Персидское дело

А после вдруг опять приснился тот носатый бык с клыками, Маркел падал перед ним, а бык (конечно, слон) топал ногами и ревел, хватал Маркела хоботом и норовил ударить его оземь, но Маркел каждый раз вырывался, бежал по полю, поле было ровное, песчаное, ничего на нём не росло, а песок был вязкий, бежать по нему было очень непросто, и слон догонял Маркела и опять хватал, поднимал над собой и бросал, Маркел падал на песок, вставал…

Глава 4

И утром проснулся потный, злой, руки дрожали. Параска посмотрела на него и только головой покачала. Маркел сел на лежанке и велел подать ему тёплой воды и бритву.

– Что ты затеял?! – спросила Параска.

– Бритву вели подать! – строго повторил Маркел.

И тут же спросил, собрали его или нет. Параска с Нюськой взялись хлопотать. Маркел побрился, начал точить саблю. Обычно он ездил без сабли, с кистенём, а тут подумал: всё же Персия, посольство – и взял саблю.

Потом он оделся, тоже в лучшее, ненадёванное, сел к столу, стол был уже накрыт, и один позавтракал, а Параска и Нюська стояли смотрели. Потом Маркел встал из-за стола, Параска вынесла Николу, древний образ, ещё от дяди Трофима, и, помолившись, подала Маркелу. Маркел приложился к образу, облобызал. Вошли люди, подняли узлы и понесли. Впереди людей шёл Филька и приказывал.

И только они все сошли во двор, как появился Клюев. С ним были кремлёвские, стремянного полка стрельцы в белых кафтанах. Стрельцов было десять с десятником. И ещё было двое посольских, клюевских людей, эти стояли за стрельцами, и при них был кованый сундук. Маркел сразу же подумал, что это щелкаловский сундук, но Клюев ничего об этом не сказал, а сразу спросил:

– Ну, как? Собрался?

Маркел молча указал на своих людей с узлами. Клюев сказал, что это хорошо, и что им идти недалеко – на Москворецкую переправу, и их там давно уже ждут, поэтому надо поспешать.

И они все сразу же пошли. Параска с Нюськой стояли на крыльце и не махали руками – Маркел не любил, когда машут. Дело серьёзное, думал Маркел, вон сколько стрельцов пригнали! И сундуков за ним ещё ни разу не на́шивали. А что в сундуке? А где грамоты? А где двойные прогоны? А то посулят, как обычно, а после руками разведут, скажут: не обессудь, Маркел, да и зачем они тебе, и так живёшь на всём готовом у князя Семёна на подворье, и никакой службы не служишь, ходишь в приказ когда захочешь, сядешь за стол, зеваешь, раз в год съездишь на дело, поймаешь злодея, вернёшься и опять сидишь себе и рёбра чешешь. Вот о чём Маркелу тогда думалось, когда они шли по Кремлю, а после проходили через Фроловские ворота, а там через Красную площадь и вниз, к Москворецким Китайским воротам, и там же была и переправа, а при переправе пристань и ряды.

Они повернули к пристани. Торговли в рядах ещё почти что не было, но зато лодок на реке было уже достаточно. Клюев молча указал, куда сворачивать, и это получалось, что к реке, к самой воде. Они подошли туда. Народ перед ними расступался. Ну ещё бы, их же было вон сколько! И с Маркелом же тогда были стрельцы, и посольские шли с сундуком, а сундук был угловатый, кованый, поэтому они быстро прошли туда, куда им было надо, и остановились. Там у причала стояла посылка – большущая лодка, даже струг, мачта лежала ещё не поднятая, зато гребцы уже сидели по местам. Даже правильней – опять стрельцы, а не гребцы, потому что все были одеты по-стрелецки, но, правда, уже не в белых, а в простых красных кафтанах. Этих стрельцов-гребцов было с полтора десятка, все они как на подбор были плечистые, мордатые, смотрели нагло. Клюев поприветствовал этих стрельцов-молодцов всех одним разом и сказал, чтоб принимали. При этом клюевские люди выступили вперёд и поставили сундук на край причала. Ближайшие стрельцы-гребцы взяли сундук.

– Полегче заноси! – прикрикнул на них Клюев. – Печать не повредите!

