Русский Шерлок Холмс. История русской полиции

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Бушков А.А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Глава первая
XVIII век: полиция появляется

Реформы Петра I взбаламутили Россию до крайней степени и дали мощную подпитку криминальному элементу, главным образом за счет беглых. Бежали со всевозможных «великих строек», бежали помещичьи крестьяне и дворовые, при первой возможности бежали новобранцы… Да кто только не бежал и куда только не бежали! Одни уходили на Дон, где еще держалась старая традиция «с Дона выдачи нет»; находились и такие, что убежали даже к «нехристям» – на башкирские и калмыцкие земли. Но значительная часть беглых оставалась в России. Одни, согласно старым традициям, промышляли на больших дорогах, другие оседали в больших городах – там легче и укрыться, и добывать пропитание, сплошь и рядом методами насквозь неправедными. Сплошь и рядом не по испорченности натуры или тяге к злодейству. Жизнь заставляла. Петр I ввел в России паспорта – и некий прообраз прописки, при котором каждый домовладелец обязан был предоставлять властям сведения обо всех, кого принимает на жительство или на работу (за нарушение этого правила наказания полагались невеселые – конфискация имущества и ссылка на галеры). А откуда у беглого паспорт? Его, конечно, можно подделать, но это ведь не всякий сумеет, особенно не владея грамотой…

Одним словом, получалось что-то вроде Чикаго – но гораздо хуже. Сыскной приказ был распущен, борьба с преступностью повсюду возлагалась на воевод, у которых и без того хватало других забот, особенно теперь, когда по стране девятым валом катились реформы и лавиной текли царские указы, порой противоречившие друг другу. К тому же, выражаясь современным языком, катастрофически не хватало ни кадров, ни финансирования. Так что на воевод особых надежд возлагать не стоило…

Поначалу Петр пытался решить проблему с помощью армии (как сплошь и рядом и другие, к военным делам вообще не имевшие отношения). «Романтиков большой дороги» преследовали воинские команды – с переменным успехом, потому что порой разбойничьи шайки были столь многочисленными, что походили скорее на повстанческие отряды (и иногда происходили сущие сражения). По ночам столицу патрулировали опять-таки армейские кавалеристы.

Если в случае с разбойниками применение военной силы как нельзя более оправданно (иные шайки располагали не только ружьями в приличном количестве, но иногда и пушками), то военные в качестве патрульно-постовой службы – не самая лучшая идея. Некоторая польза от них была (могли, скажем, схватить «ночных портных» на месте преступления или просто спугнуть), но полноценная полицейская служба – это совсем другое…

Некоторым утешением (правда, слабым и сомнительным) служит то, что в Англии в те же времена обстояло в точности так же, если не хуже. Такой вот интересный парадокс: англичане еще в XVI веке создали постоянную спецслужбу, занимавшуюся (и весьма неплохо) заграничной разведкой, контрразведкой и тайным политическим сыском, но вот настоящую полицейскую службу создали отчего-то только в XIX веке, столетия на три отстав в этом от большинства европейских стран, в том числе и России.

В городах с наступлением темноты улицы патрулировала так называемая «ночная стража», в основном состоявшая из стариков, «вооруженных» лишь фонарями, трещотками и посохами. Толку от них, в общем, не было никакого. Горожане язвили: своими фонарями «стражники» лишь освещают дорогу преступникам, а трещотками оказывают еще большую услугу: вышедший на промысел мазурик прекрасно знает, где проходит сторож, и тихонечко это место обходит.

В сельской местности обстояло немногим лучше. Основной административной единицей в Англии, так уж исторически сложилось, был церковный приход. Приходские власти занимались не только церковными делами, но и решали множество, как сказали бы мы сегодня, административно-хозяйственных задач. В том числе и боролись с преступностью. Сводилось это к тому, что из числа прихожан набирали на год определенное количество «констеблей» (имевших мало общего с констеблями XIX века), которым и предстояло отлавливать всевозможный уголовный элемент – причем совершенно бесплатно. Конечно, находились любители экстрима, которым гораздо интереснее было гоняться за ворами-разбойничками, чем заниматься скучными хозяйственными делами, но вряд ли их было много. В массе своей констебли, что неудивительно, исполняли «обязаловку» спустя рукава. Благо еще в 1816 году можно было купить особый документ – своего рода индульгенцию, на всю жизнь избавлявшую от службы в констеблях. Вот только стоила эта бумага 25 фунтов – по тем временам сумма крайне серьезная, которую могли заплатить лишь особо зажиточные люди.

