Смерть в партере

Любителей балета у нас, кажется, с 40-х годов называют балетоманами, то есть маньяками балета, их становится то больше, то меньше, смотря по моде, к ним присоединяются немало равнодушных к искусству, просто любящих поглазеть на хорошеньких женщин, а иногда и поужинать с ними. Эти паразиты есть в среде любителей каждого искусства, и нет в этом явлении ничего удивительного. Но тот кружок истинных любителей, который в действительности очень немногочислен, который серьезно восхищается каким-нибудь чисто сделанным антраша, страдает от замены Ивановой Петровой в каком-либо па и ведёт бесполезные споры о заноске антраша или вынимании батманов той или иной танцовщицы – споры, для простых смертных кажущиеся смешными, – в сущности, самый полезный народ для театра.

Константин Аполлонович Скалковский, главный балетный маньяк конца XIX— начала XX в., кавалер ордена Почетного легиона и директор Горного департамента Российской империи

Русский детектив

© К.В. Бузанов, 2024

© Художественное оформление серии «Центрполиграф», 2024

© «Центрполиграф», 2024

1

В этот раз всё вновь случилось ровно так, как и происходит в подавляющем большинстве подобных случаев: насколько заранее не начни собираться, всё равно выходить станешь уже спеша. Конечно, тут важно, куда именно ты направляешься, а я уже даже начинал торопиться в место статусное донельзя, однако лично для меня довольно обыденное, посещаемое порой раз семь на неделе. При этом и в те времена, когда я там работал, то так часто туда не ездил – понедельник-то выходной. Сейчас же формально я никак в этом учреждении культуры не трудоустроен, но связан множеством нитей, да и тянет на Театральную площадь, дом один, непреодолимо.

А по сути, для меня это – Храм искусства, место, которому я коленопреклоняюсь в молитвах, возносимых во славу Его! Это образно, само собой, хотя я даже и не раз проделывал нечто подобное в буквальном смысле слова – практически вставал на колени перед его восьмью колоннами, пребывая в глубочайшем культурном экстазе от того, что только что происходило внутри сего могущественного здания. Правда, такое случалось исключительно в тех случаях, если я вдобавок ко всему увиденному балетному боголепию на сцене оказывался и крайне несдержан в буфете Государственного академического Большого театра России. Где мне не раз случалось прилично накидаться коньячку, и тогда я мог пустить слюну аж до такой степени.

Так что понятно, куда я собирался, а в пятницу вечером ближе к шести по Москве передвигаться быстрее всего на метро. И я-то про это и так прекрасно знал, но, так, на всякий случай, залез в навигатор в смартфоне – нет, чуда не случилось, дорожная обстановка соответствует времени суток и дню недели: ключевые артерии мегаполиса горели алым, в бордовый цвет окрашен весь центр, а в среднем по столице – восемь баллов, и это только начало… А мне надо как раз в самый пробочный центр, так что вызывать такси не имело никакого резона – маршрут, построенный на гаджете, предвещал пробыть в пути час двенадцать, а начало в семь, да и приехать стоит заранее.

Пешочком от дома до метро и по прямой до Театральной занимало максимум полчаса, и это если ещё присесть на лавочке во дворе, покурить с кем-нибудь из соседей. Так что выбор вида транспорта был более чем очевиден, и я не рисковал опоздать, но опасался не попасть – гарантированного варианта прохода у меня не имелось, предстояло на месте решать, как бы внутрь проникнуть…

И ничего пока не предвещало, что решить вопрос удастся с наскока – сегодня шёл закрытый «целевой» спектакль для одного из главных спонсоров театра. Корейская корпорация удачно для себя совмещала корпоратив с высоким искусством, но для меня это значило только одно: знакомые артисты сделать приглашение не смогут, так как на такие спектакли они не выписываются. В большинстве случаев я проходил в театр по такой «проходке», а вот покупать билеты в моём кругу считается моветоном. Сегодня же получалось, что для решения этого вопроса придётся общаться с околобалетной тусовкой, что не очень-то и приятно. Эти клакеры наших дней в массе своей люди с невысокими моральными качествами, многие откровенно неприятны, а от некоторых меня прямо тошнит. Но через этих «товарищей» точно можно решить вопрос с проходом внутрь, так как на них есть квота у администратора, а там уже будет проще.

