Имена людей, события и жизненные обстоятельства в этой книге вымышлены.
Любые совпадения, связанные с судьбами, случайны.
Названия организаций, ведомств, стран, фильмов, книг, даты и цифры взяты с потолка.
Никакие факты деятельности, приведенные в тексте, не имеют отношения к реальности.
Ничего не правда, всё враньё. И вообще, действия происходят в параллельной вселенной, похожей на нашу, но совершенно другой. Да, в этом придуманном мире те же географические объекты, но виной всему мистические параллели.
Пролог
Возле дома протекал ручей. Он торопился, тревожно всхлипывал, тщетно надеялся убежать прочь из этого места, зимой и летом трусливо струился, прячась в дебрях маральника, скрываясь под тенями гордых кедров. Торопливые звуки ручья вязли в безмолвии, стоило отойти на несколько шагов. Окрестности в смятении молчали, молчали почти всегда. Затишье округи неизменно вносило покой в беспрестанный поток образов и слов внутри головы. Ясный воздух освежал мысли, пробирался в нутро и расчищал душу, беззастенчиво наводил порядок своим незримым присутствием.
Хвойные деревья у ручья чувствовали себя свободно и вальяжно, но ближе к подножию скалы их собратья толпились кучной компанией, теснились, толкались, карабкались по склонам, соревновались в многовековом восхождении на вершину. К этой условной тропе из стелящихся кедров заискивающе тянулся дым от костра, вихрился серыми клочьями, подобострастно пресмыкался перед вечнозеленым величием.
У огня сидел человек. Он проваливался взглядом в долину, щурился от яркости нависшего сбоку солнца, медленно и вдумчиво вгрызался зубами в зажаренную плоть какой-то птицы, глодал кости.
Каждый день повторял предыдущий, своей непоколебимой размеренностью пророчил последующий. Здесь, в этой долине, человек просыпался ранним утром шесть тысяч раз.
Тучи ворвались на небо, как свора злобных собак, подгоняемых свирепым хозяином – ветром. Дождь захлестал раздраженно, ворчливо. Человек, изгнанный самой природой, поспешил укрыться в своем «доме» – обжитой пещере внутри скалы. Там он улегся на самодельный топчан, долго лежал неподвижно, о чем-то думая, и наконец задремал.
Пещера не производила впечатления благоустроенного жилища, давно обретенного пристанища. Обстановка была скромной, нищей. Здесь не хранилось заготовок на зиму, кроме топчана – отсутствовала мебель, нельзя было увидеть смастеренных предметов быта, совсем не было посуды, одежды, каких бы то ни было рабочих принадлежностей. Человек на протяжении многих лет довольствовался малым, не пытался обзавестись удобствами, не заботился о будущем, словно не собирался проводить здесь так много времени – ни тогда, ни сейчас.
И все же, несмотря на скудное убранство и близость к природе, жилище выглядело пугающе, отталкивающе. Помимо лежанки в имуществе человека имелась медвежья шкура и каменный заточенный нож. Но было и нечто интересное, завораживающее в этой обители. Рисованные углем портреты. Обособленно, над самодельной кроватью, выделялся более крупный портрет из всех – это была маленькая девочка, ребенок. Еще тринадцать девичьих лиц смотрели с других стен этой глухой пещеры.
Останки этих девушек – кроме ребенка – шестнадцать лет назад были найдены похороненными во дворе дома, принадлежащего человеку.
Все началось
Все началось внезапно. Одним весенним днем стали таинственно пропадать люди.
В шестом часу вечера жительница небольшого села в Республике Алтай, семнадцатилетняя Лиза, взяв с собой собаку, вышла в магазин, который находился через два дома по улице. Родители забеспокоились, когда собака вернулась одна, без Лизы. Благодаря предприимчивости близких к ночи получилось организовать полномасштабные поиски девушки. Жители села и близлежащих поселков, десятки приехавших из районного центра волонтеров прочесывали окрестности, родные обзванивали друзей и знакомых потерявшейся, проживающих в соседних селениях. Полиция обходила деревенские дворы в надежде найти очевидцев. Сотрудники полиции также прорабатывали и другие версии, включая побег из дома, похищение, убийство. Отца и мать подвергли многочасовому допросу, подозревая их в причастности к исчезновению дочери.
