Серия «Мировая книжка»
© Е. Володькина. Обложка, 2016
© ЗАО «ЭНАС-КНИГА», 2016
* * *
Предисловие от издательства
У Лидии Алексеевны Чарской (1875–1938) удивительная писательская судьба. Пушкинская строка: «Хвалу и клевету приемли равнодушно…» – в полной мере относится к ее творчеству, претерпевшему самые контрастные оценки – от восторженных, хвалебных до разгромных, уничтожающих.
Она не собиралась становиться писательницей. В юности мечтала играть на сцене романтических героинь. Ради этого поступила в театр и, между прочим, служила там более 20 лет. Но роли ей доставались только маленькие, эпизодические, поскольку актерским талантом она не блистала.
Первую книгу «Записки институтки» Л. Чарская отнесла в журнал «Задушевное слово» в 1902 году, не особенно рассчитывая на публикацию. Она решилась на это, потому что ее семья остро нуждалась в средствах.
В один прекрасный день домой к ней приехал сам Маврикий Осипович Вольф, известный издатель журнала. Он был в восторге от работы молодой писательницы и обещал публиковать все, что она ни напишет в будущем.
После выхода первой повести в свет Л. А. Чарская проснулась знаменитой. Мальчики и девочки плакали над ее книгами, ставили ее имя в один ряд с А. С. Пушкиным. Ее охотно печатали вплоть до 1917 года. В том году произошли две революции, закрылся журнал «Задушевное слово» и кануло в Лету многое из того, что прежде казалось незыблемым.
Все, о чем писала Л. Чарская, оказалось идеологически враждебным для строителей нового общества, и ее перестали печатать. В течение 70 лет творчество Л. Чарской находилось под негласным запретом, но это не значит, что читатели ее позабыли. Потрепанные дореволюционные книжки бережно хранили в семьях, переплетали, передавали из поколения в поколение.
В начале 1990-х годов повести Л. Чарской вновь появились на прилавках книжных магазинов и вновь стали бить все рекорды продаж. В чем секрет популярности ее наивных, восторженных книг? Почему истории этой писательницы так трогают душу вот уже более ста лет? Попробуйте сами ответить на этот вопрос.
Перед вами две повести – «Счастливчик» и «Щелчок». Они объединены общими персонажами, рассказывают о большой и дружной семье Раевых. Обратите внимание, это говорящая фамилия, от слова «рай». Все самое ценное, что только может подарить семья человеку, есть у Раевых. Поэтому какие бы потрясения ни происходили – будьте уверены, все окончится хорошо.
Счастливчик
Глава I
Утро. Синие шторы спущены в детской, но шаловливый солнечный луч нашел скважинку между занавеской и оконной рамой и проник в комнату, освещая уютную, красивую белую кроватку, голубое стеганое атласное одеяло и белокурую, с длинными растрепанными кудрями, головку спящего мальчика.
Между стеклом и шторой на окне шевелится кто-то. Слышится усиленная возня, постукивание и шелест.
Наконец этот «кто-то», таинственный и незримый, кричит голосом, не допускающим возражений:
– Бонжур! Пора вставать, Счастливчик! Пора вставать!
Белокурая головка в голубовато-белой кроватке приподнимается. Большие черные глаза то недоуменно таращатся, то жмурятся от солнечного луча.
– Бонжур! Пора вставать, Счастливчик! – еще раз кричит тот, невидимый, у окна.
Мальчик сладко зевает, потягивается и садится на постели.
Мальчик этот очень хорошенький и изящный. Он весь тоненький и хрупкий, с бледным, точно фарфоровым личиком, черноглазый, с льняными кудрями, с правильными чертами и алым, как вишня, ротиком. Ему девять лет, но кажется он значительно меньше. Счастливчик – крошечного роста, и все принимают его за семилетнего. Совсем, однако, напрасно: он умен как взрослый. Это говорят все: и бабушка, и няня, и Ляля, и monsieur[1]Диро, и Мик-Мик.
Только что Счастливчик спустил с постели голенькие ножонки, как за дверями слышится голос:
– Можно войти?