Вернемся в Россию. В конце концов власти (то есть в первую очередь сам Петр) поняли, что нужна все-таки полиция – как уже говорилось, в том или ином виде давным-давно существовавшая в большинстве европейских государств. В 1715 году указом Петра была создана Главная полицмейстерская канцелярия Санкт-Петербурга. Правда, три года она существовала исключительно на бумаге – как будущий орган управления полицией, которую еще только предстояло создать.

А потому днем рождения российской полиции можно считать 25 мая 1718 года – именно в этот день появился императорский указ, в котором впервые прозвучало слово «полиция» и был назначен Санкт-Петербургский генерал-полицмейстер, которому и подчинили помянутую канцелярию. Им стал уже упоминавшийся в одной из прошлых книг Антон Мануилович Девиер (Девьер), один из любимцев Петра, его бывший денщик.

С самого начала «хозяйство Девиера» было поставлено в исключительные условия – выведено из системы государственного управления. Девиер не подчинялся генерал-губернатору столицы, всесильному Меншикову. Правительствующему Сенату, правда, подчинялся, но исключительно в хозяйственных делах: как-либо распоряжаться делами Канцелярии господа сенаторы не могли. По сути, Петр создал очередную силовую структуру, замкнутую лично на него.

Он же самолично составил и знаменитые «Тринадцать пунктов» – первый в России устав полицейской службы, который я приведу здесь целиком, – вполне возможно, многим любителям истории это будет интересно (а остальные могут пропустить и читать дальше).

«1. Смотреть, чтобы все строение было регулярно построено по Его Царского величества указу; печи, камели (камины. – А. Б.) и трубы печные были бы также по указу, чтобы никакое строение за линию не выходило; чтобы улицы и переулки были добры и изрядны.

2. Чтобы берега рек и протоков, а также сточные канавы были хорошо украшены, дабы весною и в дожди землею их не заносило и чтобы вода нигде не останавливалась.

3. Чтобы улицы и переулки содержались в чистоте, были бы сухи и чтобы проезд по ним был нетруден.

4. Чтобы шалашей по проезжим дорогам и у мостов близко не ставили и покрывали бы их холстом, а не рогожами.

5. Чтобы торговцы не продавали съестных припасов недоброкачественных, а тем более вредных для здоровья; чтобы меры и весы были верные, и чтобы цены на съестные припасы объявлялись умеренными.

6. Наблюдать за чистотою улиц, переулков, рядов (торговых. – А. Б.) и мостов и каждому жителю поставить в обязанность держать в чистоте улицу перед своим двором, убирать сор и отвозить его в указанное место, но отнюдь не в реку; виновных подвергать жестокому штрафу.

7. Прекращать всякие ссоры на улицах и рынках, арестуя виновных и отсылая их в надлежащий суд с их допросами и делом.

8. Всякую четверть года осматривать печи, камели, в поварнях очаги и прочие места, где водится огонь, и предостерегать хозяев, чтобы с огнем обращались осторожно.

9. Искоренять подозрительные дома, как-то: шинки, игорные дома, притоны разврата.

10. Гуляющих и слоняющихся людей (бомжей, по-современному. – А. Б.), а также нищих арестовывать и допрашивать; буде же кто в допросе со словами своими не сходен явится, определять в работу.

11. Наблюдать, чтобы хозяева немедленно давали знать полиции о всяком приезжающем к ним на жительство и отъезжающем, а также о найме работников из гулящих людей; виновных хозяев ссылать на галеры с отобранием всего имущества.

12. Для охранения от воров и пожаров определить со дворов караульщиков. Против воров надлежит иметь какое-нибудь оружие, а на случай пожаров ведра, топоры, войлочные щиты, лестницы деревянные, трубы, а в некоторых сборных местах крюки, паруса (паруса набрасывали на горящее здание, смочив водой. – А. Б.) и большие водоливные трубы. По ночам караульщики должны ходить с трещотками. А для лучшего способа к пойманию и пресечению проходов воровских и против непотребных людей сделать по концам улиц шлагбаумы, которые спускать по ночам и иметь при них караулы с ружьями.

