Глава I
Я немного… стеснителен.
Поэтому мне очень не хотелось идти на субботнюю вечеринку. Ну вот очень. Я бы и не пошёл, на самом деле, если бы меня не доконал отец.
– Пойди, ты чего? Не сиди дома, я тебе говорю. Жизнь вся снаружи проходит, понимаешь, да?
– Понимаю, – смуро соглашаюсь я, отводя глаза в сторону.
– Ну вот. Ты же хочешь с людьми общаться?
– Нет.
– Хочешь. Не ври себе, сына. Я в твой годы… Да я бы то… Да я бы сё… Бла-бла-бла… Ты дерьма кусок и лузер несчастный. Будь мужчиной, твою мать! Иди и нагибай!
Он этого не говорил, разумеется, но мне иногда не мешает додумывать реплики, которые уже были произнесены раз эдак сто или больше. Впрочем, часто я додумываю за других просто так, шутки ради, привыкайте.
Наша беседа продолжается нудно и, как всегда, мучительно. Что для него, что для меня. Каждый раз одни и те же вопросы, одни и те же ответы, одни и те же обещания с моей стороны начать жизнь с чистого листа, одни и те же уничижительные и жалкие взгляды, мелькающие между нами. Как же до боли в горле надоело.
Как это прекратить?
На выбор есть два пути:
Первый – самоубийство, отцеубийство или побег из дома навсегда-навсегда. Плюсы: одна проблема точно решится. Минусы: на её месте появятся куча других.
Второй – согласится пойти на вечеринку. Плюсы: отец от меня наконец-то отстанет, да и реально идти туда совсем необязательно – просто прогуляюсь. Минусы: мне придется вступить в невольный контакт с моими одноклассниками, что породит за собой бурю неловкости, стыда и блевотного позора, с которым я буду ходить до конца своих жалких дней.
Путь – «сохранить «статус кво»» меня не устраивает. Целый год я его пытаюсь сохранить, да вот никак не получается, чтоб его черти вынесли.
Я спустя бесконечно долгие минуты бестолкового диалога посмотрел на отца. В его глазах я вижу столько противоречивых чувств и не могу уловить, что именно он сейчас испытывает. Надежду? Презрение? Умиление? Сочувствие? Одно сказать можно точно. В его глазах отражаются мои, а уже они выражают решимость. Злую решимость. Дескать: «Да и ладно, уломал, сволочь. Будь по-твоему!».
– Да, – сказал я.
– Что «да»? – ухмыльнулся батя.
– Да, пойду на эту сраную вечеринку. Познакомлюсь там с людьми и буду хорошо проводить время.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Красавчик, молодец, – поджав губы в уважительной победной улыбочке он протянул мне руку. Я её пожал и ощутил, насколько я, оказывается, маленький и слабый.
– Я могу тебе доверять? Ты правда пойдешь?
– Правда. Пойду. Ну вот зачем ты меня вынуждаешь лгать. Ну? Не пойду, не пойду. Я же сказал, что ты хотел услышать. Чё прицепился-то?
– Ладно, сына. Расскажи потом, как время провел. Селфи с кем-нибудь сделай.
– Нафига?
– Хочу посмотреть, как ты хорошо развлекаешься. Или попроси, чтобы кто-нибудь тебя сфотографировал. Знаешь, как попросить правильно?
– Нет, – изумленно ответил я, ожидая неожиданный, но поразительно полезный совет, с которым можно будет двигаться по жизни.
– «Сфотографируйте меня, пожалуйста» – подходишь и просишь. Всё просто, – усмехнулся отец, ментально хлопая меня по плечу.
Будешь ещё так шутить и реально из дома уйду.
– Ага, – цокая, я, уже наевшийся нравоучений и ужасных перспектив грядущего дня, собрался уйти с кухни.
– Ты правда пойдешь? – серьёзно удостоверился он.
– Пойду, пойду, – я хотел, чтобы это моё обещание тоже куда-нибудь «пошло».
