Глава первая, где становится ясно, как изменилась жизнь
Ниневия. Год 5 от основания Империи. Месяц Нисану.
Великий царь, царь всех царей, и правитель обитаемого мира от земель филистимлянских и почти до царства Синдху, что на среднем течении великой реки Инд, принимал посла Египетского фараона Тахарки, который четыре года назад крайне удачно зарезал своего старшего брата Шабатаку. Фараоны XXV династии были нубийцами, и посол тоже был нубийцем, разительно отличаясь черным цветом кожи от своей свиты, что была укомплектована обычными египтянами. В Империи, которую с легкой руки Пророка стали называть одним словом, без перечисления многочисленных земель, в нее входящих, нубийцы в основном служили статусными элементами интерьера, а этот еще и разговаривал. Зрелище было крайне непривычным, а потому вызвало живейший интерес персидских князей и сардаров, собравшихся в зале. Вопрос обсуждался серьезный. Три года назад имперский Наварх, он же командующий флотом, отыскал морской путь в Египет и обнаружил занесенный песками великий Канал Фараонов. Царь царей Ахемен страшно не хотел тратить гигантские деньги на его восстановление, и уже который раз пытался различными уловками возложить эту честь на Египет. Тот успешно сопротивлялся. Египет был абсолютно самодостаточен и все еще довольно богат, хоть и стал бледной тенью самого себя. Караванного пути через Синай ему хватало с избытком, и этот путь был надежно перекрыт цепочкой крепостей. Никакой канал Тахарке был даром не нужен, и копать он его не собирался. По его приказу жрецы Амона-Ра нашли папирусы, из которых стало известно, что эта стройка обошлась Египту в две тысячи талантов золота и сто тысяч человеческих жизней. Тахарка ужаснулся и ушел на юг, воевать с племенами полудиких эфиопов, потому что воевать было уже практически не с кем. На севере раскинулось море, на западе – Ливийская пустыня, а на востоке – могучая Империя, которая объединила в себе жутких ассирийцев и не менее страшных персов. Туда же органично влились торгаши из Вавилона и финикийские мореплаватели. И эта смесь народов, скрепленная единой системой законов, мер, весов и денежных расчетов, начала плавиться, имея далекой целью превратиться в единый этнос. Ахемен, по совету Пророка, приказал всем оседлым персам взять в жены девушек из Вавилонии и Шумера, а ассирийские воины взяли в жены дам из Аншана и Суз. Приказ вызвал было волну возмущения у родителей невест, но налоговое послабление на следующий год успокоило любящие отцовские сердца, и девчонки поехали в неведомую даль, навстречу судьбе. Знать переженилась вообще вся, благо жен обычно имели много. Учитывая, что дети от этих браков уже были трех-четырех лет от роду, то малышам приходилось понимать и ассиро-вавилонский диалект (он же аккадский), персидский, эламский и арамейский языки. Ведь папа-ассириец мог жить с мамой персиянкой в гарнизоне какого-нибудь Алеппо и служить под командой эламита из Айяпура. Рождался какой-то суржик… Перемешанная кровь разных народов давала на редкость хороший результат, и детишки получались крепкие и красивые. Программа, которую разработали Пророк и Первосвященник Нибиру-Унташ, предусматривала полное перемешивание населения и исчезновение местных языков. А для этого нужна была поголовная грамотность и почти сотня лет целенаправленной работы. Иначе ничего не выйдет. Ведь до сих пор иранские луры, прямые потомки эламитов, говорят на крайне своеобразном диалекте. И это через три тысячи лет! Единая страна должна была общаться без переводчиков. А пока всё государственное делопроизводство приходилось вести аж на четырех основных языках, и это оказалось безумно сложно и дорого. Впрочем, появившаяся бумага постепенно делала ненужной клинопись, и свет в конце туннеля был уже виден.
