Природа советской власти. Экологическая история Арктики

УДК 332.021(1-924.16)

ББК 63.3(2Рос-4Мур)6

Б89

Редакционная коллегия серии

HISTORIA ROSSICA

С. Абашин, Е. Анисимов, О. Будницкий, А. Зорин, А. Каменский, Б. Колоницкий, А. Миллер, Е. Правилова, Ю. Слёзкин, Р. Уортман

Редактор серии И. Мартынюк

Перевод с английского Е. Кочетковой; научный редактор Ю. Лайус

Энди Бруно

Природа советской власти: Экологическая история Арктики / Энди Бруно. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – (Серия «Historia Rossica»).

В ХX веке Советский Союз превратил Кольский полуостров – когда-то удаленный форпост Российской империи – в один из самых населенных, промышленно развитых, милитаризованных и загрязненных районов Арктики. Эта трансформация оказала существенное влияние на советский опыт регионального развития. Взаимодействие с миром природы, с одной стороны, приносило промышленные преимущества, а с другой – ограничивало возможности радикальных социалистических преобразований, поскольку в роли участницы коммунистического проекта выступала сама природа. В книге Энди Бруно советская экологическая история рассматривается в сравнительной перспективе как часть глобального стремления современных государств к бесконечному экономическому росту. Исследуя историю строительства железных дорог, становления горнодобывающей и перерабатывающей промышленности, технологии выплавки никеля и меди, оленеводства и производства энергии в регионе, автор одновременно изучает и советские культурные представления о природе, планы развития, жизненный опыт и пути социально-экономического приспособления к реальности физического мира и его изменения. Перед читателем книги предстает история двух взаимосвязанных процессов: пока советская власть переделывала природу, природа переделала советскую власть. Энди Бруно – профессор исторического факультета Университета Северного Иллинойса, США.

ISBN 978-5-4448-2332-4

© Andy Bruno, 2016

This translation of The Nature of Soviet Power by Andy Bruno is published by arrangement with Cambridge University Press.

© Е. Кочеткова, пер. с английского, 2024

© Д. Черногаев, дизайн обложки, 2024

© ООО «Новое литературное обозрение», 2024

БЛАГОДАРНОСТИ

В том или ином виде эта книга была со мной более трети моей жизни. Как можно предположить, за время осуществления такого длительного проекта я оказался обязан очень многим людям. Так много людей помогали мне в написании этой работы, что я не смогу их всех здесь перечислить. Поэтому позвольте мне начать с огромного спасибо каждому, кто помог мне, пусть даже и совсем немного. Эта книга не была бы такой, какая она есть, без вас.

Я начал вынашивать идею написания фундаментальной экологической истории одного из регионов российской Арктики еще в те времена, когда я учился в Рид-колледже, даже не зная тогда, что существует такое направление, как экологическая история. Мои замечательные профессора проделали огромную работу для того, чтобы поставить меня на путь серьезных исследований. Во время моего обучения в магистратуре Европейского университета в Санкт-Петербурге при поддержке американской программы Фулбрайта Юлия Лайус, Алла Болотова, Алексей Крайковский и Даниил Александров познакомили меня со многими классиками экологической истории и открыли для меня увлекательную историю Кольского полуострова. За эти годы они перестали быть поддерживающими наставниками и стали бесценными коллегами.

