Так, обманутые ложными явлениями, они, проснувшись, верят, что подобные вещи действительно произошли с ними.
Ульрих Молитор «De Lamiis»
Дело твое обращено в ничто, слово твое запрещено,
Твой казначей крадет твои небесные богатства,
Твои слуги грабят и убивают, и хищный волк стережет твое стадо.
Вальтер фон дер Фогельвейде
Человек видит и чувствует, что он помещен среди грязи и нечистот мира, он прикован к худшей, самой тленной и испорченной части вселенной, находится на самой низкой ступени мироздания, наиболее удаленной от небосвода, вместе с животными наихудшего из трех видов, и однако же, он мнит себя стоящим выше луны и попирающим небо.
Монтень «Опыты»
* * *
Любое действие в природе
Совершено не по свободе,
Но господу подчинено
Все, что господь влагает щедро
В обильные земные недра,
Добычей смерти стать должно.
Реми Белло
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
из которой мы не узнаем ничего нового о судьбе Хаиме Бофранка, однако ж счастливо обнаруживаем одного из его утраченных спутников, а такоже узнаем кое что о каменных карликах
Что видим мы пред собою?
А видим мы морской берег.
Видим мы дорогу, которая вьется вдоль побережья, то приближаясь почти вплотную к линии прибоя, то убегая от нее прочь и теряясь в зубчатых изломах скал.
Видим мы двух осликов, они ничуть не торопятся, влача нагруженную повозку; не выказывает торопливости и возница, старенький священник в дорожном платье, соизволенном специальным на то распоряжением, – длиннополом шерстяном сюртуке и широких штанах, и то и другое черного цвета. Обыкновенно таковым платьем пользовались лишь деревенские священники да их собратья из весьма удаленных мест, которым приходилось часто путешествовать подобным обычаем, а то и верхом; в больших же уютных каретах с мягкою подвескою, бархатными креслами и диванами ездили в обычном одеянии, не боясь измять его либо испачкать в дорожных суетах.
– Но еще более примечательна история, которую рассказал мне покойный фрате Герох, – продолжал священник повествование, начатое, видимо, уже довольно давно. Голос священника был тонок, но выразителен – в отличие от иных клириков, что громкостию перекрывают колокольный звон, ан бубнят все подряд безо всякой красы и расстановки. – Однажды сей достойный муж пошел по надобностям хозяйственным в сарай, где и увидел дьявола. Нечистый сидел на козлах, что служат для распилки дров, и вертел в гадких своих лапах конский хомут с видом столь серьезным, что не напустит на себя и иной знатный конюший. Ничуть не убоявшись, фрате Герох спросил: «Что ты делаешь тут? Или у тебя есть конь, а сбруи не водится?» Нечистый на то отвечал: «Коня у меня нет, да коли в нем будет нужда, и ты моим конем станешь!» И, сказавши так, прыгнул прямо на спину фрате Героху и начал понукать его, словно тот и в самом деле конь.
– Прошу простить меня, фрате, но я вроде бы слышал уже эту историю. Правда, речь там шла отнюдь не о священнике, а о школяре, коего точно так же взнуздала старая ведьма и скакала на нем всю ночь, пока едва не загнала, – вступил в беседу один из сидевших в повозке.