Единая денежная система и тотальное ограбление храмов вызвали взрыв торговли и потребления. Караваны ходили во все стороны, не встречая преград, а редкие разбойники из арабских и арамейских племен регулярно вырезались карательными отрядами кавалерии. Империя ударными темпами развивала сеть дорог и мостов, соединяя север и юг, запад и восток торговыми путями. Каждые пять фарсангов стоял караван-сарай, где имелся колодец с хорошей водой. Право держать таковые давали отставным десятникам и сотникам, а потому порядок на государевых дорогах был железный. Да и побуянить у такого хозяина не получалось. Глянет какой забияка в глаза душегуба на покое, и увидит в них вечность. Потому что не все выживали, держа копейный строй двадцать лет подряд, а из тех, что выживали, можно было гвозди делать, которыми таких забияк к крестам приколачивали. И становился тот забияка тихим и вежливым. Потому что держатель постоялого двора обязан на своей территории порядок поддерживать всеми доступными средствами. А проткнуть распоясавшегося хулигана копьецом для отставника – это куда как доступное средство убеждения, и вполне привычное. Да и не было ему за это ничего, если честно. Надзирающие за порядком таким отставникам на слово верили, ведь те именем светлого бога присягу давали.
Немыслимые доселе расстояния заставили задуматься Пророка, который выдал очередную многозначительную фразу, и ученые чудаки из Дур-Унташа создали ему аналог азбуки Морзе, которая тут стала азбукой Эгиби. Надо ли говорить, что и этот мудрец свою личную статую получил. Линия башен, оснащенных системой бронзовых зеркал, протянулась от Кермана до Ашдода, поражая население скоростью передачи новостей. Тут, откровенно говоря, вообще раньше не знали, что такое новости, а теперь сын, служивший в неведомой дали, раз в год мог родителям бесплатно короткую весть послать. Купцы вцепились в новинку зубами и, дорогостоящее поначалу предприятие постепенно стало даже приносить прибыль. Огоньки на башнях моргали день и ночь, превращая информацию в кровь гигантского организма, каковым становилась Империя.
Ахемену безумно понравилась Ниневия, и он переехал туда, любуясь с высоты царского дворца на прекрасный город, не тронутый войной. Ниневия была в центре его земель, контролируя и беспокойный Вавилон, и вечно недовольную Финикию. Впрочем, торгашеские нации очень быстро смирились и поняли все выгоды единого пространства. Дело дошло до того, что царь Тира Элулай, что, по старой привычке, захотел отложиться после смерти Синаххериба, был просто отравлен своими же подданными, которые не желали терять гигантский рынок сбыта. Им, подданным, люди с невыразительными лицами как бы между прочим намекнули, что Тир какое-то время может пожить на своем острове, радуясь независимости, но товары с материка он не получит, и торговать с ним никому не позволят. Ближайшее место, где им продадут зерно, будет находиться в Египте. И торговый люд очень быстро разочаровался в своем правителе, чего тот пережить так и не смог, удивив окружающих внезапно посиневшим лицом.
В стране были введены денежные векселя, скрепленные оттиском пальцев и личной печатью, база которых хранилась у царских писцов. Ушлые аферисты, что пытались их украсть и обналичить, быстро получали палицей по голове, не разгадав секрета могущественного колдовства. Теперь значительная часть капиталов передвигалась по стране в виде пергаментных свитков, которые перевозила государственная почта. Грабители пришли в уныние. Минимальной суммой векселя было десять дариков, меньшие деньги по-прежнему возились в виде монет. Вводить купюры Макс не рисковал, помня, как разорилась дотла Франция в восемнадцатом веке из-за гениального шотландского проходимца Джона Лоу. Страна так и не смогла оправиться от той катастрофы, и Людовик шестнадцатый закономерно взашёл на эшафот. Макс на эшафот не хотел, и исторический процесс скорее осторожно направлял, чем торопил. Но в Вавилоне уже формировалось подобие первой биржи, что определяла цены на зерно, и Макс с любопытством наблюдал, что из этого получится. Молодые и резвые купеческие сыновья, освоившие в элитных школах тайну сложного процента, начали как-то раскачивать рынок, пытаясь за один день построить себе маленький дворец. Их вызвал к себе сам сиятельный Хутран, который пока жил в Вавилоне, и уведомил, что яма за стеной еще не заполнена, и что не стоит искушать судьбу. Молодые еще, жить бы и жить. Купцы вняли. Пока вняли.
