ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГУСЛЯР-2000
…НО СТРАННОЮ ЛЮБОВЬЮ
Корнелий Иванович Удалов шел со службы домой. День был будничный, прохладный, вокруг города толпились тучи, но над Великим Гусляром ярко светило солнце. Виной тому был космический корабль зефиров, который барражировал над городом, не давая тучам наползать на него.
У продовольственного магазина «Эльдорадо» продрогший зефир из мелких покачивал детскую коляску, чтобы успокоить младенца, которого мамаша оставила на улице, уйдя за покупками. Младенец попискивал, но плакать не смел.
Удалов испугался, что зефир опрокинет коляску.
– Ты поосторожнее, – сказал он.
– Я очень стараюсь, – ответил зефир, – хотя ребенок выведен из душевного равновесия. Но в любом случае я благодарен вам за совет и внимание, Корнелий Иванович.
«Они всех нас по именам знают. Никуда от них не денешься!» – подумал Удалов.
Свернув на Пушкинскую, он увидел еще одного зефира, постарше, который собирал пыль и собачий помет в пластиковый мешок.
– А где дворник? – спросил Корнелий.
– Фатима Максудовна кормит грудью своего младшенького, – ответил зефир. – Я позволил себе ей помочь.
Зефир сам уже был покрыт пылью. Работал он старательно, но неумело.
– Ты что, никогда улиц не подметал? – спросил Удалов.
– Простите, – ответил зефир, – у нас давно нет пыли.
– Ну и тоскливо, наверно, у вас.
– Почему вы так считаете?
– Во всем у вас порядок, всего вы достигли.
– Нет предела совершенству, – возразил зефир.
– И чего тогда к нам примчались?
– Мы несем совершенство во все части Галактики.
– Ну-ну, – вздохнул Удалов.
– А жаль, – сказал зефир, – что мы кое-где порой сталкиваемся с недоверием.
Удалов пошел дальше и возле двери своего дома обогнал небольшого зефира, который тащил сумки с продуктами.
– Это еще для кого? – спросил Удалов.
– Надо помочь, – ответил зефир, втаскивая сумки на крылечко и открывая упрямой головкой дверь. – Профессор Минц занемог. Мы встревожены.
Зефир обогнал Удалова в коридоре. Ловко открыл ноготком дверь к Минцу и, подбежав к столу, закинул туда сумки с продуктами и лекарствами.
– Ей-богу, не стоило беспокоиться, – хрипло произнес Минц. Он сидел в пижаме на диване. Горло было завязано полотенцем. Профессор читал журнал. Шмыгнув носом, Минц виновато сообщил Удалову: – Простуда вульгарис. Прогноз благоприятный.
– Это ты его в магазин посылал? – спросил Удалов.
– Не совсем так, – ответил Лев Христофорович. – Один зефир забегал ко мне днем узнать, как выглядит подвенечное платье…
– Чего?
– Подвенечное платье, – повторил Минц. – Они решили сделать подарок невесте Гаврилова.
– Ну уж это перебор! Гаврилов третий раз женится. Пускай у предыдущей жены позаимствует.
– Ты живешь старыми ценностями, – возразил Минц. – Нынче молодежь серьезнее относится к атрибутике. Они решили венчаться и полагают, что память об этом событии, включая подвенечное платье, сохранится на всю жизнь.
– Значит, этот, – Удалов кивнул на зефира, – получил информацию, потом проникся сочувствием и пошел в аптеку и в магазин?
– Разумеется, – сказал зефир. – А как бы вы поступили на моем месте, Корнелий Иванович?
– Я бы вызвал врача, – буркнул Удалов.
– Но вы же знаете, Корнелий Иванович, – в голосе зефира прозвучал легкий укор, – что скажет врач. А я сделаю все то же самое, но лучше.
И тут Удалова прорвало:
– Какого черта?! Какого черта вам нужна вся эта благотворительность?
– Корнелий, – попытался остановить его Минц. – Откуда такая агрессивность?
Зефир подождал, пока в комнате поутихло, и ласково произнес:
– Мы решили все проблемы у себя на родине и теперь несем добро на другие планеты. Мы всех любим, мы хотим счастья всем существам в Галактике.