– А в чём?
– Да какая разница. Кто, в чём хочет, придет. Мы же не в театр.
– Ну смотри, – заинтересованность во мне погасла и внимание бати сместилось на пиво и телефон с тик-токами.
Ой зря я рассказал про эту тусу. Ничего бы этого не было, если бы я не проговорился, как какая-то… Не знаю кто!
Сохранять молчание – это моё хобби, моё призвание, моё кредо и талант. Куда же это всё пропало…
Да у меня бы не получилось в тайне всё сохранить. Может, мама бы рассказала.
А, кста, вы же не знаете, да? В честь начала учебного года, успешного перехода в одиннадцатый класс мои одноклассники захотели на выходных устроить «пати воссоединения», на которое все были приглашены. Кроме родителей, естественно. Это вопиющие действо состоится завтра, в субботу, в просторной хате одного из моих «товарищей по неволе». Вот, и я случайно про это ляпнул, вызвав ошеломительный интерес моего неравнодушного отца. Он начал пристрастно спрашивать, любезно допытываться и нежно давить. Как уже ранее упоминалось, мы постоянно ведем душевные беседы насчёт моего «невклинивания» в коллектив. Прошлый год я провел «в одиночке». Не сидел в карцере, в смысле, а сидел один за партой. Иногда, правда, я отсиживался на пару с неким Ваньком, но это было редко. Такой расклад моих родителей, а особенно одного моего очень общительного и ревностного родителя «номер один», не устраивал. Целый год меня долбили упреками, вопросами и неудобными мольбами, мол: «Найди себе отдушину какую-нибудь, занятие. Чтоб людей с общими интересами найти» – я кивал и, как утка, клокотал: «Ага», – после чего мощно забивал на саморазвитие большой такой…
– Ух вот ведь незадача, – в зубы страшно ругался я, заходя в свою комнату. Конечно, я сказал совсем не это. Всю матерщину, которая постоянно будет сочиться из моих и, боюсь, не моих сладких уст, я буду таким нехитрым образом купировать, дабы не повредить ваши тонкие чувства, – Незадача!
Мне не хотелось, ни пялить в видеоигры, ни читать, ни слушать музыку. Ненависть к себе, отцу и одноклассникам кипела и заставляла весь мозг бурлить и проигрывать сценарии возможного будущего.
Ох, как же я люблю это делать – мечтать о том, что вообще никогда не произойдет. Каждый раз идя в школу, я думаю о том, как буду непринужденно болтать с пацанами, уверенно отвечать на уроках и катить шары к девчонкам. Или другое. Иду иногда по улице и думаю о том, как бы круто было бы подойти к кому-нибудь да начать душевную беседу, стать друзьями за считанные минуты. Да даже о том, как было бы обалденно иметь мощный «ПэКа» и играть в новые штуки. О том, как бы круто было бы, если бы я умел программировать и уже сейчас становился востребованным спецом. Уехал бы жить в Штаты или ещё куда. Вот было бы круто. Ни одна такая тупая и мелочная мечта не свершилась и даже близко не подошла к тому, чтобы свершиться.
Так и живу. Мечтая о том, что буду делать и творить, ничего не делая и потребляя.
– Кошмар! – бубнил про себя я, сидя за столом, – Ужас первозданный, беспредел! На что я согласился, баран, – я не знал, чем бы заняться. Волнение струилось по моим жилам, будто я сейчас выйду биться на гладиаторскую арену, а у меня в руках ни щита, ни копья. Только потные голые руки.
