В Бостоне дожди и порывистый ветер
– Чёрт, – выдохнула я, обтекая ледяной водой из грязной лужи. – Козёл! Чтоб тебе так!
Безумное такси, разумеется, не остановилось, водитель не извинился, а лишь прибавил газу, желая побыстрее скрыться.
Бостон не радует погодой. На моей памяти она никогда здесь не бывает хорошей: то слишком холодно, то слишком жарко, а в редкие дни, когда температура остановится в пределах разумного, налетает ветер, жуткий снегопад, ливень или всё сразу. За полчаса на улице я промокла до нитки и хотела спрятаться где-нибудь под крышей. Вряд ли дождь удастся переждать, но меня хотя бы перестанет трясти от холода. Другие люди, наверное, пошли бы в кафе или кофейню выпить чего-нибудь горячего, но, вот что я скажу: будь у меня деньги, я бы тоже туда пошла. Но так уж вышло, что денег – что говорить про лишние? – у меня нет, а значит, под проливным дождём остаётся шагать только в огромную общественную библиотеку. Красиво, величественно, эта чёртова надпись «бесплатно для всех», правда, заставляет себя чувствовать ещё беднее, чем есть на самом деле. Да, ничего другого рядом не оказалось, а из культурного места вроде не должны выгнать за промокшую одежду и хмурый вид.
От входа, где чуть не сбила пару девушек в шикарных пальто, я пробралась внутрь и спряталась ото всех в укромном уголке. Ладно, на самом деле здесь просто хороший обдув горячим воздухом. У меня есть надежда, что так одежда хоть чуть-чуть просохнет. Примерно в этот же момент мой телефон решил разрядиться и для сохранения оставшихся двадцати процентов отключить все уведомления. Так он не проживёт и часа. Нужна зарядка. Но вот в чём проблема: информации вокруг очень много – от анонсов сегодняшних и следующих мероприятий до указателей, где и что искать, но ничего про зарядные устройства и розетки.
– Да что же это такое? – раздосадовано выдохнула я. – На кой чёрт мне ваши книги, мне нужна зарядка!
– Не любите книги? Очень зря.
Рядом возник какой-то тип. На вид интеллигент, весь из себя в очках, кофте на одну пуговицу, рубашке, но строгий образ разбавляют джинсы и расстёгнутая пуговица воротничка. Волосы хоть и растрёпаны, но нарочно, чисто выбрит, даже зубы какие-то слишком уж белые для натуральных. Короче, про себя этот мистер не забывает. На плече у него кожаная сумка для ноутбука, на ремне которой висят большие наушники. Я хотела такие, копила на них месяца три, а потом плюнула и заказала на ужин пиццу. Думаю, деньги у него есть. По крайней мере весь внешний вид только об этом и говорит.
– Мне нужна зарядка, – повторила я, на всякий случай показав разъём телефона. – Есть?
– Увы, – он пожал плечами, но потянулся к сумке. – Только пауэрбанк.
– А, ну ясно, – сдалась я, продолжив выискивать взглядом хоть какой-то намёк на зарядные устройства. – А где поискать, не подскажешь?
– У меня сейчас лекция, – мужчина указал большим пальцем за спину чёрт знает куда и достал тот самый пауэрбанк, – но если ты вдруг изъявишь желание послушать, то я дам тебе зарядить телефон. Что скажешь?
Звучало это всё странно, нисколько не вызывало доверия, а самое главное, я понимала: без телефона я в любом случае не протяну. Чёрт, да я даже до дома вряд ли доберусь без него!
– О чём лекция? – покорно кивнула я в знак согласия. – Надеюсь, не о какой-нибудь скукоте?
– Смотря что для тебя скукота, – улыбнулся он, будто даже не заметил моего пренебрежения. – Сегодня пойдёт речь об истории основания Бостона. По-моему, это очень любопытная тема для дискуссий, как считаешь?
– Да это же в школе проходят, – со скептицизмом хмыкнула я. – Кому это интересно?
– Думаю, всем тем, кто придёт, – всё также увиливая отвечал он. – Ты, судя по всему, не любишь не только книги, но и историю?
– Я люблю деньги.