* * *

Ведь в театр главное – попасть, пройти через контроль. А то, что хоть где-то да сядешь, не вызывает никаких сомнений, тем более на самый крайний случай всегда можно постоять на ярусах. Приободрив себя этой мыслью, подходя к зданию со знаменитой квадригой, я нацепил радостную улыбочку и пошёл пожимать руки и имитировать поцелуи. Под главным портиком страны переминалось с дюжину профессиональных любителей балета обоих полов, преимущественно пенсионного возраста, от которых тянуло амбре серпентария. Все ждали «главных», которые должны принести проходки и дать вводные: кому кричим, кому не кричим. Прекрасно зная особенности акустики зрительного зала, эта горстка псевдозрителей вполне могла своими натренированными «Браво!» создать эффект бушующего зала, да и просто «зажечь» остальную, малоискушённую его часть. Естественно, как уже упомянуто выше, их овации выдавались лишь тем артистам, которые с ними «дружили», в широком понимании этого слова. Я, и будучи артистом, не играл в эти игры, но и не реагировал на всякие их другие выходки, отчего имел с этим сообществом вполне нормальные отношения. Однако ни в коем разе не стал бы этих людей называть балетоманами – слишком высокое для них звание.

Присоединившись к этой разномастной группе, я закурил и, особо не слушая желчные обсуждения артистов, педагогов и хореографов, принялся рассматривать прибывающую публику. Я вообще люблю это делать – изучать зрителей, пытаясь понять, зачем же они на балет пришли, а сегодня же она была не такая, как обычно: менеджеры, менеджеры и ещё ТОП-менеджеры. По которым сразу видно, кто кого выше стоит по служебной лестнице, а перед корейцами лебезили все. Выглядело это подобострастие так себе, а уровень неискренности улыбок офисных сотрудников зашкаливал, как у плохих артистов миманса. Все они делано лучились, гипертрофированно радовались встрече, всячески старались произвести друг на друга хорошее впечатление.

Смотреть на такое долго – тошно, а тут и загалдела за спиной клака Большого: от касс возле метро через парковку быстрым шагом мрачно шёл их предводитель. Помоложе многих из его свиты, но давно уже не мальчик. Не сильно утруждая себя сменой наряда, выглядел он всегда плюс-минус одинаково – как будто небедный представитель одной славящейся зажиточностью национальности выбежал чуть ли не в тапочках в соседний магазин нарзанчику прикупить для поправки здоровья. Позади же него, разговаривая по телефону и активно жестикулируя, вышагивала на каблучищах, мало подходящих её возрасту и внушительной комплекции, его первая заместительница, выше босса на голову, пергидрольную. И даже беглого взгляда на них мне вполне хватило, чтобы понять – надо действовать! Ибо мест выделили, судя по предельно озабоченному лицу главного клакера, мало, и сейчас начнётся за них драка…

Но всё же на несколько секунд я вернулся к разглядыванию публики – на заднем плане случился некий скандальчик, контрастом глядевшийся на общем искусственно-розовом фоне корпоративной идиллии: один из этих одинаковых менеджеров что-то очень эмоционально рассказывал кому-то, кого я не видел за колонной. Беседа велась нервно и на повышенных тонах, в конце же менеджер в сердцах махнул на собеседника рукой, развернулся и пошёл неторопливо к входу в театр, имея весьма замысловатое выражение лица и даже позабыв надеть дежурную улыбку.

