Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина

Глава вторая

Опытные покупатели насладятся Рынком, который расположен вокруг башни, у подножия. Не бойтесь повернуться и уйти во время торга: небольшое отступление может помочь заключить отличную сделку.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, I.IV

Сенлин сидел на плите из песчаника у подножия башни и ел фисташки, которые купил на завтрак. Потрескавшиеся губы саднили. Коричневые птички рылись в выброшенных скорлупках, выклевывая остатки ядрышек. Он не знал, что это за пичуги. Несколько часов назад он купил воды – один несчастный ковшик стоил столько же, сколько глоточек хорошего бренди дома, в Исо. Ему уже снова хотелось пить.

Как любой антрополог-любитель на его месте, Сенлин привез с собой блокнотик, чтобы записывать впечатления, но не раскрыл его ни разу после того, как сошел с поезда. Он не хотел записывать ничего из случившегося. В безвольно опущенной руке он держал «Популярный путеводитель». Рядом лежал неряшливый узел женского белья. От изнеможения у Сенлина кружилась голова и тряслись пальцы. Если бы он лег на спину на нагретый солнцем камень и закрыл глаза, то уснул бы мгновенно. Он опасался, что именно это и сделает.

Миновало уже два дня после того, как они сошли с поезда, два дня после того, как он впервые увидел башню через дырявый навес, два дня после того, как его жена отвернулась и, смеясь, ушла искать платьице. Скандальное.

Вавилонская башня вздымалась перед ним, словно ступень огромного плато, словно скала, которая тянется вверх, теряясь в облаках. Если не считать арочного входа, который зиял в конце утопающего в густых тенях туннеля в сотне футов от Сенлина, стены башни в нижней части не нарушали ни окна, ни карнизы. В вышине он различил торчащие из нее структуры, точно шипы на стволе старого розового куста. Воздушные корабли льнули к этим шипам, и с такого расстояния их гондолы казались размером с тлю. Небесные порты, предположил Сенлин. Он читал, что у большинства уровней башни – или «кольцевых уделов» – есть по нескольку таких портов. Ах, если бы они с Марией прибыли на корабле! Но путешествия по воздуху были слишком дороги; два билета съели бы его заработок за год. Что еще хуже, его укачивало. Жители Исо часто его из-за этого поддразнивали: «Рыбий учитель живет и не тужит, только волна ему голову кружит». Он не хотел начинать медовый месяц, свесившись через перила воздушного корабля и усеивая пейзаж содержимым желудка. Кроме того, путь к их пункту назначения, Купальням, был частью приключения, и Мария с нетерпением этого ждала.

Огорошенный внезапной мыслью, Сенлин вздрогнул и едва не свалился с камня. Бумажный пакетик с фисташками выскользнул из руки и упал к подножию плиты, бледные скорлупки раскатились во все стороны по красной земле, твердой как камень.

Он заранее знал, что найдет искомое в портфеле, и все равно принялся неистово рыться, проверил боковой карман, запасные ручки, щетку для пальто и чистые открытки, пока наконец рука не нащупала причину тревоги. Он вытащил два билета на поезд.

Ее обратный билет остался у него.

Сенлин только на мгновение отвлекся из-за потери ее багажа и ринулся сквозь плотную толпу торговцев и туристов, совершенно не понимая, в каком направлении скрылись воры. Вскоре он сдался и признал, что чемодан утрачен. Он вернулся к ларьку, почти уверенный в том, что именно возле этого прилавка с носками они стояли всего-то несколько минут назад, и провел там первый день, а потом и первую ночь их с Марией медового месяца в Вавилонской башне, переминаясь с ноги на ногу, совершенно один. Он не сомневался, что она найдет дорогу назад. Он сосредоточился на том, чтобы сохранять спокойствие, здравый ум и даже время от времени верить в лучшее. Это не такая уж большая неприятность. Возможно, это приключение – одно из тех, которые делают рассказы об отпуске столь увлекательными. Она вернется.