Когда я учился в аспирантуре Университета Иллинойса в Урбане-Шампейне, я имел честь работать со многими замечательными историками России, такими как Марк Стайнберг, Дайан Коенкер, Джон Рэндольф и Евгений Аврутин, а также с аспирантами, такими как Ребекка Митчелл, Рэнди Диллс, Элана Джакель, Шарил Коррадо, Дмитрий Тартаковский, Кристина Варга-Харрис, Грег Страуд, Джесси Мюррей, Стивен Джуг, Мария Кристина Гальмарини, Рейчел Королефф и Патрик Рид. Марк Стайнберг был проницательным, внимательным и приветливым научным руководителем в Университете Иллинойса, он продолжал давать ценные советы в отношении этой книги и после того, как я закончил свое обучение. Его знания, энтузиазм, вовлеченность и критичность значили очень много для моего становления как исследователя. Дайан Коенкер также обеспечивала мне невероятно вдумчивую и тщательную обратную связь. Джон Рэндольф был замечательным наставником, который часто вовлекал меня в глубокие дискуссии об истории России и экологической истории. Хотя все мои коллеги по аспирантуре были безмерно полезны и поддерживали меня, я бы хотел выделить Ребекку Митчелл, как друга и компаньона, с которой мы многое прошли в разных уголках мира. Я также хотел бы поблагодарить ушедшую от нас Джейн Хеджес, которая научила меня пониманию того, как работает процесс академических публикаций, в то время, когда я был помощником редактора журнала «Slavic Review»; а также всех участников университетского кружка, посвященного российским исследованиям, неоднократно дававших отзывы о моих работах. Наконец, я хочу поблагодарить Жужу Гилле, Джесси Рибот, Дженнифер Монсон, Дона Крамми и мою когорту слушателей программы «Человеческие измерения экологических систем» в Университете Иллинойса, познакомивших меня со многими теориями взаимодействия человека и природы, которые обогатили анализ, предлагаемый мной в этой книге.

Международная стипендия для проведения диссертационного исследования, выделенная Исследовательским советом по социальным наукам при поддержке Фонда Эндрю У. Меллона, стала главной поддержкой моей исследовательской работы для этой книги в России. В течение этого времени я семь месяцев жил и работал в Мурманске, в том числе в период полярной ночи. Многие местные исследователи и библиотекари —Александр Порцель, Николай Воронин, Павел Федоров, Алексей Киселев, Дмитрий Фокин, Елена Макарова, Валерий Берлин и Светлана Саливова – помогли сделать исследовательскую работу в Мурманске возможной. Позднее, во время поездки в Кировск, которая финансировалась Национальным научным фондом (NSF ARC 0922651), Юлия Зайка организовала для меня возможность поработать на Хибинской учебно-научной базе МГУ. Я также получил огромную пользу от помощи со стороны исследователей, архивистов и библиотекарей в других регионах России, включая Москву, Санкт-Петербург, Оренбург и, относительно недавно, окрестности озера Байкал.

В то время когда я переделывал свою докторскую диссертацию в книгу, я работал на двух временных позициях, позволивших мне продолжать мои исследования и размышления. Когда я был постдокторантом в Университете штата Флорида при поддержке Национального научного фонда (NSF ARC 0922651), я в значительной степени научился у Рона Доэла тому, как анализировать свои материалы с точки зрения методологии истории Арктики. Его доброта, энтузиазм и включенность в исследовательские сети поставили меня на правильный путь при переработке моего исследования. Клаус Гества пригласил меня в Университет Тюбингена в качестве приглашенного исследователя Коллаборативного исследовательского центра «Порядки под угрозой», который обеспечил мне плодотворную интеллектуальную среду для переработки моей рукописи и разработки направления будущих исследований.

В наш век, когда многие выдающиеся молодые исследователи не могут получить постоянную академическую должность, которую они заслуживают, мне посчастливилось сразу после аспирантуры попасть в Университет Северного Иллинойса. Этот университет отличается богатыми традициями и наличием поистине звездных историков России и первоклассных изданий в этой области. Исторический факультет этого университета демонстрирует образцовую заинтересованность в том, чтобы предлагать достойное образование в региональном публичном университете. Я также пришел туда в тот момент, когда новая и энергичная междисциплинарная программа по изучению окружающей среды там только организовывалась. Мои коллеги из Университета Северного Иллинойса тепло руководили мной на этом этапе карьеры, предлагая поддержку и советы и задавая проницательные вопросы о моей работе. Они также выслушивали меня, когда мне нужно было поделиться своей фрустрацией в процессе доработки книги. Джим Шмидт, Мелисса Ленчевски, Беатрикс Хоффман и Крис МакКорд помогли мне получить финансирование для завершения книги. Кроме того, Эмма Куби, Эмили МакКи, Марк Шуллер, Лора Хайдеман и Беатрикс Хоффман дали очень полезные отзывы о моем тексте.

