Литературная премия “Лицей” имени Александра Пушкина для молодых писателей и поэтов
Наблюдательный совет Премии:
Сергей Степашин
Ким Тэ Хон
Ким Чжун Ен
Владимир Григорьев
Михаил Швыдкой
Алексей Варламов
Сергей Филатов
Максим Замшев
Павел Негоица
Состав жюри Премии 2021 года:
Андрей Лазарчук
Татьяна Вольтская
Кирилл Анкудинов
Герман Садулаев
Ирина Богатырёва
Сергей Носов
Председатель жюри
Леонид Юзефович
Издание осуществлено в партнёрстве с Литературной премией “Лицей” имени Александра Пушкина для молодых писателей и поэтов и группой компаний “ЛОТТЕ” в России
В логотипе премии “Лицей” используется гравюра В.А. Фаворского “Пушкин-лицеист”, 1935 г.
“Редакция Елены Шубиной” выражает благодарность фотографам авторов-лауреатов – Всеволоду Волоколамскому и Валерию Незымаеву
© Кожевина К., Ханипаев И., Макарова Е., Соколова Т., Купреянов И., Бордуновский М., Брут С.
© Ким Тэ Хон, предисловие
© Григорьев В., предисловие
© Юзефович Л., Вольтская Т., предисловие
© Бондаренко А., художественное оформление
© ООО “Издательство АСТ”
2021 год продолжает испытывать нас на прочность, а жизнь предлагает всё новые и новые обстоятельства, словно эдакий умудрённый опытом учитель, насквозь пропахший мелом школьной доски и с каждой строчкой усложняющий условия задачи для ученика, желая проверить, а справится ли?
И мы справились. Сегодня в свет выходит пятый сборник с произведениями победителей Пушкинской премии. Я очень горжусь и хотел бы выразить благодарность всем участникам проекта и лауреатам, без которых не состоялось бы столь знаменательное мероприятие.
Александр Сергеевич Пушкин – больше, чем поэт. Он мыслитель, философ, наставник, друг. Наконец, он целитель и врачеватель, ибо порой слово – это единственное возможное лекарство от человеческого безразличия, туманного безрассудства и засасывающей в тёмную бездну безграмотности.
Мне приятно наблюдать за юными талантами и поддерживать молодое увлечённое поколение, пытающееся думать, а не бездумно следовать с закрытыми глазами по проторенной дорожке, жаждущее творить, а не обречённо пребывать без малейшей толики смысла, стремящееся чувствовать, а не безнравственно существовать где-то на задворках жизни. Спасибо вам за ваши горящие глаза, добрый ум и умное сердце!
Безусловно, отдельную благодарность хочу выразить председателю Наблюдательного совета премии Сергею Вадимовичу Степашину, заместителю руководителя Федерального агентства по печати Владимиру Викторовичу Григорьеву, специальному представителю Президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству Михаилу Ефимовичу Швыдкому, Чрезвычайному и Полномочному послу Республики Корея господину Ли Сок Пэ, Полномочному министру, Советнику, директору культурного центра Посольства Республики Корея госпоже Ви Мен Чже, а также организаторам премии (Георгий Урушадзе), уважаемому жюри (председатель Леонид Юзефович) и партнёрам премии – агентству ТАСС, газете “Аргументы и факты”, издательскому сервису Ridero, журналу “Юность” и другим.
Коллеги, благодарю вас за ваш труд, вклад и помощь в развитии нашего проекта на всероссийском уровне!
До встречи в следующем году!
Генеральный директор АО “ЛОТТЕ РУС”Ким Тэ Хон
По направлению к звёздам
Премии “Лицей” имени Александра Пушкина пять лет. И это, перефразируя известную цитату астронавта Нила Армстронга, маленький шаг для всего человечества, но огромный – для тех, кто за эти годы благодаря премии шагнул в большую литературу. У тридцати пяти “лицеистов” уже вышли книги в ведущих российских издательствах.