Руки…
Я надел беспроводные наушники. Забрался в угол комнаты, чтобы если «вдруг», то мгновенно всё закрыть и не спалиться. Несмотря на то, что я сегодня это уже делал и, казалось бы, никакого удовольствия уже не получить – повод был. Включился режим «инкогнито», открылся любимый сайт, выбрана наиболее предпочтительная категория, пролисталась парочка десятков видео с изумительно красноречивыми названиями и не менее изумительными выражениями лиц, позами, жестами и ракурсами. Попалась одна из «фавориток», как я их про себя называл. Тыкнул на неё. Она чем-то походила на мою одноклассницу Лёлю. Так её все, почему-то, дурацки называют. Тот же небольшой рост, большие глазищи, квадратненькое лицо, очки в золотистой оправе. Ох! Редкая находка. В смысле, актриса. Хотелось бы найти побольше таких, которые бы походили на моих знакомых. В этом была бы приятная неловкость. Своеобразный секретик. Почти элемент шантажа. Всё жду не дождусь, когда можно будет бесплатно и с хорошим качеством по фотографиям делать, точнее, производить, назовём его, развлекательный контент. Пикантности добавляло то, что сама Лёля вела себе самым вызывающим образом и при том не была той, кем казалась. Очевидно, отсутствие отца изуродовало её душу и теперь она сладострастно жаждет внимания и стекающих по ней слюней, когда её голые короткие ножки, пойманные в сетку, щелкают небольшими каблуками в коридоре. Однако она действительно «не такая». Никто её не верит, но я её прекрасно, по какой-то непонятной причине, понимаю. Походу, есть внутри какой-то стержень, который держит эту девицу на тонких опорах ускользающего… Благонравия? Мне так нравится иногда об этом думать, что я даже не обращаю внимания на то, что смотрю. С ума сойти, я же завтра её увижу. И увижу, скорее всего, в самом непринужденном состоянии. Как некрасиво с моей стороны. Интересно, а сколько ежедневно одни девчонки могут ловить икоту из-за того, что их так своеобразно «вспоминают»? Если бы икание реально так работало, то у одних девчонок были бы лютые проблемы с самооценкой, а у других с непрекращающейся икотой… Хотя первых было бы кратно меньше. Буквально единицы.
Я перехотел пачкать руки и одежду. Мне было достаточно того, что я увидел и мне захотелось знатно потроллить внутреннего демона. Я знаю, что я сорвусь, но уже перед сном. Что ж, пускай будет так.
Посмотрю ка я «шортсы».
На несколько часов я впал в полное забытье и развлекательный ад, где меня то и дело ошпаривали безмозглой развлекаловкой; протыкали красотой пейзажей, тел, городов, рисунков и морей; резали «псевдообразовательщиной»; оглушали ритмичным словоизрыгательным хип-хопом; давили обманчивыми мотивациями, стимулами и тупыми советами по успешному успеху. Я всё это упоительно пялил, вникал, ржал и балдел. Никакой явной тревоги, только прикольные видосики.
– Как же я несчастен, Господи, убейте меня кто-нибудь, – я этого не говорил вообще никогда. Вы же верите мне? Верите? В голове вертится постоянно. Боюсь, что скоро перестанет и начнет вертеться уже на языке, а потом на ноже. Ну и вообще перестанет.
Мне надоело, и я пошёл готовиться ко сну. В ванной я встретил маму, которая только проснулась от своей вечерней дрёмы.
– Пойдешь, завтра на это ваше мероприятие? – говорила она, намыливая голову и обращаясь скорее к ванной, чем ко мне.
– Ну типа.
– Правильно. Нечего дома сидеть.
– Ага. Вам сказать, что ли нечего больше? Сценарист в скрипты не прописал?
Диалог закончился, не успев начаться. Вообще мы с мамой в хороших, но иногда она меня бесит. И я её тоже. Полагаю, это и есть настоящая и чистая любовь между матерью и её ребёнком.
Я почистил зубы и погнал давить кемаря.
Подавить как следует не получилось. Я ворочался, много переживал, прокручивал завтрашний мой позор и унижение.
Вот мне из любопытства охота узнать. У нормальных людей такое бывает? Я же вижу, что у них в глазах и проблеска страха нет, когда они как-то социально себя проявляют, выступают, толкают спич. Они каждый раз ночью трясутся или они уже в детстве успели?