Удалов уже не раз слышал эти слова и не мог понять, ну почему же они его так раздражают? Другое дело – был бы в них подвох. Но за последний месяц все жители Великого Гусляра убедились, что подвоха нет. Как назло – нет.
Удалов сдержанно вздохнул, наблюдая за тем, как ловко зефир, взобравшись на стул, режет на тарелке огурчики и помидоры, готовя салат для больного профессора, которому нужны витамины.
Дома у Корнелия тоже было несладко.
Ксения сидела у телевизора, один зефир занимался стиркой, а другой, незнакомый, пылесосил большую комнату.
– Ксения, – сказал Корнелий Иванович. – Ну нельзя так все пускать на самотек!
– Я их что, просила, что ли?
– Ты не возражала, – упрекнул Удалов.
Зефир выключил пылесос, чтобы не мешать беседе супругов, и, вскинув лысенькую головку, произнес:
– Мы же рады помочь.
– Есть мнение, – сказал ему Удалов, – что потом вы предъявите нам счет за услуги. Такой, что вовек не расплатиться.
– Ах, Корнелий Иванович! – Зефир сложил лапки на пузе. – Вы же взрослый, умный и опытный человек. Ну чем вы смогли бы нам заплатить?
– Сама постановка вопроса некорректна, – послышался другой голос, и, запрокинув голову, Удалов увидел третьего зефира, который как муха ползал по потолку, протирая его белоснежной тряпкой.
– Мы давно уже унитазы делаем из золота, – сообщил первый зефир.
– А вот некоторые говорят, – сказала невестка Удалова, вернувшаяся с занятий в речном техникуме, – что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
За невесткой, подобно африканскому невольнику, плелся зефир, который тащил на голове куль вещей из химчистки.
– Не нагружала бы ты его так, – сказал Удалов. – Ты посмотри, он уже посинел.
– Он сам хотел, – возразила невестка.
– Я сам… – пискнул зефир и упал, придавленный поклажей.
– Меня возмущает, – сказала невестка, – как они нас морально порабощают.
Удалов с трудом поднял куль с вещами. Зефир был неподвижен, из полуоткрытого ротика вырывались приглушенные стоны.
– Этого еще не хватало! – Ксения оторвалась от телевизора, потому что серия кончилась.
– Я сам… – прошептал зефир.
Его товарищи вынесли из комнаты уже безжизненное тело.
– Эх, нехорошо получилось, – сказал Удалов.
– Нормально, все нормально, – ответил зефир, который держал сгинувшего собрата за ноги и потому покидал комнату последним. – Когда мы идем делать добро, мы знаем, насколько это опасный и неблагодарный труд.
– Неправда! – крикнула вслед ему Ксения. – Я каждый раз вам спасибо говорю.
Небольшой зефир протиснулся в форточку и, закрыв ее за собой, радостно сообщил Ксении:
– Я достал сухую мяту!
– Иди тогда на кухню, там один из ваших обедом занимается.
– Ксения, это эксплуатация! – возмутился Удалов.
– Я только помогаю им выполнять их желания.
Удалов хлопнул дверью и побежал к профессору Минцу.
Там картина изменилась. Хотя Минц все еще сидел на диване, теперь перед ним стояла шахматная доска, а напротив него, с другой стороны доски, сидел немолодой зефир.
– Плохи мои дела, – сказал зефир.
– А вы не поддавайтесь мне, – ответил Минц.
– Не поддаваясь, я рискую испортить вам настроение, а в вашем физическом состоянии это недопустимо.
Удалов от двери сказал:
– Слушайте, мне все это смертельно надоело! – И тут же отпрыгнул в сторону, потому что из коридора подкрался еще один зефир, который принялся чистить ему ботинки.
– Все прочь! – приказал Удалов. – Вы хоть человеческий язык понимаете?
– Уходим, – ответил зефир-шахматист, и все зефиры немедленно испарились.
Удалов сбросил со стула пачку журналов, уселся и спросил Минца:
– Скажи мне, скажи, что происходит?
– Оптимальный вариант вторжения из космоса, – ответил Лев Христофорович.
– Кто же так вторгается?! – воскликнул Удалов. – Почему они нас не угнетают, не уничтожают? Почему все происходит наперекосяк? Я о таком не читал!