Но всю ночь он наблюдал, как свернули сначала один ларек, а затем другой, их товары утащили верблюд и мул, запряженные в сани и в фургон. Появились новые торговцы. Воздвигли новые навесы и столы, изменив рельеф проулков между лавками, изменив даже контуры неба над ним. Теперь стало понятно, почему «Популярный путеводитель» не включал карт Рынка. С тем же успехом можно было попытаться нарисовать схему завтрашнего заката. Эволюция Рынка не прекращалась. Когда киоск с носками, где Сенлин пообещал ждать Марию, превратился в лавку масляных ламп, он понял, что она никогда не найдет дорогу к нему. Он больше не мог стоять без дела.

На следующий день он взялся за систематические поиски, начиная с того, что осталось от шелкового района Рынка, где она исчезла. Он как мог двигался по расширяющейся спирали, время от времени покупая у торговцев то шелковую комбинацию, то пару чулок – мелочь, достаточную, чтобы ненадолго привлечь внимание и спросить, не видели ли они вчера женщину в красном пробковом шлеме. Он радовался по крайней мере тому, что мог с легкостью ее описать: женщина в красном шлеме. Она оказалась умнее и благоразумнее, чем он считал. Проведя таким образом день, он собрал неудобный узел женской одежды. Новостей о Марии не было. Одежные лавки превратились в гончарные, а столы с шелками уступили место галереям фаянсовой посуды и прочей керамики.

Там, где навесы и палатки стояли не очень густо, он взбирался на бочонки с ящиками и окидывал взглядом толпу, уверенный, что она должна выделяться среди людей, как птица-кардинал на дереве. Но в толчее невозможно было отчетливо разглядеть кого-либо. Почти неосознанно поиски уводили его все ближе к башне, которая оказалась дальше, чем он считал поначалу. Или, возможно, он всего лишь забрел далеко от нее. Сенлин ни в чем не был уверен.

Пока текли часы второй ночи, он растерял организованность и сдержанность. Он бессмысленно бродил туда-сюда, звал ее по имени. Увидев хоть проблеск красного, ломился через палатки и продавцов, отталкивал суетящихся покупателей, кричал, задыхаясь: «Мария, Мария!» – но обнаруживал всего лишь мужчину в красной феске, мальчика с красным бумажным фонарем на шесте или красную попону, выглядывающую из-под седла лошади…

Он не привык впадать в панику и не знал, как себя утешить под натиском отчаяния. Их медовый месяц испорчен, это уж точно. Придется сочинить роскошную байку и рассказывать друзьям, и он, конечно, Марии все возместит тихими выходными в сельском коттедже, но до конца их брака она будет помнить, каким ужасным испытанием оказался их медовый месяц. Зловещее начало.

Куда бы Сенлин ни взглянул, он повсюду видел группы людей, связанных веревками. Любое продвижение через толпу затрудняла паутина поводков. Почему «Путеводитель» упустил это зернышко мудрости? «Прихватите с собой хорошую веревку».

Сенлин спрятал билеты на поезд между страницами «Путеводителя», проклиная себя за то, что оказался так близорук и оставил оба в своем портфеле. Он задался вопросом, достаточно ли у нее денег на новый билет, и быстро подсчитал в уме. У него четыре мины, шестнадцать шекелей и одиннадцать пенсов, и, если Марию не ограбили, у нее примерно столько же. Билет в Исо, даже третьего класса, стоит по меньшей мере шесть мин. Нет, у нее недостаточно денег. Мария здесь застряла.

Худой как щепка старик, лысый и голый по пояс, прошел мимо каменной плиты, на которой устроился Сенлин. Дед шатался, согнувшись в три погибели под весом мешка. Почерневшие реки стекали по его спине – пот смешивался с угольной пылью. Старый раб с изогнутой, как у гуся, шеей шел нетвердой походкой и смотрел только на каблуки хорошо одетого туриста впереди. Оба были частью колонны путешественников, стремящейся ко входу в башню. В остальном местность вокруг стен пустовала. Ничейная земля простиралась на сотню шагов от основания. Сенлин не понимал, отчего пространство оставили пустым, в то время как на Рынке невозможно протолкнуться.

– Вы заблудились? – спросил молодой человек, остановившись рядом, у основания плиты.