13. Для лучшего наблюдения за выполнением предписанного семи пунктами назначения иметь в каждой слободе или улице старосту и с каждых десяти дворов десятского из тех же жителей с тем, чтобы каждый за своим десятком накрепко смотрел, чтобы чего не случилось противного запрещению, и, если за кем что усмотрят, о том тотчас объявлять старосте, а этот полицмейстеру. Также учинить распорядок между жителями, кому с каким пожарным оружием являться на пожары».

Тот, кто прочел документ внимательно, согласится: тогдашней полиции не позавидуешь. Кроме борьбы с преступностью, на нее взвалили (другого слова и не подберешь) кучу функций, которые сегодня выполняют немало организаций, к полиции отношения не имеющих: пожарные, санитарная и торговая инспекция, коммунальные службы. Как они только со всем этим справлялись? А ведь справлялись как-то – у Петра не забалуешь (известны случаи, когда и Девиеру, подобно многим другим высшим сановникам, приходилось получать не только словесную выволочку – и по нему иногда прогуливалась знаменитая петровская трость, больше похожая на дубину).

Уже в следующем, 1719 году для служащих Главной полицейской канцелярии была введена особая форма: василькового цвета кафтаны с красными обшлагами и воротником, васильковые панталоны и зеленые камзолы, а в качестве головных уборов – «особого вида картузы», круглые и высокие.

В Англии полицейская форма впервые появилась почти девяносто лет спустя – синий мундир и красный жилет. Впрочем, так была обмундирована не полиция, а своеобразный спецназ того времени – особый конно-патрульный отряд, гонявшийся исключительно за грабителями, несколько столетий промышлявшими на больших дорогах вокруг Лондона в немалом количестве. Не зря тогдашние почтари (кучера и почтальоны) были вооружены, непременной принадлежностью частной кареты считался ящик для пистолетов, а любой путешественник, имевший к тому возможность, вооружался шпагой и парой пистолетов. (Кстати, идея оказалась неплохой: конно-патрульный отряд буквально за несколько лет с грабителями покончил, правда, безопасными стали только окрестности Лондона, а в «глубинке» сухопутные «джентльмены удачи» резвились еще какое-то время.)

Ну а в создании полиции Россия опередила Англию на целых сто одиннадцать лет. Еще в 1750 году знаменитый английский писатель Генри Фильдинг, по совместительству крупный судейский чиновник, организовал некое подобие полиции, так называемых «ловцов с Боустрит». В состав этой конторы входили и сыщики, выслеживающие преступников, и ночная патрульная служба, правда, к 1800 году состоявшая всего из 58 человек и ходившая дозором лишь по центральным улицам Лондона. Капитаны были вооружены карабинами, парой пистолетов и саблей, рядовые – только саблями. Формы они опять-таки не носили. Лишь в 1829 году в Лондоне появилась столичная полиция. Знаменитое прозвище «бобби» полицейские получили тогда же – в честь секретаря внутренних дел, а потом и премьер-министра сэра Роберта Пиля, как раз и «пробившего» в парламенте акт о создании полиции. «Бобби» носили синие мундиры и… цилиндры, лишь через несколько лет замененные шлемами.

Вернемся в Россию. Уже в 1720 году в Санкт-Петербургской полиции служили 10 офицеров, 20 унтер-офицеров и 160 рядовых (при тогдашнем населении столицы в 120 000 человек, пожалуй, что и маловато).

Служилось, надо сказать, трудненько – и не только из-за малого числа полицейских и большого объема возложенных на них функций. Как и «приходские констебли» в Англии, старосты, ночные караульщики из обывателей и десятские за свои труды не получали ни копейки, а потому особенно себя и не утруждали. Человеческая природа везде одинакова, что в Англии, что в России. Как говаривал великий певец Федор Шаляпин, «бесплатно только птички поют»…