Несмотря на недоверие к новому знакомому, я послушно следовала за ним по коридорам библиотеки. В первый раз здесь легко заблудиться. Указатели мне бы не особо помогли остаться на верном пути, поэтому на них я даже не обращала внимания.
Красиво. Я разглядывала стены, но старалась делать это так, чтобы мистер Пауэрбанк этого не заметил. Если бы он увидел мою заинтересованность, для меня бы это означало полное и абсолютное поражение. Я же сказала, что не в восторге от истории и книг? Вот пусть помнит об этом. Хотя на самом деле мне всегда хотелось изучать историю. Да, может, не мировую, не историю страны, но, думаю, у меня есть задатки детектива или вроде того. У всех есть скелеты в шкафу – у кого-то маленькая тумбочка у кровати, у другого гардеробная на целую комнату. Копать глубже, чем тебе говорят, интересно, захватывающе. Изучать чужие страхи, само это состояние одновременно жутко и в то же время пьянит чувством некой власти над собственной природой.
Вот мистер Пауэрбанк, например. Кто он? Просто историк, которому в кайф читать лекции в общественной библиотеке? Или в его шкафу таятся такие скелеты, от которых потом заснуть не сможешь? На вид ему около сорока: дать меньше было бы не слишком разумно, а на больше он и не выглядит. Всё, что я видел в нём пока, это завидное внутреннее спокойствие. Моё пренебрежение не тронуло ни один мускул на его лице, ни на секунду не изменился взгляд голубых глаз, даже губы, которые выдают истинные эмоции не реже глаз, лишь растянулись в улыбке. Однако не в той, говорящей без слов, «иди к чёрту», а в умилительной, вроде «ой-ой-ой, какая дерзкая бусинка!»
Зал, отведённый под лекцию мистера Пауэрбанка, такой же роскошный, как вся остальная библиотека. И стоит признать, моё замечание насчёт чужого интереса к истории Бостона, оказалось крайне эмоциональным и, собственно, неправильным: стульев, похожих на парты, здесь несколько десятков, если не с две сотни, и почти все заняты. Студенты, школьники, взрослые, люди в возрасте – здесь были все, кроме совсем детей, и каждый с горящими глазами ждал начала лекции. Обстановка напомнила школу: у дальней стены висела школьная доска, свёрнутый экран и на подставке уже стоял проектор, готовый к работе. Я терпеть не могла учёбу и, естественно, на автомате заняла место где-то в последних рядах, но мистер Пауэрбанк настойчиво попросил меня пересесть куда-нибудь вперёд. Я бы отстаивала своё право на свободный выбор места, если бы телефон не умирал. Ладно, пересяду. Как назло, единственная свободная парта оказалась ровно напротив стола историка.
– Как обещал.
Он оставил передо мной аккумулятор и провод с подходящим разъёмом, а сам достал из сумки ноутбук и готовился к лекции.
– Рад всех видеть! – доброжелательно начал он, улыбаясь широко и открыто, будто перед ним целый зал старых друзей. – Меня зовут Терренс Смит. Сегодня мы начнём лекции об истории основания и развития Бостона. Курс состоит из пятнадцати лекций длительностью по три часа. Мы собираемся в этом зале каждый вторник и пятницу в три часа ровно, прошу не опаздывать, чтобы не отвлекать остальных.
Так у мистера Пауэрбанка всё-таки есть имя – Терренс Смит. Такое же стрёмное, как и он сам. Что ж, будем считать, что имя ему подходит. Интересно, ему никогда не приходило в голову переименоваться? Сколько раз его задирали за имя в школе? Чёрт, да и не только дети так делают, серьёзно! Как его обзывали? Каким он был в то время? Ботаник, прячущийся в библиотеке от одноклассников, или крутой парень, которому учёба и всё остальное было по боку? Не знаю, пока не могу сказать точно, но вряд ли историками от хорошей жизни становятся.
Терренс Смит начал свой рассказ к какой-то предыстории. Наверное, это было интересно, раз его слушали, разинув рты, однако я согревалась после улицы и чувствовала, как засыпаю. Вот уж не хватало ещё свалиться со стула, поэтому каждый раз, ловя момент, когда глаза неумолимо слипались, я пыталась себя взбодрить, но не придумала ничего лучше, чем кусать щеку изнутри. Спустя час, когда на языке уже ощущался яркий вкус крови, мучения закончилось – батарея телефона зарядилась до половины, а значит можно было снова вернуться на улицу и промокнуть заново.