Я же больше медлить не мог и поспешил примкнуть к толпе жаждущих получить проходку. И уже лишь периферическим зрением запечатлел вышедшего из-за колонны оппонента расстроенного менеджера – кореец, как и все они, в сером костюме с синим галстуком на белой сорочке. Ну и тут я уже полностью утратил интерес к разборкам в их корпорации, так как начались свои: стало ясно как божий день, что мест всем не хватит, и завязалась жестокая грызня. Предводитель посылал подальше всех, любители высшего из искусств горячо и нецензурно хаяли друг друга, и я решил поступить мудрее: не вступая в эту ядрёную дискуссию, пошёл навстречу клакерше-заму, как раз завершившей разговор по телефону. И это сработало: Ева, помимо всего прочего, женщина, я же – видный мужчина с холёной внешностью богемного интеллектуала, а ростом ей вполне соответствующий. Так что, сладко полюбезничав и грубо польстив с три короба, я нужное мне выпросил, правда, лишь в формате «дашь на дашь» – у неё тут же нашлась одна ко мне просьба, хорошо хоть, несложная для меня: просто словечко замолвить за артиста одного кому надо. Ну а так как артист мне этот симпатичен в принципе, то почему бы и нет? Так что искомое я Еве пообещал, после чего рассыпался в благодарностях, поцеловал картинно ручку и поспешил в театр – теперь решать вопрос с улучшением места, ибо проходку мне дали практически на самый верх, да почти у края.

Прошёл контроль я уже под второй звонок, но успел забежать в буфет бельэтажа за полтинником «Камю». Первый этап пройден, и это стоило отметить! Да и взбодриться перед следующим, не менее важным – завоёвыванием места в партере. Ибо все те, кому посчастливилось получить заветные проходки, сейчас озабочены ровно тем же. И тут работает закон джунглей – кто первый, того и место! По неписаным правилам театра, после третьего звонка разрешается занять пустующие места в партере. Естественно, это разрешается делать только тем, кому позволят так сделать капельдинеры.

Эти строгие женщины в униформе театра вершат на этом этапе судьбы таких, как я, безбилетников. И с ними у меня – замечательные отношения! Но, увы, не только у меня…

Закусив лимончиком, я поспешил вниз, к центральному входу в партер, где мне совсем не обрадовались ожидаемо пасущиеся там клакеры. Меня это и не удивило, и не расстроило, игнорируя напрочь их ядовитые взгляды, я раскланялся с парой вершительниц там же стоявших, купил у одной программку – мне 50 рублей не жалко, а ей кассу надо делать, а тут и третий звонок дали. Корпораты – народ дисциплинированный, и к этому моменту уже чинно заняли положенные по статусу места. И виднелось некоторое количество свободных, причём явно не на всех, скопившихся на входе в зал. Я стоял не в первом ряду кучки из человек пятнадцати, и теперь всё зависело от старшей капельдинерши – она должна занять нами пустующие места, а делает она это, руководствуясь своими личными соображениями, соотнося их, понятное дело, с указаниями руководства.

Свет постепенно приглушили до полутьмы, входные двери закрыли и занавесили бархатными бордовыми шторами с золотыми кистями, и это верный знак, что пора действовать, – ещё пару минут оркестр понастраивает инструменты, а потом выйдет дирижёр, откланяется, и уже начнётся. Виолетта Павловна, а именно она руководила этой сменой, орлиным взором обвела вверенный ей партер исторической сцены Большого театра, просчитывая количество свободных мест. Потом взгляд её обратился на нашу кучку страждущих, им она нас и пересчитала, сочувственно покачала головой, не сведя в ноль эти количества, и принялась рассаживать.

На обычные спектакли мы сами ищем себе место, с молчаливого её попустительства, на целевых же – всё гораздо строже. Назвав первых двух счастливчиков по именам, так же ожидаемо – штатные критики театра, имеющие приличный вес и пишущие как надо, она указала на два места в первых рядах и отправила с ними свою коллегу. Потом, с другой партерной капельдинершей, ещё пара из пишущей братии, но рангом пониже, из жёлтоватой прессы, была ею отправлена жестом в другом направлении – наверх, в бок третьего ряда амфитеатра. Следом она посадила поодиночке нескольких артистов театра, пришедших на своих коллег-товарищей посмотреть. А потом же, первым из оставшейся тусовки, очередь дошла и до меня – о-о-о-очень неплохое место в девятом ряду, второе от центрального прохода! Жизнь налаживалась!

