Метро 2033: Хозяин города монстров

Серия «Вселенная метро 2033»

© Д. А. Глуховский, 2017

© А. Р. Буторин, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Чужой?.. Свой?
Объяснительная записка Вадима Чекунова

Так уж сложилась моя жизнь, что приходилось жить и работать в странах, где я всегда выделялся среди местного населения. Не просто телосложением, а буквально всем. Африка и Азия не давали мне шансов затеряться в толпе и сойти за своего. Помимо внешности, были и другие причины. Я сознавал, что всегда буду чужаком, белой вороной, «заморским дьяволом» в этих краях – как бы хорошо я не говорил на местных языках, как бы глубоко не знал историю и культуру этих мест… Так уж устроен мир. Во всяком случае, значительная его часть. Это не вызывало во мне горечи или сожаления, но причиняло душевное неудобство – тебя постоянно разглядывают, бес стеснения обсуждают и ты, скорее всего, воспринимаешься ими не совсем как человек.

Когда вернулся на родину, после долгих лет на чужбине, мне показалось, что дома, наконец, отдохну. Ведь дома все свои. Отоспавшись с дороги, решил прогуляться по городу. Вышел на улицу. Стояла чудесная осень. Раньше не любил ее, но после адского пекла южных стран стал ей наслаждаться. Дождь кончился рано утром. Проглянуло солнце. Желтая краска облетевшей листвы заляпала мокрый асфальт двора. Смуглый человек размашистыми движениями метлы собирал ее в кучу. Пока я созерцал труд дворника, ему на подмогу явилось ещё несколько коллег, один темнее другого. Двор мигом наполнился оживлённым «вар-вар-вар!» и жестикуляцией, которая, как ни странно, не мешала им сгребать листья на носилки. Вот она – ирония судьбы. Столько лет прожить вдали от дома и обнаружить, что иные чужаки уже давно обосновались здесь. Вставил в уши наушники-затычки. Отыскивая в плеере подходящую настроению песню, вышел со двора.

Под цоевскую «Кукушку» направился к метро, отмечая по пути нашествие Азии на некогда типичный московский район. На детской площадке сидели молодые парни. Все, как один, в узких спортивных брюках и остроносых туфлях. Кто на скамейке, кто рядом на корточках. Их степные лица бронзовели от октябрьской прохлады и пива. Чуть поодаль, возле песочницы, стояла пара женщин в платках и длинных пальто. Одна из них что-то рассказывала, другая кивала и улыбалась золотым ртом. Вокруг них, подбрасывая кленовую листву, вперевалку бегали головастые дети. Плосколицые, темноглазые – неотличимые от китайчат, которых я насмотрелся за годы на чужбине.

Будущая смена, новое лицо города. Пока обособленная, она лишь присматривается раскосым оком к новым владениям. Сидит за кассами, стоит за прилавками, снуёт по дворам и стройкам. Изображает японских официантов и самураев в напиханных повсюду «Тануках» и «Япошах».

Усмехнулся – ведь в моих наушниках пел своим характерным речитативом кореец Цой… Я спустился в подземный переход. Там, в зыбком сумраке, продавал мочалки и бусы пухлый щекастый человек кофейно-молочного цвета, с чалмой на голове и воловьим взглядом. Его неотличимый на первый взгляд подельник стоял неподалеку на шухере, высматривая в толпе опасность. Из толчеи прокуренного перехода я выбрался на небольшую площадь возле метро. Возле ротонды метро, неподалёку от цветочных киосков, кружком стояли пузатые кавказцы в кожаных куртках нараспашку. К заполонившим площадь азиатам-рекламщикам добавился чёрный, как сапог, негр-студент с печальными желтоватыми глазами. С опаской взирая на прохожих, он пытался всучить им какие-то буклеты.

Новый Вавилон.