Счастливчик подбирает тотчас свои ноги под себя и садится, как турецкий паша, посреди своей нарядной кроватки.
За шторой на окне слышится возня. Кто-то тревожно мечется там и свистит: «Фю-фю-фю».
– Войдите! – кричит Счастливчик. – Мик-Мик, это вы?
Дверь широко распахивается. На пороге появляется высокий студент в тужурке[2], со смеющимися серыми, весело прищуренными глазами и маленькой черной бородкой.
Счастливчик не ошибся. Это Мик-Мик, собственно говоря, Михаил Михайлович Мирский, репетитор Счастливчика и дальний родственник, весь последний год готовивший мальчика в гимназию в первый класс. Счастливчик еще совсем маленьким мальчиком, когда он не умел хорошо говорить, прозвал Михаила Михайловича «Мик-Мик» и с тех пор его так и называет постоянно.
– Как, еще в постели! Но сегодня экзамен! – с деланым ужасом восклицает Мик-Мик и состраивает такую страшную физиономию, какая, по всей вероятности, была у Серого Волка, когда он намеревался проглотить Красную Шапочку в сказке. – Кира, безбожник вы этакий, ведь на экзамен опоздаете! Вот постойте, я вас!
Мик-Мик бросается к голубовато-белой постельке, хватает Счастливчика на руки и вертится с ним по комнате, высоко держа мальчика над головой.
– Сегодня экзамен! Экзамен, экзамен! – припевает он на мотив песенки «Жил-был у бабушки серенький козлик».
Счастливчик хохочет. Ему весело, забавно, но немножко холодно.
– Милый Мик-Мик, пустите меня!
– Я спущу вас, Счастливчик, лишь только вы скажете мне, что такое за зверь имя существительное?
– Это название предмета, – не сморгнув, отвечает мальчик, хохоча до слез.
– А глагол? Что за козявка божия глагол, Счастливчик?
– Глагол означает действие предмета! – снова получается между двумя взрывами смеха веселый ответ Счастливчика.
– Тра-ля-ля! Вы молодец, Счастливчик, и получаете свобод у…
И в одно мгновение ока мальчик высоко вскинут на воздух и водворен обратно в постель.
За шторой усугубляется возня, и отчаянный голос пронзительно вопит на всю спальню:
– Желаю вам доброго утра! Бонжур!
– Ха-ха-ха-ха! Ах, Коко, бедняжка! Надо его освободить.
В одну секунду Мик-Мик уже у окна. Синяя штора поднята, и белая волна солнца и света вливается в комнат у.
На окне висит большая клетка. В ней зеленый попугай с розовой головкой. Он чистит лапку клювом и поет картавым птичьим голосом:
Я умен,
Ты умен,
Умники мы оба!
– Нет, уж ты меня извини, попка, а ты вполне законченный дуралей, – смеется Мик, просовывая и тотчас выдергивая указательный палец между прутьями клетки.
Коко сердится и свистит. Он всегда свистит в таких случаях.
Потом как ни в чем не бывало затягивает снова:
Я умен,
Ты умен,
Умники мы оба!
И ни с того ни с сего прибавляет совсем уже ни к селу ни к городу:
– Попочка любит винегрет!
Мик-Мик и Счастливчик заливчато хохочут.
Глава II
– Еще в постельке! Ай-ай-ай, как нехорошо! Небось Михаил Михайлович уже пришли, чтобы приготовить тебя, Счастливчик, к экзамену, а ты еще в постельке!
Старая, рыхлая, простодушная, как и все русские няни, Степановна проникает в детскую и укоризненно качает седою как лунь головою в ослепительно белом чепчике.
Коко, который именно за этот белый чепец да еще за упорное нежелание давать ему сахар недолюбливает няню, при появлении ее заливается отчаянным криком:
– Ступай прочь! Ступай прочь!
Этой фразе выучил Коко молодой лакей Франц, который тоже не любит няню, не любит за то, что она держит себя, по его выражению, «превыше барыни».
При неожиданном крике Коко няня вздрагивает, пугается, потом начинает сердиться.