Популярность премии ежегодно набирает обороты: в 2021 году она снова побила рекорд по числу поступивших заявок. Почти две с половиной тысячи новых произведений молодых авторов – это не может не радовать и не вдохновлять. Писательство – занятие одинокое. А в одиночестве, как писал Артур Шопенгауэр, “каждый видит в себе то, что он есть на самом деле”. Писатель подобен небесному телу в космической пустоте. Но стоит только сменить оптику, посмотреть шире, и нам откроется множество соседей, удивительных взаимосвязей, плеяды доселе невидимых звёзд.
В жюри этого года был наш космический экипаж – писатель-фантаст Андрей Лазарчук, прозаик, лауреат премии “Книгуру” Ирина Богатырёва, поэт Татьяна Вольтская, поэт и прозаик Герман Садулаев, финалист премии “Большая книга”, прозаик Сергей Носов, поэт, литературный критик Кирилл Анкудинов. Председатель жюри – дважды лауреат “Большой книги” и многих других премий Леонид Юзефович. Членам жюри снова пришлось непросто – ну а когда выбор победителей в литературном состязании давался легко? В номинации “Поэзия” отмечены подборки Ивана Купреянова (1 место), который умеет видеть гармонию в окружающем хаосе: “Я жил под небесной дорогой, // я знаю, как выглядит рай”; студента Литинститута Михаила Бордуновского (2 место), искусствоведа Сорина Брута (3 место). В прозе лауреатами стали социолог из Питера Катя Кожевина с романом “Лучшие люди города” – о долгой командировке девушки из Москвы на Сахалин и том, какой разной может быть наша огромная страна; сценарист из Махачкалы Ислам Ханипаев с повестью о жизни второклашки “Типа я”. Третье место разделили журналист Таша Соколова со сборником рассказов “Дневник волонтёрки” и лингвист Екатерина Макарова с повестью “Цвету-щий кориандр”. Дипломами жюри премии отмечены тексты Ильи Лебедева и Сергея Кубрина. Впрочем, все авторы, попавшие в короткий список, очевидно, заслуживают читательского внимания.
…Новое поколение талантливых поэтов и писателей уверенно осваивает литературную Вселенную. А “Лицей”, открывая новые галактики, зажигает новые имена, приобщает множество читателей к сонмам пока неизведанных, но манящих и многообещающих звёзд, может пока – ещё только “звёздочек”.
Благодарю за поддержку премии южнокорейскую группу компаний “ЛОТТЕ” в России, Литературный институт им. А. М. Горького, Российский книжный союз, “Российскую газету”, “Литературную газету”, Ассоциацию литературно-художественных журналов и всех неравнодушных – литераторов, критиков, издателей, библиотекарей, – кому небезразлична судьба отечественной словесности.
Заместитель руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациямВладимир Григорьев
Попытка утешения
Средний возраст лауреатов премии Лицей-2021 – меньше тридцати, и их тексты могут, кажется, дать представление о том, какой будет новая русская литература третьего десятилетия XXI века. Если говорить о прозаиках, у них нет ни пышной барочной метафорики, которая ещё лет десять назад считалась неотъемлемым признаком высокой литературы, ни едва ли не обязательной для писателей 1990-х иронии, ни честной, но мрачноватой трезвости «новых реалистов», входивших в литературу в начале 2000-х. Даже в “Записках волонтёрки” Таши Соколовой, нон-фикшене о буднях ковидного отделения одной из московских больниц, упор делается не на пережитом ужасе, а на способности человека ему противостоять. Это спокойный, стоический взгляд на происходящее: “Вирус, увы, не экспертное жюри, он не решает, кто достойней, а кто нет. Умирают многодетные матери, умирают награждённые орденом мужества, умирают научные деятели и врачи, умирают совсем молодые и ничего не успевшие в жизни”. Тем не менее вывод даёт надежду: “Пандемия научила меня бороться до конца. Я вижу ежедневную работу медиков: не действует одно лекарство? – меняем; умер один пациент – лечи другого; нет правильного времени, чтобы сдаться”.