Ощутил себя иностранцем в родном городе. На мгновение стало неуютно и тоскливо. Сумею ли ужиться с новой реальностью? А куда деваться… Тем более, дома, у кроватки с ребенком, ждала жена, привезенная мной из Поднебесной… Я и сам, с семьей, теперь частица этого Вавилона…

В общем, такие вот воспоминания и зарисовка из жизни получились у меня после прочтения «Хозяина города монстров». Нет-нет, совсем не потому, что я под впечатлением книги уподобил приезжих монстрам, а себя возомнил хозяином. Просто каждый из нас воспринимает текст по-своему. Кому-то ближе динамичные экшн-сцены, кому-то важно подметить перемены в героях или оценить полет авторской фантазии… Я больше всего люблю наблюдать за отношениями героев. Сердцу моему ближе оказалась затронутая автором проблема «а сможем ли мы ужиться?»

Кто эти «мы», с кем и как нам предстоит жить, что такое ксенофобия и с чем ее едят, и чем вообще все закончится – на все эти вопросы лишь предстоит найти ответ.

Выражаю признательность моему сыну Денису за бета-ридерство и помощь в предварительной редактуре романа

 
Куда я, зачем? Можно жить, если знать.
И можно без всякой натуги
Проснуться и встать, – если мог бы я спать,
И петь, если б не было вьюги.
 

В. С. Высоцкий

Пролог

– Едут, – просипел Авдей. Он хотел сказать это хладнокровно, с пренебрежительным оттенком, но голос предательски дрогнул, губы вдруг онемели, а горло будто стиснуло железным кольцом.

Одетый в серое, в разводах засохшего пота холщовое рубище и грязные, обтрепанные до середины голеней штаны, он стоял со скрещенными на груди руками, прислонившись спиной к почерневшей от времени бревенчатой стене амбара. Рядом торчали воткнутые в землю вилы.

Возле него – кто, как и Авдей, подперев амбар, кто присев на корточки, кто просто стоя, – ждали все одиннадцать дееспособных мужиков деревни Матвеевская. Чуть в сторонке стояли и две бабы – Варька по прозвищу Лешая и рябая Степанида, которую все звали Степахой – для Степаниды она была чересчур шебутной. И та, и другая, словно ружья по команде «на плечо», держали по косе-литовке.

Разумеется, все они – и мужчины, и женщины – были мутантами. Ближе к Великому Устюгу таких называли «дикими», в отличие от живущих в самом городе «цивилизованных» мутантов-морозовцев. Но здесь, возле Лузы, куда не совались каратели храмовников, такого деления не существовало – и сельские, и городские мутанты имели одни и те же права, если не учитывать, конечно, что такого понятия, как «право», в городе Луза не имелось в принципе. Кто сильнее – тот и прав. И на данный момент самым сильным, а значит, и самым правым объявил себя некто Серп – тридцатипятилетний лузянин, подчинивший своей воле большинство городских отморозков. Насчет силы еще можно было поспорить – наверняка и в самой Лузе, и в ее окрестностях было немало народа и посильнее его, но вот по части жестокости он, пожалуй, и впрямь занимал первое место даже среди самых изощренных палачей. Излюбленным орудием пыток у него был простой крестьянский серп, из-за которого, собственно, самопровозглашенный хозяин Лузы и получил свое прозвище. Со своим «тезкой» он никогда не расставался – носил его, как правило, заткнутым за потрескавшийся от времени солдатский ремень с потускневшей бляхой, который, в свою очередь, застегивал поверх чего-нибудь обязательно камуфляжного – будь то летняя или зимняя куртка, а то и – в особо жаркие дни – всего лишь майка. Столь же обязательным в экипировке Серпа был генерал-майорский погон – всегда один, непременно на левом плече. А вот головные уборы «полугенерал» не признавал – ввиду того, скорее всего, что в отличие от большинства жителей, потерявших из-за радиации волосы, имел роскошную черную шевелюру, в которой не просматривалось ни единой серебряной ниточки.

Прибытия Серпа как раз и ждали сельчане. Ждали – как приближения неизбежного зла, оставляющего после себя боль, голод и смерть.