Надобно сказать, наверное, что сидело их там помимо возницы двое один – лет солидных, лицом толст и красен, по всему мелкий торговец, что промышляют в этих краях рыбою, солью, шкурами, шерстью и поделочным камнем, а второй – совсем еще юноша, в одежде простой, но выправкою и статью весьма изрядный. Он-то и прервал повествование священника, ничуть того, впрочем, не смутив:
– Ежели вы, юный хире, послушаете мою историю далее, – продолжил священник, нисколько не обидевшись, – то обнаружите, что она совсем иная. Так вот, дьявол прыгнул прямо на спину фрате Героху и начал понукать его, словно тот и в самом деле конь, но не тут-то было! Достойный фрате Герох на память прочел заклинание от нечистого, что записано в «Снисхождениях» святого Гилиама, и надо бы видеть, как дьявола скрутило! Он сей же час пал на пол и принялся кататься по нему, начал визжать, царапать себе когтями грудь, живот и промежность, мочиться и испражняться (причем из заднепроходного отверстия его вкупе со зловонным калом сыпались раскаленные уголья), громко портить воздух – да так, что фрате Герох выскочил наружу, зажавши нос, и лишь в оконце наблюдал, как нечистого хватают корчи. Так продолжалось довольно долго, после чего дьявол возопил особенно громко и рассеялся облаком мельчайшего праха Что же до фрате Героха, то он тотчас отписал епископу, а оскверненные козлы и хомут сжег тут же во дворе с молитвами.
– А отчего он умер? – спросил толстяк без особенного интереса.
– Кто, дьявол?
– Да нет, благочестивый фрате Герох.
– Ах, с ним стряслось несчастье. Фрате Герох прошлой весной переходил брод – знаете, что неподалеку от Бюксвее, – запутался ненароком в сутане и утоп. Его выудили намного ниже по реке спустя несколько дней, так что тело уже успели безобразно объесть рыбы и раки.
После известия столь печального никто ничего сказать не нашелся, потому ехали дальше в молчании. Когда повозка миновала особенно крутой подъем, юноша спросил, вглядываясь в горизонт:
– Не кажется ли вам, фрате Стее, что солнце садится как-то необычайно быстро?
– Сие всего лишь наваждение, созданное морской водою и воздухом, насыщенным водяными парами, – важно ответствовал священник, проявив неожиданное знание естественных наук. Впрочем, именно такие священнослужители – из обитавших в глуши, зачастую преуспевали, помимо служения господу, еще и в науках; примеров сему достаточно, хотя есть среди них и те, что без особенного ума читают все подряд, а ведь, как известно:
Когда сидят бездумно день-деньской
За книгой, то походят на обжору,
Который все съедает без разбору,
А пользы для желудка никакой.
– Нет, в самом деле, – согласился с юношей толстяк. – Мы рассчитывали добраться до Люддерзи засветло, а где ж оно еще, Люддерзи?
Никто не ответил; повозка так и ехала дальше, поскрипывая и слегка покачиваясь, покамест толстяк не разрушил молчание, в величайшем испуге возопив:
– Пресвятая девственница из Сколдарна, что это?!
– Что случилось? – встревожился священник, понукая осликов, кои, надобно сказать, ничуть не ускорили от сих понуканий шага.
– Я видел вон там, на скале, каменного карлика, – пробормотал толстяк в растерянности. – Он стоял и смотрел на меня, а после спрыгнул и пропал, словно и не бывало его.
– Что еще за карлики? – удивился юноша и поворотился к священнику, ожидая объяснений.
– Говорят, они водятся в окрестных скалах, – с готовностью поведал фрате Стее, – и ростом примерно с кошку. Что делают и чем живут, никто не ведает, но слыхал я, что у них свой король и двор, а может статься, и мир их вовсе иной, так что до людей им никакого дела нету.
– Как же! – воскликнул толстяк, пугливо озираясь. – Нету?! Заночуй человек в горах, особливо поблизости пещеры или иной какой дыры или расщелины, непременно его туда и утащат!
– Для чего же? – спросил юноша с любопытством.
– А кто их ведает! Может, себе в пропитание, а может, как сказывают, им нужны работники, чтобы делали, что самим карликам непосильно… А увидеть их днем – к большой беде.
– Однако ж теперь их вижу и я, – сказал в чрезвычайном изумлении старичок священник. Все трое обратили взоры к острому гребню скального обломка, покоившегося на обочине, со стороны моря; на самом верху его стояли подбоченясь два небольших – и верно, с кошку величиною – человечка в серых, будто сплошь запыленных одеждах.