Религиозная жизнь в Империи кипела ключом. Молились кому угодно и как угодно. Веротерпимость была полная. Да и не могло быть иначе. Древние традиции уходят столетиями. Христианство в русской деревне окончательно укоренилось лет через пятьсот после Крещения Руси, а отголоски язычества в виде всяких Масленниц и Иван Купал живы и по сей день. И это Пророк понимал тоже, стимулируя налоговыми льготами поклонение единому богу в храмах Священного огня, а не где-нибудь еще. Чтобы народ не баловал, по примеру православных иерархов, на новообращенных нацепили медальоны, которые язык не поворачивался называть крестиками. И если такого гражданина ловили в каком-нибудь храме Иштар, то этот была форменная катастрофа. Все налоги приходилось возвращать с пеней и, вдобавок, выплатить крупный штраф, из которого доносчик получал половину. Денег было жалко, и паства потихоньку перетекала к огнепоклонникам, которые как бы тем же богам и молились, но гораздо дешевле. А если нет разницы?.. И храмы Баала постепенно начали пустеть. Со службой Богине тоже пока оказалось непросто. Незаметно появилось мнение, что муж женщины, у которого жена спит с другим – рогоносец, богине она там служила или не богине. В харчевнях и кабаках сидели мутные личности, которые со смаком обсуждали интимные подробности соития с уважаемыми и благочестивыми дамами. И мужики, видя ухмылки знакомых с медальонами на шее, начинали испытывать дискомфорт, который закономерно переходил в семейные скандалы. Поток женщин в храмы Иштар тоже понемногу начал пересыхать. Но до полной победы единобожия было еще очень и очень далеко. Безработные жрецы, впрочем, массово становились учителями, сами проходя короткие курсы по новым учебникам грамматики и арифметики.
Армия тоже претерпела кое-какие изменения. Царский отряд превратился в личную гвардию великого царя, с легкой руки, опять же, Пророка, получив название «Бессмертные». Ни у кого даже вопросов не возникло. Строй парней, не дрогнувших под огнеметами и баллистами, лично обошел сам Ахемен и толкнул прочувствованную речь, купив их с потрохами. Денег, впрочем, тоже отсыпал.
Резко усилившаяся армия получила отдых. Видя определенное недовольство тех, кто не навоевался (читай – недозаработал), Ахемен мудро сформировал два небольших экспедиционных корпуса под командованием Камбиса и Хумбан-Ундаша, и сплавил их на северо-восток и юго-восток соответственно. В результате войска сделали огромный круг и вернулись через земли Персиды, увеличив Империю на несколько сатрапий. Сопротивляться военной силе нового царства на территории Арии, Гедрозии, Дрангианы и Сагатрии было просто некому. Мелкие княжества и царства даже выставить никого не могли против профессионального войска, и местное ополчение с корявыми копьями взирало с ужасом на закованных в бронзу кавалеристов и огнеметы, делавшие профилактические залпы. Впрочем, герои все-таки находились, но тем печальней была их судьба. Конец оказывался примерно одинаков. Удар кавалерией и рубка отступающей пехоты. Как вариант – обстрел крепости из требушета, подведение осадных башен и таранов, грабеж и резня. В новые сатрапии поехала администрация, жрецы, казначеи, писцы и Надзирающие за порядком. Вся переписка на новых территориях изначально велась на персидском языке арамейскими буквами, благо у новых граждан Империи своих букв не имелось вовсе. В планах оставалось покорение плодороднейших Бактрии и Согдианы, лежавшей между Амударьей и Сырдарьей, и на этом движение на северо-восток прекращалось. Лезть в скифские степи у Ахемена интереса не было. Переварить бы то, что захапали.