Селфи ему сделать, ага, как же.
Тьма поглотила меня. Не успел я ни искушению предаться, ни короткие видосы посмотреть. Вот так раз! И схапала. Сон – это классно, вообще. Во сне не страдаешь. По крайней мере по-настоящему. Что же мне снилось? Я не смог вспомнить утром, но позже, осуществляя себя днём, кое-что припомнилось. Когда я разогревал утром завтрак, я вспомнил, как в кошмаре меня на кухне заставили читать стихи, но я не выучил. Было стыдно и с надеждой смотрел на своего самого близкого одноклассника Ванька. Ему тоже было неловко. О нём потом. Когда я шёл рядом с пустырём по направлению к хате, где проводилась вечеринка, то мне врезалось в голову воспоминание о том, как я на гоночном болиде рассекаю поле золотистой пшеницы. Сначала я чувствовал себя уверенно и важно, но потом усомнился, может ли гоночный болид так гладко ехать по неасфальтированному участку. В эту же секунду образовалась скала, я в неё влетел и, когда моё лицо без шлема и другой защиты приземлилось на острые, как бритва, колосья, я проснулся.
Утро и начало дня ничем примечательным не запомнились. Встал, привёл себя в порядок, пожрал и пошёл читать.
Я люблю читать по пятьдесят страниц в день. Есть у меня такое нестрогое правило, которое я соблюдаю. Ни страницы больше, ни страницы меньше. Сделал я это лишь потому, что почитать на вечеринке мне не дадут, а после мне уже расхочется. Я очень горжусь своим маленьким хобби. Никто, я уверен, из сверстников моих так часто не читает. А я читаю! Бывает, даже получаю некоторого рода «респект» со стороны старшего поколения. Ещё они хвалят меня за то, что я послушный и тихий, вежливый молодой человек. Им просто непонятно, что я слишком боюсь на них ругаться и хамить. Все мои достоинства не более, чем порождение трусости. Я им это, кстати, как-то раз сказал и мне ответили, что я себе вру и это, на самом деле, благодетель, имя которой – кротость.
Я так и не запомнил, почему именно кроткие – блаженны.
Сидя в углу комнаты, где я всего лишь вчера лелеял мечты о близости, мною активно читалась Бабелевская «Конармия». Я ничего не понимал из того, что происходило на страницах книги и просто думал о том, что меня ждёт сегодня. Стоило, наверное, отложить чтиво, пойти прогуляться да посреди улицы побить себя кулаками в голую грудь, чтобы придать себе уверенности, но пятьдесят страниц – есть пятьдесят страниц…
Я закончил ежедневный читательский ритуал и сел за компьютер. Поиграл в «Радиоактивные осадки: Новый Вегас» и пошёл обедать. В этот раз меня уже позвали родители. За столом мы сидели, почему-то, молча. Было ощущение, что кто-то из нас страшно напортачил и теперь мы вынуждены выдерживать эту вот десятиминутную минуту молчания. Они что, видели, как я в игре убивал мародеров или случайно прочитали мои вчерашние мысли об однокласснице – похотливом симулякре?
Только к концу трапезы отец, кажется, вспомнил, что он, вообще-то, обеспокоен моим социальным благосостоянием.
– На вечеринку идешь сегодня? – как-то с напором спросил он.
– Иду, – спокойно ответил я.
– Иди, иди. Сэлфи не забудь только! Ну и, если что, то предохраняйся, – по кухне раскатился неприятный такой смех.
– Ага. Если кого там и будут иметь, то только меня. Да и то из жалости.
Поговорили. Я покушал, не помыл посуду, надел джинсы с джемпером, мило попрощался:
– Пока.
– Пока – ответили два голоса сразу, – Удачи, – как-то по-доброму добавила мать.