Но только я собралась уйти, как мистер Пауэрбанк объявил перерыв. Из аудитории все неспешно вышли и направились, если верить приглушённым разговорам, в кафе в этой же библиотеке. Мне жутко хотелось есть. Сегодня так вышло, что я осталась без завтрака и без обеда, а разговоры о чашке чая или кофе, разумеется, навевали мысли о чём-нибудь съестном. Однако, если я потрачусь даже на самый дешёвый сэндвич или напиток, то домой придётся топать на своих двоих. Сомнительное удовольствие, честно говоря. Лучше уж перетерпеть голод, а дома… В холодильнике должно было что-то остаться.
– Эй, подожди! – услышала я голос Терренса, но и не подумала, что он может обращаться ко мне. – Эй, ты в наушниках? – он догнал меня и дальше шёл вровень. – Как насчёт чая? Тебе бы не помешало что-нибудь согревающее, – Смит кивком указал на мою ещё сырую одежду. – Так что?
Я тянула с ответом, придумывая подходящую отмазку.
– Я угощаю, хорошо? – добавил он. – Горячий чай и сэндвич с ветчиной и сыром, что думаешь?
– Хорошо, – недоверчиво взглянув на настойчивого историка, кивнула я. – Если уж тебе так хочется потратить денег.
Вот я снова шла за мистером Пауэрбанком по коридорам с бесконечными стенами, росписью и прочей красотой, словно мы во дворце какой-нибудь диснеевской принцессы. Кафе напомнило школьную столовку: шумно, все о чём-то болтают, за каждым столом определённая «ячейка по интересам». Только внешний вид здесь лучше. Впрочем, надеюсь, что и еда тоже.
Девушка за прилавком узнала Смита ещё до того, как мы подошли, и лучезарно поздоровалась:
– Как обычно? Эспрессо со сливками, два сахара? – она явно флиртовала с ним. – Кстати, сегодня безумно вкусные пирожные с вишней! Только-только разложили.
– Что ты будешь?
Я глазела по сторонам и, естественно, не поняла, что Терренс обращается ко мне. Он повторил абсолютно спокойным тоном, и я чувствовала себя какой-то дурнушкой. Опять.
– Кофе, – кивнула я, посмотрев на кассиршу. – Американо без сахара, – добавила я, скользя по огромному меню за её спиной взглядом. – И… сэндвич. С курицей.
– С курицей закончились, – не так улыбаясь, отвечала кассирша. – Есть ветчина-сыр, и моцарелла-томат-шпинат.
– Ветчина-сыр, – не задумываясь ответила я. – Кофе не разбавляйте.
Девушка сдержанно кивнула, вбивая заказ.
– А Вам, мистер Смит? – снова вернулась её улыбка. Она точно флиртует. – Эспрессо?
– Нет, – с минуту пораздумав, сказал Терренс. – Я буду тоже американо без сахара и сэндвич ветчина-сыр.
Ожидая еду, мы оба оглядывали зал на предмет свободного столика. Пара мест была за стойкой у окна, ещё три почти на проходе и, будто спрятавшись ото всех, столик на двоих скрывался за раскидистыми листьями огромного папоротника почти в самом углу. Терренс направился туда. Признаться честно, я рассчитывала как раз на это укромное местечко. К тому же рядом грела батарея, а значит у моей одежды снова появился шанс быстрее просохнуть.
Терренс по-джентельменски отодвинул стул для меня, но, чёрт, я сообразила это в тот момент, когда не глядя заняла стул напротив. Неловко. Я снова дурнушка в своих собственных глазах. А ещё я никак не могу понять, почему Терренс так себя ведёт? Чёрт, он такой обходительный! Не то надеется на что-то, не то слишком уж вдохновился историей и нарочно добавил в свой образ манеры всяких герцогов и лордов.
Глядя друг на друга, я сгорала от домыслов: он рассматривал меня, но делал это так, что скажи я об этом вслух, сошла бы за психичку. В самом деле, разве запрещено смотреть на собеседника? Разве есть что-то запрещённое в том, чтобы разглядывать лицо человека, с которым недавно познакомился? Ведь я делаю ровно то же самое. И всё же Терренс очень странный.