По большому счёту, все премированные прозаические тексты – литература милосердия и утешения. Это в полной мере применимо к разделившей третью премию с “Записками во лонтёрки” повести москвички Екатерины Макаровой “Цветущий кориандр”. Её герой, уроженец сибирской деревни, становится авангардным композитором с европейской славой и всем своим музыкальным опусам даёт одно и то же название – “Цветущий кориандр” с добавлением порядкового номера. Поначалу это воспринимается как чудачество, комичная странность или даже рекламный трюк, но по мере погружения в прошлое героя оборачивается символом его творческого постоянства, верности избранному пути, неслиянности искусства и жизни. Кориандр цветёт всегда, а любовь приходит и уходит. В психологически тонкой и точной по фактуре повести Екатерины Макаровой поэзия соседствует с мягким юмором, логика уникальной человеческой судьбы сочетается со столь же причудливой композицией, а насыщенный бытовыми подробностями и в то же время музыкальный авторский язык даёт почувствовать главное: старость и смерть органично входят в состав жизни, если она прожита достойно, и не разрушают её красоту. Повесть печальна, но это умиротворяющая печаль осени, столь же необходимая в любом жизненном цикле, как радость весны.
Тоже смешная, грустная и, может быть, ещё более утешительная повесть “Типа я” серебряного призёра, режиссёра Ислама Ханипаева из Дагестана написана от лица восьмилетнего мальчика. В послесловии автор честно признаётся, что интонацию и сюжетную идею позаимствовал из популярного романа американца Джонатана Фоера «Жутко громко и запредельно близко», но читатель быстро об этом забывает: мир второклассника Артура из Махачкалы – совершенно оригинальный. Этот несчастный, трогательный и отважный мальчик, потерявший в автокатастрофе мать, не сразу осознаёт, как важна для него любовь усыновившей его женщины, и пытается найти забывшего о нём родного отца. “Мой герой, – пишет автор, – родился из стремления создать глубоко травмированного и совершенно уязвимого в современном Дагестане мальчика, который знает единственный способ защиты в агрессивной среде – выдумать свой мир, свои правила и закономерности и через них объяснить себе происходящее… Я хотел показать нормального доброго ребёнка, который, как множество сегодняшних детей, старается искусственно сделать себя крутым и плохим, чтобы стать популярным”. Свою задачу Ислам Ханипаев выполнил: пронзительная история маленького Артура может быть интересна и подросткам, и взрослым, а это всегда было приметой настоящей литературы.
Получивший первую премию роман “Лучшие люди города” петербургского социолога Катерины Кожевиной – редкий в нашей словесности гибрид женской и производственной прозы, тем более удачный, что основан на личном опыте автора. Главная героиня, молодая сотрудница центрального офиса крупной газодобывающей компании совершает служебный промах и в наказание отправлена на Сахалин, в маленький город с вымышленным названием Крюков, в котором узнаётся реальный Холмск. Её дело – навербовать пятьсот рабочих для строящегося в городе завода сжиженного газа, и несколько прожитых здесь месяцев позволяют ей понять людей, обитающих в этом экзотическом медвежьем углу на окраине России. Эти люди – не фон душевных терзаний героини, а суть и смысл романа. Рыбаки и безработные, сельские жители и бизнесмены, районные чиновники и наркоманы, местные интеллигенты, заключённые, работники лагерной администрации, русские и корейцы, чьих предков когда-то завезли сюда японцы, мужчины и женщины, взрослые и дети – каждый из этих персонажей написан мастерски, с пониманием и любовью, которая в итоге берёт верх над недоверием, высокомерием, столичным снобизмом героини и свойственными нам всем штампами восприятия современной российской жизни.
Говоря о Катерине Кожевиной, можно вспомнить слова Н. С. Лескова о своём творческом методе: “Я сберегал хорошее в каждом лице и думаю, что в этом долг правдивого писателя. Отрицательные типы я писал хуже, чем положительные, потому что мне тяжело изображать такие характеры, не гармонизирующие с моим личным настроением, но всё же не мог я и рисовать без теней, по-китайски”. Тени в романе есть, но света больше, и даже невесёлый конец, когда землетрясение разрушает надежды героев, не отменяет заложенного в нём утешительного потенциала.
Внимание к повседневности отличает и стихи Сорина Брута (третья премия в номинации “Поэзия”). Его цикл стихотворений “Бесконечный район” как будто проводит нас среди современных новостроек, заставляя рассматривать балконы, вглядываться в окна, вникать, кто выходит из подъезда, а кто возвращается домой, слушать “голоса – // алкашей и школьников, // фанатов и их подруг”. Это верлибры, но лёгкие и прозрачные, как будто автор не ставит целью творческое преображение мира, а просто идёт куда глаза глядят и куда ведут слова.