Перевалил за середину сентябрь. Каждый год в эту пору лузяне делали набеги на близлежащие села, куда можно было добраться по дороге, которую дальше, по направлению к Устюгу, давно уже отвоевал у людей лес.

В деревнях только что собрали скудный урожай, который ежегодно и забирал Серп. Поначалу он поступал «по совести», оставляя половину, затем треть, потом четверть селянам, чтобы те не протянули с голоду ноги. Но в прошлом году, обнаглев окончательно, хозяин Лузы отобрал у них всё. Неизвестно, понимал ли он, что поступает так во вред себе же, ведь мертвецы не смогут сеять зерно и сажать картошку, а значит, взять с них в следующий раз будет нечего. Скорее всего, не понимал. По части думанья он вообще не являлся большим умельцем, особенно когда это касалось чего-то, отдаленного по времени более, чем на неделю-другую.

Зато жители Матвеевской и расположенной неподалеку Емельяновской, видя, куда дует ветер, еще пару лет назад стали прятать часть урожая, выкопав в лесу и замаскировав подземные схроны. Правда, зерно и овощи в них частично сгнивали, но оставалось хотя бы что-то. С учетом того, что «милосердно» оставлял Серп, этого едва хватало, чтобы не умереть до лета. Или, по крайней мере, умереть не всем. Но прошлую зиму не пережили многие – из стариков и вовсе остался один на две деревни. И терпение у деревенских мутантов лопнуло. Они решили не отдавать Серпу ничего, биться до последнего за каждое зернышко. Пусть они при этом даже погибнут – какая разница, когда умирать: сейчас или месяцем-другим позже? Терять им было уже нечего.

– Едут, – словно эхо, повторил за Авдеем тощий, долговязый Семён и покрепче сжал в по-птичьему трехпалых ладонях черенок вил.

На дороге показались четыре телеги. Запряженные в каждую по одной худющие лошади труси́ли неспешно, нехотя, словно понимая, что несут с собой беду.

– К Межнице ужо подъезжают, – сглотнул горбатый, с полностью покрытым коростами лицом Степан. – Хошь бы утопли в ей, ироды…

– Утопнут, ага, – буркнул Авдей. – В Межнице и кура утопнет, тока ежели держать головой книзу.

– Эх, надо было хошь што-нить прикопать в лесу, – вздохнул кто-то. – Ни с чем ить сей год останемся…

– Для кого прикопать? – насупился Авдей. – Для мышей с червяками?.. Останется он! Кто тебя оставит-то, дурень? Теперя тока одно – либо мы их, либо они нас. Не дотумкал ишшо?

– А где-ка емельчане-то? – заоглядывался молодой однорукий Лёха. – Прибздели, што ль, кинули нас одних тутока?

Будто услышав парня, из-за амбара вышло семеро мужчин – кто с косой, кто с вилами, а кто и просто с заостренным колом в руках.

– Здоро́во, – кивнул самый крупный из них – бородатый, хоть и лысый, как все остальные. Посмотрел на дорогу, нахмурился. – Аккурат поспели…

Жители Матвеевского приветственно закивали в ответ.

– Поспели, поспели, – сняв с плеча литовку, ворчливо откликнулась Степаха. – Шибко спешили, гляжу. Ишшо бы поваландались – поспели бы, штоб наши косточки прикопать.

– После ваших и до наших бы косточек дотянулись, нас бы ждать не стали, – ответил кто-то еще из вновь прибывших.

– Хорош заупокойную разводить, – выдернул из земли вилы Авдей. – Пущай лузяне по своим панихиду справляют. А ну, собрались все!

Двадцать деревенских мутантов – восемнадцать мужчин и две женщины – выстроились возле амбара, держа наготове нехитрое оружие: вилы, косы и колья. Сказать, что они не боялись, было бы неправдой. Напротив, большинство из них считало, что жить им осталось совсем недолго. Но и то правда – терять им уже было нечего, кроме своих жизней, а умереть быстро куда лучше, чем перед смертью несколько мучительных дней страдать от голода. Уж на подобное-то они насмотрелись.