– Может быть скажешь своё имя? – неловко прервал он повисшую тишину, затем улыбнувшись: – А то ты сидела передо мной час, зарядила телефон от моего пауэрбанка, теперь мы будем пить кофе, а как тебя зовут, я даже не знаю.
Я барабанила пальцами по столу в ожидании и медлила с ответом. Не специально, просто думала не о том, а когда вспомнила, что у меня что-то спросили, пыталась незаметно вспомнить, в чём же состоял вопрос?
– Дейзи. Дейзи Мун.
– Дейзи – это полное имя? – интересовался Терренс. – Или сокращение?
– Полное, – разумеется, я соврала, и чтобы не попасться на этом, решила перевести стрелки: – А ты, значит, Терренс, да? – я облокотилась, пряча руки в рукавах, и подалась немного вперёд. – Дурацкое имя. Тебя никогда не дразнили из-за него?
– Всех дразнят, – опять никак не отреагировав на мои слова, улыбался он. – Какое бы имя у тебя ни было, всегда всех дразнят и придумывают прозвища. У тебя было прозвище?
– Меня называли по фамилии, а потом она стала нарицательным, – нехотя делилась я, и в то же время мне начинало это нравиться, затягивало. – Потом, как кто облажается, его называли Мун или «не будь как Мун». В старшей школе было полно Мунов, но все всегда знали, о ком идёт речь.
Тут могла начаться длинная пауза, но нам принесли кофе, и тема разговора практически сама по себе сменилась на более приятную и лёгкую. Стоит признать, от еды стало даже теплее. Пусть толстовка и джинсы всё ещё были не до конца сухими, но такого холода я уже не испытывала. Да и сонливость как рукой сняло. Терренс тоже отметил это, но не сказал ни слова.
Перерыв закончился. Слушатели медленно стекались обратно в аудиторию, Терренс допивал кофе, но как-то лениво посматривал на оставшуюся половинку сэндвича. Я же давно всё съела и выпила. Тут Терренс встал, не глядя поправил часы на руке и завёл несуществующий локон за ухо.
Мы попрощались, Терренс пожелал мне хорошего дня и ушёл. Я тоже при нём сделала вид, что спешу, однако дождалась, пока он скроется в коридорах, забрала ту самую половинку сэндвича и убежала, будто совершила преступление. Что ж, по крайней мере, сегодня у меня будет вполне приличный ужин.
Однажды всё изменится
После ночной смены в зачуханной бургерной вставать из постели не хочется совершенно. Я бы пролежала сутки, а то и двое, приходя в себя после бесконечных чанов с липким серо-желтым тестом, пакетами кунжута и духовок, работающих через одно место. Всё же есть приятное в этой работе – деньги. Платят сразу и наличкой. Не надо ничего ждать, не надо растягивать вчерашнюю китайскую лапшу ещё на полтора дня, да и свет больше не гаснет в самый неподходящий момент за неуплату.
Я потягивалась на диване, выгибаясь то в одну сторону, то в другую, чтобы меньше чувствовать пружины, впивающиеся в спину. Обычно я кладу плед, но вчера едва хватило сил на то, чтобы этот самый диван разложить и достать из шкафа подушку с одеялом. Телефон рядом стеснительно сообщал, что уже двенадцатый час дня и стоит всё-таки просыпаться. Пока я чистила зубы и принимала душ, закипел чайник. В чашку отправился коричневый порошок из последнего пакетика кофе «3 в 1».
Настроение, на удивление, сегодня хорошее. Я проснулась уставшая, но, несмотря на это, меня не раздражало ни солнце, стреляющее лучами в моё окно, ни поднимающийся ветер, ни пара соседей, бурно выясняющих отношения за стеной. В домашних брюках и растянутой футболке я спустилась вниз за почтой. Кроме счетов в ящик попала целая тонна листовок, бесплатная газета и какой-то умник додумался использовать именно мой ящик как урну, сунув него обёртку от шоколадного батончика. В такие моменты я искренне жалею, что не зарабатываю столько, чтобы снимать квартиру в доме, где есть камеры или хотя бы не бродят такие типы. С другой стороны, я зря жалуюсь, ведь мою дверь никто не поджигал за последние полгода ради дурацкого ролика для соцсетей, а вот соседям повезло меньше – с их дикими воплями ужаса по сети гуляет уже штук восемь видео, и на всех за кадром гогочут подростки.