– Мы настолько привыкли к тому, что наша история состоит из вторжений, уничтожений и угнетений, – ответил Минц, глядя в окошко, где все еще летал кругами космический корабль, – что не допускаем мысли об ином поведении и иных целях. Хотя именно об этом много лет назад талдычили советские писатели-фантасты.
– На то они и есть советские фантасты, – возразил Удалов.
– Мы вас воспитываем добрым примером! – приоткрыв дверь, крикнул изгнанный зефир.
– Вы думаете, что нам нужны добрые примеры?
– Они всем нужны.
Удалов сжал виски ладонями. Нет, это не укладывалось у него в голове. И он не был исключением. С тех пор как над Великим Гусляром появились космические корабли зефиров, многие задавались вопросом: «Зачем нам такое счастье?»
В первые дни после высадки инопланетян горожане нарадоваться не могли на гостей – и помощники, и добровольцы, и спасатели! Все помнили о том, как, сорвавшись с высокого тополя, погиб зефир, который пытался снять оттуда глупого котенка.
– Пожалуй, – заговорил Минц, шмыгая носом и похрипывая, – им надо было брать за все плату. Хотя бы символическую. Мы бы легче к ним привыкли. Зря они упорствуют в том, что добрые дела – цель их существования. У добра должен быть предел. – Минц имел в виду ужасную историю, случившуюся вчера. Один пенсионер, ветеран, придушил зефира, который принес ему перед сном шлепанцы.
С утра город затаился, опасаясь репрессий. Но репрессий не последовало.
Руководство зефиров принесло искренние извинения пенсионеру за то, что покойный зефир спровоцировал его на резкие действия, и подарило новый холодильник «Филипс» с доставкой на дом.
– Чувствую я, – сказал Удалов, – что надвигается роковой момент.
– Вы уверены? – спросил из коридора зефир-шахматист.
– Улетайте от нас, по-хорошему прошу, – сказал Удалов. – Не можем мы отвечать добром на добро. Не умеем. Не приучены.
– Нет, – возразил шахматист. – Мы согласны на жертвы. Но мы верим в добро.
Удалов вздохнул и вышел на улицу.
Темнело.
За столом сидело несколько соседей Удалова. Они держали в руках костяшки домино, но игру не начинали. Вокруг – на траве, в кустах, на ветках тополя – расположились зефиры-болельщики.
– Давайте, друзья, начинайте! – крикнул один из них.
– Гру-бин чем-пи-он! – закричал другой зефир из группы поддержки.
– Нет, я так больше не могу! – завопил Грубин и, вскочив, метнул костяшки в своих болельщиков.
– Да гнать их надо в шею! – закричал Синицкий. – Они моему внуку все уроки делают и даже на контрольных подсказывают. Школа уже достигла стопроцентной успеваемости!
И тогда могучий Погосян тоже кинул в пыль костяшки, обернулся, неожиданно подхватил под мышки двух зефиров и выбежал на середину двора. Одного за другим он швырнул их в вечернее небо, где завис космический корабль.
– И чтоб не возвращались! – крикнул Погосян им вслед.
Взлетев на небо, зефиры включили ранцевые двигатели и направились к своему кораблю.
И тут, словно поддавшись единому порыву, все жители города от мала до велика стали хватать зефиров и закидывать их в небо, приговаривая:
– И чтобы не смели возвращаться!
Через полчаса корабль зефиров полыхнул белым огнем из своих дюз и взял курс на неизвестную звезду.
* * *
…С тех пор прошло три недели.
Удалов возвращался с работы в автобусе и случайно подслушал такой разговор:
– А может, зря мы их повыкидывали? – спросил один мужчина другого. – Теперь и придраться не к кому.
– Я уж вчера своей благоверной врезал. Так, для порядка, чтобы суп не пересаливала.
– При них суп никто не пересаливал, – вздохнул первый.
Тут в разговор вмешался третий, постарше:
– Хрен с ним, с супом. А вот у меня сосед еврейской национальности, все на скрипке играет.
– И больше не к чему придраться? – спросили его из другого конца автобуса.
– В том-то и дело, – ответил мужчина.