А печать там была, конечно, красновосковая, государева, орлёная, на золотом шнуре, как и положено. Стрельцы с опаской понесли сундук к корме. Маркел посмотрел на Клюева. Клюев подал ему ключ. Ключ был большой, серебряный. Маркел зажал ключ в кулаке и уже хотел было спросить, щелкаловский ли это ключ…

Но Клюев уже повернулся к Маркеловым людям и велел им подавать узлы. Узлы сложили на корме, туда, где уже стоял сундук и лежали ещё какие-то мешки, наверное с провизией. Маркел сошёл вниз, на струг, прошёл мимо бердышей и сел рядом с сундуком. Стрельцы-гребцы стали отталкиваться от берега. Филька командовал, давал советы. Кремлёвские стрельцы, стоявшие на берегу, держались вольно, щурились на солнце. Струг быстро отчалил. Рулевой, сидящий на корме, его звали Мефодий, весело сказал:

– Гони, хромая!

Стрельцы-гребцы навалились на вёсла. Маркел повернулся к стоящим на пристани. Филька махал ему рукой. Дурень, домашешься, сердито подумал Маркел, когда много машешь, всё размашешь! Филька как будто услышал, перестал махать. Вот так правильно, подумал Маркел, но всё равно не нравилось ему всё это, слишком много начальных людей в это дело набилось, а когда начальных много, тогда толку мало. Подумав так, Маркел снял шапку и огладил волосы. Мефодий повернулся к Маркелу и сказал:

– А я тебя знаю. Ты у князя Семёна служишь.

– Ну и что? – спросил Маркел.

Мефодий помолчал, опять спросил:

– Куда собрался? В Нижний?

– Нет, дальше, – ответил Маркел.

– Тогда, что ли, в Казань?

– Не гадай, – сказал Маркел, – всё равно не угадаешь.

– Эх! – помолчав, сказал Мефодий. – А нас дальше Нижнего никогда не посылают. Вот как государь о нас печётся.

Маркел ничего не ответил, и на этом их разговор закончился. Мефодий сердито вздохнул, встал и прошёл вперёд, и приказал поднять мачту. Потом чтобы поставили парус. Ветер был попутный, свежий, стрельцы гребли справно. Синие шапки, зелёные сапоги, третий полк Василия Назарова, замоскворецкие, думал Маркел. А провожали их кремлёвские, белохребетники из первой сотни. Ну, те вообще из Кремля не выходят. И как это они на Москворецкую сподобились? Подумав так, Маркел усмехнулся и стал смотреть по сторонам, по берегам. Берега были очень знакомые, смотреть было скучно. Маркел заскучал.

И так он скучал ещё неделю. А что было делать? Ветер дул ровно, река текла быстро, как она всегда весной течёт. Гребли день и ночь. Утром дошли до Коломны, остановились, московские (назаровские) стрельцы сошли – все, кроме Мефодия, – а вместо них взошли городовые, коломенские, сели на вёсла, Мефодий скомандовал – и коломенские навалились. Вскоре Москва-река закончилась и началась Ока. По Оке они сперва дошли до Переславля, и там переславские сменили коломенских, потом была Рязань, Терехов монастырь, Добрынино, Касимов, Муром… И Маркел мало-помалу повеселел. Ачто?! Дороги оставалось всего пару дней, места были тихие, погоды ясные, и даже Мефодий уже казался Маркелу не таким говорливым, а вполне даже рассудительным хозяином, который уже, может, с самой Рязани рассказывал о своих непростых домашних делах – как у него умер зять, сестра осталась вдовой, и как Мефодий её сватал, и как нашёлся добрый человек, они венчались, но как слобода того нового зятя не приняла, да тот и сам этого не очень-то хотел, мне, говорил, зачем эта стрелецкая служба, что это ещё за кабала такая, а вот он сейчас продаст дом, заберёт Мефодьеву сестру, уедет в Тверь, у него там полно родни…

Ну и так далее.

– Ты представляешь, – говорил Мефодий, – как мне теперь там жить? Хоть ты сам всё бросай и езжай за этим змеем в Тверь! Но у меня семья! У меня ребятёнок! Ребятёнок спит и видит, как я стану старым и он вместо меня пойдёт служить! А тут вдруг такая незадача!