Пока я писал свою книгу, экологическая история превратилась из сравнительно маргинального направления исторических исследований в одно из самых быстроразвивающихся и инновационных направлений в историографии России. У меня была возможность посещать многочисленные семинары и конференции и узнать много нового от своих щедрых коллег. Очень много людей заслуживает благодарности за то, что они обсуждали мои исследования, делясь хорошими идеями о потенциальных направлениях дальнейшей работы. Ограничиваясь именами только тех, кто приглашал меня принять участие в конференциях или организовывал для меня индивидуальные семинары, я хотел бы выразить свою благодарность Юлии Лайус, Эми Нельсон, Джейн Костлоу, Полу Джозефсону, Нику Брейфоглю, Юлии Херцберг, Джону Олдфилду, Денису Шоу, Клаусу Гества, Марку Эли, Андрею Виноградову и Дэвиду Муну. Пей-И Чу также прочитала работу на этапе диссертации и предложила интересные направления для переработки текста.

Участники проводимого раз в два года семинара по истории России на Среднем Западе и дискуссионных групп по истории России в Чикаго, Мэдисоне и окрестностях также дали ценные советы для моей научной работы. Участники национальных и международных конференций и семинаров, коллеги в таких университетах, как Европейский университет в Санкт-Петербурге, Университет Иллинойса в Урбане-Шампейне, Нью-Йоркский университет, Чикагский университет, Университет штата Огайо, Университет штата Флорида, Университет Северного Иллинойса, Университет Тюбингена, Высшая школа социальных наук в Париже и Мурманский государственный педагогический университет, задали мне множество полезных вопросов. На завершающих этапах написания работы рецензенты и редакторы этой рукописи предложили важные суждения, которые позволили мне значительно улучшить текст.

Наконец, и это самое главное, я хотел бы поблагодарить своих друзей и семью, которые поддерживали меня на протяжении многих лет. Мои родители Кэрол Джарема и Деннис Бруно позволили мне продолжить образование и всегда поддерживали меня морально. На финальной стадии мой отец даже прочитал всю книгу целиком, сделав ценные стилистические правки. Мой брат-близнец Майк Бруно также поддерживал мои исследования, зачастую выступая в качестве самого строгого критика. Майк помог мне лучше понять этот мир. Я также получал поддержку от других членов моей семьи, включая Полли Бруно, Чарли Гойнса и Майка Джарема. Моя дочь Майя Фрохардт-Бруно успела пожить в шести разных местах в первые три года своей жизни, пока я писал эту книгу. Ее способность удивляться окружающему миру вдохновляет меня каждый день.

Я также в долгу перед Сарой Фрохардт-Лейн. Мы начинали общение как коллеги по аспирантуре, изучающие экологическую историю, но вскоре влюбились друг в друга. Помимо огромного счастья и радости, Сара дала мне возможность стать лучше как ученому и преподавателю. Хотя я полностью несу всю ответственность за содержание этой книги, ее вклад отражен на каждой странице. Сара провела со мной месяц в Арктике, бесчисленное количество раз читая черновики моих текстов, практически каждый день обсуждая со мной этот проект, поддерживая и ободряя меня в неудачах и трудностях и делая многое другое, о чем я не могу сказать здесь. Если бы я написал ей все благодарности, эта книга стала бы вдвое длиннее.

Глава 1
ПРИРОДА И ВЛАСТЬ НА СОВЕТСКОМ СЕВЕРЕ

Северная природа вдохновляла многих известных людей, в том числе таких как действительный статский советник Александр Платонович Энгельгардт. В 1893 году император Александр III назначил его главой Архангельской губернии – огромной территории на севере Российской империи, которая в то время простиралась от Уральских гор на востоке до Финляндии на западе. Вскоре после назначения Энгельгардт отправился в путешествие по оказавшимся под его попечением обширным землям, уделяя особое внимание природным условиям своих владений в далеком северо-западном уголке страны. Он увидел в этом крае большой экономический потенциал, считая, что он вместе со всем Русским Севером пребывал «в полном застое»¹. Вернувшись, он отметил в своих записках, что скудные и неприступные ландшафты сами несут в себе семена своего обновления: «В общем получается какое-то величественное спокойствие; так и кажется, что в этих берегах сокрыты силы, которые лишь временно объяты тяжелым сном; мысленному же взору путешественника, в мираже этой вековой тишины и спокойствия, как бы рисуется уже несущийся сюда паровоз, который разбудит дремлющие кругом силы и оживит молчаливо-угрюмую, безлюдную в настоящее время местность»². В следующем столетии несущийся паровоз действительно разбудил этот край, после того как первое в мире социалистическое государство развернуло в этой части Арктики экономическую активность, масштаб которой Энгельгардт едва ли мог себе представить.