Вернувшись в квартиру, я всё также неспешно села за стол и продолжила пить свой кофе. Впервые за несколько недель в голове тихо и спокойно. Между глотками я нехотя перебирала почту. Газету можно оставить для картошки, чтобы та подольше не портилась, листовки сразу пойдут в мусор, счета – в ящик с другими важными дурацкими бумажками. Среди макулатуры был ещё и конверт. Ни адреса, ни марки, ни подписи. Что это ещё такое? Я хорошенько его рассмотрела: заклеен аккуратно, сам конверт не из дешёвых – таких на почте не продают. Внутри ещё одна бумага, но плотная. Фото? Открытка? Одновременно я мучилась любопытством и неприязнью – ведь если я попадусь на очередной розыгрыш, это испортит мне настроение. Почтальон его бы не принёс без адреса, значит отправитель сам положил его в мой ящик или же кого-то попросил, чтобы случайно не попасться. В голове тут же начали зреть фантастические теории заговора, преследования и прочие новости для криминальной сводки местной газеты.
Всё же я решила на время оставить эту загадку, и, словно выжидая подходящий момент, позвонила мама:
– Привет, солнышко, – ласково начала она. – Не отвлекаю?
– Привет, – улыбалась я. – Нет, у меня сегодня выходной.
– Выходной? – обрадовалась мама. – Может быть, тогда встретимся? Выпьем кофе, пообедаем. Я так по тебе соскучилась, Дезире.
– Я по тебе тоже, мам, – ответила я, между тем вспоминая, есть ли у меня что-нибудь чистое в шкафу или придётся галопом бежать в ближайшую прачечную, чтобы постирать хотя бы кофту? – Где встретимся?
– В той кофейне, «Бразерс, вроде?
– Да, я поняла, о чём ты, – кивала я. – Давай через полтора часа?
– Хорошо, до встречи, солнышко!
Мама положила трубку, а я начала радостно собираться и совершенно забыла о подозрительном конверте. Может быть, это действительно просто чья-то шутка?
В шкафу всё-таки нашёлся чистый свитер. Под него обязательно нужно надевать футболку или тонкую водолазку, чтобы не замёрзнуть, поэтому я и надеваю его в самом крайнем случае. Джинсы за ночь высохли на сушилке для полотенец, на носках остались мыльные пятна, но это не особо меня смутило – главное, что теперь они хотя бы не воняют. И всё же нужно расправиться с этой горой грязных вещей. Вечером как раз этим займусь.
Перед выходом я немного прибралась, чтобы уж совсем беспорядка не было. Занесла в заметки телефона список продуктов и всякой мелочи в ванную, поставила напоминание о стирке и по тревожной привычке трижды проверила график работы на завтра. После неприятной ситуации во вторник, когда я бегала с умирающим телефоном, я ношу с собой зарядку. С чистой совестью и всё ещё отличным настроением я заперла дверь и вышла на улицу.
Ветер сегодня лёгкий и не такой холодный, как мне казалось. По-летнему припекает солнце, несмотря на сентябрь месяц, и на тротуарах блестят остатки луж после ночного дождя. Я как раз попала под него, когда возвращалась из бургерной в потёмках. До «Бразерс» я шла почти вприпрыжку. В наушниках через помирающий динамик играла зажигательная музыка, но даже её шёпота хватало, чтобы моё настроение взлетело до небес.
Я думала о том, что закажу себе из еды и какой буду пить кофе – или, может, сегодня выпить лимонад? – а после встречи с мамой пойду гулять, сделаю всё, что запланировала и следующий день начну с таким же хорошим настроением.
Мама уже ждала меня. Она сидела за столиком на улице, курила и растягивала первую чашку американо с долькой лимона. Странно, пока мы жили вместе, я нормально переносила запах сигарет, а когда съехала, дым стал казаться чем-то удушающим. Я могла начать кашлять, подавленно чувствую себя потом и никак не могу ещё несколько часом отделаться от неприятного смолистого горьковатого привкуса на языке. Не понимаю почему, ведь сама я не курю.