Маркел понимающе кивал. Так они доехали до Мурома. Муромские сменили касимовских, и когда они садились к вёслам, Маркел спросил, что у них в Муроме нового слышно. Муромские ответили, что ничего не слышно, вот только вчера добрые люди видели на том берегу Оки крымцев, и крымцы по ним даже стреляли, но ни в кого, слава богу, не попали, и сразу же скрылись куда-то.

– Это их передовой разъезд, – сказал Мефодий. – Они не стреляли, а пугали. А сейчас они к своим ушли. Может, придут ещё через неделю, уже всей ордой, и ещё постреляют, чтобы наших в поле выманить. Но это не наше дело! Нам надо в Нижний! У нас ещё два дня осталось.

Муромские сели по местам, Мефодий скомандовал, они стали грести.

Вскоре начало темнеть. Потом стало совсем темно. Потом взошла луна. Муромские гребли споро, муромские были свежие. А на низком правом берегу ничего видно не было, там всё было в кустах, кусты были очень густые. Мефодий встал и приказал принять к нашему берегу.

И тут вдруг засвистели стрелы! Мефодий закачался и упал. Маркел подхватил Мефодия и закричал стрелять. Муромские похватали пищали, открыли стрельбу. Но они стреляли наугад, конечно. Крымцы выскочили из кустов, или это так только показалось, и ускакали в степь. А Маркел приказал править к нашему берегу.

На нашем берегу, в низинке, чтобы от татар видно не было, муромские развели костёр, Мефодия положили на кошму, достали из него стрелу. Мефодий начал тяжело дышать. Ему дали воды. Мефодий выпил и затих, долго лежал молчал, крови из него почти что совсем ничего не вытекло. Маркел сидел возле Мефодия, после поднялся и начал ходить взад-вперёд, смотреть на правый берег. Ничего там видно не было.

Вдруг Маркела позвали к Мефодию. Маркел подошёл, сел рядом. Мефодий откашлялся, на губах у него сразу выступила кровь. Мефодий стёр её ладонью и сказал негромким голосом:

– А я знаю, куда ты собрался. Тебя за слоном послали, в Персию. Так это?

– Да, – сказал Маркел.

– Но разве слоны на свете бывают?

– Конечно.

– А какие они из себя?

Маркел подумал и сказал:

– Слон – это самый злобный зверь. Очень прожорливый! Зубы у него как сабли, нос у него длинный, как рука, и эта рука железная, её ничем не перерубишь. Из пасти у него огонь…

И замолчал. Мефодий улыбался, а потом спросил:

– Как же вы его брать будете?

Маркел молчал. Мефодий снова улыбнулся и сказал:

– А вы бердышами его! Бердышами! – Но тут же замолчал, подумал и прибавил с сожалением: – Шкуру попортите. Жаль шкуру.

Маркел ничего не говорил. Мефодий заморгал, закашлялся, на губах у него стала вздуваться кровавая пена.

– Воды! – велел Маркел.

Подали воды. Маркел напоил Мефодия. Тому стало легче, он заговорил:

– Когда обратно вернёшься, сходи к нам в слободу, спроси дом Мефодия Грибова, и там моя вдова Ульяна и мой ребятёнок. Ульяне ничего не говори, ей и без тебя всё расскажут, а ребятёнку скажи, что вот, мол, какой у тебя родитель храбрый был – один на слона пошёл, и слон его бивнем проткнул. А про татарина не говори, что тут такого славного. Не будешь говорить?

Маркел помотал головой, что не будет. Мефодий сложил руки на груди, начал читать молитву. Слов слышно не было. Потом Мефодий перестал читать. Маркел подождал немного и закрыл ему глаза. Потом велел отнести Мефодия на струг.

Было ещё совсем темно, но они не стали ждать светла, отчалили.

Утром они пристали к ближайшей деревне, созвали народ, Маркел сказал, что надо им похоронить по чести раба Божьего и царского слугу Мефодия, и дал на это пять алтын. Но подумал и дал ещё три.

После чего они опять взошли на струг и поплыли дальше. Плыли ещё два дня, ничего больше с ними не случалось – ни худого, ни доброго.