– Почему вы спрашиваете? – спросил Сенлин.

Юноша моргал от яркого солнечного света, его густые темные волосы блестели, смазанные маслом. Он был невысокого роста, но широкоплечий и с узкой талией, как акробат, с кожей насыщенного оливкового цвета, на фоне которой золотистые искры в глазах сверкали особенно ярко.

– Большинство людей не отдыхают на Окаёмке. Этот камень, на котором вы сидите…

– Священный?

– Всего лишь надгробие. Оно упало несколько дней назад и раздавило туриста.

– Откуда упало? – потрясенно спросил Сенлин.

Юноша вместо ответа указал вверх.

Сенлин, теперь почувствовав себя на виду, сполз по гладкой поверхности каменной плиты.

– Я не понимаю, – сказал он, отряхивая штанины и расправляя пиджак. – Вавилонская башня – самое надежное сооружение в мире. Она стоит на подстилающей породе глубокого залегания. Валуны не могут падать с нее, как желуди с дуба. Это же чудо инженерного искусства! – Сенлин помахал «Популярным путеводителем» перед юношей, словно книга доказывала сказанное.

– О, еще какое чудо. Но иногда она роняет на нас маленькие чудеса, – ответил тот. – Не имеет значения, падает ли что-то со второго или с двадцать второго кольца. Все приземляется одинаково – на Окаёмке. Я бы на вашем месте палатку тут не разбивал.

Открытие совершенно не вязалось ни с тем, что Сенлин вычитал, ни с тем, чему он учил детей, рассказывая про башню, – а ведь это всегда были его любимые уроки. Он рисовал схемы башни и сети железных дорог, которые устремлялись от нее. Он излагал в общих чертах запутанную историю башни и цитировал маститых историков, которые спорили по поводу ее возраста, изначальных архитекторов, внутренней машинерии и ее назначения. Он даже рассказывал про Купальни, известные лечебными курортами, куда обещал взять Марию.

– Я прочитал дюжину книг про башню. Я никогда не слышал об Окаёмке.

– Может быть, ваши книги устарели. – Лицо юноши посерьезнело, когда Сенлин не улыбнулся в ответ. – Меня зовут Адамос Борей. Зовите меня Адамом.

Сенлин пожал сильную руку молодого человека и представился.

Зрелые речи Адама и его уверенность в себе немного обезоруживали. Хотя его борода все еще походила на лоскутное одеяло из юношеского пуха и более жесткой щетины, вел он себя совсем по-взрослому.

– Полагаю, вы торгуете шелком. – Адам кивком указал на узел женского белья, который все еще лежал на отвратительной каменной плите. Черные шелковые чулки высовывались из него, словно язык из пасти.

Сенлин сконфузился и затолкал чулки в узел. Его смущение лишь возросло, когда он сказал:

– Это для моей жены.

– А где ваша жена? – спросил Адам и изогнул шею, высматривая ее вокруг.

Язык Сенлина сделался сухим и неподатливым, как кожаный ремень. Он подумал, что подавится, если попытается сглотнуть. Он бы вознаградил по-королевски за глоток чего угодно, и все-таки хуже жажды было признание, которое застряло комом в опухшем горле. Он чувствовал себя так же, как в первый день перед классом, – мошенником. Ну что за муж мог потерять жену?

Сдернув узел с плиты и зажав под мышкой, он ответил Адаму жалкой улыбкой и сказал:

– Странно, что вы спросили о моей жене. Похоже, я ее потерял.

Глава третья

Счастлив тот путешественник, который ищет самый широкий, самый исхоженный путь, поглядывает на попутчика, чтобы вдохновиться его поведением, ведет себя как эхо, но не повышает голос. Опасно торить тропу, когда твою дорогу уже проложили другие.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, I.VI

Койка в спальном купе была недостаточно широка для двоих. Приходилось лежать плечом к плечу, и потолок нависал на расстоянии вытянутой руки. Луна мелькала за горными соснами, словно стробоскоп, и вагон тихонько покачивался, как колыбель.