ПЕРЕРОЖДЕНЕЦ
Удаловы купили дешевый круиз в межсезонье. Над Средиземным морем хлестали дожди, непогодило даже над островом Капри, где творил когда-то писатель Горький, у которого, говорят, недавно отняли в Москве улицу и передали гражданке Тверской. Удалов о такой революционерке даже не слыхал.
Ксения ждала, когда будет мальтийский порт Ла-Валетта, потому что там есть кожаные куртки: сыну и внучку нужны качественные изделия. Удалов дождливые дни просиживал в салоне или у пустого бассейна. Изредка позволял себе пропустить по маленькой с Василием Борисовичем, который отдыхал в каюте полулюкс. Василия Борисовича конкуренты звали Питончиком и всё ждали, когда его пристрелят. Может, потому он и потянулся к простому пенсионеру из города Великий Гусляр.
Сидя у бассейна, они переговорили на многие темы. Питончик все больше ругал демократов. За что – непонятно, потому что при коммунистах был таким мелким чиновником, что брал трешки в подворотне, а в демократическую эпоху смог завести себе женщину-референта с ногами, которые начинались от бюста, а о ее бюсте один певец сочинил песню «Как я трогал горы Гималаи».
Удалов, налетавшись по галактикам, тяготел к демократам, так как полагал, что демократы ратуют за демос. Питончику он о своем тайном убеждении не говорил – зачем расстраивать руководящего работника?
На теплоходе «Память «Нахимова» было пустынно, как на пляже в Сухуми в разгар сезона. В бассейне резвилась только Дилемма Кофанова – известная рок-певица, которую Удалов раньше не знал. Все думали, что ее имя – псевдоним. Только Питончик, который знал все про всех – почему и оставался до сих пор в живых, сообщил Удалову, что Дилемма – ее настоящее имя. А вот фамилия ее – Вагончик. Именно фамилию она и скрывала.
Василий Борисович долго смеялся, прикрыв губы ладонью, – он был человеком смешливым, но знал, как это опасно. Имея телохранителя, Дилемма тем не менее тянулась к Питончику, потому что у нее была замечательная интуиция, которая подсказывала, что Питончик при желании может заглотить всех ее поклонников, не поморщившись.
И такой человек, по мановению руки которого к борту подъезжал «Мерседес» и которому послы бывшего Советского Союза наносили визиты в черных фраках, имел слабость! Он был жертвой современных суеверий – верил в астрологию, летающие тарелочки, телепатию, колдовство, черную и белую магию, заряженную воду и переселение душ. Переселение душ занимало Питончика более всего. Вытянув вперед волосатые ножки, так что чистые пяточки нависали над бассейном, и потягивая сок гуайявы, Василий Борисович рассуждал:
– Оказывается, – подумай, Корнелий – мы с тобой уже жили на этом свете, но совсем в другом качестве. Может, был ты рабом при постройке древнеегипетских пирамид, а я, скажем, советником фараона. И все время приходилось мне тебя, прости, пороть за нерадивость.
Василий Борисович раздул ноздри и сощурил махонькие желтые глазки. Видно, у него было своеобразное воображение: в нем жил несостоявшийся тиран и диктатор.
– А рассказывают, – произнесла Дилемма Кофанова, – что человек при перерождении сохраняет свои способности.
Она подплыла к бортику бассейна. Ее купальная шапочка была оклеена небольшими резиновыми райскими птичками, и грима на лице почти не наблюдалось, отчего только очень близкие знакомые могли бы угадать, с кем имеют дело.
– На этом основан принцип выбора далай-ламы, – развил тему Василий Борисович. – По самым отдаленным населенным пунктам Тибета рассылают курьеров, чтобы выяснить, не родился ли там мальчик в момент смерти предыдущего далай-ламы. Причем он должен обладать рядом особенностей.
– Родинкой на лбу, – сказала Дилемма.
– Родинкой, размерами, формой носа и так далее. Если все совпало, то мальчика берут в монастырь и воспитывают. Пока не подойдет время его настоящей инаугурации. Понятно?
Василий Борисович спрашивал строго, как с подчиненного, и потому Удалов отвечал покорно, как подчиненный.