Глава 5

А после, рано утром 25 апреля, на день, как и было оговорено, преподобного Сильвестра Обнорского, на правом высоком берегу Оки показался Нижний Новгород. Сперва Маркел увидел башенки и колоколенки, а после кремль, после посады. Вода на Оке стояла высокая, так что мелей можно было не бояться. Маркел скомандовал, струг взял резко правей, потом ещё правей, вышел с Оки на Волгу и дальше пошёл уже вдоль так называемых волжских пристаней. Маркел ещё скомандовал, убрали парус, положили мачту. Кораблей вдоль берега стояло видимо-невидимо, прибиться было негде. Маркел встал на корме, внимательно поглядывал по сторонам, гребцы мало-помалу подгребали. Так они прошли саженей двести, не меньше, и только после этого приметили небольшую прореху, резко свернули и влезли в неё, даже скорее втиснулись, ткнулись носом в причал и остановились. С соседних корабликов с опаской поглядывали на них. Ну ещё бы! Полный струг стрельцов! А Маркел, осмотревшись, спросил, ни к кому особенно не обращаясь:

– А чего, братцы, стоим? Говорили же, что сегодня выходим.

С правого кораблика на это промолчали, зато с левого ответили:

– Приказа не было. Будет приказ, пойдём, а нет приказа, мы стоим.

– А почему нет приказа?

Левые на этот раз смолчали. Зато ответили правые:

– Стережёмся мы, вот и стоим. Говорят, сегодня ночью на бывшей Собачьей мели люди видели недобрые кораблики, вот наши и пошли туда проверить, так это или нет.

– И есаул туда пошёл?

– А что вам есаул? Вы кто такие?

– А ты не видишь? – с вызовом спросил Маркел и кивнул на стрельцов.

И теперь замолчали и правые. Но Маркел уже не стал ничего спрашивать, а знаком подозвал к себе ближайшего стрельца, Василия, и очень негромким голосом велел ему сходить и найти есаула и сказать ему, что прибыл посыльный из Москвы с обещанным. Василий сошёл на пристань и пошёл вдоль берега вперёд. А Маркел вернулся на корму, сел возле сундука и положил на него руку.

Люди с соседних корабликов смотрели на Маркела и молчали. Солнце стало пригревать, Маркел расстегнул шубу. Так прошло, может, с четверть часа, потом с носа сказали, что идут. Маркел прошёл на нос. И верно, вдоль причала возвращался его муромский Василий, и с ним шли другие, не наши стрельцы, а местные, наверное, от есаула.

Так оно и оказалось. Маркел сошёл на берег, подошли эти стрельцы, их было тоже десяток, Василий сказал, что это наши, есаульные, а есаул у них – Пётр Кирюхин, здешний сотник. Стрельцы закивали.

– А я, – сказал Маркел, – от государя я, вот кто! – И, показавши скрученную подорожную, прибавил: —Ведите меня к есаулу. И это тоже взять, – сказал он, указав на сундук. – И также эти узлы.

Кирюхинские стрельцы взяли то, что было им приказано, и понесли вдоль пристани. Маркел пошёл за ними, а за Маркелом пошли муромские. Идти пришлось далековато. Маркел то и дело поглядывал вперёд, но головы, то есть начала каравана, видно не было. Пристань тянулась и тянулась вдоль реки, на берегу толокся народ, от кораблей воняло товарами, от одних воняло хорошо, а от других очень гадко. Особенно гадко воняли свежие кожи, а тут ещё солнце взошло высоко, вонять стало ещё сильнее. Эх, думал Маркел, вот что такое скупость, вот какой у неё дух! Но, правда, подумал он, ещё хуже воняют заповедные товары, а это свинец, железо, порох, медь, сера, олово, наконечники для копий, панцири, пищали, пули, да только где их выищешь и как их вынюхать, их же эти нелюди так ловко прячут, что попробуй найти! Вот примерно с такими мыслями Маркел тогда шёл и шёл мимо стругов, дощаников, коломенок, устюжинок, насадов, каюков, учанов, паузков…

И так он ещё долго шёл – может, с полверсты, а то и всю версту, – пока дошёл, куда ему было надо, то есть до есаульного струга.

А есаульный струг – это не просто струг! Он же широченный и устойчивый, с так называемой избой на корме, или, правильнее, с чердаком, то есть каморками для отдыха и клетями для товаров, а также с двумя затинными, то есть настенными пищалями, одной на носу и второй на корме.