На севере намертво заперли «Железные ворота», где на свое законное место встал город Дербент. Он надежно закрыл путь в Империю для массагетов, кочующих в степях Прикаспия. Впрочем, стройка еще продолжалась, уж больно затратным оказался тот проект. Урарту, воевавшая за Ассирию, была включена в Империю сразу, не успев даже опомниться. Царя Аргишти второго, который находился в ассирийском лагере, просто приволокли к ложу раненого Ахемена и привели к присяге. Кто же позволит существовать хищному государству, расположенному в двадцати фарсангах от столицы?
На западе были образованы сатрапии Сирия и Финикия, прижавшиеся границами к Египту, Иудее и царству Табалу в Малой Азии. Фригия и Лидия, омываемая Эгейским морем, с ужасом взирали на грозовую тучу, растущую на востоке, и понимали, что их поглощение уже становится просто вопросом времени.
Великий Царь воевать в данный момент не хотел, потому что проблем с присоединенными территориями было более, чем достаточно. Как обычно, не хватало писцов, учителей и просто свободного времени. Благодаря этим моргающим башням, которые Пророк назвал странным словом «телеграф», поток информации принял просто чудовищные масштабы, а секретариат повелителя был утроен. У его руководителя, от занудства которого сводило зубы у всех окружающих, появилось три заместителя, не уступающих своему шефу. К счастью прирожденных бюрократов, бумагу выдавали без ограничений, и донесения сатрапов тщательно фиксировались и подшивались в папки, а потом сравнивались с донесениями Надзирающих за порядком на предмет расхождений. Государю на стол попадало только самое важное, и даже этого оказалось столько, что он забыл, когда в последний раз был на охоте.
С усиливающимся ужасом на эту ситуацию смотрел и Египет, особенно его настоящие повелители – жрецы. Уж они-то, будучи людьми чрезвычайно умными, прекрасно понимали, что простое, как топор, единобожие вкупе с налоговыми льготами уничтожит их власть в считанные десятилетия. А уж канал Фараонов, который откроет Египет для внешнего мира, только ускорит их конец, потому что страна была сознательно законсервирована на целые тысячелетия. Любое внешнее влияние поменяло бы все и сразу, и это не устраивало элиту древнейшего царства. Они уже оценили успехи Империи, получив в подарок новые научные работы, переплетенные в тисненную кожу, и впечатлились не на шутку. Приглашение на ученый диспут жрецы вежливо отклонили, что ученые чудаки в Дур-Унташе восприняли как признание своего безоговорочного превосходства. Античный Египет имел население около пяти миллионов человек, половина из которых жила в плодороднейшей Дельте. По крайней мере, таковы были данные римской переписи. Но, помимо плодородия, Дельта отличалась крайне запутанной системой рукавов Нила, наличием обширнейших зарослей и болот, и служила своеобразной природной крепостью, воевать в которой можно было бесконечно. А потому посол божественного фараона Тахарки стоял насмерть и на строительство канала не соглашался ни в какую.
– Великий Царь Царей, мой повелитель не расположен делать такую дорогостоящую работу. Глупая женщина, что обманом занимала место настоящего царя, просто тешила свое самолюбие. Никакой пользы для страны от этого канала не было, а потому великие цари Египта забросили его и не восстанавливали более, – с достоинством говорил посол.
Вместо царя беседу вел хазарапат Хидалу. Для повелителя немыслимо было говорить лично.
– Мы предлагаем великому фараону Тахарке оценить ожидаемые выгоды, – соловьем разливался Хидалу. – К вам пойдут корабли из Синда и Шумера, ведь морской путь проще и дешевле, чем везти товары караванами. Вы же, в свою очередь, тоже можете свои товары везти к нам, и казна обогатится пошлинами.
– Хвала Богам, Египет достаточно богат, о Великий Царь. Но почему вы перестали закупать наш папирус? Сотни семей потеряли источник существования, и они бедствуют.