Время второй час дня, так что без особых раздумий я взяла себе сразу обед и всё-таки кофе. Лимонады в меню даже на вид показались слишком сладкими и холодными. Мама с улыбкой наблюдала, как я ем, но сама от полноценного обеда отказалась, зато взяла какой-то десерт.
Сначала она расспрашивала про мои дни, про работу, про отношения и всё такое, что обычно интересует мам. Она выглядела счастливой, вполне радостной, но чем дольше я на неё смотрела, тем чаще в голове мелькала мысль, что мама явно чего-то недоговаривает и, будто ждёт, пока я спрошу сама. Я тянула. Намеренно. Не то что бы меня тяготили чужие проблемы, но заканчивается наш разговор на эту тему всегда одинаково. Мысли стали слишком громкими, и настроение ползло вниз.
– А как у тебя дела? – сдавшись самой себе, спросила я. – Как прошла неделя?
Вот тут её глаза загорелись, блеснули тем самым огоньком, когда получаешь, что хочешь.
– Да что у меня… Всё как обычно, – мама отложила кожаный портсигар с потёртостями на углах и скрестила запястья на краю стола. – Хотя, вот, Риккардо обещал, что мы поедем в Нью-Йорк на выходные, или, если у него всё получится с работой, то полетим в Вегас в следующем месяце.
– Замечательно, – ответила я, а внутри нарастало волнение. – Уже забронировали отель?
– Да, – протянула мама, наклоняясь ко мне. Тут-то мой внутренний голос уже вовсю голосил заветное «я же говорил»! – Понимаешь, у Риккардо сейчас небольшие трудности с деньгами, а внести задаток нужно не позже завтрашнего утра, иначе бронь отменят.
Улыбка и хорошее настроение окончательно покинули меня. Стоило догадаться с самого начала, что просто так звонить мама не будет. Не, конечно, она звонит, если я заболею или что-то вроде того, но чем дольше я живу отдельно, тем чаще у мамы появляются новые Риккардо и тем чаще у них у всех проблемы с финансами. Я в упор смотрела на маму, на глазах невольно наворачивались слёзы, а в голове неумолимо разворачивался «злобный» план – не отдавать всё. В сумке и карманах у меня ровно тысяча долларов. Часть из них я уже распланировала на продукты, чтобы не сдохнуть с голоду, на всякие штуки в ванную, вроде зубной пасты, щётки и мыла, и, чёрт возьми, собиралась оставить немного на проезд. Свободными при этом раскладе – хотя правильнее сказать «из копилки на тёплую пару обуви» – оставалось всего триста долларов. Ладно, всего триста, если не считать обеда и двух кофе, которые мы закажем с собой перед уходом. Их я и положила на стол.
– У меня больше нет, – вполголоса, будто боясь, что мой обман раскроют, сказала я и подняла глаза на маму. – Извини.
– Ладно, – она была не слишком довольна. – А до завтра не сможешь найти ещё двести хотя бы?
– Хотя бы? – от шока у меня глаза на лоб полезли. – Двести до завтра?
– Дезире, лучше тысячу, конечно, но хотя бы двести.
К горлу подкатывал ком обиды и разочарования. В очередной раз я чувствовала себя ненужной, лишней и какой угодно другой, но не её дочерью.
– У него долги, да? – я откинулась на спинку стула, через силу выдавая слова. – Риккардо работает вообще?
– У него свой бизнес. Он богатый человек, но сейчас разбирается. Его подставили на очень большую сумму, – мама пыталась объяснять без лишних эмоций, но хватило выдержки ненадолго. – Ну что ты начинаешь?! – вспыхнула она, вскинув руками. – Иногда людям надо помочь, ты это понимаешь?
– Если ты так любишь помогать, – за меня говорила злость, и впервые в жизни я не могла её контролировать, – помоги мне, мам! Чем я хуже всех этих Риккардо?! Что со мной не так?
– Ещё чего?! Чтобы ты села мне на шею и ножками болтала?! – разгоралась она. – Я тебя вырастила, сколько могла, всё тебе дала, а тебе теперь жалко денег для меня, да?!