Задействованные в поисках люди не могли знать, что в семь утра следующего дня в полицию Ямало-Ненецкого автономного округа поступило заявление об исчезновении двадцатидвухлетней Анастасии Лимарь, которая накануне ночью пропала из палаточного лагеря, разбитого на берегу реки Мессояха, протекающей на территории Тазовского района. Компания, с которой Настя была в походе, не смогла найти ее и забила тревогу.
Никто из этих людей и не догадывался, что в этот же самый день Валерий Хабаров пропал по пути с ночной смены в городе Кириши.
Подобно эпидемии, таинственные исчезновения расползались повсюду – южнее и западнее, севернее и восточнее, шагали по областям так, как растекается по столу лужа чая из переполненной доверху чашки, выходили за рамки округов одновременно во все стороны, грозили захватить весь мир. Все происходило так быстро, гораздо быстрее, чем распространяется информация. Никто не успевал испугаться или сориентироваться, забить тревогу или что-то предпринять. Никому не было известно, что к вечеру злополучного дня в полицию поступило более четырехсот заявлений о пропаже человека, и это число продолжало расти.
Среди пропавших были молодые девушки и парни, взрослые мужчины и женщины, пожилые дамы и старики. Среди них были замужние и незамужние, женатые и неженатые, одинокие, разведенные, овдовевшие. Разного достатка, разного вероисповедания. Их исчезновение никто не мог предвидеть. Они выходили из дома купить хлеб или вынести мусор, возвращались с работы или шли на свидание, выгуливали собаку или направлялись на встречу с друзьями – и пропадали. В Омске и Верхоянске, Альметьевске и Чокурдахе, Североонежске и Перми. На оживленных улицах больших городов, в тихих малолюдных деревнях, в таежных лесах Якутии.
Все они пропали в один и тот же злополучный день, в марте две тысячи двадцатого года. Их объединяло одно: они пропали внезапно. В остальном никому бы сходу не удалось найти совпадений. Люди жили в разных уголках страны, работали и учились в разных местах, не были знакомы между собой, имели отличные друг от друга интересы. Возраст и пол, рост и телосложение, цвет волос и глаз, типаж – их нельзя было объединить по этим признакам в одну группу. Состав семьи, уровень спортивной подготовки, тип личности, психологическое состояние – бесполезно было цепляться за любые попытки обобщения. Одежда, в которой потерявшихся видели в последний раз – и та была далека от схожести. Кто-то – в платье и на каблуках, кто-то – в спортивном костюме и домашних тапках, кто-то – в джинсах и кроссовках. У одних при себе были документы и деньги, другие – не взяли с собой и телефона.
Такое было не под силу серийному маньяку.
Потребовался не один месяц и не полгода, чтобы дела большинства пропавших людей объединили в одно, которое впоследствии прозовут Делом Дьявольских маньяков. Беспрецедентное, не имеющее аналогов никогда в стране, никогда в мире и никогда в истории: все пропавшие люди – а их число перевалило за шесть сотен – исчезли в один день. В пятницу, тринадцатого числа. Исчезновения происходили по всей стране; расстояние между местами пропажи отдельных личностей могло превышать пять тысяч километров.
Март две тысячи двадцатого года был сложным для всех – ряд ограничений, вызванных остановить распространяющуюся эпидемию, гнетущая атмосфера, жуткие пустынные улицы, притихшие и затаившиеся. Люди боялись выходить из дома, избегали компаний, пропускали мимо внимания любые новости, не связанные с болезнями. Сарафанное радио работало плохо. Никого эти пропажи людей не напугали так, как пандемия.
И никто не понял бы истинный масштаб пропаж и не сумел бы объединить эти происшествия в одно дело, если бы не письма. В конце марта в главные управления страны – в полицию, прокуратуру, следственный комитет, ФСБ, МЧС – на электронную почту пришли анонимные сообщения с одинаковым текстом:
Я забрал в ад 666 и верну не всех. Пятница, 13. Ад придет к вам. Ждите.
Отследить отправителя не удалось, адрес был умело зашифрован. Но после сообщений за дело активно взялись представители спецслужб. За несколько месяцев им удалось выявить всех пропавших по стране и понять, что происходящее – не просто совокупность преступлений, а хорошо продуманный и обширный, нетипичный террористический акт. Сверившись с календарем, один из сотрудников понял, что следующая пятница тринадцатого ожидалась в ноябре текущего года. На всякий случай к этому событию начали готовиться заранее: создали специальные группы быстрого реагирования, состоявшие из лучших следователей и дознавателей, назначили дежурные патрули, разработали инструкции на разные прогнозируемые случаи. Предполагалось, что накануне злополучного дня будут оповещены государственные службы и введен режим чрезвычайной ситуации для медицинских работников, спасателей и полицейских.