В убитых кроссовках я поплелся в назначенное место. Я воткнул в уши свои дешевенькие беспроводнухи и включил случайное проигрывание любимых треков. Заиграла бешеная песня «Гражданки» и я под слова о том, что главный герой не оставляет следы на свежем снегу понял, что я забыл дома предаться моей каждодневной постыдной страсти. Я часто так делаю, чтобы в общественных местах не смущаться от неожиданных… Восстаний. Впрочем, ни разу такого не было и я, в принципе, даже и не знаю, чего боюсь, но вдруг! Будь я крутым чуваком, то в такой неловкой ситуации я бы выпалил что-нибудь, типа: «Да, деточка, меня так и распирает, как видишь. Хочешь скинуть со мной это неприятное бремя? Уверен, что тебе оно доставит…» – фу, твою мать, о чём я думаю вообще.
А могу ли я ещё о чём-нибудь думать?
И кто меня за это осудит? Мыслепреступления не наказуемы.
По крайней мере сейчас.
Песня кончилась, и я неожиданно понял, что попал в интересное место. Сначала я прошел вдоль двора и детского сада, но сейчас я нахожусь между пустырём с заброшенными недостроенными зданиями и жилым кварталом. Крайне любопытное сочетание. Жизнь и нежизнь такая, получается. В ушах заиграла какая-то попса для педиков, но переключать я не стал. Всё-таки надо настроиться на то, что на вписке будет играть как раз такая музыка. Даже хуже.
Я горжусь своим музыкальным вкусом, но делиться своими соображениями об это сейчас не буду. Вы, наверное, и так устали от того, что я всё о себе да о себе говорю, ага? Конечно, устали, бедненькие. Идите, отдохните. Откройте окошко и впустите воздуха в душную из-за меня комнату. А если вы на улице, то наоборот – зайдите куда-нибудь. Слишком много свежего воздуха для организма вредно.
А на улице-то и правда хорошо. Только сейчас заметил. Зря, наверное, я напялил кофту. Жарковато, но, надеюсь, что у одноклассника беспрерывно работает кондиционер. Лето ведь ещё не успело кончиться. Так интересно. В голове, по какой-то причине, есть строгое разграничение на четыре времени года, которые сменяются, как биомы в «Шахтёрном ремесле». То есть, моментально и сразу. Но это же не так. Весной не сразу тепло, да и осенью холодно. Как я дожил с такими представлениями об окружающем мире до семнадцати лет…
И вообще жизнь хороша сама по себе! Это я думаю потому, что минут через десять зайду в гадкий вертеп. Мне там самое место, по идее, скажете вы, но мне похеру, что вы там скажете. Как минимум потому, что я слишком инфантилен, чтобы соглашаться с чем-то неприятным. Как максимум потому, что люди вокруг меня не стесняются показывать, насколько они лживы, развратны и вообще, великолепны. С ними мне немножко неловко. Я такой же, как они, но одновременно и нет… Короче, действительность вне моих бетонных стен и мерцающих экранов бьет ключом. Дети играют на площадках, парочки ходят за ручки, богатые дядьки катаются на машинах, спортсмены гоняют на великах и бегают, мамаши катают детей в колясках, в небе летают голуби и самолеты распыляют хвостами свою химию. Запомните это.
Нужный подъезд нашелся, ноги начали дрожать, руки потеть, а глаза тревожнее, чем обычно, бегать. Я в нерешительности встал перед домофоном, открыл телефон и посмотрел написанные в беседе номер квартиры, набрал нужные цифры. Простоял я так минуты две. Отчаянно нажимая кнопки и не получая никакой обратной связи. Только в мою голову пришла успокаивающая мысль о том, что в назначенной квартире все поумирали и никто не сможет мне открыть, как я увидел инструкцию на которой русским по серебристому написано, что надо после набора прожать кнопочку «В», дабы вызов, непосредственно, пошёл.
А мне ещё говорят, что я умный и внимательный. Да чтоб я сдох.