И всё-таки надежда уцелеть, отбиться от незваных гостей и сохранить урожай теплилась в каждом из этих угрюмых, обезображенных мутацией, почерневших от лишений и тягот людей. Их уродливые лица заметно посветлели, когда четыре подводы въехали в деревню – на каждой телеге сидело всего по двое лузян, и только на первой, включая самого Серпа, их было трое. Считать из селян почти никто не умел, но даже те из них, кто не смог бы назвать количество пальцев у себя на руке, видел, что лузян меньше. Правда, у двоих из них имелись ружья, но даже деревенские жители знали, что в Лузе в последнее время ощущался недостаток не только еды, но и многого другого, в том числе и патронов. Вполне вероятно, что патронов у прибывших бандитов было всего на один-два выстрела, а может, ружья и вовсе взяты просто для острастки. Деревенские не знали, что за пазухой Серп всегда носил пистолет, но что в нем осталось только три патрона, знал вообще лишь он один.

Да и самого-то бандитского главаря видели до этого далеко не все селяне; прежде Серп не принимал участия в подобных вылазках лично, это сейчас ему вдруг захотелось размяться, как он сказал своим подчиненным. На деле же ему попросту стало страшно: едва ли не впервые Серп понял, что есть зимой будет нечего. Разве что пойманную рыбу и добытое охотниками зверье, но заниматься каким-либо отличным от разбоя трудом бандиты отвыкли, а многих жителей из тех, что этим занимались, они поубивали – кого забавы ради, кого потому, что, на их взгляд, те «несправедливо» делились с ними добычей. Озаботиться же тем, чтобы, по крайней мере, набрать и насушить грибов, которых в местных лесах имелось в избытке, почему-то не приходило Серпу в голову вообще.

Потому и сидел он теперь на передней подводе. Когда возница остановил лошадь, не доезжая шагов десяти до сельчан, Серп спрыгнул с телеги и, увидев перед собой насупленные взгляды встречающих и недвусмысленно направленные в его сторону «орудия труда», невольно сунул руку за пазуху. И всё же он не мог до конца осознать, что кто-то осмелился пойти против него. Все прошлые годы подобные «сборы урожая» происходили без каких-либо препятствий – во всяком случае, его люди ни разу ни о чем подобном не докладывали. Поэтому, собственно, он и не стал брать большую группу; восьмерых как раз хватало на четыре подводы: по одному, чтобы править лошадьми, и еще по одному – придерживать мешки и следить, чтобы не растерять по дороге продукты.

«Да ну, на хрен, – подумал Серп. – Просто эти жуки навозные сено косили, а тут мы нагрянули». Он мог бы, наверное, вспомнить о том, что косить в сентябре не станет даже последний деревенский дурачок. Но мысль о сенокосе всё-таки немного притупила нарастающую тревогу. Правда, в эту его теорию плохо укладывались заостренные колья в руках у некоторых сельчан, поэтому вскоре тревога нахлынула с новой силой. А тревожиться хозяин Лузы не любил. Поэтому, оставив всё же на месте пистолет, он вместо него вынул из-за пояса любимый серп и, вертя его рукоять в ладони, сделал пару шагов вперед. Сплюнул, обвел взглядом нестройный ряд деревенских мутантов и процедил, будто вновь плюнул:

– Чё встали, твари? Людей не видели?

– Так и мы не лошади, – мрачно пробурчал на это Авдей. – Говори, кто таков и што вам тут надобно?

– Че-во-о?.. – прищурился Серп и обернулся к своим, четверо из которых уже слезли с телег и подходили к нему. Один из них снял с плеча двустволку. – Не, вы слыхали? Тут кто-то вякает! – Он резко повернулся к Авдею: – У тя чё, язык слишком длинный? – и поднял серп. – Давай сюда, укорочу.

– Иль говори, што нужно, иль езжайте, откуда приехали, – покраснел от напряжения Авдей. На изъеденной язвами лысине прозрачными бусинами выступил пот.