И вот возле такого славного кораблика стоял, судя по кафтану, местный сотенный начальный голова. Звали его, как было уже сказано, Пётр Кирюхин. Он так и назвал себя, да и ещё прибавил, что он головной есаул. Тогда и Маркел представился, назвав себя царским слугой, после чего достал свою подорожную и протянул Кирюхину. Но тот её в руки брать не стал, а только усмехнулся и сказал:

– Наслышаны.

Маркел обернулся на кирюхинских стрельцов с сундуком и узлами и велел им подниматься. Кирюхинские поднялись на струг, а дальше, как Кирюхин приказал, внесли всё это в чердак. Маркел повернулся к муромским, дал Степану, старшему у них, полтину и поблагодарил всех муромских за службу. Муромские поклонились, развернулись и пошли обратно. А Маркел и Кирюхин поднялись на струг. Там почти что никого видно не было, только на корме и на носу стояли караульные, а остальные, как сказал Кирюхин, пошли прогуляться. Маркел посмотрел на корму. Там, в чердаке, одна дверь была распахнута настежь, а возле второй, затворённой, стоял стрелец с бердышом.

– Это там твоё обещанное, – сказал Кирюхин. – Присматриваем.

Маркел сказал, что это очень хорошо, и сразу же спросил, что слышно про лихих людей на Собачьей мели.

– Никого там нет, – сказал Кирюхин. – Люди наболтали всякого. Так что завтра поутру выходим.

Маркел опять сказал, что это хорошо, а после прошёл на корму, к своему чердаку, открыл дверь, залез, проверил, как стоит сундук, а потом повернул его к свету и стал осматривать замок. И тут Кирюхин сзади вдруг сказал:

– Государева печать слева примята.

Маркел оглянулся на Кирюхина, а потом посмотрел на печать и подумал: и верно! И ещё подумал: чёрт глазастый! А Кирюхин усмехнулся и сказал:

– Ну так сколько лет при этом деле! Поневоле навостришься. – И тут же прибавил: – У меня есть человек, может поправить.

– Пусть будет так, как есть, – сказал Маркел. – Входи.

Кирюхин наклонился и вошёл, точнее влез, и сел. Маркел сидел напротив. В чердаке было довольно сумрачно. Кирюхин усмехнулся и сказал:

– Я про тебя много чего слышал. Ты, говорят, на три аршина сквозь землю видишь.

– На четыре, – ответил Маркел. – А вот печать проморгал.

– Так я же говорю, у меня есть человек…

– Ладно, – сказал Маркел. – Чего там. Мне ещё долго ехать. А ты докуда меня везёшь?

– До самого конца, – с улыбкой ответил Кирюхин.

– Но я еду в Персию, – сказал Маркел.

– Значит, довезу до Персии, – сказал Кирюхин.

– А ты раньше в Персии бывал? – спросил Маркел.

– Конечно. Почти каждый год бываю, – ответил Кирюхин.

– И как там?

– Тепло.

– А слоны там водятся?

– А что тебе слоны? – настороженно спросил Кирюхин.

– Так, ничего, просто вдруг вспомнились, – сказал Маркел.

– Эх! – сказал Кирюхин. – Я так и думал, что добром это не кончится. За слоном тебя послали, да? – И так как Маркел молчал, Кирюхин сердито продолжил: – В прошлом году одного уже посылали, так он и сейчас сидит в расспросе. На чепи! Ну да чего теперь! Теперь говорить уже поздно. Как государь велел, так и будет! Ладно, пойду гляну своих, а ты тут пока что устраивайся.

Кирюхин встал и боком вылез наружу. А Маркел ещё немного посидел, подумал, опять посмотрел на государеву печать, на её примятый левый бок, и подумал, что было бы это самой большой бедой, ничего он больше не хотел бы! Да и сколько можно на эту печать смотреть, когда он человек подневольный и у него полным-полно разных дел?! Подумав так, Маркел обхватил сундук и сдвинул его подальше вглубь, к глухой стене, а уже после, тоже боком, кое-как вылез из чердака, строго глянул на стрельца, стоящего на карауле, и вышел со струга на пристань. Там, рядом, стоял Кирюхин с кем-то из своих стрельцов. Маркел сказал, что у него дела в кремле, развернулся и вошёл в толпу.

Пройдя через толпу, Маркел вышел к гостиному двору, а там, мимо таможенной избы и кабака, прошёл вдоль амбаров, лавок, а после опять через толпу и в горку, в кремль, а там уже в приказную избу.