Впрочем, и состоящие на службе люди Девиера, хотя и должны были получать то же жалованье, что и военные, но это – в теории. А на практике полицейские оказывались голыми и босыми – не в переносном, а в прямом смысле слова. Девиер, конечно, был сановником в высоких чинах, оставался любимцем Петра до самой смерти царя, но ни чинами, ни царской милостью сыт не будешь. Государственные финансы пребывали в самом плачевном состоянии – деньги, как пылесосом, выкачивали и долголетняя война со шведами, и всевозможные «великие стройки», и сиятельные казнокрады вроде Меншикова с кучей последователей (правда, значительно уступавших ему в размахе). Сохранился рапорт Девиера в Сенат о состоянии дел во вверенной ему Канцелярии. Там генерал-полицмейстер открытым текстом пишет, что его люди годами не получали ни жалованья, ни обмундирования, ни ружей: «…За босотою и наготою на работы не выходят, а за неимением амуниции на караулы не ходят». Какие меры принял Сенат по этому рапорту, неизвестно, но вряд ли положение особенно уж улучшилось: казна была пуста. Остается только удивляться, как в таких условиях Девиер все же ухитрялся исполнять возложенные на него многочисленные обязанности. Невероятной энергии был человек…

В 1722 году полицмейстерскую канцелярию с обер-полицмейстером во главе создали и в Москве (подчинявшуюся Девиеру). Тогда же в некоторых крупных городах (но далеко не во всех) ввели должность полицмейстера, руководившего полицейской канцелярией, или конторой. Как правило, полицмейстера назначали из офицеров местного гарнизона, давая ему в подчинение нескольких канцеляристов и с десяток сержантов и солдат.

Интересная деталь: очень похоже, кто-то в верхах власти был, полное впечатление, большим романтиком. Еще при жизни Петра I «Тринадцать пунктов» дополнили «Регламентом Главного магистрата». Теперь провозглашалось, что полиция вдобавок к своим многочисленным обязанностям «принуждает каждого к труду и честному промыслу», «запрещает излишества в расходах» и даже участвует в воспитании молодежи «в целомудренной чистоте и честных науках». Легко догадаться, что все эти благие помыслы так и остались на бумаге, – полиция едва справлялась с тем, что на нее уже взвалили. По-прежнему для борьбы с преступностью, в том числе и городской, на подмогу приходилось выделять воинские команды. Жителей пригородов Петербурга полиция обязывала вырубать окрестные леса, чтобы лишить разбойников укрытия.

Сельской полиции так не существовало вообще – до ее создания оставались десятки лет.

Немного о следствии. Полицейская канцелярия вела, выражаясь современным языком, лишь предварительное следствие по делам о воровстве и разбое, а потом отправляла для дальнейшего следствия и суда либо в так называемую Юстиц-коллегию (в Петербурге), или в губернские и воеводские канцелярии (если дело происходило в других городах).

Все эти порядки, в общем, без изменений, сохранялись в течение «смутной пятилетки», как можно назвать недолгие царствования Екатерины I и Петра II. Высшие сановники были слишком увлечены интригами, казнокрадством, борьбой за власть и близость к трону, чтобы обращать внимание на полицию. Девиера ненавидевший его Меншиков по насквозь надуманным (а порой прямо-таки вздорным) обвинениям отправил в сибирскую ссылку. После чего дела в полиции лучше не пошли, наоборот…

Достаточно серьезные изменения стали происходить, когда на престоле прочно утвердилась Анна Иоанновна. Уже в первый год своего царствования она восстановила Сыскной приказ, тридцать лет назад ликвидированный Петром I. Сделано это было с самыми благими целями, для усиления борьбы с преступностью, но, как это порой случается, результат вышел прямо противоположный, о чем я уже подробно писал в одной из предшествующих книг: под крылышком Сыскного приказа обосновался знаменитый Ванька Каин, он же – официальный штатный доноситель, он же – глава шайки воров и разбойников. Коррупция затронула не только руководство Сыскного приказа, но и Сенат.

Каина в конце концов законопатили в Сибирь; большинство замешанных в его неблаговидных делишках сановников отделались легким испугом, но следствие и суд были из Сыскного приказа изъяты и вновь переданы Главной полицмейстерской канцелярии – точнее, специально созданной при ней Розыскной экспедиции.

На Санкт-Петербургскую полицию взвалили дополнительные обязанности: следить, чтобы пришедшие с грузами речные суда не стояли долго без выгрузки, вдобавок поднимать затонувшие. Возложили еще и заботу об уличном освещении, чистку Невы и каналов…

Правда, оказывали и помощь: теперь для уличных работ, чистки реки и каналов при полиции постоянно содержались в виде рабочих команд каторжники из столичных тюрем, обычно около ста человек. Для патрулирования улиц и ловли преступников к Главной полицмейстерской канцелярии на постоянную службу прикомандировали драгунскую полуроту. Для помощи в тушении пожаров стали выделять гвардейские полки, у которых имелись импортные пожарные насосы («трубы заливные аглинские»).