Восемь месяцев было глухо. Расследования велись, но результатов не приносили: из исчезнувших не нашли никого – ни живыми, ни мертвыми. Спецслужбы топтались на месте, зацепиться было не за что.
А в ноябре этого же года, в пятницу, тринадцатого числа, началось такое, к чему никто не был готов. Повсюду стали рассыпаться жуткие события, которые не поддавались никаким объяснениям и противоречили здравому смыслу.
Благодаря тому, что все были заранее предупреждены, спецслужбам стали оперативно поступать звонки со всех точек страны с описанием происшествий. Первым таким известным случаем стали события в Омске, туда и направилась первая спецгруппа.
***
В городе Омске подле фонтана на улице Тарской рано утром прохожие случайно обнаружили девушку без одежды. Она лежала, свернувшись клубочком, и никто сразу не понял – жива она была или мертва, спала она или была без сознания. На место почти одновременно прибыли и скорая помощь, и наряд полиции. Девушку без труда удалось привести в чувство. И первое, о чем она сообщила, было то, что ее зовут Лиза, и что она не узнает эту местность, потому что родом из села в Республике Алтай.
На теле девушки не было заметных повреждений, ранений, гематом или царапин. Лиза не выглядела истощенной или нуждающейся в срочной медицинской помощи, и тем не менее ее экстренно доставили в больницу для проведения обследования. Сотрудники полиции связались с родителями девушки, и те, потрясенные известием, преодолели тысячу километров за полтора дня. Мать с отцом в ожидании, пока их впустят в палату, плакали, в волнении переминались с ноги на ногу, не отходили друг от друга, не сводили глаз с двери, за которой находилась их дочь, их девочка. С разрешения врача они ворвались в комнату и… замерли. На кровати была не их дочь. Это была не Лиза.
Девушка рывком села в постели, ликующе вскрикнула, а наблюдатели – врачи и сотрудники полиции – в удивлении пытались понять причину столь прохладной реакции родителей.
– Это не наша дочь, – нервозно нарушила тишину мать.
И отец отвел от незнакомки взгляд, в подтверждение кивнул.
Пока врачи в замешательстве убеждали родителей приглядеться, говорили что-то о психологической травме, о том, что бывает тяжело узнать человека после долгой разлуки, мать с отцом наотрез отказывались соглашаться, громче и громче твердили, что это не она, не она. Девушка растерянно наблюдала за спорами взрослых, переводила взгляд с одних на других, наконец нерешительно вмешалась.
– Почему вы меня не узнаете? Мама? Папа?
Она спросила тихо, неуверенно, с надеждой взирая на родителей, и те на полуслове замолчали, в недоумении повернулись к ребенку.
– Где Тимошка? – беспомощно оглядываясь, вопросила она.
Мать словно очнулась, с новыми силами принялась доказывать врачам, что это не их дочь. Отец догадался предоставить подтверждение. Он достал телефон и показал полиции, врачам и самой девушке фотографии дочери. Совсем другая, непохожая. Все, кроме пациентки, поверили родителям. А вот девушка совсем не удивилась, не напряглась, не замолчала, когда обман раскрылся.
– Да, это я, – уверенно сказала она и вновь обратилась к родителям. – Почему вы меня не узнаете?
Мать, раздраженная навязчивостью самозванки, выхватила из сумки зеркало и остервенело подсунула его к лицу незнакомки, крича при этом, что разница очевидна. Девушка, увидев себя в отражении, в испуге отскочила, ошарашено заверещала, трогая себя за лицо, волосы, оглядывая свои руки, ноги.
– Это не я! – орала она. – Это не я! Я Лиза! Это не я!
Она выла и в ужасе терла лицо, царапала кожу, надеясь, видимо, сорвать чужую маску. Она переходила на визг, а потом на рев, она забивалась в угол кровати, подтянув ноги к груди, а потом ошеломленно металась по палате.
– У меня рыжие волосы! – протяжно тянула она в перерыве между рыданиями.
Внезапно она беззастенчиво задрала больничную сорочку, осматривая свой живот, а потом вновь завыла.
– У меня шрам от аппендицита! Здесь нет! Это не я! Мама, папа, я Лиза! Это не я, не мое тело!