Карта 1. Кольский полуостров.

Землей, которая вызвала у Энгельгардта такие предчувствия, был Кольский полуостров. За исключением небольшого кусочка Терского берега почти вся мозаика его экосистем тундры и тайги расположилась за Северным полярным кругом. Во внутренней части полуострова над низинами возвышаются небольшие горные хребты – Хибинские горы и массивы Ловозера и Монче-тундры. Ландшафт усеян многочисленными пресными озерами, включая внушительное по размеру озеро Имандра, и многочисленные реки, такие как Нива, Тулома, Поной, Иоканга и Варзуга, пересекают его. Хвойные леса, которые редеют с увеличением высоты и широты местности, и болота, которые покоятся на плохо дренируемых почвах, покрывают бóльшую часть его территории. Специфика региона определяется не только его расположением за полярным кругом, но и климатическими условиями: здесь долгие темные и снежные зимы сменяются полярным днем, продолжающимся несколько недель хоть и короткого, но долгожданного лета. Небольшие участки вечной мерзлоты расположены на самых холодных возвышенностях полуострова. При этом, однако, Мурманское побережье омывается теплыми водами Гольфстрима, в целом смягчающими местный климат и не позволяющими замерзать расположенным там скалистым бухтам с отвесными берегами. Хотя территория обладает намного меньшей биомассой, чем большинство умеренных и тропических природных зон, она стала домом для большого количества млекопитающих, мигрирующих птиц, рыб, насекомых, лишайников, хвойных деревьев, кустарников и других растений.

В начале XX века на Кольском полуострове проживало менее 10 тысяч человек. Это было довольно разнообразное в этническом плане сообщество, включавшее в себя русских, поморов, саамов, финнов, норвежцев, коми и ненцев, в основном проживавших в прибрежных поселениях. Поскольку климатические условия не позволяли продуктивно вести сельское хозяйство, рыболовство и охота давали здесь основные средства к существованию. Начиная еще со средних веков³ поморы летом вели сезонное рыболовство на Мурманском побережье Баренцева моря. Внутри полуострова в разбросанных далеко друг от друга поселениях проживал коренной народ саамы, которые вели полукочевой образ жизни, подходящий для занятий охотой и оленеводством. Благодаря начавшимся с 1860‐х годов попыткам государственной колонизации полуострова в 1890‐е годы был основан новый торговый порт Александровск, и на полуостров начали переселяться новые жители, включая коми и ненцев, занимавшиеся оленеводством. В то же время территория оставалась свободной от крупных городов, значимых военных структур или крупных промышленных предприятий.

Менее чем через сто лет Кольский полуостров стал совсем другим. Он вошел в состав Мурманской области, огромного региона площадью чуть менее 145 тысяч квадратных километров. Попытки советского правительства превратить Кольский Север в развитый регион привели к изменениям его окружающей среды и стали причиной резкого роста населения. Многочисленные плотно заселенные города, промышленные предприятия и военные объекты выстроились от Кандалакши на Белом море до Североморска и Мурманска на Кольском заливе. В начале 1990‐х годов в Мурманской области проживало уже более миллиона человек. Многие переехали туда из‐за карьерных возможностей, но другие изначально прибыли в результате насильственного переселения. И без того малочисленные саамы стали составлять меньшинство, в то время как русские стали подавляющим большинством. К концу советской эпохи огромные пустоши, образовавшиеся вследствие добычи полезных ископаемых, глубоко врезались в горные массивы. Некоторые леса, уничтоженные в первой половине столетия, возрождались, однако в отдельных довольно обширных местах кислотные дожди и выбросы металлургических заводов уничтожили всю растительность. Зараженные химикатами почвы, отравленные воздух и вода убивали водные организмы и представляли угрозу здоровью человека. Олени, которые когда-то кочевали по всей территории, теперь содержались на специально выделенных для выпаса и охраны участках. Поиски источников энергии в регионе, в котором отсутствовали запасы горючих ископаемых, привели к строительству плотин и зарегулированию рек и озер, а также накоплению радиоактивных отходов атомных электростанций, подводных лодок и ледоколов. В целом советская власть превратила Кольский полуостров в самую густонаселенную, промышленную, милитаризированную и одну из самых загрязненных частей глобальной Арктики.