– Тьфу, пропасть! – ворчит она. – Глупая птица! Постой, я вот тебя!..
– Я вот тебя! – как эхо крикливо вторит ей попугай.
Счастливчик с Мик-Миком хохочут. Няня начинает сердиться уже самым серьезным образом.
– Барыня вас спрашивали, батюшка мой, – обиженным голосом обращается она к студенту. – Благоволите пройти в столовую.
– Хорошо, я сейчас «благоволю пройти» в столовую, – отвечает, смеясь, Мик-Мик, – а вы, старушка божия, не извольте себе ради глупой птицы кровь портить. Ведь Коко безвредная штучка.
– Коко безвредная штучка! – покорно соглашается попугай.
Мирский вышел. Няня принялась за мальчика. Началось утреннее одевание, обмывание, расчесывание длинных и мягких, как паутина, белокурых кудрей Счастливчика.
Обтерев все тело мальчика губкой, смоченной в туалетном уксусе, няня надела прежде всего Кире фланелевый набрюшник на животик, тонкую шелковую фуфайку, теплые егеровские носочки на ноги, а поверх них – длинные, выше колен, шелковые черные чулки и высокие, из желтой кожи, на четырнадцать пуговиц, сапожки. Потом за мраморным, маленьким, как игрушка, умывальником собственноручно намылила ему руки, уши, обтерла губкой лицо, вычистила ногти и зубы и, наконец, надела на Киру дорогой бархатный, с кружевным белым воротником и манжетами, прелестный костюмчик.
Тщательно умытый, причесанный и нарядный, со своими длинными локонами, обрамляющими, как в раме, тонкое красивое личико, весь в бархате и кружевах, Счастливчик казался теперь чудесной дорогой французской куклой или, вернее, маленьким принцем из волшебной сказки.
– Молись Богу, мой батюшка, чтобы на экзамене какой прорухи не вышло! – наставительно проронила няня и, опустившись на колени перед киотом с мерцающей лампадкой, зашептала блеклыми старческими губами: – Господи, помоги отроку Твоему Кириллу! Заступница, Царица Небесная, умудри младенца своего!
И Кира молился тоже.
Обычно неугомонный Коко притих в своей клетке и, свернув набок свою зеленовато-розовую головку, усердно наблюдал коленопреклоненные фигуры мальчика и старухи.
Глава III
Когда Кира вошел в столовую, вся семья была уже в сборе. Пили чай за большим столом.
На главном месте, в кресле, сидит бабушка.
Она еще издали протягивает руки своему любимцу. Ее милое, доброе, красивое, все излученное мелким сиянием морщинок лицо и большие серые глаза улыбаются Кире.
В своем обычном черном шелковом платье, с черной же шелковой кружевной косынкой на седых, как серебро блестящих волосах, маленькая, изящная Валентина Павловна Раева удивительно похожа на изображение маркиз на старинных французских картинах. Счастливчик весь в нее, вылитый портрет.
Тут же, за столом, сидит одиннадцатилетняя Симочка, бабушкина воспитанница, взятая с трехлетнего возраста в дом Раевых бедная сирота. Симочка скромно потупила глаза и всеми силами старается скрыть огромное чайное пятно, сделанное ею на чистой, только что постланной скатерти.
Симочка – маленькое, лукавое, вертлявое существо. Любит сладкое и интересные сказки. Часто говорит неправду и когда солжет, то всегда ее светлые глазки принимают беспокойное выражение.
Симочка некрасива. Личико птички: остренькое, с маленьким носом-пуговкой и массою веснушек. На белокуро-рыжеватых, двухцветных волосах голубенькая круглая гребенка. Волосы коротенькие и из-под гребенки стоят на темени торчком. Рожица лукаво-шаловливая, старающаяся казаться скромной.
Против Симочки за столом сидит Ляля.
Ляле, родной сестре Киры, четырнадцать лет. Она калека. Ходит на костылях с четырехлетнего возраста. До четырех лет она не ходила совсем. Доктора говорят, что болезнь Ляли пройдет с годами, а пока ее усиленно лечат, возят на юг и за границу и мучают всякими втираниями, ваннами и душами.