Усилили борьбу с нищенством, действуя незамысловато, в стиле эпохи: время от времени устраивали массовые облавы, потом отловленных сортировали: молодых и крепких либо сдавали в солдаты, либо отправляли куда-нибудь на работы («великие стройки» продолжались – прокладывали каналы, устраивали новые гавани, осушали заболоченные места в Петербурге, чтобы строить там дома). Старых и дряхлых определяли в монастыри или появившиеся к тому времени богадельни.

Всерьез занялись борьбой с тогдашними нарушителями правил уличного движения – слишком многие гоняли лошадей во весь опор, частенько сшибая с ног, а то и калеча прохожих. Предписывалось, чтобы езда по улицам «была тихой и смирной».

Ну и, конечно, боролись с извечным русским злом – пьянством и логически проистекающими из него «предерзостями и драками». Пикеты и караулы у рогаток-шлагбаумов были обязаны следить, «дабы пьяные по улицам не зорили и песен не кричали, а которые будут то чинить, и таких ловить и приводить в полицию». Однажды борьба с пьянством вылилась в форменный анекдот. Любимый шут царицы Балакирев даже на фоне того, отнюдь не страдавшего трезвостью, времени славился вовсе уж безудержным пьянством и устраивал у себя феерические кутежи. Применять к своему любимцу какие-то жесткие меры императрица не хотела, но однажды на нескольких оживленных столичных улицах появились полицейские и под барабанный бой объявили: отныне всем петербургским обывателям, «коего бы звания ни были», настрого запрещено принимать Балакирева у себя и посещать его дом. Вскоре, правда, опять-таки под барабанный бой, запрет отменили, однако при посещении Балакирева и приеме его у себя строжайше запрещалось предаваться пьянству (и все, полагаю, пошло по-прежнему: ну как такой запрет проконтролировать?).

Начал действовать своеобразный «стол находок»: если кто-то находил на улице достаточно ценную вещь и приносил ее в полицию, та на одной из площадей под барабанный бой объявляла о находке, либо вывешивали объявления в «присутственных местах», то есть государственных учреждениях. (Крепко подозреваю, что далеко не все из нашедших что-то ценное оказывались «благородными возвращателями».)

Появилось и еще одно оригинальное новшество: полиция стала весной и осенью выставлять караулы по берегам Большой и Малой Невы «для непропуску через оные людей, ибо известно, что многие, отважась и несмотря, что река худа, пошед через лед, потонули».

Вот и все, пожалуй, что можно рассказать о времени Анны Иоанновны с точки зрения двух наших главных тем – криминала и органов правопорядка. О самом шумном и крупном уголовно-коррупционном скандале, истории Ваньки Каина, я уже подробно писал в одной из предшествовавших книг. Более-менее серьезных реформ, касавшихся бы полиции, при Анне Иоанновне так и не произошло.

Зато они случились в царствование Елизаветы Петровны – именно что достаточно серьезные. Сначала Елизавета резко, перепрыгнув через ступеньку Табели о рангах, повысила в чине генерал-полицмейстера: со времен Петра он состоял в пятом классе (приравнен к генерал-поручику, по современным меркам генерал-майор), а теперь получил третий класс (генерал-полковник по-нашему).

Собственно говоря, простое повышение в чине – вещь не особенно и серьезная. Но вот вскоре началось серьезное…

Главная полицмейстерская канцелярия, согласно новым регламентам, стала прообразом Министерства внутренних дел: теперь она руководила всеми полицейскими силами империи – не только столичной полицией, как раньше, но и московской полицмейстерской канцелярией и полицмейстерскими конторами всех городов, где они имелись. То есть было введено централизованное управление.

Более того: вскоре генерал-полицмейстер (и, соответственно, вся полиция империи) был выведен из подчинения Сенату и перешел под личное руководство императрицы. Даже зловещая Тайная канцелярия, созданная Петром I контора политического сыска, отныне имела права каким бы то ни было образом вмешиваться в дела полиции. Все жалобы на полицию должны были направляться генерал-полицмейстеру.