Хотя не все мне обрадовались и тут – сидевший с края и вынужденный встать, меня пропуская, корпорат начал было выказывать недовольство тем, что я уселся на место рядом с ним. Капельдинерша сообщила ему, что я – пресса и что «так положено в театре, молодой человек!». Но менеджер, судя по всему, пребывал не в настроении и решил ещё немного права покачать: «Так у меня и билет есть на это место, вот он, посмотрите!» И это оказалось его фатальной ошибкой: показывать билет, тем более отдавать ей… Внимательно изучив посадочный документ, служительница театра привела убийственный в своей нелепости аргумент: «И это значит, что место точно не будет занято, так как сделать это некому – билет-то у вас, да и даже контроль не оторван. То есть билет не был зарегистрирован на входе и аннулируется с началом спектакля».

Я, честно говоря, совершенно не уловил логики в её умозаключениях, но менеджера она убедила. Он даже повернулся улыбнуться мне, префалыпивейше, и тут я его узнал – около-колонный скандалист! Мы обменялись движениями губ, и я счёл необходимым не менее глубокомысленно выразиться по этому поводу: «В театре, знаете ли, есть масса традиций, а некоторые могут показаться простому зрителю даже странными… Но, поверьте, я нисколько не стесню вас! Напротив, возможно, даже смогу как-то помочь, объяснить, если что-то будет непонятно. Я – уж извините за нескромность – хорошо разбираюсь в балете».

И это сущая правда, а «Лебединое озеро», на которое я с боями прорвался, видел уже раз сто, а может, и больше. Но был я столь настойчив в своём стремлении попасть на этот спектакль ввиду того, что на таких, «спонсорских», пробуется много молодёжи на титульные партии. Сегодня первое выступление случалось сразу у двух моих протеже, и я не мог такое пропустить! И я это сделал – молодец!

А с менеджером мы даже пожали руки, которые оказались у него холодные и потные. Да и улыбка наклеенная показалась самой неестественной из всех. Но в целом выглядел он как продвинутый руководитель звена выше среднего: лет тридцать пять – сорок, в модном костюмчике в обтягон, с бабочкой, бородкой, загорелый, немного плешивый и в очках. Весьма высокий ранг его подтверждали золотые часы премиальной марки и два билета на одни из лучших мест в партере, впрочем, инцидент был исчерпан в мою пользу и как раз к появлению дирижёра. И с этого момента и до антракта я в его сторону и не смотрел ни разу, приковавшись взглядом к сцене. Пока же я аплодировал, не обоими моими полностью довольный, он уже покинул место, ничего у меня так и не спросив…

В антракте я успел и покурить на улицу сходить, и в буфет забежать ещё коньяку под лимончик жахнуть, и пообщаться с парой-тройкой вменяемых критиков, а это отдельная каста. Они поддержали мои точки зрения относительно выступающих артистов, и сразу после третьего звонка я зашёл в зал, а соседу опять пришлось вставать и улыбаться, хоть как-то приличий держась. Я же ответил улыбкой отчасти искренней и пошёл в культурных манерах даже дальше – принёс слова извинений за причинённые повторно неудобства, на которые он ответил, выдавив ещё более неживую улыбку, односложно, но и для этого ему пришлось приоткрывать рот да выдыхать произнося. И я, пролезая лицом к лицу, смекнул с ходу, что лимончиком он не закусывал, в отличие от меня! Да и вообще ничем не закусывал, а стоило! Прилично от него несло и предельно характерно, глазки блестели, румянец аж на смуглых щеках проступил – хорошо, видать, жахнул водочки менеджер в перерыве! И мне стало его немного даже жаль: пришёл он на балет на взводе после сцены у колонны, и, очевидно, не от большой любви к искусству тут рядом расположился – по долгу службы. Вынужден сидеть, смотреть на всё это, ему явно совсем не близкое. Вот и пришлось хорошенько за воротник заложить, чтобы до конца высидеть, отмучаться. Зато потом с умным видом получится кому-нибудь пыль в глаза пустить – ходил, мол, в Большой, на «Лебединое озеро», неплохо танцевали… Ну и плюс – много можно наделать фоток с люстрой, есть и другие помпезные фоны в театре, так что будет крутой контент, чтобы в соцсетях выложить и лайков хапнуть гору!