Когда меняется песня в наушниках, на секунду
проступают звуки квартиры. Чайник кипит на кухне.
Гул стиральной машины и шорох клавиатуры спелись,
сирены вой заносит из окон.
Когда меняется песня – кто-то в мусоропровод
бросил пакет в подъезде. И слышно – пакет летит
вниз по трубе…
Мир Сорина Брута проницаем и узнаваем, и текст почти неотличим от того, что глаз видит вокруг каждый день. Почти: на это и надежда, в этот узкий зазор обычно и влетает поэзия.
Вторую премию получил студент Литинститута Михаил Бордуновский за сборник “В оптическом парке”. Это тоже верлибры, но их не назовёшь непосредственными – автора увлекает величественная в своей хаотичности сложность мира, и он умеет найти в ней свой образный строй. Он пишет пастозными импрессионистическими мазками, то отступая перед натиском словесной материи, то делая шаг вперёд и выхватывая штрих, образ, цепочку образов:
Преображение птиц над пыльной
провинциальной Аллеей Славы —
и поливальные тракторы обезоружены, и
дикие гроздья Су-24 над городом
в штурмовом фехтовании застывают:
республика светотени, любовь моя,
брось камень в стекло проезжающего автомобиля,
или он выйдет из рук твоих, говоря: “Поздно,
раньше я камнем был, но ныне я самый
камень камня и требую власти”.
Михаил Бордуновский очень молод, в его стихах подкупает желание зачерпнуть строкой как можно больше подробностей видимого мира и выстроить их по-своему. Возможно, когда-нибудь из этого вырастет узнаваемый поэтический мир.
От первого же стихотворения подборки Ивана Купреянова, лауреата первой премии, веет свежестью, непринуждённостью речи и свободой в обращении с языком. Языковая свобода бывает разной: если её цель – “раскрутить” авторское эго за счёт демонстративного слома языковых конструкций, она обычно оборачивается развязностью и даже наглостью; но если она идёт от любви к языку, то может давать удивительные плоды. Как писала Елена Шварц, “Родной язык как старый верный пёс, – когда ты свой, то дёргай хоть за хвост”. Именно так и происходит в самых удачных стихах Ивана Купреянова:
Не страшно, скорее – противно
смотреть на пустеющий мир.
Налей, Антонина Крапивна,
в стаканчик, замытый до дыр.
Мы виделись мельком и прежде —
четыре ли раза ли, пять…
Я вырос до той безнадежды,
когда это можно считать.
Тут на восемь строк два неологизма, но они такие негромкие, домашние, что даже не хочется их так называть – будто человек действительно гладит родную речь по голове и чешет за ухом, нашёптывая что-то ласковое. Такие стихи бегут впереди читателя, натягивают поводок и весело оглядываются, как будто приглашая вместе порадоваться прелести мира. И правда, игра продолжается: «Як-40, як пёсик, задирист» – как не улыбнуться этому «як», вдруг выскочившему то ли из-за украинского, то ли из-за древнеславянского забора – и надо же, оказавшемуся кстати.
У Ивана Купреянова музыкальное ухо и цепкий глаз: «Голубь – жадная птица, отрывисто в нём // исчезает обрывок батона», – читаем в другом стихотворении. Это надо увидеть. Надо уметь обратиться к советской «двухкопейке» так, чтобы из крохотной монетки, рыбьей чешуйки выплыл целый мир: «Некто в шапочке вязаной смотрит с тебя на меня, // а не глобус в колосьях, которому больше не светит». Купреянов не боится писать регулярным стихом, не сливается с бесконечным морем верлибров, он любит предметный мир и умеет заразить своей радостью читателя.
На тарзанке тарзанке
я качался качался,
и скрипела скрипела
надо мной высота…
Возможно, стихи Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского и Сорина Брута тоже будут набирать высоту – если они не изменят своей любви.