Мама прожигала меня взглядом, а я изо всех сил держалась, чтобы не расплакаться, как в детстве. Нет, её это только ещё больше раззадорит. Её всегда раздражали слёзы, а уж тем более мои.
– А знаешь что? – мама резко поднялась с места, швырнув помятые купюры на стол. – Раз тебе так жалко денег, то ничего и не надо мне! Всё! – она схватила сумку, бросила в неё портсигар, телефон и одарила меня гневным взглядом. – Рада была увидеться, – процедила мама. – Всего хорошего тебе. Надеюсь, ты когда-нибудь поймёшь, о чём я.
Силуэт мамы удалялся. Я не могла пошевелиться от обиды и чувства, будто на меня вывернули ведро отходов. Чувство вины требовало бежать за мамой, слёзно просить прощения и отдать ей вообще всё, что есть. Еда? До завтра можно немного и протянуть, джинсы лучше будут сидеть. Однако внутренний голос был непреклонен и не уставал твердить: «Ты всё сделала правильно. Всё будет хорошо.»
Подошёл официант, я оставила ему на чай всю сдачу, и на ватных ногах побрела куда-то в сторону дома. Потом свернула, затем ещё раз и ещё. В общем, каким-то образом я оказалась у библиотеки. Вспомнился вторник, промокшая одежда, мерзкие ощущения холода и дикого голода во всём теле. В тот день я была на ногах с шести утра. Очередная подработка курьером выматывала так же сильно, как целый день в бургерной.
На автомате я зашла внутрь и растерянно опустилась на ступеньки лестницы. Рядом шли люди. Студенты, школьники, взрослые, пожилые. Все были так увлечены разговором друг с другом, чтением или телефоном, что пару раз на меня чуть не наступили. Логичнее – и безопаснее – было бы переместиться в кафе, но, честно говоря, я даже заставить себя не могла подняться. Казалось, будто ноги просто не будут держать. Сумка тоже в одном мгновение потяжелела до невозможности. Чёрт, даже голову сложно держать! Я прикрыла глаза, отдаляясь от внешнего шума, но один звук заставил меня вздрогнуть от неожиданности и немедленно вернуться в реальность. Передо мной стоял Терренс Смит и был явно обеспокоен моим видом.
– Дейзи, что случилось? – он наклонился ко мне, держал дистанцию, но не выдержал и сел рядом на ступеньку. – Что произошло?
– Ничего, – выдавила я, глотая слёзы. – Просто день опять не задался.
– Ты цела? Всё в порядке? – Терренс быстрым взглядом оглядел меня с ног до головы. – Ну же, что стряслось?
– Ничего, – повторила я, желая звучать увереннее и жёстче, но на деле мой голос стал ещё трагичнее, тем временем внутри разрастались злость и обида: – Просто устала, а ещё нужно столько всего сделать!
– Что за дела? – на удивление спокойно спрашивал Терренс, с опаской протягивая пальцы к моему плечу. – Может, я могу помочь?
– Неужели пойдёшь со мной за продуктами, и в прачечную, и пол будешь драить? – горько рассмеялась я, вытирая нос рукавом свитера. – Ты сейчас серьёзно?
– Почему нет? – рассмеялся он. – Я бы не отказался от такой помощи, знаешь ли. Иногда домашние дела просто вымораживают! – Терренс взял секундную паузу, шумно вдохнув воздух. – Знаешь, время от времени я думаю, что не отказался бы от личной домработницы, но нанимать кого-то убирать маленькую квартирку – это уже верх лени, на мой взгляд, – он заразительно засмеялся. – По крайней мере, в моём случае.
Я согласилась, кивая через новую волну слёз, и каким-то чудом умудрялась смеяться. Никак не могу перестать реветь, и Терренс осторожно приобнял меня.
Спустя короткое время я всё же сумела взять себя в руки и, так как у мистера Пауэрбанка перерыв, мы пошли пить чай, перекусить чего-нибудь, а потом договорились, что я дослушаю его сегодняшнюю лекцию, и затем Терренс поможет мне с продуктами. Его поведение казалось странным. Будто за эту помощь он рассчитывал на что-то взамен, однако внутренний голос, наоборот, успокаивал, настаивая, что всё вовсе не так, как может показаться на первый взгляд. Что ж, сегодня этот голос ещё не ошибался со своими предсказаниями.