– Я сказал: давай сюда язык, – прошипел Серп, впившись взглядом в селянина. И вдруг завопил так, что вздрогнули даже вставшие за его спиной бандюганы: – А ну, высунул язык, падла!

Двое бандитов, не дожидаясь команды, бросились к Авдею. Один схватился за вилы, которые растерявшийся крестьянин не успел пустить в ход, и выдернул их из его рук. Второй двинул Авдея в челюсть прикладом ружья и пнул сапогом в голень мутанта. Авдей с перекошенным от боли лицом рухнул на колени.

Серп тут же подскочил к селянину и въехал ему коленом в подбородок. Изо рта Авдея вместе с брызгами крови и осколками зубов вырвался крик. Замахнувшись серпом, завопил и главарь бандитов:

– Язык! Я сказал: высунь язык!!!

Авдей инстинктивно пригнул голову. И тут что-то сверкнуло над скрючившимся на коленях мутантом. Его лысина вмиг покраснела от плеснувшей на нее сверху крови, а перед собой Авдей вдруг увидел полные изумления глаза своего мучителя. Тот почему-то смотрел на него снизу, из кроваво блестевшей травы. Авдей глянул вверх. Главарь лузян продолжал возвышаться над ним, только вдруг стал ниже ростом. Как раз ровно на голову, которая и валялась теперь у колен мутанта. А еще через пару мгновений, будто пытаясь вернуть свое, на нее рухнуло и обезглавленное тело.

– Так-то лучше, – глянув исподлобья на окровавленное лезвие своей литовки, проворчала стоявшая позади Авдея Варька Лешая. – Тож язык шибко длинен был… – А потом она, крутанув косой и сверкнув на своих гневным взглядом, истошно завизжала: – Пошто пнями застыли?! Руби-коли лешаков!

Варька первой ринулась на лузян, но грохнувший дуплетом выстрел из двустволки отбросил ее назад, к амбару. Но это уже не могло остановить взорвавшихся единым ревом злобы и ненависти, рванувшихся к врагам деревенских мутантов.

Глава 1
Иван Андреевич Кардаш

Иван Андреевич Кардаш не любил север, ему всегда было здесь холодно, даже летом. Он кутался во что попало, надевая одна на другую разношерстные одежки, ничуть не беспокоясь, что выглядит порой, словно пугало.

Он не любил север с тех пор как себя помнил, с раннего детства, хоть и родился здесь же, в Лузе. Но едва научившись читать, а было это задолго до школы, года в четыре, и прочитав о теплых морях и жарких странах, маленький Ваня твердо решил: как только вырастет – сразу уедет отсюда на юг. Свою мечту он почти осуществил. Правда, сначала уехал хоть и южнее, но не очень далеко – поступил после школы, которую закончил с золотой медалью, на мехмат МГУ. В Москве было не намного теплей, поэтому после окончания университета он не остался, хотя и мог, в столице, а перебрался в Ростов-на-Дону. Помыкавшись по частным фирмочкам, прибился в итоге к такой конторе, которая вскоре стала одной из ведущих не только в области, но и на всем юге России. Иван Андреевич к десятым годам нового века занимал на фирме немалую должность и не только получал удовлетворение от работы, но и имел весьма неплохой доход. И тогда он сделал еще один шаг навстречу своей детской мечте – построил шикарный дом на берегу Черного моря, в местечке Гизель-Дере неподалеку от Туапсе, где и проводил – сначала с женой, а после развода уже один, изредка выпадающие недели отдыха. О жарких странах он больше почему-то не думал, почувствовав, что нашел именно то, что ему по душе и по сердцу. Теперь его мечта окончательно сформировалась: поработать лет до пятидесяти пяти, скопить средств для безбедной, пусть и без особого шика, жизни и перебраться в Гизель-Дере насовсем. Море, солнце, беззаботная нега – больше ничего ему не нужно для счастья.

Но судьба распорядилась по-своему. Умер отец, и Кардаш поехал в Лузу, где не бывал уже добрый десяток лет. А на следующий после похорон день случилась Катастрофа – для Ивана Андреевича не столько всемирная, сколько своя, личная, разбившая в зябкую снежную пыль его почти что сбывшуюся мечту.