Леонид Юзефович,председатель жюри премии «Лицей-2021»
Татьяна Вольтская,член жюри
Номинация Проза. Первое место
Катерина Кожевина
Лучшие люди города
Фрагмент романа
Глава 1
“Николай Гоголь” провалился в яму. На задних рядах кто-то вскрикнул, по салону прокатился лязг металлических пряжек, грудной ребёнок дотянулся до ноты си второй октавы. У Лены внутри всё сдавило, тело перестало слушаться. Ей казалось, что чья-то невидимая рука трясёт аэробус, словно игральные кости, и вот-вот швырнёт с высоты десять тысяч метров. Мужик на соседнем сиденье начал креститься, с отчаяньем втыкая троеперстие в круглый тугой живот. Лена заметила, что он крестится не справа налево, а слева направо, по-католически. Это наблюдение отвлекло её от собственного страха. Через пару минут всё успокоилось. Католик встал, открыл багажную полку, достал из сумки мерзавчик столичной и отхлебнул.
Лена прикрыла глаза и запрокинула голову. На джинсах и рукавах свитера расцвели томатные пятна, но это уже не имело значения. После восьми часов полёта она чувствовала, как будто её руки и ноги состоят из миллиарда маленьких сжатых пружин. Вот бы сейчас раскинуться на кровати в позе морской звезды, укрыться одеялом с головой и спать десять, двадцать часов подряд. Но вскоре из динамика зашелестела стюардесса: “Уважаемые дамы и господа, просьба убрать откидные столики, открыть шторки на иллюминаторе и пристегнуть ремни безопасности”. Тоска по дому затянула Лену в узел.
Как конькобежец на вираже касается рукой льда, самолёт тронул крылом облако, развернулся и пошёл на посадку. Белая пелена рассеялась, и показался рваный берег острова. В аэропорту было жарко, хотя стоял октябрь. Резиновая лента навернула уже несколько кругов, а клетчатого чемодана всё не было. Лена представила, что её багаж вывалился во время турбулентности и приземлился где-то на площади в Улан-Удэ, а может, его по ошибке отправили в Таганрог или Астрахань. И все её кашемировые свитера, австралийские джинсы и французские сорочки примеряют сотрудницы аэропорта. Впрочем, сорочки ей здесь ни к чему.
Чемодан выехал из тоннеля самым последним, с помятыми боками и расстёгнутой молнией на кармане. Еле стащив его с ленты, Лена двинулась к выходу. У дверей она заметила невысокого парня в камуфляжном костюме, с мясистым носом и короткой чёлкой. Он мял в руках листик, на котором печатными буквами было выведено – “Нефтепромрезерв”. Лена подошла:
– Кажется, нефтепромрезерв – это я.
– А я – Коля. Едем?
Он выхватил багаж и покатил его в сторону стоянки. Колёсики с трудом преодолевали трещины на асфальте – даже чемодан сопротивлялся глупому повороту судьбы. Коля остановился у машины, точнее у настоящего вездехода – высота колёс не меньше метра, из капота торчит труба, похожая на кобру в боевой стойке.
– А это что такое? – Лена тронула металлическую змею.
– Да это шноркель, чтобы по дну реки ездить. У вас таких нету поди в Москве, – Коля тщательно изучил Лену и задержал взгляд сначала на заляпанных джинсах, а потом на белых кроссовках New balance, – прошу садиться в карету, мадмуазель.
Из аэропорта Южно-Сахалинска до Крюкова ехать не меньше четырёх часов. На улице моросило, за окном мелькали невзрачные коробки гаражей и рекламные билборды – “Бестраншейная прокладка трубопроводов”, “Мир пайки”, “Союз православных пчеловодов”. Лена задремала. Где-то через час Коля тронул её за плечо:
– Вы, наверное, кушать хотите? Я позвонил тут Валере, сказал, что встречаю гостя из Москвы, он обещал свежих чебуреков сделать. Наши все у него берут.