Мать, от ужаса вжавшись в стену, медленно сползла вниз, теряя сознание. Отец побледнел, не мог оторвать взгляда от происходившего безумства, продолжал трясущейся рукой сжимать телефон с фотографией дочери на экране.
Все присутствующие были поражены. Никто не вмешивался и не препятствовал. На крики сбежалось полбольницы. Люди толпились в коридоре, толкались на пороге, заглядывали в палату. Постепенно силы девушки иссякли, она засела в углу, обняв себя руками, и дико взирала исподлобья.
– Как зовут моего брата? – вдруг охрипшим голосом спросил отец.
– Дядя Эдя, – после паузы слабо выговорила она.
– Сколько лет Тимошке? – снова спросил отец.
– Ты подарил мне его на четвертый день рождения, – всхлипнула девушка. – Ему четырнадцать.
Отец в два шага преодолел расстояние между ними, присел напротив.
– Какую колыбельную я пел тебе в детстве? – требовательно заглянул ей в глаза.
– На поле танки грохотали… – запинаясь, запела она.
И отец поверил.
Это не укладывалось в головах, это было невозможно. Очнувшись, мать тоже задавала вопросы. Девушка не сделала ни одной ошибки. Она сообщала подробности своего детства, называла имена и даты рождения близких, рассказывала об их жизни уверенно, не делая промахов. Она перечисляла своих одноклассников и соседей, вспоминала значимые адреса, говорила то, что было известно только в кругу семьи.
Ее стали расспрашивать об исчезновении. Она рассказала, что тем вечером вышла из дома, взяв с собой Тимошку, зашла в магазин, а затем задержалась возле крыльца, пока пес что-то обнюхивал. А потом перед ней возникла «черная бездна» – некое пятно прямо в воздухе. Оттуда вышел кто-то темный, схватил ее и затянул внутрь. От неожиданности она выпустила поводок с собакой. Что было дальше? – спросили ее.
Все присутствующие внутри палаты переглядывались, качали головами, поднимали брови.
– А дальше он убил меня, – сказала Лиза.
***
Вскоре, сверившись с фотографиями по ориентировкам, полиции удалось провести идентификацию личности нашедшейся девушки. Это была жительница города Омска Валентина Орлова, двадцати восьми лет. Новость не вызвала в девушке никаких чувств, она сообщила, что не знает обладательницу своего нынешнего тела и никогда не знала.
Звонки в полицию и спецслужбы продолжали поступать, и в массовой неразберихе стало понятно, что группы быстрого реагирования были сформированы неправильно, в них не доставало нескольких необходимых специалистов. Быстро принялись искать психиатров, психологов и профайлеров, видеооператоров, которых включали в состав и отправляли вместе с остальными членами группы в секретную командировку – иногда на другой край страны. Или принуждали сотрудничать местных специалистов – как это сделали в Омске на следующий день после обнаружения девушки.
Прибыл психиатр. Он долго беседовал с ней, задавал вопросы, которые, по его мнению, должны были обнаружить правду. Но в ответах девушки не находилось несоответствий, она говорила уверенно, ее память была ясной. Психологические тесты не выявили обмана, по всем свидетельствованиям Валентина если и не была на самом деле Лизой, то совершенно четко ей себя ощущала.
Вызвали родных Валентины. Отец с бабушкой никак не могли поверить, что Валя их не узнаёт. За сценой наблюдали психиатр и полицейский психолог – его тоже нашли среди здешних сотрудников полиции. Они не заметили никаких реакций, которые могли бы свидетельствовать о том, что девушка обманывает. Нашедшаяся вела себя вежливо и отстраненно, прикосновения «родных» доставляли ей дискомфорт, но, видимо, из сострадания или повинуясь правилам приличия она старалась его скрыть. На протяжении встречи ее поза была закрытой, движения – скованными, она стеснялась, и было понятно сразу: общение ее тяготило, как если бы пришлось видеть этих людей впервые.
Родители Лизы на следующее утро наперебой утверждали, что это на самом деле их дочь. Ее манеры, повадки, ответы на вопросы, поведенческие реакции, мимика и эмоции, смех и слезы, речь – все выдавало в этой девушке их ребенка. Они узнавали ее во всем: от привычки грызть ногти до слов-паразитов, проскальзывающих в разговоре, до взгляда, который «показывал им душу».