Я могу и ошибаться, но не исключено, что именно Елизавета Петровна первой создала систему, которой впоследствии следовали не только в России, но и во многих других странах: несколько независимых спецслужб, часто замыкавшихся непосредственно на правителя, как бы он ни именовался. Что было только к выгоде означенного правителя: службы конкурировали меж собой, а значит, бдительно присматривали друг за другом, радостно сообщая на самый верх о любой серьезной оплошке соперника (да и менее серьезной тоже). Здоровая конкуренция, одним словом.

(Вообще-то в те же самые времена у французского короля Людовика XV имелось несколько совершенно автономных, подчинявшихся только его величеству спецслужб, но все они занимались исключительно внешней разведкой.)

Не исключено, что именно благодаря нововведениям Елизаветы ее царствование прошло, в общем, спокойно, без достаточно серьезных и достаточно опасных заговоров. Правда, в самые последние годы ее жизни, когда многим казалось, что ставшая часто хворать императрица вот-вот умрет, заговоров возникло целых два. Две группы сановников намеревались в случае «неожиданностей» (так деликатно именовалась возможная внезапная кончина Елизаветы) возвести на престол своего кандидата. Одна собиралась сделать единовластной правительницей молодую Екатерину, посторонив ее супруга, другие как раз наоборот, – ставили на Петра Федоровича. Однако первый заговор был вовремя вскрыт спецслужбами, а второй как-то незаметно рассосался сам собой (впрочем, о нем известно настолько мало, что далеко не все историки верят в его существование).

Был еще загадочный случай с покушением на Елизавету, когда в одном из дворцовых переходов бдительные спецслужбисты сцапали некоего субъекта с кинжалом под полой. Однако эта история навсегда останется загадкой: субъект этот оказался крепким орешком, так и умер под пытками, не сказав совершенно ничего: ни кто он такой, ни кто его послал (если кто-то посылал). Так что в этом случае при совершеннейшем отсутствии доказательств о заговоре говорить нельзя. В конце концов, покушавшийся мог оказаться и одиночкой, каких немерено в мировой истории. Своя версия у автора вообще-то есть: фанатичная стойкость под пытками наталкивает на мысль, что ниточка может тянуться к старообрядцам – люди были железные и к Елизавете относились без всякой любви, наоборот. Вот только доказательств этой версии нет и никогда не отыщется…

Ставший после смерти Елизаветы императором Петр III тоже довольно быстро занялся реформами полицейского ведомства. Московского обер-полицмейстера он поднял в чине до генерал-полицмейстера (правда, оставив в подчинении генерал-полицмейстера петербургского). И одновременно ввел новую должность: «Главного директора над всеми полициями», опять-таки подчинявшегося лично императору.

Все эти реформы касались только «центрального аппарата». На местах все осталось по-прежнему: новых полицмейстерских контор в «неохваченных» такими структурами городах так и не появилось, сельской полиции по-прежнему не существовало. Росло сопротивление военного начальства, которому не нравилось, что солдат и офицеров городских гарнизонов то и дело целыми командами отправляют на помощь полиции. А собственных сил полиции откровенно не хватало.

Скорее всего, Петр III (что бы о нем ни наплели впоследствии его враги, человек умный, дельный и энергичный) начал бы и далее проводить полицейские реформы. Но он попросту не успел. Слишком мало времени у него было, да и самой жизни оставалось слишком мало. Процарствовав неполных семь месяцев, он был свергнут собственной супругой с помощью пары гвардейских полков и через несколько дней убит…