Толстяк принялся молиться, а священник хлестнул осликов, но скорости это, как и в предыдущий раз, ничуть не прибавило. Один из карликов пискнул что-то другому, и оба премерзко захихикали. В наступающих сумерках можно было различить их гадкие физиономии – острые, словно у хорьков, землистые, с куцыми бороденками, лишь глазки поблескивали красным, словно капельки крови.
– Вот я вас! – прикрикнул священник и перетянул осликов хлыстом с особою силою, отчего те взбрыкнули и довольно резво бросились прочь от сего неприятного места. Впрочем, юноша успел увидеть, как карлики спрыгнули со скалы и пропали, словно их и не было.
– Как быстро темнеет, – сказал толстяк, прерывая молитву. – Скоро ли Люддерзи? Хоть убейте, ночевать на дороге я не стану, уж лучше пойду пешком, коли вы не торопитесь.
– Успокойтесь, хире, – промолвил юноша. – Уверяю вас, мне тоже менее всего хочется оставаться на ночлег среди этих диких скал, тем паче после того, как мы увидели столь богомерзких созданий. Но полноте! Не причудились ли они нам? Не есть ли это также наваждение, созданное морской водою и воздухом, насыщенным водяными парами, как уже говорил нам фрате?
– Уж не знаю, какие там пары, – заявил толстяк, – но только я точно видел двух дрянных уродцев, притом так же отчетливо, как вижу ныне вас, и попробуйте только убедить меня в обратном!
Повозка удалилась от злосчастного места на изрядное расстояние, но священник продолжал нахлестывать осликов так, словно сам дьявол из истории о фрате Герохе гнался за ним по пятам.
Нет ничего удивительного в том, что в Люддерзи спутники прибыли гораздо ранее намеченного.
Это был портовый город, стоявший на берегу бухты, отгороженной для верности рукотворным волнорезом. Торговые пути проходили южнее, а вот рыбацких суденышек стояло у причалов предостаточно. На окрестности к тому времени уже окончательно пала тьма, и бухта украсилась огоньками ламп, которые засветили рыбаки.
На въезде дорогу повозке неожиданно преградила стража. То были не гарды и не солдаты, а простые горожане, числом шестеро, кто с дубиною, кто с багром, а кто и со старым мечом, доставшимся в наследство от дедов и прадедов, что грешили морским разбоем. Осветив факелами приезжих, начальник стражи, кривой усач в обтрепанной рыбацкой шляпе, спросил:
– Кто вы такие?
Священник неторопливо слез с повозки и представился:
– Меня звать фрате Стее, я священник из Орстеда, а сюда приехал по делам церкви навестить фрате Элинга. Коли не верите мне – спросите, он подтвердит. Со мною двое – почтенный хире Клеен, торговец шерстью и соленьями из Клеенхафны, а также юноша, которого я по доброте душевной взялся подвезти до вашего города, ибо вы знаете, как трудно бывает найти экипаж и спутников в наших краях. Но что случилось? Отчего на дороге выставлена стража?
– Каменные карлики, фрате, – изрек кривой, сжав пальцы на рукояти древнего меча. – Сам я лишь слышал байки о них, будучи еще мальчишкою, но старики говорили, что твари эти презлы и опасны. И вот сегодня утром карлики напали на жену мельника, что полоскала в горном ручье белье, а после – на двоих детей, что собирали хворост поблизости. И если женщина сумела убежать, то детей убили и обглодали так, что их мать лишилась рассудка, узрев мертвые тела. К тому ж темнеет ныне столь быстро – а почему, я и сам не знаю, – что многие всерьез заговорили о конце света:
– Мы тоже видели карликов по пути сюда, – сказал юноша, спрыгнув с повозки.
– Кто вы? – исполнился вдруг подозрительности кривой.
– Меня зовут Мальтус Фолькон, – с достоинством сказал юноша, – и я – чиновник Секуративной Палаты.
Дама, коль мой волос сед —
Все в морщинах ваше брюхо,
Коль я стар – вы развалюха,
Никому пощады нет.