– Папирус нам более не нужен, – отрезал Хидалу, – у нас есть другой материал для письма. Ты получишь его образец. Давай все-таки вернемся к каналу. Сотни купцов из финикийских и шумерских городов придут к вам торговать. Поплывут купцы из Синда и более дальних земель, и затраты на его строительство казна вернет примерно за десять лет. Согласитесь, выгоды огромны. И еще! В случае неурожая в Египте через этот канал поплывут корабли с зерном из Вавилонии, и ваш народ не будет умирать от голода, – выложил козырь Хидалу. – Ведь все ваше царство зависит от того, насколько большим или малым будет разлив Нила.
– Великие боги берегут людей Египта, – высокомерно сказал посол, раздувая широкие ноздри. – Тысячи лет стоит страна, и простоит еще тысячи.
– Ну что же, мы закончим на сегодня, – устало сказал Хидалу. – Мы встретимся завтра наедине. Великий царь услышал то, что ему было необходимо.
Посол удалился, оставив дары, а Ахемен задумчиво сказал:
– Что думаешь, брат? Тяжело будет. Расстояния огромные, народу много, жрецы могущественные. Увязнем мы там надолго. А купцы уже приступом скоро дворец возьмут, канал этот проклятый хотят. Может, зря ты его отыскал?
– Не зря, нужен он. А Египет все равно придется забирать, – упрямо сказал Пророк. – Не сейчас, так позже. Тахарка на глазах крепнет. Мы не можем такую опасность у своих границ иметь. Да и богатая земля, сам знаешь. В Нубии золото добывают, а оно нам ой как нужно.
– Да, прав ты. Ни к чему нам такие соседи. Да еще и упрямые, как ослы. Начнем понемногу поход готовить. Харраш, посылай своих людей в Египет. Чтобы через полгода все, как на ладони, было.
– Слушаюсь, повелитель, – склонился в поклоне Умножающий Доходы Империи.
А посол богоподобного фараона Тахарки сидел в это время в своих покоях и листал книгу сказок, подаренную ему хазарапатом. Читать нубиец не умел, но картинки рассматривал жадно. И понял тогда посол, почему проклятые персы папирус перестали закупать. Потому что не нужен он им более. На папирусе такую красоту сделать никак не получится.
Глава вторая, где Пророк чуть не вернулся назад
Пять лет назад. Недалеко от Ниневии, Империя. 1 год от основания. Год 691 до Р.Х., которое уже никогда не наступит. Месяц Нисану.
После оглушительной ничьей, которая закончилась смертью Великого царя Синаххериба, задушенного Ахеменом, последнего утащили в шатер. Там его уже ждала врачебная бригада, приготовившая инструмент и нити из прокипяченного шелка. Ранение было серьезным, но не проникало в брюшную полость. Кровотечение остановили, мышцы и кожу зашили послойно, а царю запретили вставать. Тот попробовал было возмутиться, но главный лекарь уверил его, что лучше пусть его постигнет немилость царя, чем придется разбираться с великим Пророком, за которым уже послали. Лежать неделю! Иначе он, главный лекарь, прикажет Великого Царя к ложу привязать. Камбис стоял рядом и согласно мотал головой. Царь смирился. Опытный воин и сам понимал, что если рана разойдется, он может запросто истечь кровью или подцепить нагноение, а тут уже прогнозы ожидаются куда хуже. В лагере справлялись и без него, а в шатер постоянно бегали военачальники и докладывали обстановку. А через три дня уже состоялся первый военный совет, на котором полноправно присутствовали рабсаки царя Ассирии и его сыновья.
– Арда-Мулиссу и Арад-бел-ит! – сказал Ахемен, не вставая с ложа. – Ваш отец был великим воином и правителем. У нас с вами состоится отдельный разговор, но я жду Заратуштру из Вавилона, за ним уже послали. Не считайте, что мои слова были сказаны впустую. Нужно подождать.
– Спасибо, повелитель, – сказал Арда-Мулиссу. – Мы не держим зла. От нашего великого отца в какой-то момент отвернулись боги, но он погиб, как лучший из воинов. Мы просим похоронить его с царскими почестями, он их заслужил.