Вполне вероятно, что он остался бы жив и по-прежнему сидел бы на троне, не соверши серьезнейшей ошибки, оказавшейся для него роковой… По благородству души Петр ликвидировал Тайную канцелярию – и не стало мощной спецслужбы, накопившей огромный опыт в раскрытии всевозможных заговоров. Скорее всего, такое решение было вызвано не только гуманизмом, но и немецким в значительной части менталитетом. Первые шестнадцать лет жизни (когда человек как раз и формируется как личность) Петр прожил в Германии (точнее, в одном из множества мелких государств, на которые была тогда разделена Германия, но это не суть важно). И не мог не проникнуться немецким менталитетом. В Германии XVIII столетия попросту не было ни заговоров, ни военных переворотов (они начнут прорезаться лишь в конце века, а уж в XIX веке расцветут пышным цветом). Германия того времени – некое подобие часового механизма, где порядок и закон доходили до такой степени, что однажды всесильный прусский король Фридрих Великий проиграл в суде дело собственному подданному (речь шла о каком-то мелком земельном споре). Прожив в России двадцать лет, Петр, такое впечатление, так и не понял до конца русскую душу. А впрочем, у него и не было к тому особых возможностей – очень уж узок был круг его общения, состоявший в основном из придворных. Да и потом не нашлось умного советчика, способного бы убедить: где-где, а в России тайную полицию распускать нельзя. Вот он и остался в убеждении, что всеми сторонами жизни руководят исключительно закон и порядок, и, коли уж он законный государь, опасаться ему нечего. Зато Екатерина (в отличие от мужа, родного внука Петра I, чистокровнейшая немка) как-то ухитрилась проникнуться именно что русским духом. А русский дух – понятие, включающее в себя слишком многое. В том числе и не раз претворявшееся в жизнь старое убеждение, что самого что ни на есть законного государя можно запросто сковырнуть с престола, если найдется парочка верных полков (а то и вовсе какая-то сотня гвардейцев, с помощью которых трон и заняла Елизавета)…

У Петра, собственно говоря, оставалась еще полиция (во все времена занимавшаяся не только криминалом, но и всевозможными заговорами). Однако полиция его как раз и предала – не участием в заговоре, а умышленным бездействием (что от участия в заговоре как-то не особенно и отличается, по-моему).

О том, как все происходило, давно и прекрасно известно из первых рук – я имею в виду знаменитые «Записки» А. Т. Болотова, офицера, участника Семилетней войны. После ее окончания Болотов стал служить на немаленькой должности при столичном генерал-полицмейстере бароне Корфе. И подробно все описал.

Столичная полиция во главе со своим начальником знала о готовящемся перевороте задолго: что готовится, кто готовит. И Болотов, и его сослуживцы как раз и сидели на агентурных донесениях, попадавших, естественно, всей кипой и к Корфу. Конспирация у заговорщиков была поставлена из рук вон скверно, о чем упоминают многочисленные свидетели, так что и рядовые гвардейцы по пьянке наболтали по кабакам достаточно. Кстати, барон Корф был в большой милости у Петра.

Человек решительный и энергичный, нет сомнений, усмотрел бы в происходящем нешуточную возможность отличиться, вовремя разоблачив заговор и приняв все меры к его подавлению. Тем более что шансы на успех имелись изрядные. Далеко не все придворные сановники были сторонниками Екатерины. Не так уж и далеко, в Прибалтике, стояла армия генерала Румянцева – восемьдесят тысяч штыков, как на подбор, обстрелянные на Семилетней войне солдаты.

Однако Корф, по характеристике Болотова, был в первую очередь «хитрым придворным человеком». И, заранее зная о заговоре почти всё, откровенно принялся устраивать свою собственную судьбу. Постарался отдалиться от Петра, насколько было возможно, при любом удобном случае маячить возле Катерины, чтобы «ей всем, чем мог только, прислуживаться и подольщаться».

Какой поп – таков и приход. Офицеры Корфа, и Болотов в том числе, практически забросили служебные обязанности и дни напролет вели долгие унылые беседы: как бы ухитриться, чтобы остаться в стороне от всего этого и не угодить под замок, когда переворот все же грянет? Какая уж тут работа… Вдобавок к Болотову стал откровенно липнуть один из главарей заговора Григорий Орлов, явно пытаясь «привлечь в ряды», чтобы иметь своего человека в столичной полиции.

Сам Болотов ухитрился соскочить, пользуясь «Манифестом о вольности дворянской», по которому офицер в мирное время мог подавать в отставку. Форменным образом не вылезал из Военной коллегии, напряг все связи, какие только были, и получил-таки драгоценное отпускное свидетельство (или, как тогда говорили, «абшид»). Он так торопился оказаться подальше от нешуточных жизненных сложностей, что, как сам вспоминает, из Военной коллегии к себе на квартиру бежал бегом. Прыгнул в возок, велел кучеру гнать что есть мочи и вихрем умчался из Петербурга за шесть дней до переворота…