Сенлин был во всех смыслах не готов к браку. Ему не хватало ни воображения, ни эмоциональной теплоты, которые требуются для близости. Так что он лежал на спине, словно рыба, выброшенная прибоем, осетр, задыхающийся без воды. Вот луна, и качающаяся колыбель, и никаких посторонних глаз, и вся романтика, какой только можно желать, и что же он сделал? Захлебнулся в возможностях.

Мария лежала, приподнявшись на локте, и смотрела на него, покуда он пялился в никуда. Она прижала палец к его щеке и приподняла уголок рта, нарисовав ему улыбку, похожую на рыболовный крючок, пытаясь как-то его расшевелить. Она потянула его за мочку уха, куснула за плечо, подула на шею. А он все лежал, иногда вздрагивая, но не отвечая.

– Скажи мне, Том, насколько глубок колодец под башней?

Сенлин сглотнул ком в горле и квакнул:

– Если я не ошибаюсь, шесть тысяч футов.

– Шесть тысяч футов! Если бы колодец был достаточно широк, чтобы башня в него провалилась…

Сенлин прервал ее, заикаясь:

– Н-невозможно. Колодец бы обрушился, если…

Мария продолжила, лишь чуть-чуть повысив голос:

– Будь он достаточно широк, башня по высоте вошла бы в него?

Он поразмыслил:

– Думаю, это возможно, ведь если в ней шестьдесят уровней, по сто футов каждый…

– Это возможно? – спросила она, коснувшись губами его покрасневшего уха.

– Возможно, – подтвердил он.

И луна мелькала сквозь осины, и вагон покачивался из стороны в сторону, унося их все дальше от знакомых вещей.

Темноволосый юноша склонил голову то ли в знак уважения, то ли в замешательстве, то ли в сочувствии. Шея директора школы так напряглась, что выступили желваки.

– Если вам от этого легче, вы не первый, кто кого-то потерял.

Сенлин принял Адама за местного или, быть может, посетителя, который явился сюда так давно, что в конце концов сделался эмигрантом. Юноша слишком много знал для обычного туриста.

– Я надеялся, что она пройдет здесь. Полагаю, вы не видели женщину в красном шлеме?

– Не очень-то подробное описание.

Ему впервые предложили рассказать о пропавшей жене больше. Все прочие расспросы вызывали только небрежные жесты: взмах рукой, пожатие плечами. Хотя Сенлину сделалось немного не по себе, надежда одержала верх над осторожностью. Он вынудил себя описать Марию.

– Она примерно вашего роста. Стройная, с темно-рыжими волосами и бледной кожей. Красивая.

– Багаж? – спросил Адам, и Сенлин покачал головой. – Примерно вашего возраста?

Сенлин помедлил.

– Моложе.

Маленькая птичка с темным хвостом опустилась на землю между ними и, не обращая внимания на людей, принялась клевать рассыпанные фисташки.

– Чернохвостый скромный чекан, – сказал Сенлин, опознав птицу. Он был рад возможности на миг отвлечься. – Я читал, они решительные птицы. Почти ничего не боятся.

Словно испытывая птаху, Адам придвинул к ней ногу. Чекан дерзко запрыгнул на мысок ботинка, а потом опять соскочил на красный песок. Адам весело фыркнул:

– Любите наблюдать за птицами?

Сенлин покачал головой:

– Я натуралист-любитель. Чернохвостых чеканов до сегодняшнего дня ни разу не видел собственными глазами. – У Сенлина возникло отчетливое впечатление, что молодой человек его разглядывает и в каком-то смысле изучает.

– Полагаю, вы уже посетили наше маленькое Бюро находок, – сказал Адам Борей и, приняв озадаченное выражение лица Сенлина за ответ, объяснил: – Это место, где заблудшие оставляют записки.

Сенлин просиял. Ну конечно! Здесь люди теряли спутников сотнями. Он не первый, кто кого-то ищет на Рынке. Казалось безупречно логичным, что существует место для воссоединения таких людей.

– Вы меня туда отведете?

– Отведу, – сказал Адам. – Но это не поможет.