А вот следователя и сотрудника спецслужбы было не так просто убедить в сверхъестественном. Перед ними сидела единственная нашедшаяся девушка, которая утверждала, что знает как минимум об одном убийстве. Она стала их главной подозреваемой, причастной к десяткам исчезновений. И вскоре была подвергнута многочасовому допросу.
Какие бы тактики допроса не использовались, девушка продолжала настаивать на своей версии происшедшего. Не помогало ни запугивание, ни психологическое давление. Она рассказывала об исчезновении Лизы от первого лица, и ее показания мало соответствовали критериям правдоподобности. Черная бездна прямо в воздухе – некий портал, некто темный, затащивший ее внутрь, последующее убийство… Не было свидетелей этого абсурда и не было улик. Зато было внезапное исчезновение – посреди дня, в малолюдной деревне, где все друг у друга на виду.
– Как выглядел этот человек? Тот, который затащил тебя в портал? – насмешливо спросил следователь.
– Это был не человек, – пристально глядя в глаза мужчине, сказала девушка. – Тьма. Смерть. Дьявол. Это был не человек. Я видела ад.
– На что ты надеешься? Что тебя признают невменяемой шизофреничкой? Это ты участвовала в похищении Лизы? Это ты убила ее, верно? Куда ты дела тело? Где твои подельники? – вопросы сыпались снова и снова, но допрос не приносил результатов.
Сотрудники спецгруппы, находясь в Омске два дня, не могли знать, что творится в других регионах, именно поэтому они подозревали во всем нашедшуюся. Но к вечеру третьего дня им позвонили из главного управления и сообщили, что, оказывается, утром в пятницу тринадцатого, когда родители Лизы наспех уехали из места проживания к предполагаемой дочери, жители деревни обнаружили на старой могиле труп. На момент обнаружения было зафиксировано, что смерть наступила совсем недавно, видимых изменений и признаков разложения никто не заметил. Не требовалось предварительных экспертиз и тестов по установлению личности – местные девушку узнали сразу. Родители спешно отправились назад, чтобы впоследствии на процедуре опознания подтвердить очевидную истину: это была их дочь, это было тело Лизы.
Однако самое странное заключалось в другом. Кладбище, на котором была найдена потерпевшая, выглядело страшно, жутко, пугающе. Членам спецгруппы перенаправили фотографии, снятые на месте происшествия, и бывалые следователи с многолетним опытом работы похолодели. У тысяч могил были лопнуты памятники, треснуты надгробья, разворочены оградки. Сотни захоронений были раскопаны, тут и там на тропинках стояли вскрытые гробы, во многих из них не было тел. И надписи «АД» всюду, везде, повсеместно: кровавые, с подтеками – на фотографиях усопших, выцарапанные будто ногтями – внутри гробов, выложенные искусственными цветами – на дорожках, выкопченные пламенем – на стеклах и стенах местной часовни.
***
13 ноября нашелся еще один пропавший. Без одежды и без сознания он лежал поперек тропинки, ведущей к жилому дому, в удмуртском поселке Кизнер. Потребовалось не больше часа, чтобы с уверенностью сказать, что мужчина – это Илья Анисимов, сорока лет, являющийся одним из потерпевших в серии таинственных исчезновений. Его опознали соседи – в доме, рядом с которым его нашли, он до своего исчезновения жил. Сам же мужчина в истерике утверждал, что он – двадцатидвухлетняя Анастасия, которая должна находиться с друзьями в палаточном лагере на берегу реки Мессояха.
При этом в Кизнере тоже происходили необъяснимые события. День запомнился жителям кровавой водой. В домах и квартирах, в городских учреждениях и магазинах, в административных зданиях и частных строениях, на заводе и в войсковых частях из кранов текла вода темного, насыщенно-красного венозного цвета.
13 ноября нашлись и другие. Восьмидесятипятилетняя Антонина Григорьевна, обнаруженная в Верхоянске, городе Республики Саха, заявляла, что она работает учителем русского языка и литературы в средней общеобразовательной школе в селе Илбенге, в Якутии. А эта самая учительница Наталья Петровна, сорока шести лет, 13 ноября была найдена мертвой охотниками в глухой тайге за семьсот километров от собственного дома. При этом в ее родном селе Илбенге с раннего утра до поздней ночи по необъяснимым причинам не было электричества – и никто ничего не мог с этим поделать. И никто не мог сказать почему, лучшие энергетики района были бессильны до тех пор, пока свет по завершении дня не появился сам собой.