Впрочем, мысли о соседе занимали мой мозг не более пары мгновений, так как начался второй акт. А меня очень интересовало исполнение именно партии Одиллии, и смотрел я, даже подавшись вперёд, сидя на краешке кресла. И есть там одна, мною особо любимая сцена, где чёрный лебедь накручивает свои фуэте. И я сижу их считаю, млею от того, как моя ставленница чисто и легко крутит, с оси почти не сходя, нахожусь в состоянии полного умиротворения, и тут подвыпивший этот менеджер хватает меня сзади за плечо и тянет к себе. Грубо и настойчиво. Да за такое можно и в морду с разворота заехать!

Пока я отворачивался от сцены и поворачивался к этому наглецу поддатому, я передумал его сразу убивать, а решил лишь шикнуть страшно. Но сразу усёк, что этим делу уже не поможешь – выглядел парень пугающе плохо: глаза навыкате и безумные, язык вываливается, лицо перекошенное да красное, всем телом потрясывается. Силился он что-то сказать, но не мог издать ни одного звука, даже не шипел или хрипел, а скорее задыхался. Смотреть на такого – уже страшно, а этот человек тянул меня к себе одной рукой, вцепившись, как клещ, второй судорожно пытаясь что-то выудить из кармана своего пиджака. Это ему, как ни странно, удалось, и в дрожащей руке оказалась флешка. И её он протягивал мне…

Я мгновенно вспотел всем телом, даже пятками, по-моему, – до меня дошло, что происходит: корпорат при смерти, причём при какой-то странной. Мало того, похоже, он избрал меня своим душеприказчиком и собирается кое-какое своё имущество в виде флешки мне в наследство оставить. А судя по обстоятельствам, вряд ли там, к примеру, его неизданные лирические стихи о природе. Попахивало серьёзной авантюрой, здравый смысл категорически не рекомендовал брать этот девайс, но победило, естественно, любопытство – я взял его!

А сосед по креслу как будто только и крепился до этого момента, отдав же USB-накопитель мне, стал мучительно умирать. Конвульсия выбросила его из кресла в проход, где он забился в диких судорогах, обильно орошая пол чёрно-бордовой кровью, хлестнувшей из горла, как из ведра. Истошно заголосили от этого зрелища несколько сидящих сбоку дам, им завторили мужские голоса: «Врача, врача!!!» Оркестр поперхнулся фаготом и замолк, артисты, по инерции, ещё какое-то время танцевали, а в зале стали прибавлять свет. Но агония длилась недолго, и секунд через десять всё кончилось, а парень затих уже трупом…

Затих и весь зал, но тоже ненадолго. Не прошло и минуты, как прибежали двое полицейских из числа дежуривших на входе, один из которых, так и не нащупав пульс, диагностировал смерть. Сначала тихо, а потом всё громче и громче пошёл нарастать гул голосов. Люди начали вставать, кресла хлопать, закрылся занавес, дирижёр в недоумении смотрел из ямы. Многие снимали происходящее на телефоны, да и я сделал несколько снимков – так, на всякий случай. А делая их, понял, что руки-то у меня трясутся уж очень сильно, да и жгла бедро раскалённой головнёй флешка в кармане брюк. На моих глазах, да по факту на моих руках, сейчас умер человек, и у меня его «тайна» – довольно стрессовая ситуация, и я это прочувствовал в полной мере. Надо срочно валить отсюда и что-то выпить, а там уже и думать, что дальше делать. Но сначала – снять стресс!