– Да будет так! – сказал Ахемен. – Ваш отец будет похоронен, как и приличествует великому царю. Ваши достойнейшие матери тоже будут окружены почестями, как и подобает царицам.
Сыновья Синаххериба молча поклонились.
– За вашим братом Ассархаддоном уже послали? – поинтересовался царь.
– Да, повелитель, – ответил Арад-бел-ит. – Сразу же.
– Хорошо. Хумбан, докладывай.
– Повелитель, в обеих армиях погибло около десяти тысяч человек. Еще столько же ранено. Многие не выживут. Расход стрел и дротиков огромный, погибло и искалечено около тысячи коней. Сколько посечено доспехов, шлемов и щитов, я даже и сказать не берусь. Много, государь, очень много. Мастерским в Сузах не один год работать надо, чтобы тот запас восстановить.
– У нас теперь ассирийские мастерские есть, – усмехнулся царь, – и у нас теперь есть железо. Царь Урарту где?
– Он ожидает, повелитель, – сказал хазарапат.
– Зови!
В шатер вошел Аргишти второй. Он с пугливым любопытством оглядел шатер, где за одним столом сидели ассирийские и персидские военачальники, уже перемешавшись между собой. Они вчера все вместе знатно надрались, и уже почти стали друзьями. Почти… Для настоящей дружбы придется не пить, а вместе лить кровь, и это здесь все понимали. Тем не менее, и Туртан, и Великий Глашатай оказались нормальными мужиками, без закидонов, которые, как и все тут, воевали лет с пятнадцати и бойцами были отменными. И в данный момент элита Империи благоухала могучим выхлопом, приводя в смятение самого царя, которому лекари пить пока не разрешали. Оставалось просто отчаянно завидовать, чем он прямо сейчас и занимался.
Урарту давно пережила свои лучшие годы, и в нашей реальности ей оставалось существовать от силы пару десятков лет. Горная страна, зажатая между Ассирией и киммерийцами, была обречена. Всего шестнадцать лет назад жуткие всадники с длинными мечами и дальнобойными луками наголову разгромили войско Урарту, превратив цветущую землю в пепелище. А десятилетиями до этого отважные горцы резались с Саргоном вторым, а до него – с царем Тиглатпаласаром. Царь Аргишти был весьма неглуп, потому и сумел спасти свой народ от истребления, и даже смог воспользоваться плодами наступившего затишья. Ничего хорошего от этой беседы он не ждал, и приготовился умереть. Он не видел ни одной причины, по которой победителю нужно было сохранять ему жизнь. Царь гордо поднял голову и смело посмотрел в глаза новому повелителю вселенной.
– Царь! – он сделал короткий поклон, который скорее означал уважение, чем подчинение.
– Послушай, царь Аргишти, – заявил раненый громила, лежащий на широком ложе. – У меня для тебя есть два предложения. Выбор за тобой. Первое, ты можешь вернуться в свое царство и править там дальше. Мне пока будет не до тебя, если честно. Чего я в твоих горах не видел? Но тогда у тебя возникнет одна проблема. Князю киммерийцев Теушпе могут приглянуться твои земли, и я не стану ему мешать, он же мой родственник. – Царь Урарту медленно бледнел. Киммерийцы вызывали у него животный ужас.
– Второе, – продолжил Ахемен. – Ты приносишь клятву «земли и воды» и становишься полноправным персидским князем. Наши дети или внуки, кто там у тебя, поженятся и войдут в царскую семью. Но твоя страна становится сатрапией Персидского Царства.
– Могу я остаться государем в своей земле и служить тебе, Великий Царь? – спросил Аргишти. – Я принесу клятву верности, и мои сыновья тоже.
– Не можешь, – отрезал Ахемен. – У меня для тебя всего два предложения. Выбирай.
– Я выбираю второе, – поник Аргишти.
– Вот и славно, – ответил Царь. – Дождемся Заратуштру, он точно знает, кто из моих дочерей еще не просватан. Я, честно говоря, уже и по именам их не помню. И да, подать с твоей земли будет платиться железом и конями. Все, что свыше, будем покупать за серебро и золото.