Анри Бод
ГЛАВА ВТОРАЯ,
из которой мы снова ничего не узнаем о судьбе Хаиме Бофранка, но сие незнание восполняется появлением совершенно нового героя, и, признаться, презабавного
Человек с тросточкою, который постучал рано утром в дверь дома, в коем проживал субкомиссар Хаиме Бофранк, был весьма стар годами. Было ему то ли семьдесят, то ли восемьдесят, а может, минуло и все девяносто, ибо разницы в сии преклонные лета, как ведомо, уже никакой нет – десяток туда или десяток сюда, поди угадай.
Седая борода, седые усы, седые, хотя и аккуратно завитые локоны, носатое лицо, на коем морщины и бородавки сочетались самым причудливым образом, вступали в некое противоречие с его щегольским обликом, с проворными – хотя кто-то, возможно, нашел бы их излишне короткими и самую малость кривоватыми – ножками, обутыми в кожаные наимодные башмаки о шести застежках каждый, с унизанными кольцами ручками (одной рукой старичок сейчас с силою колотил в дверь), с чуть грузным, но довольно энергичным тельцем, упрятанным в опрятный жилет розовых тонов.
Одним словом, старичок был чрезвычайный модник и достаточно шустр для своих лет. Вероятно, в обществе это был записной любезник и шалун, как бывает с подобными старичками; ныне же он был изрядно напуган и постоянно озирался по сторонам, словно бы ожидал какой напасти.
Наконец дверь приоткрылась, и хозяйка, прикрывая ладонью пламя свечи, спросила:
– Кто вы? Что так рано стучите?
– Полноте, милая хириэль, где же рано? – возразил суетливый старичок. – Уж давно утро!
– Утро? – поразилась хозяйка. – Вы, верно, шутите! Посмотрите, какая вокруг стоит темень!
– Однако верите вы мне или же нет, милая хириэль, а уж давным-давно утро, только вот солнце что-то никак не хочет появляться на небе… И если вам столь же жутко, как и мне, не впустите ли меня внутрь?
Хозяйка с некоторым сомнением посторонилась, пропуская неожиданного гостя. Когда дверь была закрыта на засов, старичок приободрился и принялся раскланиваться, говоря:
– Благодарю вас, милая хириэль… Меня зовут Базилиус Кнерц, принципиал-ритор в отставке, и я приехал из Гвальве, дабы встретиться с досточтимым хире Бофранком.
– Боюсь, хире Бофранка нету дома, – буркнула в ответ хозяйка, проверяя, хорошо ли лег засов в железное ушко. – Вот его комната, видите, заперта? Всю ночь шумели да топотали, а под утро – коли вы говорите, что уже утро, – ушли, даже входную дверь забыли притворить, хорошо, я заметила…
– Но не знаете ли вы, милая хириэль, куда мог пойти хире Бофранк?
– Откуда же мне знать, право. Хире Бофранк волен ходить, куда и когда ему вздумается.
– Тогда позвольте, я составлю небольшую промеморию, дабы вы, милая хириэль, передали ее хире Бофранку, как только он возвратится. Не найдется ли у вас пера и бумаги?
– Извольте, я сейчас все принесу, коли надобно, да зажгу, кстати, лампу.
Ворча что-то себе под нос, хозяйка удалилась, но скоро воротилась с масляною лампою, листом бумаги и пером, а также чернильницею. Старичок, уместив все это на небольшом коридорном столике, принялся писать, обнаружив в процессе письма, что чернильница использовалась крайне редко и стала могилою для изрядного числа бесславно почивших в ней мух, а перо оказалось весьма дурно очинено. Отписав не без трудностей промеморию, он сложил ее вчетверо и с поклоном передал хозяйке, присовокупив при том:
– Буду вам весьма благодарен, милая хириэль. И вот вам предостережение: поберегитесь выходить без нужды на улицу, ибо кроме павшей столь внезапно тьмы там могут обретаться опасности куда более жуткого свойства.