Валерий Хабаров, тридцати пяти лет, найденный в городе Кириши, говорил, что он тридцать лет ходил в море. А в Пскове потрясенные прохожие наблюдали, как на реке Великой, совсем недалеко от берега, качается на воде старый, ржавый, обшарпанный корабль, будто воскреснувший из прошлого. Его паруса грязными лохмотьями свисали с мачты, болтались на реях. На палубе этого корабля и обнаружили труп бывалого моряка, семидесятиоднолетнего Бориса Ивановича.
Очень скоро полиция и спецслужбы поняли, что подробности этих дел нужно как можно лучше оградить от общественности. Но чем больше предпринималось усилий, тем быстрее распространялись слухи, тем активнее информация просачивалась в ряды обычных людей. К тому же некоторые подробности невозможно было скрыть.
Нахождение пропавших сопровождалось пугающими событиями. В этот день, в пятницу 13 ноября, по всей стране происходили немыслимые вещи. На трассе в Якутии, где обнаружили тело пятидесятилетнего мужчины по имени Герман, стаи черных ворон налетели на дорогу. Их были тысячи. Они метались, раздраженно горланили, создавали видимость цельной живой тучи, закрывающей ясное небо. А потом птицы стали падать замертво. Без причины они валились сверху, обрушивались на лобовые стекла машин, разбивались о дорожное покрытие, о землю…
Пропавшие находились, а их нахождение сопровождалось новыми напастями. В поселке Оксовском своры уличных и дворовых собак в один день обезумели, заболели бешенством. В Омске из всех роддомов исчезли новорожденные дети. Сотни лесных животных вышли на улицы поселков в Якутии близ Вилюйска – лисы, куницы, лоси, зайцы, кабаны. А в Покровске сотни людей сошли с ума. В Висимо-Уткинске почти две сотни женщин жаловались на то, что слышат младенческий плач внутри головы. В Дудинке, наоборот, десятки людей ни с того ни с сего оглохли. В Кирове одномоментно сломалось множество домофонов, и люди целый день не могли выйти из подъездов. В Верещагино повсюду прорвало канализационные системы, тут и там бурлили реки с нечистотами, вонючая жижа лезла наружу из раковин и унитазов, из уличных люков. А Горно-Алтайск отличился особенно: в этот день посетители церквей, храмов и часовен ослепли.
Люди были в ужасе. Никто не верил, что эти преступления, что эти кошмары наяву – дела рук человеческих. Люди были в смятении, но, несмотря на повальные случаи потери зрения верующих в одном из городов, по всей стране в рекордные сроки были раскуплены молитвословы, как никогда стали пользоваться спросом церковные свечи. Каждый день в храмах стояли очереди на исповедь. Некрещеные ринулись креститься, а крещеные, которые раньше не посещали церковь, стали бывать на службах. Священнослужители призывали объединиться в своей вере в это непростое время.
Страх перед необъяснимым, опасения за жизни – своих и близких, тревога за будущее утвердили гнетущую обстановку, рассыпали по душам смуту, разбередили в головах новые аргументы, которые все чаще прогоняли сомнения в реальности неизведанного. Ряды скептиков пустели. И если в Бога по-прежнему верили не все, то в существовании Дьявола больше сомневаться не приходилось. После чертовщины, которую люди своими глазами видели, было тяжело отрицать очевидное.
Не все найденные – таких было не меньше шестисот – утверждали, что их души заключены в чужих телах. Но все нашедшиеся ничего не помнили о восьми месяцах, в которые они отсутствовали.
Со слов потерпевших все выглядело примерно одинаково. Шел на смену – очнулся голым посреди улицы. Шла с работы – вдруг открыла глаза, лежа голой на площади. Пошел за хлебом – ничего не помню, лежу голым здесь. Выносил мусор – а оказался голым и без сознания в парке. И таких историй были сотни. Если живые находились нагишом, то все убитые выглядели так, будто никуда не пропадали – та же одежда, прическа или маникюр, те же синяки или мельчайшие царапины, полученные накануне исчезновения. Один мужчина за день до своей пропажи лечил зуб, когда его нашли – пломба была свежей, будто поставленной вчера.
В этот день только тринадцать человек нашли убитыми, и именно столько же человек были уверены, что они живы в другом обличии. Не было понятно почему. Почему их убили, почему не убили других. Почему только они «оказались в чужих телах». Почему никто ничего не помнит.