Возле избы было много народа, но в саму избу не всех пускали. Маркел показал подорожную, даже не саму её, а только вислую печать при ней, и его сразу впустили. На лестнице, ведущей на второй этаж, плотно стояли люди, все молчали. Маркел прошёл мимо лестницы, свернул в закуток, постучался. Ему велели подождать. Он постучал ещё, уже настойчивей. За дверью ничего не говорили. Он вошёл. Это была здоровенная хоромина, не меньше Маркеловой разбойной, но тут было много столов, может, с десяток, и за каждым сидело по двое, а то и по трое подьячих. Маркел осмотрелся. Одни читали, другие что-то записывали, а третьи, и таких было немало, совсем ничего не делали, а только смотрели на Маркела. Маркел выбрал старшего из них, подошёл к нему и молча подал подорожную. Подьячий быстро прочитал её, кивнул Маркелу, Маркел сел на лавку, а тот вместе с подорожной вышел, но уже в другую дверь. В хоромине было по-прежнему тихо, уже никто ничего не делал. Маркел ждал. Открылась дальняя дверь, в ней показался тот подьячий. Маркел прошёл к нему…

А дальше он поднялся по лестнице, на которой никто не стоял, вышел в просторные светлые сени, подьячий придержал Маркела, просвиристел свистящим голосом: «Семён Филиппович, наш государев дьяк», а после рында открыл дверь…

И Маркел оказался в светлой, но почти пустой хоромине, где за пустым широченным столом сидел маленький сухонький человечек, одетый очень просто и в такой же простенькой скуфейке. В руках у человечка была Маркелова подорожная. Человечек, правильней – Семён Филиппович, взял подорожную, перевернул её на оборотную сторону и начал читать вслух:

– «Маркел Петров сын Косой, родиною смолянин, полных годов 34, росту средний человек, волос русый, глаза серые, нос прям, лицом чист…»

И замолчал, посмотрел на Маркела. Маркел смотрел прямо. Семён Филиппович ещё раз глянул в подорожную, потом посмотрел на Маркела, смотрел он очень пристально, и лишь потом уже сказал:

– В персияне едешь. За слоном, наверное.

Маркел повременил немного и кивнул. Семён Филиппович продолжил:

– Прошлым летом один уже ездил. Слыхал про него?

Маркел кивнул, что слыхал.

– Вот! – уже насмешливо сказал Семён Филиппович. – Какая гордыня! И что тебе за это посулили?

Маркел негромко вздохнул.

– А вот мне, – сказал Семён Филиппович, – никогда ничего не сулят. Брать надо самому, а не тогда, когда тебе дают! – Но тут же опомнился, махнул рукой, в сердцах прибавил: – Да только кому я это говорю!

И положил перед собой подорожную, распрямил её ладонью, взял перо, тюкнул в чернильницу и расписался. После припечатал перстневой печатью, протянул Маркелу и сказал:

– Иди!

Маркел поклонился, развернулся и ушёл. Спустился вниз, в подьячью, вышел из палаты, потом из кремля, потом спускался к пристани, шёл мимо лавок. И вдруг подумалось: а что, а ведь и верно! Он же с самого утра не евший! И остановился возле лавки, купил сладкий калач, сел на завалинке, перекусил. Но брюхо ещё сильнее разыгралось. А, подумал Маркел, надо же согреться. И зашёл в кабак, а тот как раз стоял рядом, как тут было пройти мимо?

В кабаке Маркел взял шкалик, сел к столу. Отпил половинку, задумался. Думалось о всяком. За столом было много народу. Ещё бы, такой день, завтра уходят же! Маркел сидел помалкивал, по привычке слушал разговоры. Разговоры были немудрящие, как это обычно бывает. Крепко пьяных ещё не было, да и нехорошая это примета, если надрызгаться перед дорогой, подумалось. Потом стало про Параску думаться, про Нюську, замуж бы её, про Котьку Вислого, который не так уже плох. Это раньше, сразу же вспомнил Маркел, думалось, что надо выдать Нюську или за купца матёрого, или за сотника, а то и бери выше, потому что а что? А вот съездит он и привезёт слона, а государь Феодор, он же не то что его грозный родитель, а он же как дитя, слона увидит, размякнет, а слон падёт перед ним на колени, хобот поднимет, затрубит, государь всплеснёт ладошками, радостно заохает…

Но дальше Маркел представить не успел, ибо его вполголоса окликнули:

– Маркел Петрович!