У Ляли красивое тонкое личико, такое же, как и у Киры и бабушки, только черные большие глаза Ляли всегда печальны, а тонкие бледные губки смеются редко.
Около Ляли ее гувернантка – Аврора Васильевна, строгая, суровая ко всему миру, но бесконечно добрая и мягкая к одной Ляле, которую она обожает. Аврора Васильевна – худая, высокая, как жердь, особа, гладко причесанная, в строгого фасона суконном платье, без малейшего украшения, бантика, кружевца.
С другой стороны Ляли поместился monsieur Диро, воспитатель Счастливчика. Monsieur Диро – француз из Парижа, говорит плохо по-русски и как родного сына любит и балует Киру, воспитание которого ему поручено с пяти лет. Он же дает уроки Ляле и Симочке по французскому языку и рисованию, а в свободное от занятий время пишет масляными красками картины.
Мик-Мик – его враг. Monsieur Диро никак не может простить студент у, что он отнял от него совсем за этот последний год Счастливчика, и часто жалуется, что с тех пор, как Мирский приходит ежедневно заниматься с Кирой, мальчик как будто чуточку охладел к своему старому другу, к своему «Ами», – как Счастливчик, а за ним и все в доме прозвали старого француза.
У monsieur Диро короткие, пегие от сильно пробивающейся седины волосы, небольшая бородка, седые усы, добродушнейшее в мире лицо и мягкая улыбка.
Сейчас Ами усиленно спорит о чем-то на своем ломаном французско-русском наречии с Мирским. Лицо сердито-недовольное, седые брови сжаты. В глазах огоньки.
Но вот входит Счастливчик и останавливается на пороге.
– Доброго утра, Счастливчик!
Голос бабушки, нежный, грудной, ласковый, так и льется прямо в душу.
– Как спал, дитя? Не болит ли что? Может быть, ночью беспокойно спалось в ожидании экзамена?
Глаза бабушки близоруко щурятся и сияют.
Счастливчик целует почтительно бабушке руку.
– О, не беспокойся, милая, милая бабушка! Я совсем не боюсь экзамена, ну ни чуточки не боюсь! – своим звонким голоском отзывается Счастливчик.
– Еще бы он боялся! Да если бы вы труса праздновали при вашей подготовке, Кирилл Кириллович, я бы и знать вас не захотел! – отзывается с конца стола Мик-Мик таким страшным необычайным басом, что Симочка взвизгивает от восторга и, сделав резкое движение, окончательно разливает чай на скатерть.
Аврора Васильевна значительно вскидывает глазами в ее сторону и грозит пальцем. Пятно получается огромное – не пятно, а целая лужа, которая и размазывается дальше и дальше настоящим озером по столу. Симочка, красная как рак, потупляет глазки и бросает испуганный взгляд на бабушку.
Но бабушка занята Счастливчиком. Надо ему налить какао, не забыть предварительно заставить принять Киру ложку какого-то снадобья, которое три раза перед едою, вследствие малокровия, принимает Счастливчик, выбрать булочку, прибавить сахару в его стакан в серебряном дорогом подстаканнике и так далее. Не до Симочки сейчас, не до других.
Впрочем, не одна бабушка сейчас занята исключительно внуком. С той минуты, как в столовую вошел Счастливчик, лица всех засияли и растянулись в довольные улыбки. Просиял Ами, просияла печальная Ляля, просиял молодой щеголь-лакей Франц, стремительно подставляя маленькому барчонку его удобный, нарочно заказанный для него бабушкой стул с высоко прилаженным сиденьем. Даже по обычно холодном у, строгому лицу Авроры Васильевны проползло нечто похожее на улыбку, а лукавые, теперь несколько смущенные глазки Симочки заискрились и заблестели как звезды. Счастливчика целовали, обнимали, пожимали его крошечную миниатюрную ручку, невольно любуясь при этом его изящной фигуркой в бархатном наряде с большим воротником.
Счастливчик важно восседал на высоком стуле, пил какао, кушал сдобные крендельки и булки и с видом взрослого, ужасно серьезного человека слушал, как вести себя в гимназии во время экзаменов, слушал последние наставления, даваемые ему Мик-Миком.