Грозное предостережение вряд ли было столь уж необходимым: хозяйка и без того выглядела чрезвычайно напуганной. Кнерц двинулся было к выходу, но в этот момент в закрытой комнате Бофранка что-то с грохотом упало. Звук был такой, словно разбился глиняный кувшин, а черепки полетели и покатились во все стороны.
– Что же это? – вскричала хозяйка. – Стало быть, хире Бофранк внутри?! Когда ж он мог прийти?
Старичок Кнерц резво подбежал к двери, припал к ней ухом и прислушался, затем воззвал:
– Хире Бофранк! Хире Бофранк, это вы?
За дверью заскреблось, заколотилось, и бывшему принципиал-ритору показалось, что кто-то принялся глодать дверные доски.
– Не случилось ли с ним чего? – затряслась хозяйка в испуге. – Не разбил его паралич?
– Нет ли у хире Бофранка собаки? – в свою очередь вопросил старичок.
– Упаси нас господь от этих тварей, – отмахнулась хозяйка. – Я бы не позволила держать в доме собаку: а ну как, не ровен час, она взбесится и всех перекусает? Еще от собак, говорят, случаются всякие хвори – от чумы до червей, которые проникают внутрь человека и постепенно пожирают его…
– Есть у вас ключ от этой комнаты, милая хириэль? – довольно невежливо прервал хозяйку старичок, продолжая прислушиваться к странным звукам.
– Да-да, конечно. Сейчас я принесу его. – Получив ключ, Кнерц вставил его в замочную скважину и осторожно повернул. С чуть слышным щелканьем замок открылся, дверь начала медленно отворяться.
Оттолкнув старичка, ужасная нежить рванулась из комнаты наружу и вцепилась в хозяйку, тщась прокусить плотные юбки. Сие был умерщвленный Шарденом Клааке бедняга Ольц; искалеченный и изуродованный, передвигался он, подобно животному, на четвереньках и очень споро. Однако голова его была неестественно запрокинута назад, и это мешало мертвецу.
Зубы Ольца лязгали и скрежетали, словно шестерни в подъемном механизме наподобие тех, что используются в порту. Верно, иной человек перепугался бы до смерти ввиду такого богомерзкого зрелища и его, не исключено, даже хватил бы удар. Однако ж и храбрая женщина, и ее гость оказались не из трусливых.
– Я помогу вам! – отважно вскричал старичок Кнерц, выхватывая из своей тросточки таившееся там длинное узкое лезвие. Но хозяйка не стала ждать его помощи схватив горящую лампу, она обрушила ее на голову Ольца. Глиняный сосуд раскололся, масло тотчас разлилось, и мертвеца со всех сторон охватил огонь. Воя и стеная, он, позабыв свои кровожадные намерения, принялся кататься по полу, царапая его пальцами, покамест не застыл у стены. Коридор наполнился отвратительным запахом горелой плоти, а Кнерц поспешил сорвать со стены портьеру и укрыть ею тело, с тем чтобы погасить пламя.
Увидев, что вырвавшееся из комнаты субкомиссара чудовище не подает более признаков жизни, храбрая женщина тотчас утратила всякие чувства. Старичок Кнерц противу обыкновенной галантности не торопился прийти ей на помощь; он несколько раз ткнул мертвеца клинком – не шевельнется ли тот. Мертвец лежал недвижно, бесформенной оплывшей грудою.
Лишь после предусмотрительный старичок извлек из кармана флакончик с нюхательной солью и сунул его под нос хозяйке.
– Ах! – вдохнула та, приходя в себя. – Что сие было? Неужто премерзкая собака?
– Ничего особенного, милая хириэль, попросту оживший мертвец, – сказал старичок без всякой учтивости. Он укрыл лезвие в тросточку и мрачно покачал головою.
– Оживший мертвец? Да что вы говорите?! Или такое бывает?!