– Позвольте мне судить. Пожалуйста, – сказал Сенлин, засовывая «Путеводитель» в портфель. – Ведите.

Сенлин следовал за Бореем к основанию огромной башни, и на мгновение в нем вспыхнула надежда. Готовность, с которой Адам ответил на его просьбу, напоминала поведение учеников во время занятий. Может быть, он все-таки не такой уж некомпетентный.

Окаёмка была пустынной, как соляное озеро, плоской, как сковорода, и такой же горячей. Казалось, солнце светило одновременно с неба и с земли.

Когда Сенлин впервые заметил башню из окна трясущегося вагона, с расстояния во множество миль она выглядела как темная царапина на синей линзе небес. Теперь она казалась выступающей частью Земли, чья поверхность устремилась вверх под воздействием странно изменившихся законов природы, включая гравитацию. На Рынке случались ночи двух видов: естественные, как и повсюду в мире, и странные сумерки, порожденные тенью башни. Удачно, что они приближались к башне, пока ту еще озаряло солнце, хотя ее густая тень подбиралась все ближе, словно стрелка монструозных солнечных часов. Башенная ночь должна была поглотить их через несколько минут.

Борей подвел его к той стороне ворот, где прилив путников естественным образом ослабевал. Повсюду вдоль изогнутого основания башни у стены кто-то стоял на коленях, прислонялся к ней или прижимался лицом. Они выглядели как пилигримы на молитве в храме. Фасад покрывали объявления и обрывки бумаги – вплоть до высоты, куда Сенлин мог дотянуться рукой. Эти выветренные и выцветшие лохмотья лежали множеством слоев, покрывая огромные гранитные блоки панцирем из папье-маше.

– Разве они не боятся падающих камней? – спросил Сенлин, указывая на людей, читающих объявления.

– Некоторые нужды затмевают страх, – ответил Борей.

И тут до Сенлина дошло, что бесконечная полоса истрепанной бумаги и есть Бюро находок. Он подозревал, что Борей наблюдает за ним, ожидая реакции, и поэтому, даже ощущая ускользающую надежду, расправил плечи и выставил подбородок, словно на уроке.

– Неудивительно, что объявлений так много. Видимо, вся стена ими обклеена?

– Я ее по кругу не обходил, но думаю, так и есть.

– Разумеется. И эти люди, рискуя погибнуть от того, что упадет сверху, ищут записки от потерянных любимых. – Сенлин наклонился к стене и прочитал объявление поновее.

Красивый почерк свидетельствовал, что автор – образованный человек. Объявление гласило: «Роберт, я отправляюсь домой. Приезжай следом. С любовью, миссис К. Проффет». От этой записки он перешел к следующей, написанной менее аккуратно и карандашом: «Моя дорогая Лиззи. Я жду тебя каждый полдень у Совиных ворот. Я под твоим желтым зонтиком. Твой любящий супруг, Абрахам Вейсс». Записка по соседству была лаконична: «Ху Ло, уступаю тебя новой жизни. Меня не ищи. Цзе Ло».

Он читал их одну за другой, поворачиваясь от объявления о разбитом сердце к объявлению надежды, и дальше. Он чувствовал, как зарождается одержимость, желание прочитать еще и еще. Может, вот это написано ее почерком? Или – вон то?

И все же он быстро понял, что может потратить остаток жизни, читая записки, которыми обклеили башню, но так и не найти письмо от Марии. Может, его и не было – или оно было, но оказалось похоронено под чужим отчаянным письмом.

Содержание записок породило более тревожные мысли. Сенлин впервые понял, что их расставание может оказаться не просто неудобством. Он может никогда ее не найти. Он может потерять Марию навсегда, она может пасть жертвой собственной беззащитности, болезни или насилия. Она может стать частью чужой жизни, сделаться женой другого мужчины, моложе… такого, который не потеряет ее столь быстро.

– Бесполезно, – проговорил он.

Полагая, что Сенлин имеет в виду ошеломительную протяженность Бюро находок, Борей сказал:

– Я вдосталь насмотрелся на эту стену, до помутнения в глазах.

– Вы кого-то потеряли?

– Мою сестру, Волету.