Ил. 1. Кольский полуостров во время поездки Александра Энгельгардта в конце XIX в. Фото из источника: Энгельгардт А. П. Русский север: путевые записки. СПб: Издание А. С. Суворина, 1897.

Ил. 2. Мурманск в начале XXI в. Фотография автора.

Почему этот удаленный форпост Российской империи превратился в одну из наиболее экономически развитых и вместе с тем экологически нарушенных северных территорий XX века? Чем объяснялось стремление советского руководства отстраивать эту часть Арктики так экстенсивно? Предвидел ли это Энгельгардт, когда писал о «сокрытых в этих берегах силах», способных возродить к жизни этот край? Как именно природа Кольского полуострова влияла на советские усилия по развитию промышленности, которые, в свою очередь, изменили природу полуострова? Какие идеи об изменении природного мира и какие практики этого изменения коммунистические вожди заимствовали из опыта других стран, а какие изобрели сами? Как советский опыт освоения полярного севера можно сравнить с опытом освоения других частей Арктики и с тем, что происходило в модернизирующихся государствах в целом? И, пожалуй, самый главный вопрос этой книги: что нового можно узнать о власти в советской системе в целом, глядя на нее через экологическую оптику? Эти вопросы пронизывают и оживляют весь последующий текст.

ПРИРОДА КАК АКТОР

В книге, которую читатель держит в руках, рассказывается история экологических изменений на Кольском полуострове, вызванных экономическими причинами. Она охватывает весь советский период (1917–1991), начиная с поздней Российской империи и выходя за рамки советского периода в постсоветскую Россию. Чтобы наиболее полно рассмотреть различные аспекты экологической истории региона, я сосредоточусь на пяти отраслях экономики, стремительно развивавшихся в XX столетии: строительстве железных дорог, добыче полезных ископаемых и производстве химических удобрений, оленеводстве, выплавке никеля и меди, а также энергетике. В этой истории много участников: чиновники, сделавшие карьеру еще в царское время; ученые, стремившиеся принести пользу государству; коммунисты, сделавшие стремительную карьеру и обнаружившие себя во власти во время сталинского террора на весьма опасных позициях; представители региональных и центральных органов власти; заключенные, которые были вынуждены работать в невыносимых условиях в разных отраслях промышленности; различные этнические группы, зависевшие экономически от охоты и оленеводства; многочисленные технические специалисты, работавшие в самых разных направлениях – от связанных с горной добычей до решающих проблемы уменьшения промышленного загрязнения; и, наконец, сами элементы окружающей среды, такие как животные, скалы и снег. Применяя всеобъемлющий подход к написанию экологической истории, я исследую восприятие природы в культуре, планы экономического развития, опыт жизни в арктической среде и изменения физического мира.

История преобразования этого удаленного северного края предполагает прежде всего понимание того, что советский опыт в существенной степени был сформирован через отношения с окружающей средой. В этой книге я утверждаю, что взаимодействия с природным миром сделали возможным индустриальный образ жизни и в то же время сорвали воплощение в жизнь обещаний социализма. Сама природа была участником коммунистического проекта. Благодаря своим физико-географическим характеристикам и особенностям экологии Кольский Север одновременно предоставлял возможности для советской индустриализации, но также приспособился вмешиваться в нее и оказывать ей сопротивление. Незамерзающие воды Кольского залива, стратегическое расположение полуострова внутри страны, его геологические и гидрологические особенности обусловили развитие определенных отраслей промышленности и военно-морской инфраструктуры. В то же время темнота полярной ночи, выраженный горный рельеф, поведение животных и даже химические свойства добываемых минералов мешали государственному планированию и самым существенным образом переориентировали его результаты в неизвестных ранее направлениях.