Кардаш не впал в депрессию, не спился, не покончил с собой – он, озлобившись на подлую судьбу и очерствев душой, стал жить подобно умному, осторожному волку-одиночке, безжалостно выгрызая себе зубами в жестоком новом мире место под солнцем.

А в Лузе царил полный беспредел – погибнуть от шальной пули, ножа или тупого, безжалостного избиения группой озверевших отморозков было куда проще, чем найти хоть какое-то пропитание. В городе то и дело происходил дележ власти, если можно назвать властью верховодство вожака над дикой стаей. К тому же таких стай и стаек было множество, и каждая считала себя главной. Радиация, пусть и не столь сильная в Лузе, чтобы косить всех подряд, между тем также творила свое черное дело. Наиболее слабые, в основном, пожилые и дети, умерли в первые годы после Катастрофы, выжившие же в подавляющем большинстве превратились от излучения в покрытых язвами и коростами лысых уродов. Рождаемость резко упала, но даже те, кому «повезло» появиться на свет, почти стопроцентно были мутантами – с недостающими или, напротив, лишними конечностями, горбатые, безухие-безглазые; все аномалии сложно описать, фантазия у радиации оказалась неистощимой.

К тридцатым годам население Лузы, состоявшее теперь почти из одних бандитов, уменьшилось настолько, что делиться на «стаи» отморозкам стало практически невозможно. Этим и воспользовался один из наиболее жестоких вожаков – Серп, уничтожив самых строптивых и подмяв своей волей всех остальных. Но действовать в одиночку было опасно и сложно даже ему. Хотя Серп и не отличался гибкостью ума, его всё же хватило, чтобы понять: нужны люди, на которых можно было бы положиться, не держа при этом ствол пистолета возле их виска. «Силовым заместителем» Серпа стал немногим менее жестокий, чем он сам, некто Сургуч, получивший свое прозвище благодаря «изысканному» способу затыкать глотки особо говорливым. Но сила силой, а иногда Серпу позарез требовалась холодная, расчетливая голова – некоторые задачи нахрапом не решались. Такой головой для самопровозглашенного хозяина Лузы и стал Иван Андреевич Кардаш, который не делал ничего серьезного, предварительно не рассчитав и не взвесив. Его советы были незаменимы в наиболее сложных ситуациях. Правда, Серп не всегда прислушивался к ним, всё равно считая самым умным и правильным только себя. Особенно когда дело касалось «внутренних» проблем, которые Серп решал, как правило, с помощью угроз, издевательств и физических расправ, не делая исключения не только для рядовых бандитов, но даже и для своих приближенных. Нет, Кардаш единственный, пожалуй, всё-таки являлся таким исключением: Серп мог его оскорбить и унизить, но силу к Ивану Андреевичу ни разу не применял.

Мало того, осознавая исключительную полезность Кардаша, Серп в порыве внезапной щедрости сделал ему шикарный подарок, разрешив поселиться в одном из немногих каменных (Луза состояла преимущественно из деревянных, одно- и двухэтажных домов), уцелевших от междоусобных войн зданий. Помещение бывшего «Сбербанка» в былые времена казалось весьма импозантным и даже теперь заметно выделялось среди прочих. Достойным себя же Серп счел лишь трехэтажное здание из серого кирпича, которое некогда занимала Лузская районная администрация. Возле себя во «дворце» Серп держал только Сургуча и пару десятков самых отборных боевиков. Основная же масса бандитов жила в еще одном уцелевшем и довольно вместительном кирпичном здании – бывшей средней школе номер два.