Он не боялся предстоящих испытаний ни капли. Счастливчик не боялся уже потом у, что все то, что полагалось знать для ученика первого класса, мальчик благодаря стараниям своего учителя знал на слав у. И потом, с самых ранних лет Кира привык верить, что все вокруг него было точно создано для его радостей, все ему удава лось как нельзя лучше, все шло гладко и ровно, как по маслу, и что он был настоящий Счастливчик и баловень семьи. Так неужели же судьба теперь изменит Счастливчику и он не выдержит экзамена?!.
Глава IV
– Андрон, подавай!
Щеголеватый Франц с быстротою мальчика выскочил с лестницы и молодцеватым жестом отстегнул кожаный фартук коляски.
– Пожалуйте!
Сначала в коляску села бабушка. Подле нее поместился Счастливчик в красивом летнем плаще и мягкой широкополой панаме-шляпе, придававшей ему еще больше сходства с хорошеньким маленьким принцем.
На крыльце стояли Мик-Мик, Ами и няня.
Няня крестила Счастливчика, шепча молитву. Мик-Мик кричал весело:
– Смотрите же, Кира, не спутайте, сколько семью девять… Да в диктовке будьте повнимательнее! У вас насчет буквы «ять» не больно-то щедро бывает… Если на пятерках не выедете, берегитесь возвращаться, Счастливчик! Живым проглочу!
А Ами кричал, в свою очередь, по-французски:
– Courage! Courage, mon garзon![3]
И все трое улыбались и кивали.
Мик-Мик должен был тоже ехать в гимназию – и для того, чтобы узнать об участи экзаменов Киры, и для того, чтобы переговорить, если понадобится, с директором гимназии, а главным образом – с целью поддержать своим присутствием бодрость духа в Счастливчике.
Бабушка и внучек поехали в гимназию в «собственной» шикарной коляске. Мик-Мик идет туда сначала пешком, потом садится в электрический трамвай и едет.
Раевы живут далеко от гимназии, которая находится в самом центре города. У бабушки собственный дом, большой, белый, двухэтажный, окруженный тенистым садом, точно маленькое имение, с качелями, площадкой лаун-тенниса и крокета. Когда Счастливчик выдержит экзамен и поступит в гимназию, monsieur Диро будет отвозить его туда ежедневно. Бабушка уже решила это. В более близкую гимназию она ни за что не отдаст своего любимца потом у, что там воспитываются дети дворников, сапожников, мелких торговцев. В той же, куда они едут сейчас, учатся почти исключительно дети из более изысканного общества. Бабушка уже давно, прежде чем поступать туда Кире, тщательно навела об этом справки, опасаясь, как бы Счастливчик не заразился дурными манерами среди плохо воспитанных детей. Бабушка думает и сейчас об этом.
А гнедой Разгуляй то и дело набавляет ходу под опытной рукой кучера Андрона. И Андрон, и Разгуляй, очевидно, понимают всю торжественность минуты: маленький барин едет держать экзамен. А вы думаете, это легкая штука, экзамен?
Глава V
– Боже ты мой, какой маленький! Сколько же ему лет?
Человек в синем вицмундире[4]с блестящими пуговицами и бархатным воротником смотрит сквозь золотое пенсне сначала на бабушку, потом на крошечную фигурку Счастливчика, всю утонувшую в бархате, кружевах и кудрях.
Бабушка смущена. В самом деле, Счастливчик такой маленький, худенький и хрупкий, что кажется семилетним.
– Ему уже девять лет! – говорит бабушка инспектору, так как человек в синем вицмундире с блестящими пуговицами – инспектор той гимназии, куда поступает Кира.
– Фамилия? – кратко осведомляется еще раз инспектор.
– Кирилл Раев, – говорит бабушка, немного испуганная его строго деловым тоном.
– Потрудитесь пройти в общую приемную, – снова роняет деловой человек и устремляется куда-то в дверь, наскоро сделав заметку в своей записной книжке.