– Понятно, – сказал он. – Мальчика воспитывают.
– Конечно, не все тебе понятно, – вздохнул Питончик. – Это уже не мальчик, а новое воплощение далай-ламы.
– Главное не это, – сказала Дилемма и подплыла так близко, что Удалов испугался, как бы Питончик не ткнул ее пяткой в лобик. – Главное, – сказала она, – в том, что каждый из нас уже жил и наслаждался природой и различными ласками.
– В прошлой жизни ты сидела дома и не каталась по морям, – строго сказал Дилемме Питончик.
– О нет! Я была маркизой! За мою честь благородные люди – дворяне, графы – обнажали шпаги, лилась кровь… Море крови!
Пришел бармен, черненький, завитой. Спросил, что принести. Даже у Корнелия спросил, ибо был выучен в новых традициях, когда деньги решают все. Так как было прохладно, заказали согревающих напитков, и Василий Борисович продолжил интересный разговор:
– У меня есть знакомый, директор института, не будем говорить какого…
Он сделал паузу, и остальные поняли, насколько секретный этот институт.
– Он мне точно сказал, что там открыли, как угадать, кем человек был раньше.
– Ой! – сказала Дилемма и чуть не выронила бокал в бассейн.
– Но это теория? – спросил Удалов.
– Что я, на теоретика похож, что ли? – обиделся Василий Борисович. – Точно уже разработано. Закладывают все данные в машину, считают двадцать секунд, и вот тебе ответ: настоящий тип уже проживал триста лет назад и провел свою жизнь в тюрьме «Кресты» за карманные кражи и грабежи приютов.
– Это вы о ком? – испугалась Дилемма. Она даже оглянулась, опасаясь, что жулик-перерожденец пробрался в бассейн.
– Уже есть программа опытов, – сообщил Василий Борисович полушепотом. – Для ведущих государственных чиновников. В Японии это принимает массовый характер.
– Говорите, говорите! – умоляла его Дилемма.
– Больше ни слова, – ответил Питончик, как отрезал. – Здесь всё имеет уши.
Бармен тут же высунулся из своей дверцы – уши у него были тонкие, прозрачные. Но имелись в виду другие уши.
Разговор продолжился вечером, когда Дилемма отпела три песни в концерте для немногочисленных обитателей салона «Малахов редут», отмахнулась от липучих поклонников и велела телохранителю принять водки и идти в каюту. Так что они остались в углу салона втроем, сильно выпивши, и Василий Борисович был весел. Кошачьи глазки Питончика сверкали непринужденным весельем, и, предвкушая неудержимый интерес собеседников к его тайне, он заранее наслаждался тем, как помучает их, прежде чем раскроет ее…
Сдался он только в половине двенадцатого.
– Ребята из ФСБ мне нашептали, – сказал Питончик. – Есть новые результаты. Опровергают все самые неожиданные ожидания… Хуже не придумаешь.
– Василий Борисович, – посмел перебить Удалов, – а с какой целью проводится эта государственная программа? Ведь кто есть, тот есть. Не сажать же его в тюрьму за преступления его предыдущей оболочки?
– Ах, как сказал! – обрадовалась Дилемма. – Предыдущая оболочка! У меня тоже была.
– У тебя была шкура, – грубо ответил Василий Борисович, потому что чувствовал свою силу и мог поизгаляться над ближними. – А программа проводится с понятной целью. Чтобы знать, чего в будущем ждать от ответственного товарища.
– Все равно я не понимаю, – вставила Дилемма. – Мало ли у кого какой характер?
– На большом посту последствия могут быть роковые.
– И как же комиссия…
– Вот в этом вся штука. – Питончик налил из бутылки «Белой лошади» себе в фужер, добавил шампанского, потому что любил гулять изысканно, хлопнул и заел омарчиком. – Комиссия на самом высоком уровне. Если наш перерожденец неуправляемый, опасный, то его стараются тихо подвинуть, пока парламентская дума не узнала и не предложила в президенты. Вы омаров пробовали? Очень советую, велите принести, если с валютой свободно.
– Я могу себе позволить! – окрысилась Дилемма.
Люди познаются в мелочах. А в мелочах Василий Борисович производил впечатление прижимистого гражданина.