2

И сделал я это качественно, причём настолько, что проснулся на следующий день ненамного раньше, чем накануне уже сидел возле будущего трупа. Проснулся не один, со свирепой сухостью во рту и в целом – далеко не огурец. А началось-то всё ведь довольно мирно: сразу из театра я трусцой устремился в заведение на Большой Дмитровке, где обычно тусуются и артисты, и балетоманы. У барной стойки я взял сразу сто граммов вискаря, залпом ополовинил стакан, попросил налить ещё столько же и пошёл за стол срочно заказывать еды – такими темпами, если не поесть, я быстро в хлам наберусь. Вскоре подтянулись любители балета и продолжили горячо обсуждать случившееся и вскользь – выступления артистов. Выдвигались разнообразные версии произошедшего, даже весьма экзотические, хотя большинство держалось того, что это естественная смерть, вызванная чересчур сильным припадком эпилепсии. Я в беседы эти не вступал сознательно, а допив и доев, со всеми распрощался и быстрым шагом направился к метро – я страстно жаждал знать, что же на флешке, а для этого требовалось добраться до дома, включить ноутбук и воткнуть её в него.

Но, увы, ждало меня одно разочарование – флеш-карта оказалась запоролена… Я – совсем не айтишник, а скорее прямо наоборот – малопродвинутый юзер, и даже мыслей, как можно её взломать, у меня не имелось ровным счётом никаких. Хотя я и предположил, что если взламывают сервера разных американских партий и вскрывают пароли на айфонах, то на флешке-то уж наверняка тоже можно. Но искать таких специалистов в пятницу, уже в одиннадцатом часу, я справедливо посчитал совершенно бессмысленным занятием. «С горя» приложился я к виски и дома, и меня понесло – поехал в один клуб, где культурно отдыхала знакомая компания. Там было всё, по полной и до рассвета…

Теперь же, с утра, наступившего практически вечером, больше всего на свете хотелось пива, но сначала стоило потактичнее избавиться от девицы, помыться и заставить себя поесть. Подруга на ночь правильно ответила на предложение вызвать и оплатить такси: согласилась сразу, оделась быстро и выглядела, даже после бурной ночи, довольно привлекательно – взял на всякий случай номер телефона. Принять душ – было самое приятное, а после окатывания холодной водой я взбодрился почти до нормы. С едой же дело обстояло сложнее всего, но я угадал, что хотел бы съесть, и позвонил в доставку грузинского ресторана через дорогу, куда частенько заглядываю и где меня хорошо знают. Они же привезли и разливного чешского пива. Я начал-таки вновь ощущать радость бытия!

Но вместе с этим приятным ощущением возврата к жизни после загула появилось два вопроса, когда я решил наконец-то изучить список пропущенных за субботу звонков. Их имелось порядочно, но все вполне объяснимые, кроме двух: пару раз звонила одна моя экс-подруга, и это более чем странно, так как расстались мы весьма скандально, да с полгода как. И, что самое удивительно, имелось пять (!) звонков от абонента, записанного у меня как «Абрам». От него же пришло и одно из сообщений, с настоятельной просьбой перезвонить. И это – тот самый главный в клаке, и у него другое имя, но национальность точно эта.

Тут стоит пояснить, что, несмотря на то что у нас есть номера друг друга, – когда-то, давным-давно, обменялись, – мы ни разу не разговаривали по телефону. И эти пять звонков были неожиданны, но вполне логически объяснимы – меня через него ищут. Скорее всего – органы МВД. Ну а кто ещё? И это наверняка связано со вчерашней смертью. Что, кстати, тоже вполне объяснимо – я сидел рядом и, получается, являлся последним, кто общался с трупом, ну, с живым ещё.