Когда в игру вступают “наши”, пасовать неудобно. Коля выскочил у придорожной забегаловки и вернулся со стаканом чая и масляным полумесяцем, обёрнутым в серую бумагу. Лена отхлебнула глоток, и нёбо моментально онемело от кипятка. К тому же чай оказался с сахаром. В Москве она старалась не есть сладкое и мучное, вставала на весы утром и вечером, но если жизнь теперь неслась под откос, то почему бы не придать ей ускорение. Лена отломила кусочек чебурека и положила в рот. В середине мясо показалось сырым. Джип медленно двинулся с места. Разобравшись с обедом, будто пройдя инициацию, Лена прилипла к стеклу. У самой дороги под пляжными зонтами сидели женщины в фуфайках и бриджах поверх колготок, а рядом с ними на столах вместо яблок или банок с огурцами, беспомощно раскинув щупальца, пылились огромные крабы.
– А сколько здесь стоит краб?
– Тараканы-то? Ну, этим рублей триста красная цена. Но лучше брать по пятьсот. Я знаю надёжных людей, обращайтесь.
После крабов начались грибные ряды. На капотах, на леопардовых покрывалах и просто на земле стояли вёдра с лисичками, белыми, груздями и неизвестными шариками, похожими на большие шампиньоны.
– Надо же, какие боровики красивые! Вот бы их с картошкой пожарить.
– Э, нет. Грибы я у трассы не советую брать. Вы что же, не знаете, как людей дурят?
– Не-а.
Коля снисходительно посмотрел на Лену и покачал головой:
– Самые лучшие грибы кладут сверху и на дно ведра. В середине – всякий лом и даже червивые. Вот ты купишь ведро, перевернёшь его в пакет, и не заметишь, что тебя развели, – Коля решил, что настало время перейти на “ты”. – Сама-то в Москве родилась?
– В Москве, да, – от этого признания Лене стало как-то не по себе, как будто её уличили в непотребстве.
– Ну, ты вроде ничего, хорошая девчонка. Но вот ваши к нам когда приехали завод строить, столько гонора у них. Нет, подзаработать, конечно, дали. Я сразу возить народ на стройку подрядился. Но мужики у нас недовольны. Говорят, москвичи посуду не моют, а выбрасывают.
– Что?
– Грязную работу вы не любите и деньгами напоказ сорите. Но это я не про тебя конкретно, ты не думай, – сжалился Коля.
Машина ехала между голых сопок, напоминающих куски халвы. Вдоль дороги вытянулись трёхметровые растения с толстым стеблем и широкими листьями.
– Коля, а это у обочины бамбук растёт?
– Это? Да борщевик обычный. Он у нас и по пять, и по шесть метров вырастает. А бамбук я покажу тебе потом, когда подъезжать будем. Ты лучше про себя расскажи. Замужем? Дети есть?
– Нету, – Коля полез на приграничную зону острых тем.
– А чего так?
– Не хочу, – Лена не сдержала раздражение в голосе.
– Да ты не нервничай так. Ну нет и нет. Успеешь ещё. Я вот недавно открыл для себя одного духовного деятеля, Ошо, знаешь такого? Так теперь вообще не волнуюсь. Он говорил: “То, что есть – есть. Остановитесь и увидьте”. Никуда теперь не бегаю, спокоен как удав, с женой хорошо стало. Вот смотри, что она подарила, – Коля щёлкнул подвеску на зеркале заднего вида. Рядом с георгиевской лентой, крестиком и ёлочкой болталась разноцветная нитяная мандала.
Полчаса ехали молча, но тут сзади пристроился чёрный BMW, резко подрезал Колин вездеход и умчался за горизонт.
– Ах ты, сука! Куда ж ты так торопишься, унитаз на лыжах! Чтоб тебе там шину пробило, урод, – Коля воспринял обгон как личное оскорбление.
Наконец они добрались до перетяжки над дорогой: “Крюков – город будущего”. Лена подумала, что в России есть города светлого будущего и славного прошлого, но хорошо бы нашёлся хоть один город настоящего.
Двухэтажные бараки из дерева, чёрного от влаги, торчали у дороги, как мокрые грачи. Деревьев почти никаких нету, только низкие кустарники. Кое-где встречались кирпичные дома, огороженные двухметровым металлическим забором. На калитках висят таблички-предупреждения про сторожевых собак: “я добегу до забора за две секунды, а ты?” или “собака злая, а кот вообще ниндзя”.
