Изгнанник. Литературные воспоминания

Бунин начинает свои мемуары с воспоминания о том, как зародился его интерес к русскому языку: он еще мальчиком случайно наткнулся на слово «кретин» в детской книжке с картинками и был «охвачен поэтическим волнением». Воодушевление «кретинами» было настолько велико, что Бунин беспощадно начинает вешать этот ярлык практически на всех деятелей русской словесности. Достается многим: Есенину, сделавшему «свое хулиганство выгодной профессией», «насквозь фальшивому» Горькому, безнравственному и ловкому «рвачу» Алексею Толстому, вульгарному Блоку, от чьего «то заборного, то сусального русского стиля… начинает уже тошнить» и, конечно, Маяковскому, «самому низкому, самому циничному и вредному слуге советского людоедства». Достается даже Чехову, с которым Бунин дружил, – слишком, мол, нереалистично описывает дворянский быт. И за всем этим – горькая обида на Россию и боль за нее, неприятие чужого успеха, профессиональная ревность и уязвленное самолюбие писателя, вынужденного работать в тени. «Изгнанник, пользующийся гостеприимством Франции», – так он говорит о себе. Неслучайно воспоминания заканчиваются зарисовкой «Нобелевские дни», когда первый нобелевский лауреат из России, Иван Бунин, наконец, может удовлетворить собственное тщеславие.И только Лев Толстой, в представлении Бунина, оказывается неуязвим и вне окололитературной и житейской возни – он вообще выше всего этого. Тщательное и очевидно долго писавшееся эссе «Освобождение Толстого» – посвящение любимому писателю и попытка разобраться в его философии. С первых строк Бунин доказывает то, что Толстой – очевидный буддист, чья "смерть была его последним «освобождением», и чьи книги нужно читать именно через эту призму.В целом – очень цепкий (и, безусловно, субъективный) взгляд на русскую культуру рубежа эпох и ее особо ярких представителей.