Аргишти молча поклонился. Надо было очень быстро попасть домой, пока он еще царь, и пока коней и железо он может скупить задешево, продав потом за золото простодушному персу.
* * *
1 год от основания. День летнего солнцестояния. Ниневия.
Великий царь, Пророк и Первосвященник стояли на гигантской платформе, господствовавшей над столицей. Пятьсот на пятьсот шагов были ее размеры в ширину, а высота – около тридцати метров. Длина стен Ниневии превышала двенадцать километров, в них было пятнадцать ворот, которыми заканчивались идеально прямые улицы, что шли как лучи от центра. Вода подавалась по гигантскому водопроводу длиной в пятьдесят верст, проложенному в скальных туннелях и на акведуках. Город оказался истинным чудом света, куда красивее Вавилона, который достиг пика великолепия гораздо позже, почти через сто лет. На гигантской искусственной горе, помимо царского дворца и храма Ашшура, был разбит парк, выкопаны пруды и стояли павильоны в тени деревьев, дающих благословенную тень. Именно туда и направлялись сейчас трое величайших людей в Империи.
– Брат, ты видишь это? – дрогнувшим голосом спросил Пророк.
– Ты это о чем? – удивился царь.
– Там, впереди, туман видишь? – снова спросил Макс.
– Великий, тут не бывает туманов, – почтительно вмешался Первосвященник. – Тут слишком сухо для этого.
– Вы не понимаете, – обреченно сказал Макс, – там впереди туман. Я ведь так и попал сюда. Помнишь, брат, как ты нашел меня посреди пустыни?
– Ну еще бы! – хмыкнул Ахемен. – Помню, дурак дураком был, да еще и ссык…
– Я не об этом, – резко оборвал его Макс. – Впереди туман, а значит, я должен вернуться.
– Тебя зовет бог? – встревожился Ахемен.
– Не знаю, кто меня зовет, но взглянуть надо. Веревка нужна, – сказал Пророк.
– Может, не ходить туда? – поинтересовался Первосвященник.
– Да я и в прошлый раз мог не ходить, – грустно сказал Макс. – Думаю, это судьба.
Нибиру-Унташ смотрел во все глаза. Он знал, что Великий Пророк прорвал спираль времени, чтобы попасть сюда и принести волю богов, но относился к этому, как к какой-то сказке. Ну то ли было, то ли не было.
А впереди колыхалось марево тумана, что был виден только Максу. Молочно-белая тьма клубилась в саду, выпуская липкие щупальца. Слуга принес веревку и Макс обвязал себя ей вокруг пояса.
– Ну, с богом! – сказал он. – Брат, если закричу, тащите меня назад изо всех сил.
Пророк осторожно пошел вперед, постепенно теряя ориентир. Веревка в руках Ахемена натянулась, а потом резко упала на землю. Макс исчез. Ахемен потянул ее на себя и вскоре удивленно любовался на конец, который был словно обрезан немыслимо острым ножом.
– Бог забрал его! – изумленно сказал Ахемен. Стоявший рядом Нибиру-Унташ был озадачен не меньше. Вот шел себе человек, а потом взял и исчез ни с того, ни с сего. Вдобавок ко всему, Первосвященник был агностиком, и религиозным человеком в полном понимании этого слова, никогда себя не считал. Но узрев истинное чудо, начал сомневаться в своих воззрениях. Может, и вправду, Бог существует?
Вдруг колыхнулся горячий воздух, и откуда-то вывалился Пророк, который смотрел на всех дурными глазами.
– Зар, ты вернулся! – заорал Ахемен и кинулся обниматься.
– Сколько времени прошло? Год какой? – спросил Макс.
– Да нисколько не прошло. Ты шел, шел и пропал, – орал восторженный царь. – А теперь появился из ниоткуда.
– Великий! – обратился к Пророку Нибиру-Унташ. – Где вы были? Когда вы успели переодеться в эти странные одежды? И почему у вас седые виски?
