Голливуд

Пить я не умею и, как следствие, не люблю. Ничтожные дозы алкоголя приносят мне адовы муки похмелья. Долгого, мутного, болезненного. Если учесть, что и сам процесс для меня не особо привлекателен ни вкусом, ни запахом, то попойка лишается для меня всякого смысла. Все это не раз обрекало меня быть самой трезвой в компании. Той, кто убирает со стола и моет посуду, потому что остальные для этого не будут пригодны еще двое суток. Тоскливая участь. Казалось бы, что мне ловить у Буковски? Чуждая, непонятная мне среда. Я знала, что не могу отблагодарить книгу откликом понимания, узнавания, воспоминаниями хоть бы студенческих лет. А оказалось, что в этой компании мне было весьма комфортно даже трезвой. Признаю, что изначально клюнула на возможность почитать о голливудском исподнем. Исподнего мне не показали. Ну так. Самую малость. Как завлекалочка. Как подвязка на ноге. Мелькнуло что-то и скрылось. Возможно, здесь нет ни глубины, ни особого смысла. Но есть то, что я никак не ожидала здесь встретить – дружба, доброта, трогательная любовь. Возможно, это лишь сентиментальный порыв, вид сквозь стакан с виски, но душевно, черт подери.Буковски пишет, как пьет. Хлопнул рюмашку (написал короткое предложение). Налил бокал вина (рассказал о друзьях). Открыл банку пива (вспомнил деньки молодые и сбитые костяшки пальцев). Без всяких там рассусоливаний про «в багрец и золото одетые леса» или интерьеры. Кому оно надо, если в холодильнике есть бухло? А оно есть. А если нет, то всегда есть тот, кто сбегает. Из шмоток внимания удостоился только ковер с павлинами в гостиничном номере. Зачетная, видать, была вещь. Буковски – это литературный кубизм из коротких, четких фраз и ярких сегментов эпизодов. Буковски как Хэмингуэй, только круче. Серьезно, он мне намного симпатичнее. Нет в нем позы и пафоса. Зато есть самоирония. И остроумие такого градуса, которым мог похвастаться разве что Черчилль. Кому как, а эти качества мне нравится больше. Не люблю выпендрежников. В книге куда не плюнь – в шизика попадешь. Они ходят по барам, гостиницам, домам, кинотеатрам и пьют. Пьют засыпая и просыпаясь, пьют за разговорами и в молчании, пьют в болезни и здравии, пьют в горе и радости, пьют в бедности и благополучии, пьют пока смерть не разлучит их с бутылкой. Аминь. Без вонючего перегара, едкого пивного пердежа, похмельного храпа, пьяного обидчивого бреда всё это выглядит даже прикольно. Истина, как говорится, в вине. По количеству выпитого Буковского можно уже причислять к оракулам. И знаете, у него отлично бы получилось. Глаголет он правильные вещи, тонко подмечает и с юмором излагает. Посмотрите на количество цитат к книге. Учитывая её объем, её почти полностью в них переписали. Впечатление от книги осталось самое светлое. Вспоминаю с улыбкой. П.С. И еще один аргумент в пользу крутости Буковски.Наконец Сара сказала: «Нам пора домой, кошек кормить».Пьянка могла подождать.Голливуд мог подождать.Кошки ждать не могли.Дядька крут!

эта книга про писателя, которому появилось что терять, но он всё ещё не может расстаться со своей скамейкой в парке.эта книга про актёра-трезвенника Джека Бледсоу (Микки Рурк), который согласился играть пьяницу. а за всеми капризами и мотоциклами заметно как сильно он уважал Чарльза.посмотрев фильм, я была шокирована и околдована тем, как Рурк сутулился, да и вообще всеми его повадками. а в книге мелькнула фраза, что он ещё не стал сутулиться так сильно, как Буковски.эта книга про Джейн Куни Бейкер и актрису Франсин Бауэрс (Фэй Данауэй), о прошлом Чарльза. это его первая любовь, первая жена, ссоры, алкоголь. она была безумна, она была в отчаянии, она была прекрасна. они любили друг друга и, я уверена, это было довольно весело.было забавно читать, почему в фильме появились моменты с шикарными ножками Фэй. эта книга про друга Джона Пинчота (Барбет Шрёдер), который был готов разрезать себя на куски, только бы снять этот фильм.Буковски постоянно говорит о том, что он не любит человечество, ему не нужны друзья, но при этом в каждой книге находишь несколько близких ему людей. то же самое у него с писателями: никого не уважает, но каждое интервью так и сыплет именами.эта книга про последнюю жену автора Сару (Линда Ли Бегли), благодаря которой он прожил лет на десять дольше и в несколько раз счастливее. молчаливая, но с языком-бритвой; спокойная, но требовательная. она мне понравилась ещё в романе Женщины , а сейчас я окончательно поняла, что она была именно тем человеком, который был ему нужен.а ещё этот роман немного про меня.я, прилежная девочка из хорошей семьи, лежу в тёплой кровати и чувствую, как моё сердце сжимается от:Я не был таким уж отменным бойцом. У меня слишком маленькие руки, к тому же я недоедал, здорово недоедал.а потом я уезжаюирюмка за рюмкой.о ком вы говорите, когда пьяны? о милой девочке из соседнего дома или о симпатичном мальчике-однокурснике?а я о Чарльзе Буковски, да.