– Простите, – спросил Удалов, – а какой-нибудь пример можно узнать?
– Я тебе пример, а ты – в «МК», и там сенсация. А потом меня нечаянно машиной инкассатора переедут. Это бывает…
– А мы – никому! – сказала Дилемма. – Ни слова.
– Вы имен личных не употребляйте. Так, чтобы только пример, – просил Удалов. – Например, один товарищ или одна гражданка…
– Эх, все равно рискую, ох, рискую…
Питончик помолчал. Хлопнул еще стакан виски с шампанским. Золотой перстень с изумрудом загадочно сверкнул, кинув лазерный луч по салону. Дилемма подобралась, как пантера, – за таким изумрудом можно прыгнуть и с десятого этажа.
– Привожу пример, – сказал Питончик негромко. – Есть один человек в столице. На руководящем посту. И стал он вызывать опасения специалистов своей гигантоманией.
– Как так? – удивилась Дилемма, которой такое выражение было неизвестно.
– В масштабах столицы он начал баловаться Днепрогэсами. И чем дальше, тем больше. За пределами разумного. Ну, допустим, есть в столице триста разрушенных церквей. А он строит на пустом месте собор выше Эйфелевой башни. Гору сроет – поставит на ее месте пику, которая пронзает Луну. Даже зоопарк превратил в бетонный готический замок на десять кварталов. А в центре города сделал яму…
– Знаю, знаю, – сказала Дилемма. – Вы имеете в виду…
– Ни слова! – прошептал злобно Питончик. – Мне за клевету пропадать не хочется.
Он собственноручно влил в глотку певицы стакан виски с пивом. «Конотопская лукавая» – так именуется этот коктейль в кругах теневого бизнеса. А Удалов, чтобы замять неловкую паузу, спросил:
– Ну и какие результаты?
– Собралась комиссия, взяли у него волосок. И обнаружили, что он и на самом деле перерожденец…
– А кем он был раньше? – задохнулась от нетерпения Дилемма.
– Фараоном Хеопсом, – ответил Питончик, глядя в потолок, по которому бегали цветные пятна от прожектора.
– Кем? – спросила еще раз Дилемма.
– Египетским фараоном. Соорудил пирамиду рабским трудом сограждан, не обращая внимания на царившую вокруг нищету и угнетение трудящихся.
– Он врет, да? – спросила Дилемма Удалова. Но Корнелий Иванович не был в том убежден и потому с сомнением покачал головой. Где-то он слышал про такого жестокого фараона.
– Вы не отвлекайтесь, – приказал Питончик. – Что от меня узнали, больше нигде не скажут. Топ-секрет!
– Ну и что? – спросил Удалов. – Предположили…
– Дурак! Не предположили, а доказали! Убедительно доказали. Теперь эти разработки японцы у себя пускают. У них даже дворника не возьмут на службу, пока не выяснят, кем он был в предыдущем рождении.
– А конкретно? – спросила Дилемма.
– Конкретно – собрали Совет безопасности, вызвали туда человека и сказали: «Ты можешь храмы и автостоянки сооружать, крупнейшие в мире. Но учти, что мы ждем от тебя угрозы. Так что отныне тебе, товарищ хороший, запрещено возводить в Москве пирамиды и усыпальницы. Чуть что – мы тебя, как Хеопса, замуруем в твою пирамиду, и доживай там свой срок».
– И что? Что? – Карие глаза Дилеммы ярко пылали.
– Поплакал он. Все же натура у него хеопсовская. Потом смирился. Важнее должность сохранить. Ей соответствует погребение на Новодевичьем.
Василий Борисович помахал пальцами, призвал официанта и заказал еще бутылку виски и побольше пепси-колы.
– А кого еще проверяли? – спросила Дилемма.
– Мы политиков не трогали, – сказал Питончик с лукавой пьяной усмешкой.
– А если из правительства? – спросила Дилемма.
Но Питончик повернулся, захватив недопитую бутылку, потому что не могло быть у него такого пьяного состояния, чтобы он своего не взял, и побрел к себе в каюту. Так что Удалов узнал в тот вечер много, но недостаточно.