Я с тоской на душе прожал «В» и стал ждать, мучительно думая, что сказать.
«Я»? Это как-то тупо. Кто «Я»-то? Анатомично обматерят в рифму и отправят домой. «Откройте пожалуйста»? Подумают, что бездомный какой-то просится. Я пока таковым не стал. Представиться? Как же, наверное, удивится этот таинственный «открывала». Поржет, скорее всего, переспросит, и повесит трубку. Так и сказать, что: «На вечеринку пришёл»? А что, звучит достойно. Уверенно так, по-мужски. Хорошо, это и скажем.
Мелодия ожидания закончилась и мне передали микрофон. Настал мой час, моя минута славы, мой Тулон.
– Я на вечре… Тьфу. На ве…
Мне открыли, даже не спрашивая.
Дверь разрешающе запиликала, и я зашёл внутрь, от стыда матерясь:
– Гулящая женщина! Нонсенс! Чтоб меня орально поимело, – очень отчетливо приговаривал я, открывая дверь и погружаясь во мрак подъезда-подземелья.
Из него выходила милая бабушка, которая с интеллигентной укоризной на меня посмотрела. Я с ней, с какой-то стати, поздоровался, усилив и без того умопомрачительный накал стыда.
– Ну вот, уже бабку успел обматерить. Что за жизнь-то. Дальше, как быть? Очевидно, чтобы отмыть кровью свою честь, я должен сделать сэппуку. Впрочем, в ближайший час я столько херни наделаю, что бабка будет наименьшим из моих преступлений.
Я ждал лифт. Было бы, конечно, замечательно в нём застрять часов на десять. На тусу идти не надо будет, посплю, помедитирую. Всем, конечно, люто смешно будет, но не слишком. Всё-таки обстоятельства непреодолимой силы, судьба. Как тут ржать-то. Блин, а может реально в нём попрыгать, когда он будет наверх ехать? А если он падать начнет? Я ведь умру. Как много вариантов развития событий и как много в них страдания, ужас.
Я без единого выстрела занял лифт и поехал на нужный мне восьмой этаж.
В голове снова вертелись интересные мысли лошка, который ни разу не бывал на по-настоящему культурных и интересных мероприятиях, имя которым – вписка. Дебильное слово, я считаю. Типа, так бы сказал чурбан, пристающий к девушке, и желающий заявить, где бы он хотел оказаться. Фу, как вульгарно, да?
Мне представляется, что одной из многочисленных причин моих неудачных попыток влиться в мужской коллектив является моё напускное… Я забыл слово. Пастафарианство? Пастеризация? Путанство? Пуританство! Точно, именно оно. Не совсем понимаю, что оно значит, но, полагаю, это про меня. Пошутит кто-нибудь про женские груди или тестикулы, так я и виду не подам, что мне хоть как-нибудь это показалось смешным. Это покажется низкопробным и ничтожным, хотя сам-то я…
Что мне делать-то сейчас? Надо поздороваться, но с кем? Я обычно сам руку не протягиваю, но если мне тянут, то я не побрезгую ответить. Кто мне тянет? Человека три-четыре. У меня с ними нейтральные, но, полагаю, это лучше, чем ничего. Только с ними поздороваться? А вдруг остальные обидятся? Считают ли они меня за человека вообще? Знают ли они, сука, что я существую? Самое время, чтобы спрашивать себя такие вещи. Повеяло таким вайбом Паланика и Финчера. На самом деле я один хожу в заброшенную школу и испытываю тяжесть одиночества из-за людей, которых и вовсе нет на этой планете. Было бы всё так просто.
Как же долго едет лифт. Может, он всё-таки застрял? Может, он не едет никуда?
Я глянул на цифровую панель и убедился, что циферки на ней увеличиваются на единичку. Слава Богу. Было бы очень на меня похоже, если бы я просто стоял в лифте и думал, что он меня куда-то везёт.