Над делом, получившим неформальное название «Дьявольские маньяки», работали лучшие специалисты страны. Следователи и криминалисты, судмедэксперты, психологи и психиатры, физиогномисты и профайлеры-верификаторы.
Объем информации, подлежащей обработке, был колоссальным. Над каждым случаем трудилась отдельная группа сотрудников, особое внимание уделялось именно парным случаям, где один из участников был найден мертвым. Они старались выяснить как можно больше, опираясь на показания знакомых и близких, потому что показаниям пострадавших оснований доверять не было. Подробности биографии, перечень интересов и увлечений, посещаемые места. Они составляли списки друзей и знакомых, коллег и соседей, близких и дальних родственников, и допрашивали каждого. Они исследовали телефоны, компьютеры и накопительные устройства всех членов семьи. Проводили обыски. Главной целью каждой группы было нахождение ответов на вопросы: могли ли эти двое быть знакомы до исчезновения, как эти двое связаны между собой, как связаны между собой все пропавшие ранее.
Параллельно с расследованиями опытные психологи, психиатры и специалисты по лжи в сотрудничестве с дознавателями пытались вывести на чистую воду «выживших» – тех, в чьих «парах» один человек был убит. Они проводили допросы и очные ставки, тестирования и обследования, меняли стратегии и тактики, предпринимали всевозможные известные и новоизобретенные методы обнаружения истины.
Ситуацию осложняли родственники убитых, которые в подавляющем большинстве вставали на сторону «выживших», поскольку были уверены, что в чужом теле живет душа их близкого человека. Родственники сами убеждали следствие, спорили с психологами, добивались признания этого факта на официальном уровне. «Этого никто не мог знать», «я чувствую, что это мой сын», «она знает все, о чем бы я не спросил», «он и носом так же шмыгает, это точно он». Я уверен, я уверена, мы уверены, все уверены – снова и снова родственники выкрикивали эти реплики, слова, как снаряды, швыряли за ту сторону баррикад.
Главная группа занималась структурированием информации, поступающей от остальных групп. Перед главной группой стояла ответственная задача: отфильтровать ненужное, найти ключевое. То, что позволит натолкнуть на понимание мотивов, на скользящую между делами суть, на основоположные причины. То, что позволит поймать преступников и передать их правосудию. Следствие отталкивалось от предположения, что преступники у них в руках – те самые нашедшиеся, утверждавшие, что они заключены в чужих телах. Но доказательств не было. И мотивов не было. И логики не было.
Иногда и самим следователям приходилось сомневаться: уж не на самом ли деле они столкнулись со сверхъестественным. Спустя время выяснилось, что обстоятельства и способы убийств были напрямую связаны с событиями прошлого всех этих людей. У каждого убитого была своя тайна, свой скелет в шкафу, о котором никто не узнал бы, не будь они убиты. И закоренелым борцам за справедливость порой стоило больших усилий, чтобы сохранить самообладание.
Одному сотруднику из главной группы пришло в голову отметить нахождения людей на карте России. Результаты потрясли. Оказалось, что места обнаружения пострадавших сложились на карте в четкий, очевидный, совершенно точный рисунок. Перевернутая пятиконечная звезда, пентаграмма. Эта звезда начиналась в Республике Алтай, где пропала Лиза. Отмеченные точки пропавших людей, выстроившись в ровную линию, тянулись до Пскова, оттуда делали резкий поворот вниз и по прямой, протянувшись через всю страну, доходили до села Усть-Миль, где снова меняли направление, чтобы сложиться в очередной ровный отрезок и, достигнув Саратова, устремиться вверх вплоть до Белой Горы, а оттуда вернуться назад в Республику Алтай.
По правде говоря, очередность этих отрезков являлась лишь предположением главной группы, на момент обнаружения этой шокирующей закономерности никто не успел подтвердить последовательность. Но отрезки на карте сложились абсолютно четко: Республика Алтай – Псков, Псков – Усть-Миль, Усть-Миль – Саратов, Саратов – Белая Гора, Белая Гора – Республика Алтай.
Неожиданный прорыв в расследовании подарил членам главной группы новый, неизведанный, непроработанный путь. Поскольку стало совершенно ясно, что сложившийся на карте рисунок, перевернутая пентаграмма – ни что иное как Сигил Бафомета, главный символ Церкви Сатаны.