* * *
= Больше к разговору о перерождениях не возвращались, так как у Питончика появились интересы, связанные с дочкой одного министра из соседнего полулюкса, которая спала с телохранителем Дилеммы. В результате разразился скандал с мордобоем, а Удалова никто больше не замечал, и с ним почти не здоровались.
Корнелий верил и не верил информации, сообщенной ему Питончиком, и в нем роились дополнительные вопросы. Только задать их было невозможно.
До самого последнего дня.
В последний же день, когда лайнер гордо подошел к причалу Одесского порта, судьба в последний раз столкнула бывших собеседников на трапе. Как в трагедии, где в последней сцене выходят все жертвы и мерзавцы, чтобы выяснить отношения.
Первой спускалась Дилемма в оранжевых волосах и зеленом плаще. Пограничники при виде нее сделали под козырек. Телохранитель пронзил их волчьим взглядом. Затем спускался Удалов с супругой. Уже на набережной он догнал Дилемму и негромко сказал ей вслед:
– До свидания, Дилемма Матвеевна. Рад был с вами познакомиться. Спасибо от публики за ваш талант.
Дилемма обернулась на голос. В момент расставания что-то дрогнуло в ее сердце. Она улыбнулась, сверкнула карими глазами, взмахнула ресницами и сказала:
– А славно мы с вами надрались в тот вечер!
Ксения ахнула: Удалов ей не во всем признается.
– Не бойтесь, мамаша, – сказала ей Дилемма. – У нас с вашим мужем доверительные отношения, но не интим.
– Вот именно! – раздался голос сверху. Там спускался Василий Борисович. Сам Питончик. – Мы славно посидели.
Оказывается, и он мог быть сентиментальным. Удалов расплылся в улыбке.
– Рад с вами попрощаться! – крикнул он.
Они все остановились у трапа на причале. Синий «Мерседес» медленно двигался вдоль борта.
– Ну вот, за мной уже приехали, – с некоторой ностальгией в голосе сказал Питончик.
– Тогда скажите скорее, а то всю жизнь буду мучиться, – страстно взмолилась Дилемма. – Скажите, чей перерожденец тот человек, который так грубо с женщинами обращается? Я буквально торчу, когда его по телику показывают!
– Все в жизни не так просто, кошечка, – сказал Василий Борисович, ласково, но твердо хватая короткими пальцами эстрадную звезду за подбородок и поворачивая ее к себе с намерением, видно, впиться на прощание губами в розовые губки гражданки Вагончик. – Ты думаешь, если человек заявляет, что намерен вымыть свои сапоги в Индийском океане, значит, он в предыдущем рождении был Александром Македонским?
– Да, – прошептала Дилемма, не пытаясь вырваться.
– А когда проверили на генетическом уровне, оказалось, что в предыдущем рождении наш с тобой герой был чукчей!
– Ах! – вырвалось у Удалова.
– Вот именно. И этот товарищ чукча всю жизнь мечтал вымыть ноги в теплой воде. А так как советская власть дала чукче начальное образование и поведала о стране Индии, а вот горячую воду в те края не провела, то и образовалась у чукчи мечта, не реализованная ввиду ранней гибели чукчи на клыках моржа.
Сказав так, Питончик страстно впился устами в губы певицы, и Ксения Удалова резким движением оттащила мужа к таможне и пограничному контролю.
А синий «Мерседес», на котором, как подумал Питончик, приехали за ним, притормозил возле целующихся Дилеммы с Питончиком, бесшумно и быстро опустились тонированные стекла, и изнутри засверкали ярко-белые вспышки. Оказывается – стреляли. Оказывается, за Василием Борисовичем приехали не друзья, а враги.
Питончик опустился на мокрый холодный асфальт, увлекая за собой Дилемму. Которой, впрочем, было все равно, потому что погибла и она.
Закричала Ксения, ахнул Удалов – к счастью, в тот момент они уже были в нескольких шагах от места трагедии.
На похороны Удаловы не попали – у них уже были заказаны на тот день билеты до Вологды.
* * *
У Корнелия осталась на сердце тяжесть.
Многое пришлось ему в жизни видеть, но такого зверства – ни разу.
Поэтому можно понять, почему он ни с кем из друзей не поделился сведениями о перерожденцах. Словно возникла черная шторка в памяти – а за ней прятались беседы, которые он вел на теплоходе.