Чтобы уже окончательно в этом убедиться, я нажал на его пропущенные вызовы и полностью подтвердил свои логические выводы: «Глеб, привет! Ну наконец-то! Я уже волноваться начал – что с тобой, не отвечаешь, всё ли хорошо… Это же ты вчера сидел на девятом справа, на втором от прохода?» Я поздоровался, односложно подтвердил, и главный клакер продолжил с обычным для себя убедительным нахрапом: «Да я помню, я всё-всё помню… Так, формальности ради спросил. Но я не про это – тут полиция тобой интересуется, по вчерашнему убийству. Ну, или не убийству, я их не понимаю, что они говорят… А ты-то сам как думаешь, что это такое было?»

А вот это было очевидное подзуживание, с целью выведать новости для слухов. Но я не стал ловиться на столь примитивную удочку, а высказался отвлечённо: «Я ничего стараюсь не думать на эту тему, да и хотел бы совсем навек забыть про такое „Лебединое“. А чтобы поскорее забыть, вчера даже ушёл в жёсткий загул и вот проснулся только недавно. Но ладно, оставим эту патетику, а то от неё начинает голова болеть сразу, – что ты там про полицию начал говорить?»

Абонент «Абрам» смекнул, что не светят ему горячие новости, но тон общения не поменял, а оставил его жизнерадостно-дружелюбным: «Ну, я понял, понял, что ты не в форме и говорить мне ничего не хочешь. Но я всё равно, сам же знаешь, к тебе с большим уважением отношусь! Что ж до ментов, то у них к тебе есть пара процессуальных вопросов, как я понял. Там же спонсорская публика была, они следакам и рассказали, что сидел кто-то незнакомый рядом с умершим. Те – ко мне, а я-то всё помню! Но, Глеб, имей в виду, я им твой номер-то не дал, сказал, что у меня нет, но знаю, через кого смогу с тобой связаться. Я тебе сейчас пришлю телефон и как зовут старшего у них. Позвони ему, поговори и скажи, не забудь, что это я поспособствовал! Тебе же не сложно будет, хорошо?»

Ушлый жук решил отжать хоть здесь: а может, когда и понадобится в органы обратиться, а теперь есть и контакт, и а-ля повод – помог же разок следствию! Но я не стал его обнадёживать, да и делать так совсем не собирался, а лишь сухо поблагодарил за столь искреннюю заботу и положил трубку. Развёрнутое сообщение с многократным повтором этой просьбы пришло от Абрама секунд через пять после завершения разговора – явно было уже готово к отправке заранее…

Подтвердив свои предположения, я попытался серьёзно задуматься над сложившейся ситуацией, но пиво и трансляция ключевого матча очередного тура Английской премьер-лиги быстро убили возможность мыслить логически. Звонить же сегодня полисмену я и не собирался изначально, решив сделать это уже завтра, на этот же день отложив и шевеление мозгами на столь сложную тему. А перезвонил я своей звонившей бывшей, которая была очень этому рада и поведала, что скучает по мне часто, несмотря ни на что, а сегодня хочет: «Просто ночь вместе провести», так как: «Чего уж тут скрывать, надеюсь, ты не возгордишься чересчур, но ты – мой лучший партнёр за всю историю моей половой жизни». Готова она приехать сама, уже через час, и привезти с собой всё, что нужно ей самой, – бутылку «Периньона», фрукты на закуску и йогурты на завтрак. На редкость заманчивое предложение, особенно после таких откровений! И я на него, поломавшись полминутки для виду, согласился, чем подружку осчастливил.

Пока она ехала, я продолжил совмещать пиво с футболом, не особо, впрочем, налегая на пенный напиток, чтобы в полной мере подтвердить реноме альфа-самца. Попутно я поменял постельное бельё, положил в тумбочку рядом с кроватью новую пачку презервативов и побрился во время перерыва в матче. От этой процедуры я взбодрился окончательно, правда, рассматривая в зеркале качество бритья, заметил и один расстроивший меня момент: с боков, на талии, выползли наружу небольшие жировые бугорки, похоже, я растолстел… А весы расстроили меня ещё больше – на полкилограмма почти! Вот что значит неделю не ходить в зал и пить-жрать по ночам! Как говорят у нас в балете: сохранять фигуру надо уметь не только в шахматах…