Разумеется, Серп не отдал Кардашу здание банка в единоличное пользование. Но, по просьбе Ивана Андреевича, разрешил тому отобрать из общей массы бандитов тридцать человек в качестве своих непосредственных соседей и, так уж получалось, подчиненных. Кардаш подошел к этому отбору весьма серьезно. Он знал, что многие – пожалуй, большинство, мягко выражаясь, не очень любят своего предводителя, скорее, терпят исключительно из-за страха и отсутствия альтернативы. Это и стало первым параметром, по которому он выбирал людей. Вторым, не менее важным, для Ивана Андреевича было наличие у членов своей будущей команды – а именно это и являлось для него на данном этапе основной целью – более-менее развитого ума, умения логически мыслить. Так уж вышло, что отобранные боевики в большинстве своем оказались не особо физически сильными, поэтому Серп отдал их в подчинение Кардашу без малейших возражений.

Иван Андреевич не стал терять времени даром и начал своих людей… учить. Не убивать, не драться, не мастерить арбалеты и стрелять из них (огнестрельного оружия в городе и так-то было немного – вряд ли набралась бы и сотня ружей, – но главным дефицитом в последнее время стали патроны, которые у Серпа были на строжайшем учете). Нет, Кардаш учил подчиненных читать, считать, решать задачи – не только математические, но и логические. Ко всему прочему, он относился к членам своей команды хоть и достаточно строго, но уважительно, не оскорбляя достоинства и уж тем более не применяя физической силы. Нужно ли говорить, что привыкшие к издевательствам и побоям люди уже совсем скоро души не чаяли в Иване Андреевиче, считая его своим настоящим командиром, за которым они готовы были безоговорочно пойти в огонь и воду.

Иван Андреевич Кардаш и впрямь ничего не делал без предварительного строгого расчета. И это относилось не только к заданиям Серпа, но в первую очередь к его собственным как ближайшим, так и более отдаленным по времени, но порой весьма глобальным планам. Одной из особенностей Ивана Андреевича, над которой кто за глаза, а кто и в открытую потешался (кроме, разумеется, тридцати его «учеников»), было то, что он не расставался с самодельным блокнотом, в котором то и дело что-то черкал карандашом. Кстати, именно так – Карандашом – его и звали многие бандиты, хотя «официальным» его прозвищем было Кардан. А вот сам он предпочитал обращаться к людям по имени или по фамилии, во всяком случае, к своим подчиненным – почти всегда так. Если что-то приказывал, в ход шла фамилия, если обращался неформально, называл человека по имени. Никогда не делал он этого лишь при общении с Серпом и Сургучом – не хотел, да и, говоря откровенно, стал уже забывать их настоящие имена, по которым к ним давно никто не обращался. Своих же мог назвать по прозвищу, лишь если его разозлят или просто в состоянии хандры. Интересно получилось с двумя его бойцами, у которых была одна и та же фамилия – Красновский. Прозвища оба, как специально, имели, по мнению Кардаша, совсем уж «неудобоваримые» – Жупень и Писун, – так что он стал называть одного Красновым, а другого Красницким, чтоб никому не обидно было. Ну и, поскольку правил без исключений не бывает, еще с одним его подчиненным всё получилось наоборот: тот имел неприличную с точки зрения Ивана Андреевича фамилию, а вот прозвище заработал шикарное – Оператор. Правда, для большинства бандитов это слово было непривычным, а половине – и вовсе незнакомым, так что прозвище вскоре трансформировалось до обычного Пирата, что в принципе звучало совсем неплохо. Так к нему стал обращаться и Кардаш. Казалось бы, к его глобальным планам это не имело никакого отношения, но с другой стороны – «как вы судно назовете, так оно и поплывет».