Маркел опомнился и оглянулся. Возле него стоял вполне солидный человек, одетый как зажиточный посадский. Маркел молча смотрел на него.

– Маркел Петрович! – продолжал тот человек с улыбкой. – Доброго вам здоровьичка и лёгкой службы.

– Ты кто таков? – строго спросил Маркел, но так, чтобы другим слышно не было.

А тот неизвестный человек вновь улыбнулся и сказал:

– Да как это такой важный гость в таком чаду сидит? Да ещё рядом с такими пропойцами? Милости прошу, Маркел Петрович, к нам сюда, – и указал на загородку, за которой, как помнил Маркел, раньше была так называемая белая, чистая половина и Маркел там прежде сиживал, а как же.

А теперь его опять туда зовут! Но кто, подумалось, зовёт? А этот человек опять заговорил:

– Маркел Петрович, ты не беспокойся! Здесь тебя в обиду не дадут! И здесь всё твоё, что тебе только приглянется! А пока что милости прошу!

И он даже подал руку.

Но Маркел её, конечно же, не принял, но в то же время встал, взял шкалик… Тот добрый человек махнул рукой, Маркел шкалик оставил, они прошли за загородку. Там было светло и чисто. И пусто! Но стол был уже накрыт, и, так как тогда была среда, на столе была рыба. То есть много всяких разных рыб – варёных, копчёных, жареных, сквашенных… И так же стояли разные кувшинчики, баклажки, бутылочки. Прямо как у князя Семёна, подумал Маркел, садясь на лавку.

А напротив сел тот добрый человек.

– Ты кто таков? – опять спросил Маркел. – Второй раз тебя спрашиваю!

– Не извольте гневаться, Маркел Петрович, – весело ответил этот человек. – Как же тебя люди не узнают? Земля, как говорится, слухом полнится. А кто такой я? Верный холоп твой, вот кто! – и заулыбался. – А звать меня Митька Курицын, я здешний голова кабацкий.

Маркел подумал, кивнул. Курицын почтительно спросил:

– Дозвольте шкалик освежить.

Маркел дозволил. Курицын налил. Они чокнулись за знакомство, выпили. Водка была очень крепкая.

– Горит! – быстро сказал Маркел и так же быстро стал закусывать.

Курицын развёл руками и сказал:

– Недосмотрели! – Но и сразу же продолжил: – А с другой стороны, сам посуди, Маркел Петрович. Люди же ко мне зачем приходят? Чтобы захмелеть. А я им негорелую подам! За, можно сказать, последнюю деньгу! Вот мы и стараемся, гоним на совесть, люди к нам приходят, радуются. И только один змей шипит!

– Как змея звать? – спросил Маркел.

Курицын молча усмехнулся.

– Ладно, – сказал Маркел. – А что дальше?

– Не даёт змей дело делать! Что ни день, приходят его люди, нюхают. Володька Нос, площадной подьячий, и Сенька Хмырь из приказной избы. И им налей, и они пробуют. И им всё не так. А почему тогда всем другим так? А эти кричат: давай книги, покажи, что покупал, на чём замешивал, сколько выдерживал, как гнал и чем чистил! А вот чем надо, тем и чистил, и как гнал, тоже моё дело, меня мой родитель так учил, почему я теперь должен всем рассказывать… Ну и так далее, – уже не с таким задором сказал Курицын. – А они пришли и вылили весь чан. Потому что, сказали, не тот гон. А как я теперь буду гнать? Чтобы гнать, надо зерна купить, и не всякое зерно пойдёт, и также и хмель не всякий, не всякое сусло. А им что! Они приходят, говорят: а дай ведро! Как это дай, я говорю…

Вдруг Курицын остановился, замолчал, долго смотрел на Маркела, а после негромким голосом продолжил:

– А ты, господин мой, закусывай. Здесь можно закусывать. Это на чёрной половине не дают, а здесь пожалуйста. И это правильно, что царь-государь запретил давать простым людям закусывать. Им же только дай закуску, они же отсюда выходить не будут, всё пропьют! Прав государь, воистину. А этот змей, этот Семён Филиппович, ни дна ему ни покрышки, ещё и говорит: а дай! дай этому ведёрко и дай этому, и они от тебя отстанут.