А эта семидневка действительно выдалась загульной даже для меня, и прошлая ночь стала её апофеозом. И во вторник, и в среду имелось что отметить, не до такой, конечно, степени, чтобы восход солнца встречать, но веселились мы славно. Впрочем, я уже давно живу в свободном графике, с тех самых пор, как завершил свою карьеру на сцене Большого. А это случилось почти пятнадцать лет назад, и произошла тогда настоящая трагедия: я только начал регулярно получать приличные партии, уже репетировал Джеймса, обсуждался и Альберт, и Щелкунчик-принц в обозримом будущем, как я рванул ахилл. Недолечил, торопился выйти и порвал вновь, и всё: больше танцевать я не смогу, дай бог ходить не хромая получится – приговор врачей не оставлял никакой надежды. А мне тогда и двадцати пяти не стукнуло ещё, и планов имелось громадьё, и только горизонты открываться начали. Я чуть не спился…

Но балет меня и спас – у нас сложилась тогда на редкость дружная труппа, и ребята взяли надо мной «шефство». С утра пара человек заезжали ко мне домой и чуть ли не силой тащили на класс, где я, хоть и не работал у станка вместе со всеми, но находился в своей, привычной с детства, атмосфере и мог заниматься по мере сил. А когда последние много, много, много лет начинаешь день с экзерсиса – станок, середина, прыжки, то резко слезать с этой иглы опасно. Причём как с точки зрения распорядка дня, так и в плане физического состояния – тело, которое привыкло к нагрузкам, не поймёт.

Душевно отнеслось ко мне и тогдашнее руководство театра – выпускали и с пикой «у воды» постоять, давали всякие сидячие роли в мимансе. А это очень важно для артиста – выходить на сцену, ибо она – его рабочее место. И выход на неё является логическим финалом потных репетиций, без которого их надобность подвергается сомнению. Более того, это ещё более сильный наркотик – энергия рукоплещущего зала, льющаяся на сцену в конце спектакля. Это, уж поверьте, невозможно описать имеющимися в арсенале человечества словами, но это, безусловно, существует – нерегистрируемый никакими научными приборами космический эфир, но ощущаемый наяву артистами. Чем-то таким ты наполняешься, когда зал отдаёт стоящим на сцене свои восторги – силы, отданные тобой со сцены, восполняются моментально, и это балетное чудо. Кстати, именно вот подсадом на этот неосязаемый энергетик объясняется желание артистов танцевать уже в неподходящем для этого возрасте – добровольно лишить себя такой мощной подпитки крайне болезненно! Но как мудро высказался по этому поводу Григорович: «Танцевать в таком возрасте можно, смотреть на это уже нельзя…»

Так что процесс расставания со сценой коллеги и начальство помогли мне пройти максимально безболезненно, за что я до сих пор всем им премного благодарен. Не в меньшей мере процессу успешной реабилитации поспособствовали и мои родители, каждый по-своему. Папа помогал материально, мама же у меня – бывшая балерина. Тоже покинувшая сцену из-за травмы, но уже в самом конце вполне успешной карьеры – до ведущей солистки Большого дослужилась, а могла бы и примой стать. Она и придумала для меня несколько разных проектов, так или иначе с балетом связанных, отец их щедро профинансировал, я со рвением ими занялся, да и занимаюсь до сих пор. И хотя эти виды деятельности и приносят какие-то деньги изредка, но эти три копейки меня никогда особо не волновали – основной источник доходов у меня иной. Отец очень удачно во время смены политического курса страны переквалифицировался из партийного бонзы в крупного бизнесмена. Поучаствовал во многих приватизациях новейшей истории России и выжил в лихие девяностые. Теперь же все активы трансформированы в акции и вклады, предки в полное своё удовольствие живут и не тужат на проценты с них в Штатах, я же свою четвертину не трачу и наполовину.