Первоочередной же глобальной задачей Иван Андреевич поставил себе ни много ни мало взять в Лузе власть. Обдумывая эту тему, он исчеркал немало страниц, пока его поначалу казавшийся авантюрным план не приобрел вполне реальные очертания. Разумеется, Кардаш понимал, что ни с того ни с сего он объявить себя новым хозяином Лузы не может. То есть, объявить-то объявит, но что за этим тут же неотвратимо последует – яснее ясного. Разве что не предугадать, какую часть его тела первой отрежет серпом настоящий главарь. Поэтому необходимым, но всё-таки не первоочередным пунктом плана было этого главаря убрать. А не первоочередным этот пункт являлся потому, что никто из бандитов Кардаша не поддержит, командиром над собой быть не позволит, и кончится это примерно тем же, что и в случае с живым Серпом – разве что орудие по его устранению окажется другим. Вот потому-то и начал Иван Андреевич с формирования своей, преданной ему до мозга костей команды. Заодно, через нее же, среди остальных бандитов стали сначала потихоньку, почти незаметно, а потом всё более явственно распространяться мысли о том, что Кардаш – человек не только умный, но и справедливый, своих людей защищает, а если наказывает – то за дело и не такими садистскими методами, как Серп. К радости Ивана Андреевича, Серп сам ему помогал, осложняя условия жизни своих подопечных, став еще более раздражительным и жестоким. То покалечит кого-то в порыве ярости, а то и вовсе забьет до смерти. Это уже не говоря о том, чтобы забрать себе у любого из бандитов всё, что ему понравится – такое никто и за ненормальность не считал. Когда Серп стал забирать у них и приглянувшихся ему женщин, соратники восприняли это уже не так спокойно – и всё же, скрипя зубами, терпели: наиграется и вернет. Но когда главарь, выйдя из себя из-за какой-то ерунды – не тем тоном ему женщина ответила, не так посмотрела, – убил сначала одну, а потом и другую «взятую в аренду» наложницу, среди подчиненных прокатилась волна явного, хоть пока и не высказанного напрямую недовольства.

Кардаш понял, что почва для осуществления его плана готова, оставалось дождаться удобного случая, чтобы устранить основную помеху – Серпа – и желательно чужими руками. Конечно, Иван Андреевич рассматривал и вариант насильственного захвата власти. По его расчетам выходило, что напасть на резиденцию Серпа и убить его вполне возможно, подопечные Кардаша пойдут за ним и приказ выполнят. Но всё же основная масса бандитов, а главное, Сургуч и приближенные к Серпу люди, могут из-за такой «наглости» взбунтоваться и разделаться с ним по принципу «око за око». Нет, должен быть такой вариант, чтобы на самого Кардаша не легла даже тень подозрения. Но всё же полагаться на случай Иван Андреевич не любил, поэтому он и решил его подготовить. Пара дней размышлений, десятка три измалеванных непонятными значками, стрелочками и закорючками блокнотных листов – и решение нашлось. Точнее, даже три, в соответствии с тем, как станут развиваться события.

Конечно, разработка этого плана вряд ли была бы возможна, если бы Кардаш как следует не изучил психологию Серпа. Впрочем, особой сложностью она и не отличалась. А сейчас для Ивана Андреевича главными в натуре соперника и вовсе являлись всего три момента: во-первых, Серп зачастую поступал наперекор чужому мнению, особенно непрошенному (к советам Кардаша он чаще всего прислушивался, но лишь когда сам просил их дать), во-вторых, он сильно преувеличивал собственную значимость и считал, что одним своим присутствием внушает всем страх и жажду беспрекословного подчинения. Наконец, в-третьих, он вообще считал себя самым умным и хитрым.

Перевалил за середину сентябрь. Иван Андреевич знал, что со дня на день Серп отправит в ближайшие деревни своих людей за урожаем. Кардашу требовалось сделать свой ход непосредственно перед этим событием; важно было не только не опоздать, но и не совершить задуманное слишком рано – за два-три дня Серп может поменять любое решение.

К счастью, теперь у Ивана Андреевича были среди бандитов свои глаза и уши, и однажды ему доложили, что поездка за данью ожидается следующим утром.

Кардаш тут же направился к Серпу. Здание бывшей районной администрации находилось почти рядом с «дворцом», так что уже через пять минут он поднимался на третий этаж, где располагались апартаменты хозяина Лузы.

Серп только что поужинал и, к радости Ивана Андреевича, пребывал в благодушном настроении, что случалось не так часто, особенно в последнее время.

– Заходи, Карандашик, – развалившись в потертом кожаном кресле, махнул он рукой. – По делу или так, покалякать?