совету шерифа, отправились в «Китайские ворота»: копы лучше всех знают, где вкусно готовят; при виде ценников мама ахнула, но не скривилась. И даже улыбнулась. Сказала, что на карте «виза» болтается небольшой остаток, про который не знает Джерри, а через неделю уже будет первая зарплата. На обратном пути в мотель, вдыхая запахи яичных роллов, курицы в апельсиновом соусе и любимого кушанья Кристофера – лапши «ло-мейн»^[6] (как было сказано в меню, «Китайское спагетти – слюнки текут!»), они придумывали, как потратят сорванный в лотерею куш – такая традиция соблюдалась у них каждую пятницу, вплоть до очередного проигрыша.

Кристофер говорил, что собирается купить ей дом. Он даже сделал чертеж на миллиметровке. Для себя предусмотрел и геймерскую комнату, и конфетную комнату. Баскетбольную площадку и живой уголок за кухней. Все продумал до мелочей. Но самая лучшая комната предназначалась для мамы. Самая просторная. С балконом, а на балконе – трамплин, чтобы мама могла нырять прямо в свой личный бассейн. В этой же комнате была огромная гардеробная с красивейшими нарядами, без прорех под мышкой.

– А ты бы на что потратила деньги, мама? – спрашивал он.

– Я бы наняла тебе хорошего репетитора и накупила гору книжек.

– Моя задумка лучше, – сказал он.

Когда они добрались до мотеля, оказалось, что мини-холодильник у них в номере почти совсем не морозит; мамино пиво, чего доброго, могло не охладиться к началу их пира. Замирая перед маленьким экраном, мама смотрела тираж лотереи, а Кристофер тем временем сбегал в другой конец коридора, где стоял автомат для приготовления льда. И сделал то, чему научился на примере старых фильмов, которые смотрел вместе с мамой. Набрал в стакан побольше ледяных кубиков, а сверху за неимением вина плеснул пива, чтобы подать маме охлажденное.

– Держи, мама. Со льдом.

По какой-то причине мама покатилась со смеху, но он порадовался, что ей весело.

* * *

Мать Кристофера потягивала свое пиво со льдом и причмокивала; ее сын сиял от гордости за свое изобретательное – пусть даже и не совсем верное – решение проблемы теплого пива. После того, как в лотерее… ОПЯТЬ… выпали неправильные номера, мама разорвала билет и вставила диск в старенький видеоплеер, купленный за гроши на гаражной распродаже в Мичигане. Начался первый фильм. Старый мюзикл, полюбившийся ей еще в детстве. Для нее это было одно из немногочисленных светлых воспоминаний. А теперь и для него тоже. К концу китайского пира семья фон Трапп благополучно переправилась в Швейцарию^[7], а Кристофер с мамой надломили свои печеньки с предсказаниями.

– У тебя в бумажке что сказано, мам? – полюбопытствовал Кристофер.

– «Тебе принесет удачу все, к чему прикоснутся твои руки».

…в постели, подумала мать Кристофера, но вслух этого не произнесла.

– А у тебя что сказано, солнце? – спросила она.

– У меня ничего.

Мама проверила. Его скрученная бумажка действительно оказалась пуста, за исключением ряда каких-то чисел. Он сильно расстроился. Печеньки эти на самом деле совсем невкусные. Но чтобы даже без предсказания?

– Это, если хочешь знать, к счастью, – сказала мама.

– Почему?

– Отсутствие предсказания – самое лучшее предсказание. Значит, ты сам будешь творить свою судьбу. А хочешь, поменяемся?

После долгого, тягостного раздумья он выговорил:

– Не хочу.

За разговорами настало время второго фильма. Когда хорошие парни одолели плохих и выиграли войну, Кристофер уже спал у мамы на коленях. Она долго сидела без движения, глядя на спящего сына. Ей вспомнилась одна давняя кинопятница, когда они смотрели «Дракулу» и Кристофер делал вид, что ни капельки не боится, но потом с месяц ходил в свитерах с высоким воротом.

В жизни есть миг, которым оканчивается детство, думала она. И ей хотелось, чтобы для Кристофера такой миг не наступал как можно дольше. Ей хотелось, чтобы у сына хватило ума выкарабкаться из этого кошмара, но не хватило бы ума понять, что на самом-то деле кошмар сомкнулся вокруг него плотным кольцом.

Взяв на руки спящего мальчика, она встала и уложила его в спальный мешок. Поцеловала в лоб и при этом безотчетно удостоверилась, что температура у ребенка нормальная. А потом, допив свое пиво со льдом, вернулась на кухню. Чтобы приготовить следующий стакан точно такого же. Понимая, что этот вечер ей запомнится.

Только в этот вечер она замедлила бег.

Четыре года спустя.

Четыре года назад она обнаружила своего мужа в ванне; он лежал в луже крови, не оставив даже записки. Четыре года скорби, ярости и поступков, совершавшихся как бы отдельно от нее. Но всему есть предел. Хватит бегать. Твой ребенок заслуживает лучшей участи. Да и ты тоже. На тебе больше не висят долги. И всякие подонки. Впереди спокойная жизнь, за которую ты боролась – и одержала победу. Работающая мать – нечто героическое в этом есть. И не важно, что на работе придется выносить горшки за обитателями дома престарелых.

Захватив пиво со льдом, она вышла из номера и устроилась на пожарной лестнице. Там веяло прохладой. Если б не столь поздний час, поставила бы любимого Брюса Спрингстина^[8] и наслаждалась своим геройством.

Осушив стакан, она в блаженстве подняла лицо к ночному августовскому небу и прекрасным звездам, которые, правда, заслонило большое облако.

Облако это смахивало на улыбающееся лицо.