– Отчего же нет? Если и была когда-нибудь на свете непреложно доказанная и подтвержденная история, то это – история оживших мертвецов. Свидетельствами тому официальные отчеты, рассказы высокопоставленных особ, медиков, священников, судей. Будет время, я поведаю вам не об одном жутком происшествии, где героями выступали как раз поднявшиеся из могил умруны.
– Но что же случилось, хире Кнерц, если оживший мертвец прятался в комнате хире Бофранка? Жив ли сам хире Бофранк, коли так? Да и не он ли сам это был?
Кнерц ахнул, чиркнув спичкою, зажег настольную свечу и кинулся к бездыханному телу. Поворотившись к хозяйке, которая все еще глядела с ужасом на покрытый портьерой труп, он приоткрыл лицо мертвеца и учтиво спросил:
– Посмотрите, прошу вас… не хире ли это Бофранк?
– Не приведи господь, – сказала хозяйка и с дурно скрываемым любопытством принялась рассматривать обгорелое лицо. – Нет, это не он. Кажется, это слуга хире Бофранка, вороватый человек по имени не то Ульц, не то Ольц… – спустя некоторое время сказала она.
– Что ж, надеюсь, с самим хире Бофранком все в порядке. Но не будете ли вы так любезны, милая хириэль, угостить меня легким завтраком? Я всю ночь провел в пути и потому чрезвычайно голоден и устал.
– Извольте, прошу вас… – закивала хозяйка. – Но что же делать с… ним?
Она указала на мертвеца, источавшего прегадкую вонь, в коей смешались запахи гари и тлена.
– Лучше всего ему полежать покамест здесь, – рассудительно заметил Кнерц. – И проверьте, пожалуйста, еще раз, хорошо ли заперта входная дверь… Я же, с вашего разрешения, хотел бы вначале умыться.
– Вы найдете все, что нужно, на кухне – она прямо по коридору, там горит светильник, – спохватилась хозяйка, и старичок тотчас удалился, постукивая тросточкою.
Женщина тем временем проверила засовы, после чего подошла к столику, где лежала записка к Бофранку, и, не удержавшись от искушения, торопливо прочла ее, и вот что там было:
«Хире Бофранк!
Возможно, мое имя ничего вам не скажет – а зовут меня Базилиус Кнерц, отставной принципиал-ритор, – но прибыл я к вам по просьбе ваших добрых друзей: покойного Фарне Фога и счастливо здравствующей хириэль, которую именовать здесь не стану.
Не знаю, буду ли я вам в помощь или же в обузу, но просьбу этих достойных людей я исполнил. К сожалению, мне не довелось застать вас дома; не без оснований полагая, что в связи с последними печальными и даже страшными событиями вы заняты чрезвычайно, я, однако ж, буду ждать вас, а коли не дождусь в самое ближайшее время, то буду находиться, сколь потребно, в гостинице «Белая курица», надеясь, что я опоздал небезнадежно.
Сколько я понимаю, пророчество сбывается не столь скоро и точно, как ждали; не исключено, что причиною тому именно ваши деяния, я немного разбираюсь в сих вопросах и могу утверждать это с определенной долею уверенности.
Велено мне также передать, чтобы осторожны вы были со своим братом Тристаном, ибо он, вполне вероятно, суть не то, что вы о нем думаете.
Остальное надеюсь высказать вам лично при непременной встрече.
С почтением, Базилиус Кнерц, принципиал-ритор в отставке».
Как нетрудно догадаться, прочитанное ничуть не успокоило хозяйку, но даже напугало ее еще сильнее, ибо она вовсе ничего не поняла. Посему, рассудив, что дела хире Бофранка лучше ему и оставить, и поспешно убрав записку, она заторопилась на кухню, чтобы приготовить обещанный завтрак.
Мудрецы говорят,
Что есть в лесу дикий зверь,
Чья шкура черным-черна…
Абрахам Лямбшпринк «Философский камень»