Hollywood. Скажите вслух. Hol-ly-wood. И еще раз.Всего 9 букв. Но 9 особенных букв, черт возьми. Проговорите еще раз. Какие они рождают ассоциации в вашем возбужденном мозгу? 9 кипельно-белых букв на зеленом холме. Белых, как блеск от грани на крупном алмазе. Как рождественский снег. Как порошок кокаина. Как платье давно уже мертвой Мэрилин. Как новая сорочка преуспевающего топ-менеджера. Как чистый лист, на котором можно заново написать свою жизнь. Или как саван, в который заворачивают труп. Труп прошлого например..Альфа и Омега. Голливуд воплощает в себе все и сразу. В нем все с лихвой, всего слишком много, все слишком ярко, все слишком противоположно. Слишком много ненужных людей, вещей, чувств и мыслей. И не разберешь – свои они или чужие. Все смешивается, поглощает и выплевывает тебя, как потерявшую вкус жевательную резинку, когда ты становишься не нужен. Но все равно оставляет надежду.Эй, крошка, что для тебя Голливуд?Hollywood. 9 букв. 9 оставшихся невыбитых зубов в кривой улыбке Америки. 9 последних зубов, которыми еще можно продолжать улыбаться.Улыбаться, даже когда тебе 70.Улыбаться от того, что тебе есть куда возвращаться в кое-то веки.Улыбаться, потому что твой дом – наконец полная чаша, в нем 5 кошек и прекрасная жена, готовая разделить с тобой и постель, и бутылку вина, и мучение от осточертевших богемных мероприятий, на которые нельзя не ходить.Улыбаться, потому что твоя печень еще существует, хотя, казалось, ты состоишь из одного спирта.Улыбаться от того, что известные люди готовы многое отдать, чтобы сняться в фильме по твоему сценарию.Улыбаться, от того, что тебя наконец признают и твой талант действительно оказался талантом, а не похмельный бредом. Улыбаться, от того, что легендарный режиссер готов разрезать себя на куски в прямом смысле, чтобы твой фильм увидел свет.Улыбаться, от того, что, несмотря на весь твой нонконформизм и показное неуважение ко всему человечеству, нашлись люди, которые разглядели твою настоящую натуру и искренне тебя любят.Улыбаться от того, что ты написал чертовски хороший сценарий, по которому сняли чертовски хороший фильм, и по ним обоим ты написал чертовски хорошую книгу.Улыбаться, от того, что прошел уже почти век от дня твоего рождения, а тебя по-прежнему помнят, любят и боготворят, хоть ты был еще та старая задница, и ты всегда это знал.В каждой своей книге Хэнк всегда писал немного о будущем. О том чего бы он хотел достичь, мог достичь, или никогда не достигнет. Закидывал маленькие якорьки в неизвестность, чтобы там застолбиться. А «Голливуд» единственная книга, в которой нет ни слова о будущем. Есть только прошлое, которое он никогда не забудет, потому что оно сделало его таким, каким он был, и настоящее, которое, стоило этого, мать его, грязного, разрушающего прошлого с запахом самого омерзительного портвейна. Мерзкого и прекрасного прошлого одновременно, как весь этот гребаный Голливуд."Голливуд" удивительно трогательный роман. Спокойный и добрый. Без драк, дешевого пойла, тяжелой службы, ночей на скамейках и вокзалах, многообразия женщин, имен которых не упомнить, передряг и метаний.Он о том, что, возможно, тебе когда-нибудь повезет. О том, что возможно, когда-нибудь представится случай расслабиться. О том, что пока нам не выбили все зубы – нужно продолжать улыбаться..Ну, и любить кошек, конечно же. Куда ж мы без кошек то, черт возьми?