– Как давно?

– Два года и один месяц.

– Надо же. – Сенлин пошатнулся. Колени у него подогнулись, и он неловко прислонился к стене. – А как же местные власти, магистраты? На Рынке есть полиция?

– Где-то там бродят несколько констеблей. Время от времени можно заметить человека в мундире цвета хаки. Но в половине случаев это никакие не чиновники. Это попросту бандиты, которые воруют или покупают мундиры. Даже с настоящими констеблями надо держать ухо востро. Я знаю многих, кого они избили и ограбили. – Адам потер шею и продемонстрировал круглый шрам на предплечье. Рана была безупречно круглой, словно ее нарисовали циркулем.

– Неужели башней никто не руководит?

– Внутри дела обстоят чуть лучше, а выше – еще лучше. Во многих кольцевых уделах те или иные силы взяли на себя обеспечение законности.

Женщина с синяками под глазами с нависшими веками, изучавшая стену, начала читать что-то поверх головы Сенлина, словно его тут вовсе не было. Ему пришлось проползти мимо нее, чтобы снова встать ровно. Лицо у незнакомки было каменное, словно загипнотизированное. Но жалость к ней быстро переросла в решимость и желание действовать. Надо освободиться от ступора, охватившего его в миг, когда исчезла Мария. Сенлин провел последние дни, бегая по окрестностям без разбора, что было на него не похоже. Он с самого начала не отнесся к ситуации с должной серьезностью, а потом позволил панике руководить собой. Если он хочет найти Марию, надо положиться на здравый смысл, на способность наблюдать и анализировать. Он не так беспомощен, как эта несчастная, что тратит впустую отпущенное время, штудируя свиток обреченных. Он наделен умом. Отвага придет. Пока что ему следует поразмыслить.

Как могла повести себя Мария, справившись с первоначальным потрясением? Без обратного билета она была вынуждена блуждать по болоту торговцев и воров. Она должна была разыскать более надежное убежище. Она не лишена ресурсов: у нее припрятана в поясе некоторая сумма денег – не слишком много, но достаточно, чтобы на какое-то время обеспечить себе проживание и пропитание. На Рынке нет постоянных гостиниц, и он сомневался, что она могла снять палатку на ночь. Значит, логично предположить, что она отправилась в башню, помня об их предполагаемом маршруте и о том, что они собирались остановиться на третьем уровне, в Купальнях. Они не выбрали конкретный отель, потому что забронировать номер из такого далекого городишки, как Исо, невозможно, однако она должна была без проблем подыскать для себя комнату. Что она сказала перед расставанием? «Встретимся на вершине башни». Разве Купальни не были их вершиной? Разве это не предел их возможностей? Заверения Адама в том, что с законом и порядком там получше, придали этой идее убедительности.

На самом деле он мог сделать лишь одно – отправиться следом за женой и догнать ее.

– Мистер Борей, судя по всему, вы знакомы с Рынком. А насколько хорошо вы знаете кольцевые уделы башни?

– Нижние четыре я как следует изучил.

– Это все, что мне нужно. Вы не хотите поделиться со мной опытом на протяжении одного-двух дней? Я возмещу потраченное время.

– Должен признаться, такая работа мне не помешает.

– Можете начать прямо сейчас?

– Одну секундочку, – сказал Борей и развернул ослепительно-белый листок бумаги.

Пока он цеплял записку к стене, Сенлин не удержался и прочитал написанное четкими печатными буквами: «Волета, спасение близко. Адам». Борей заметил его взгляд и ответил с ироничной ухмылкой:

– Такая вот суеверная привычка.

Сенлин попытался скрыть снисхождение в улыбке, но он не мог не думать об увиденном как о потакании слабости, самовнушении, которые Борей принимал за надежду. Сенлин приготовился изречь несколько замечаний о достоинствах прагматизма, но его прервали далекие разноголосые крики. Они разносились словно зараза, превращаясь в хор. Сенлин повернулся вовремя, чтобы увидеть нечто размытое, падающее, большое, как сарай. Оно рухнуло на плотно сбитую землю с ужасающим грохотом.