Показывая важнейшую роль природной среды в экономическом развитии Севера, это исследование открывает новые перспективы для изучения советской власти. Предыдущие поколения историков всматривались в политическую власть в СССР с разных ракурсов. Одни описывали Советский Союз как тоталитарное государство, другие делали упор на изучении того, как социальная поддержка сталинизма и хаос, которым был пропитан коммунистический проект, обнажили важнейшие пределы для возможного контроля со стороны диктатора, а третья группа представила синтез этих двух школ путем исследования взаимодействий тоталитарных идеологий и повседневных практик, остававшихся несовершенными⁴. Ни один из этих подходов – ни тоталитарный, ни ревизионистский, ни постревизионистский – не придавал особого значения влиянию окружающей среды на то, что удалось осуществить Советскому Союзу. Появившиеся в последние годы исследования подчеркивают значение коммунистической культуры и идеологии для мобилизации советских граждан, выделяют влияние международных тенденций и взаимодействий на советские траектории развития или используют исследования пространственных дискурсов и практик для анализа политической власти⁵. Я присоединяюсь к этим историкам в исследовании идеологических, международных и пространственных измерений власти, но также перенаправляю дискуссию в сторону проблем материального мира.

Эта монография является первым исследованием, которое полностью принимает во внимание живые и неживые элементы природного мира как участников драмы советской истории. Живые организмы и неодушевленные материальные предметы не просто пассивно действуют в ней как объекты, но и играют роль субъектов этой истории. Я опираюсь на работы большого круга теоретиков, которые показали на примерах, как насекомые, бактерии, органические и неорганические отходы, реки, осадки и животные вторгались в историю, которая до этого интерпретировалась как продукт исключительно человеческой деятельности.

Такие мыслители искали возможности охватить анализом сложные взаимодействия природного и неприродного, раскрывая, таким образом, агентность материальных предметов, на которые ранее не обращали внимания⁶. Например, Пол Роббинс показывает, как химические и биологические свойства газона формировали практики поведения их владельцев, в то время как Джейн Беннетт подчеркивает жизненную силу металлов, рыбьего жира, электричества и продуктов питания в качестве живой материи, которая вносит вклад в современную политику⁷. Тем не менее движение исследователей истории социалистических стран от принятия «природы как посредника» к изучению «природы как актора», как к этому призывает социолог Жужа Гилле⁸, происходит слишком медленно. В дополнение к рассмотрению физических и биологических объектов, составляющих ландшафты Кольского полуострова, просто в качестве жертв, препятствий, ценностей или запасных вариантов я показываю, как они часто самым неожиданным и непредсказуемым способом отвечали на манипуляции со стороны советского государства, формируя таким образом саму советскую систему.

Чтобы достичь такого рассмотрения, я обращаюсь с советской властью как с частью ассамбляжа. Согласно видению Бруно Латура, ассамбляж собирает эклектичные группы акторов, выглядящих как якобы социальные и природные, в преходящие, но мощные коллективы⁹. По необходимости центральные и региональные коммунистические руководители делили власть не только со сложным комплексом различных бюрократических, а также классовых, этнических и гендерных интересов, но и с «нечеловеками» и «неживыми» акторами¹⁰. Горы, лишайники, озера и лососи принадлежали к амальгаме влиятельных акторов, которые появлялись на сцене во время кампаний по индустриализации Кольского полуострова. Власть в этом смысле является гораздо более широким понятием, чем способность превратить в действие чью-то волю для достижения желаемого результата, ведь ни озера, ни лишайники не имеют никаких известных намерений. Существует важное различие между агентами, которые могут иметь сознательные намерения, и акторами, которые хоть и не всегда, но тем не менее могут формировать события самым неожиданным образом¹¹. Пегматитовые скалы, в отличие от людей, не имеют желаний, но, как я показываю в этой книге, заставляют геологов ехать на Север. Нечеловеческие акторы помогали направлять изменения, несмотря на то что не обладали человеческой агентностью.