– Я потом как-нибудь расскажу, может быть. Если решу, что вам надо это знать, – задумчиво ответил Пророк. – Но сейчас скажу только одно: ох, и дел мы с вами наворотили.
Слуга, который принес веревку, стоял за спиной царя и по цвету напоминал полотно. Он судорожно пытался понять, убьют его за то, что он сейчас увидел, или не убьют.
Нибиру-Унташ повернулся к слуге, как будто прочитав его мысли, и произнес:
– Чтобы никому ни слова, понял?
Тот судорожно закивал, всем своим видом являя воплощение ужаса.
– Чего стал, иди, – махнул рукой Первосвященник.
Тот припустил со скоростью молодой антилопы и исчез в колоннах дворца.
– Он же всем разболтает, – укоризненно сказал Пророк.
– Именно на это я и рассчитываю, Великий, – усмехнулся жрец. – За нами из кустов еще пара евнухов подглядывает. Пусть болтают, это нам на пользу.
– А, ну да, – Макс задумался. – После того, что я узнал, действительно, не помешает.
– А что вы узнали, Великий? – спросил снедаемый любопытством Нибиру-Унташ.
– Не могу рассказать, иначе это изменит ход событий. Да и не поверите все равно.
* * *
На следующий день. Ниневия.
– Сыночек! Мой любимый!
Высокомерная стерва, то есть великая царица Накия рыдала, размазывая макияж по стареющему, но все еще красивому, породистому лицу. Она любовалась на своего ненаглядного мальчика и не узнавала его. На нее смотрел широкоплечий молодой мужчина с короткой бородкой и суровым взглядом пожившего человека.
– Как ты возмужал! Я сейчас велю накрыть стол! Подадут твои любимые сладости! Ах да.., – осеклась она. – Ты же у меня совсем взрослый теперь. Тогда мясо.
– Мама, как ты? – просто спросил Ассархадон.
– Да все неплохо, сыночек. Когда погиб твой отец, мы такого страху натерпелись! Я уж думала яд принимать, чтобы позор не пережить. Да нас тут и пальцем никто не тронул. Живем, словно и не случилось ничего. Один раз новый царь заглянул, посмотрел тут все и ушел. Честно говоря, он больше крылатых быков разглядывал и барельефы на стенах, чем нас. Некоторые обиделись даже. Надеялись к нему в койку прыгнуть, курицы, – она хрипло засмеялась. Ей, по причине возраста, прыгнуть в койку царю не светило.
– С вами обращаются с подобающим уважением? – спросил Ассархаддон с легким оттенком удивления.
– Да, сын. Я не могу сейчас приказывать писцам и военачальникам, ведь мое слово ничего не весит теперь. Но в остальном все так же, как было. Только скучно очень. Я целый день с этими дурами заперта в четырех стенах. Недавно поймала себя на том, что перемываю кости матери Арда-Мулиссу, представляешь? Чтобы твоя мать опустилась до сплетен! – печально сказала она.
– Мама, все могло быть намного, намного хуже, – сказал Ассархаддон. – Это же война, мама. Я очень удивлен, если честно. Либо этот перс немыслимый добряк, либо просто глуп. Но то, что он делает, говорит о том, что он вовсе не дурак. И людьми себя окружает очень толковыми и полезными. Он, воистину, великий правитель. То, как он управляет страной, совсем не похоже на то, чему учил меня отец. И ведь в том бою боги выбрали его. Значит, он прав.
– Он просто сильнее и лучше дерется, – фыркнула Накия, – при чём тут боги?
– Мама, не гневи Ашшура, он высказал свою волю, – мягко поправил ее сын, – и мы должны покориться ей.
– Ты, наследник царей, покоришься вчерашнему пастуху? – изумилась Накия.
– Что же ты предлагаешь? – удивился Ассархаддон.
– Ждать! – фанатично прошептала Накия. – И тебе боги пошлют знак. Вельмож и воинов царя не стали убивать, они поддержат тебя!
– Мама, ты говоришь опасные вещи, – поднял руку Ассархаддон. – Ведь царь Ахемен пощадил вас.