У него такое серьезное, сосредоточенное лицо и нахмуренные брови, показавшиеся Кире сердитыми, что мальчик рад, когда сердитый синий человек оставил их в покое.
Чуть-чуть волнуясь, Валентина Павловна прошла с внуком в коридор, который ведет в приемную.
О, сколько народа! Какой шум от многих голосов! И мальчики, мальчики, мальчики без конца. Столько мальчиков вместе Кира никогда еще не видел за всю свою маленькую жизнь.
– Все они пришли экзаменоваться? – шепотом осведомляется у бабушки Счастливчик.
– Да-да, милый! – получается такой же тихий ответ.
Счастливчик останавливается посреди комнаты. Его большие черные, теперь серьезные глаза оглядывают присутствующих внимательным, зорким взглядом.
Личико его сосредоточенно. Белокурые локоны падают на лоб.
– Какой красавчик! Точно картинка! А какой малюсенький! – слышатся подавленные возгласы восторга и изумления вокруг него.
Родители и дети, находящиеся в приемной, заняты все исключительно созерцанием очаровательного ребенка.
Но Счастливчик равнодушно относится к похвалам. Еще бы! Он так привык с детства, чтобы им восхищались. Зато по лицу бабушки проходит довольная улыбка. Бабушка очень любит, когда хвалят ее любимца.
Вдруг один мальчик, стоявший подле бедно одетой худощавой женщины, скромно приютившейся в углу, пристально взглянул на Счастливчика и громко, на всю комнату, крикнул, нимало не стесняясь:
– Вот так штука! Ни мальчик, ни девчонка, а точно кукла в шляпе! Мама, погляди!
Бедно одетая женщина испуганно зашикала на сына и замахала руками, багрово краснея и смущенно оглядываясь на соседей:
– Что ты, Ванюшка, что ты! Разве можно так!
Бабушка повела на дерзкого мальчика молниеносным взором и процедила недовольным тоном, тоже слегка краснея и строго поджимая губы:
– Какой дурно воспитанный мальчик!
Но «дурно воспитанный мальчик», как говорится, и глазом не повел на замечание бабушки. Он продолжал внимательно и зорко, как невиданного зверька, осматривать Счастливчика и тихо хихикал, закрыв себе рот кулаком. Его серые небольшие глазки так и искрились.
Кира тоже, в свою очередь, внимательно смотрел на мальчика. Здоровый, широкоплечий, плотный, с коротко остриженной головою, с румянцем во всю щеку, он представлял из себя завидный тип маленького богатыря. А костюм у краснощекого, так и пышущего силой и здоровьем «богатыря» был совсем простой, бедный: черная, довольно поношенная, хотя и чистая курточка, простенькие штаны, ременный пояс и высокие сапоги в заплатах.
Эти заплатанные сапоги начинали заметно беспокоить бабушку.
«Вот вам и первоклассная гимназия! – мысленно изводилась Валентина Павловна. – Думала, что здесь все дети зажиточных родителей, и вдруг оказывается, что и мужиков сюда водят экзаменоваться!»
Волнению Валентины Павловны, однако, суждено было скоро принять иное направление. Открылась стеклянная дверь в соседнюю комнату. На пороге ее очутился знакомый уже человек в синем вицмундире.
– Прошу детей выстроиться в пары и идти в зал!
Бабушка заволновалась сильнее.
– Идти в зал, а Мик-Мика еще нет!
Но вот на пороге приемной вырисовалась стройная фигура студента в серой тужурке.
– Вот и я! Не опоздал?
Мирский не один. С ним высокий полный господин в таком же синем вицмундире, как и у инспектора. И пуговицы такие же – блестящие, золотые. Только лицо другое: доброе, веселое, смеющееся.
– Это – преподаватель математики! – говорит Мик-Мик, целуя руку бабушки. – Зовут его Владимир Александрович Аристов.
– Батюшки мои! Это еще что за прелесть! – разражается восхищенным басом представленный учитель, глядя на Киру. И, едва успев пожать руку бабушки, он берет за руку Счастливчика и идет с ним впереди правильно выстроенной по два в ряд шеренги мальчиков прямо в зал.