Если рассматривать советскую власть как часть интерактивного ассамбляжа, нельзя не увидеть, что она одновременно была и поразительно прочной, и в то же время укорененной в материальностях, от которых она не могла освободиться. Мир природы способствовал мобилизации режимом ресурсов для промышленных и военных проектов, но также накладывал ограничения на расширение государственной власти. С одной стороны, способность Советского Союза использовать ресурсы северной природы в экономических целях была всеобъемлющей и беспрецедентной. Государство смогло превратить холодные земли на краю земли в зоны мощной индустриальной активности – достижение, которое потребовало большей мощи государственной власти, чем та, что существовала практически везде до XX века. Минералы и металлы для горной промышленности, леса и торф для сжигания и реки, которые нужно было зарегулировать, позволили советской власти создать этот край заново. Как писал Василий Кондриков, один из самых известных участников индустриализации Кольского полуострова, «только при Советской власти, только под руководством коммунистической партии, только при социалистических методах труда, ударничестве, соцсоревновании будет возможно превратить пустынные тундры Севера в промышленный и культурный край»¹². Хотя другие страны в то время тоже имели возможности схожим образом индустриализировать Арктику, Кондриков был прав в том, что только Советский Союз был готов предпринять столь масштабные усилия в реальности.

С другой стороны, власть не могла полностью подавить влияние природы. Напротив, Советский Союз оставался зависимым от материального мира и подверженным непредсказуемым вмешательствам с его стороны. Так, например, олени Кольского полуострова с их инстинктами к миграциям и желанием избегать жестких границ между одомашненным и диким состоянием усложняли осуществление советских программ охраны природы и развития сельского хозяйства. Первые советские попытки сделать кочевое население оседлым закончились приспособлением к сезонным миграциям оленей как к профессиональной данности. Устойчивое стремление диких и домашних оленей смешиваться друг с другом также не только осложнило усилия по восстановлению их популяции со стороны Лапландского заповедника, но и поставило под вопрос экономическую целесообразность социалистического оленеводства. Другой пример – нефелин: минерал, который мог быть использован в качестве источника для производства алюминия, вмешался в кампанию по организации повторного использования отходов горнодобывающей промышленности. Так, в 1930‐е годы геохимик Александр Ферсман утверждал, что «комплексное использование природных ресурсов» могло бы помочь полностью избежать промышленного загрязнения. Однако вопреки этим ожиданиям нефелиновые отходы накапливались и наносили огромный вред окружающей среде на протяжении десятилетий¹³. Пропасть между представлениями о возможностях охраны природы и реальным загрязнением отражает как ограничения в манипуляциях природой, с которыми сталкивалась советская власть в попытке мобилизовать ресурсы, так и неизменную способность инертной материи вызывать непредвиденные последствия. Это также свидетельствует о том, что Советский Союз не контролировал полностью ни свою природную среду, ни людей, которые в ней жили.

Иными словами, Советский Союз так никогда в действительности и не «завоевал» Север в том смысле, о котором так часто заявляли пропагандисты режима и более поздние аналитики. Бравурные утверждения о превосходстве людей над природой изобиловали в советской риторике, сопровождавшей индустриализацию, исследования новых земель и технологическое развитие. Например, один геолог в совершенно обыденной манере завершил свою статью о геологоразведочных работах на Кольском полуострове словами о «покорении Севера»¹⁴. В то время как историки детально изучили проблемы, ставшие следствием таких на первый взгляд агрессивных усилий, они тем не менее склонны принимать «покорение» как определяющую характеристику советского отношения как к природной окружающей среде, так и к Северу¹⁵. Показывая, как представители государства были вынуждены делить власть с материальным миром, даже когда они осуществили радикальные промышленные изменения в особенно негостеприимном крае, я вместо дискурса покорения обнаружил более сложный, нюансированный и аккуратный способ охарактеризовать советское взаимодействие с северной природой.