– Как часто дай? – спросил Маркел.

– Каждый божий месяц, – сказал Курицын. – Как первый день приходит, так и дай.

– А что воевода?

– Ничего, – с досадой сказал Курицын. – Воеводе что? Они ему дают, и он молчит. А я… А что мне…

И тут Курицын сам замолчал, долго смотрел на Маркела, а после как бы нехотя продолжил:

– Вот ты на меня смотришь, усмехаешься. Думаешь: так мне и надо, я же народ спаиваю. А без меня они бы не спаивались, да? Да сами бы гнали и дохли! А эти, которые у меня даром берут, они что, после всё это в отхожее место выливают? Или сами пьют? Но зачем им столько?! Столько им троим не выпить! Значит, тайно продают, корчемствуют. А корчма – это ого! У меня люди до креста пропиваются, да, это правда, но потом их домой гонят. А у этих, в тайной корчме, и крест снимают, и они в кабалу запись пишут, и после во все дни за ростовые служат. Разве так можно выкупиться? Нет! Это кабала до гроба. А ты не хочешь их имать! Ты Суморокова боишься! А кому он что доброго сделал? А я на храм даю! В прошлом году давал на подновление и в этом дам. И я не разбавляю, и у меня всегда долив, меры исправные.

Тут Курицын вздохнул и замолчал. Маркел подумал и спросил:

– А что ты от меня хотел?

– Да ничего почти что, – сказал Курицын. – Хочу подать челобитную на имя государево, а ты бы, в Москву возвратившись, подал бы её. Вот и всё. Тебя в Москве, может, послушают, ты же большой человек.

Маркел недовольно вздохнул. Курицын не выдержал, опять заговорил:

– Смотришь на меня как на чёрта! А сам ты каков? Ездишь по державе, добрых людей хватаешь – и на дыбу их! И мучаешь! А я людей радую. Я наливаю им, они поют…

– Ох, уже нарадовал! – насмешливо сказал Маркел. – Но ладно! А где челобитная?

– Так я это… не ожидал! – радостно воскликнул Курицын. – Подумать надо!

– Вот и подумай! Не спеши! – сказал Маркел. – А у меня пока дело. Еду в Астрахань. И я надолго туда. Только, может, на Успенье буду возвращаться и тогда возьму.

– А… – начал было Курицын и замолчал.

Маркел понимающе хмыкнул, сказал:

– Нам божиться нельзя, мы на службе. Но если сказал, что возьму, – значит, возьму. Только бы было что брать.

Маркел встал, надел шапку.

– Маркел Петрович! – шёпотом воскликнул Курицын.

– Ладно, – сказал Маркел, – чего там. И больше не суйся. Буду ехать обратно, зайду.

И Маркел развернулся и вышел.

На дворе было уже далеко за полдень. Народу на пристани ещё прибавилось. Возле таможенной избы кто-то кричал, его пытались унять. Беспорядок, подумал Маркел, распустился народ, но подходить не стал, хватит с него и Курицына. Нет, даже больше, сердито подумал Маркел, зачем совался, обещал? Вот приедет, расскажет Параске, и та так же скажет, что зачем вы, мужики, все один за одного держитесь, кто он тебе, родной брат, что ли? Эх, только и подумалось, и с этой мыслью Маркел развернулся и пошёл к своему головному есаульному стругу.

Возле струга, на сходнях, сидел караульный. Маркел спросил, где Кирюхин.

– Ходит по каравану, – ответил караульный, – крамолу ищет.

– Это хорошо, – сказал Маркел, прошёл на корабль, залез к себе в чердак, сел, посмотрел на сундук.

Сундук был надёжной работы, кованый. Маркел осторожно тронул государеву печать, её примятый левый бок, и опять подумал, что напрасно он сошёлся с Курицыным, нельзя сразу две службы делать, надо делать одну и свою. Не пойдёт он больше к Курицыну, не его это дело, да и какая птичка-невеличка этот Курицын, да он сам кому хочешь глаза выклюет! Вот с такими и другими подобными мыслями Маркел лежал у себя в чердаке и подрёмывал. Ну ещё бы! Семь дней и ночей они почти без остановок тряслись в лодке, одолели тысячу вёрст, а то, может, и больше, так что сейчас не грех и отдохнуть.