А приподнялась эта шторка в тот неприятный день, когда Усищев предложил гражданам Великого Гусляра избрать в каждом подъезде по доносчику, чтобы он информировал правительство города о настроениях и неправильных словах.
В тот день Удалов пошел с профессором Минцем погулять по набережной. Многие жители города пошли в тот день погулять по набережной или даже в парк. Наиболее осторожные уехали в лес, к озеру Копенгаген. Усищева все принимали всерьез.
Удалов с Минцем гуляли себе по набережной, раскланивались со знакомыми, но разговаривали вполголоса. И тут Минц неожиданно дал толчок размышлениям своего друга.
– Иногда мне кажется, что Усищев в прошлой жизни был унтером Пришибеевым. Был такой герой в сатирическом рассказе Чехова. Любил все запрещать и пресекать. А при том – жулик и пройдоха, если я не путаю его с каким-то другим унтером.
– Ты хочешь сказать, что он жил раньше? – вырвалось у Корнелия, и тут же с кристальной ясностью перед его внутренним взором предстала сцена в салоне теплохода «Память «Нахимова», пьяный взгляд Василия Борисовича и горящие карие глаза несчастной Дилеммы.
– Есть такая теория, – сказал Минц и запустил в речку Гусь плоский камешек. Надвигалась зима, и ближе к берегу река уже начала покрываться ледком, отчего камешек подпрыгнул, звякнул по льду и только потом сгинул в черной ноябрьской воде. – Но научно не подкрепленная.
– Значит, может, мы с тобой уже пожили свое?
– Не исключено, – улыбнулся печально профессор. – И даже померли.
– А мне один покойный человек говорил, что в одном нашем институте уже измерительная аппаратура работает, а японцы даже на работу без проверки не берут.
– Какой еще проверки? – воскликнул Минц.
– Чтобы избежать опасности. Если человек в предыдущем рождении был партизаном, то его ни за что нельзя брать на работу стрелочником. Рано или поздно происхождение скажет свое, и он подорвет вверенный ему поезд.
– Где ты набрался этой чепухи?
– Я же говорю – целые институты этим занимаются. А мы здесь прозябаем!
Удалов не хотел обидеть профессора, но, конечно, обидел. Тот замолчал и стал смотреть на седые облака.
– В Москве даже опыт с одним большим начальником провели, – сказал Удалов, дотрагиваясь до рукава своего друга. – Он отличается гигантизмом за народный счет. То собор, то монумент, а людям жрать нечего…
– И что же? – спросил Минц.
– А то, что он оказался перерождением египетского фараона Хеопса.
– Маловероятно!
– Что маловероятно? Есть постановление правительства – ему запрещено впредь возводить на территории России пирамиды и обелиски.
Минц усмехнулся. Он все еще был настроен скептически.
– А еще один человек, который хотел ноги в Индийском океане вымыть, оказался… – заговорил Удалов.
– Только не говори, что он перерожденец Александра Македонского.
– Нет, он перерожденец чукчи, который по теплой воде тосковал.
– Почти смешно.
– А вы проверьте. Вы ученые, вам все карты в руки.
– А что? Вот я направлюсь на той неделе в Барселону на конгресс по генной инженерии, там и поговорю с кем надо.
На том они и расстались, а ночью Удалову кошмарно снилась несчастная Дилемма Кофанова, распростертая у его ног на мокром и холодном асфальте одесского причала.
* * *
Возвратившись вскоре из Барселоны, профессор Минц сразу заглянул к Удалову. Он был возбужден, капельки пота блестели на склонах лысины, дыхание было неглубоким, но частым.
– Идем ко мне! – повелительно сказал он, едва поздоровавшись.
Ксения хотела было велеть Удалову сначала доесть компот, но по виду соседа поняла, что случилось Нечто. И промолчала.
Внизу Минц, раскрыв портфель, вывалил из него не только бумаги, кассеты и перфокарты, но и несколько разного вида приборов.
– Мы живем в утробной глуши! – закричал он тонким голосом. – Вокруг люди открывают и закрывают Америки, а мы не знаем, кто из нас перерожденец!