Лене нужно было забрать ключи в офисе “Нефтепромрезерва” – компания на первое время, пока не построит свой посёлок, снимала для сотрудников квартиры в центре Крюкова. Хотя различить, где именно у Крюкова центр, почти невозможно – за сорок минут город можно пройти насквозь. Офис открыли в “районе пятиэтажек”. Вскоре Лена поняла, что это местный даунтаун. Маленький пятачок стал эпицентром общественной жизни – больница, две школы, Сбербанк, ДК, улица Ленина, площадь Ленина, памятник Ленину, церковь-новодел, администрация города и два кафе-конкурента, “Ветерок” и “Тополёк”. Она быстро забежала в контору, расписалась в журнале и взяла ключи у секретаря. Сюда Лена вернётся завтра и будет приходить ещё сто восемьдесят дней, которые тогда представлялись ей худшим временем в жизни.
Коля завёл мотор и повёз московскую пассажирку в её временный дом. На перекрёстке они остановились. По улице двигалась похоронная процессия, каких Лена никогда не видела. Впереди мужчина нёс красный стяг с золотыми иероглифами, за ним на плечах тащили открытый гроб и крышку. На женщинах – белые платки, пара старушек одеты в бежевые халаты поверх тёмных курток и пальто. Вот-вот замашут крыльями и взлетят, как сороки. Коля перехватил Ленин удивлённый взгляд:
– Да, это корейцы хоронят. Они вообще странный народ. Меня как-то позвали на поминки, так у них надо садиться и есть прямо перед гробом, пока его ещё не закопали. Кусок в горло не лезет.
– Ужас!
– А ночью родственники играют с покойником в карты, развлекают его.
– А почему они в белом?
– Вроде как белый у них цвет смерти, как у нас чёрный. Типа волосы к концу жизни седеют. И полюса у Земли белые. У меня есть друг-кореец, так прикинь, он, когда родителям хотел новые окна ставить, они увидели, что белые, и ни в какую. Дурной знак, говорят. Помереть боятся.
– А у корейцев тут своё кладбище есть?
– Да прямо. С нашими рядом закапывают. А иногда и жгут трупаков своих. У них положено. Уезжают на берег и разводят костры, крематория-то нету.
– А это законно вообще?
– А что им за это будет? Они же не убивают. У нас тут, Лена, свои законы.
Через пару минут Коля тормознул у одной из пятиэтажек. Жёлтая штукатурка начала сыпаться и обнажила рыжие кирпичные веснушки. Квартира на верхнем этаже. Коля обещал занести чемодан, но сначала хотел покурить. Лена вошла в подъезд, преодолела пару пролётов и поняла, что на третьем этаже не горит свет. Сунула руку в карман, достала айфон – что за чёрт, батарея села. Придётся идти на ощупь. В подъезде воняло уксусной кислотой. Вдруг она почувствовала, что правая нога вместо твердой поверхности уткнулась во что-то мягкое и бугристое. Лена вскрикнула, рванула вниз через ступеньку, и чуть не упала, вылетая из дверей.
– Коля, там человек лежит! Мертвец!
– Сейчас посмотрим, не кричи.
Он взял телефон с фонариком и двинул в подъезд. Лена осторожно пристроилась за ним. На третьем этаже Коля хохотнул:
– Ну, что ты так вопила? Лежит парень, отдыхает. Ну, принял немного, не сухопутным же ходить.
Лена подошла ближе и увидела в луче фонаря оплывшее лицо. Человек среднего возраста в таком же камуфляже, как у Коли, лежал на площадке, положив руку под щетинистую щёку, и размеренно сопел. Он даже не почувствовал, что его потревожили.
Коля сделал ещё одну ходку вниз за чемоданом и вернулся:
– Ну, бывай, подруга. Телефон мой сохрани. Я тебе, если хочешь, дам Ошо почитать. Тебе надо.
Лена попрощалась и вошла в светлую однушку. За окном гнули шею жирафы подъёмных кранов и виднелся кусочек моря. В комнате было чисто, из мебели – стенка, стол и грязно-розовый разлохмаченный диван, весь в затяжках и нитках. Над диваном висел плюшевый ковёр с золотистыми оленями. Лена села, с силой выдохнула и погладила оленя рукой: “Ну что, будем дружить?” Олень ударил копытом и подмигнул.