Просто сказать: «Всем привет!», – нет, это слишком по-гейски. Так никто не говорит. Я как-то раз сообщил это своему отцу и тот сильно удивился. Спросил, а как же мы тогда друг с другом здороваемся. Я говорю: «За руки друг друга щупаем», – вроде отстал потом. Наверняка всем будет абсолютно насрать, если я так поздороваюсь. Такое же безразличие они будут испытывать, когда я оставлю их без своего зычного приветствия. Короче, если какая-то падла протянет руку, то я протяну в ответ. Нет? Нет. Тема закрыта.
Лифт приехал, и я вышел в подъезд. Мои лёгкие породили тяжелый вздох, и я в исступлении встал, не зная, зачем я.
Восьмой этаж… Это же, как перевёрнутая бесконечность, да? Может я останусь здесь и буду вечно жить. Тут прохладно…
А ну его к чертовой матери? Что я там буду делать. Я даже не придумал, что я там буду делать и с кем разговаривать. Сидеть в телефоне? Хорош, чувак. Может они будут играть в настольные игры и догадаются меня позвать? Может я буду просто сидеть среди какой-нибудь компании, и они иногда будут хотеть вовлечь меня в разговор? Слишком много я ставлю на то, что со мной захотят пообщаться, а не на то, что я сам изъявлю желание… Вдуматься только, да? Дерьмо. Я бы даже сказал. ИНФЕРНАЛЬНЫЙ ЗВИЗДЕЦ. Я сейчас развернусь и жестко пойду домой. Скажу отцу, что, мол, меня выгнали и сказали, чтобы я, чмошник, дома сидел и не высовывался. И вообще, от меня рыбой воняет, иди с моста прыгни да в речке сполоснись, будет полезно.
Вспомнил, как однажды я в первом классе на урок опоздал. Мне было так страшно заходить в кабинет. Представьте только. Ты всегда приходишь в шумное и полное детишек место, никакого волнения и тревоги, никакой спешки и тоски. А тут всё резко меняется. Коридоры пустые, стоит гробовая тишина и воздух буквально пропитан какой-то тягучей мглой. Кажется, что ты вообще зря пришёл. К тому же на плечах у тебя висит здоровенное такое чувство вины. Совершено страшное преступление – я опоздал на урок. Да как я посмел нарушить школьный распорядок и не явиться вовремя. Сейчас я открою дверь и на меня вылупятся пятьдесят с гаком глаз и в каждом из них можно будет прочитать: «Бесстыдник, поспать любишь, да? Мы тут гранит науки молочными зубами грызть пытаемся, а тут ты ещё прерываешь нас своим вторжением. Вышел и зашёл на перемене, мать твою перемать. Лучше бы тебя об штору вытерли», – и так только дети подумают, а что в голове у учителя ни в одной поэме не описать, Агильери с Гёте такого страха не проходили. И вот я минут пять в коридоре рыдал, решался, приговаривал про себя, что мне не хватит мужества зайти в этот чертов кабинет и со спокойным лицом снести позор опоздания, но по итогу, уже порядком устав вытирать красные от тяжкого горя глаза, я, как на казнь, зашёл в кабинет. Дети на секунду глянули на меня, да и уставились обратно в тетради. Учительница обрадовалась, что я пришёл и, зачем-то, сказала, что меня потеряли и вообще урок не смогли начать. Я от такой доброжелательности обалдел, но больше не опаздывал.
Блин, а одноклассники тогда заметили мои красные глаза? Или они увидели их и поняли, что со мной произошло и сочувственно не стали над этим издеваться? Удивительно.
Уже не знаю, сколько я стою и предаюсь очень теплым (скорее, мокрым) воспоминаниям. Нерешительность не дает ни зайти, не выйти.
Впрочем, выбор был сделан. Не без помощи посторонних лиц, разумеется. Я услышал, как за спиной начала гудеть то ли поднимающаяся, то ли спускающаяся кабина лифта и я понял, что если сейчас оттуда выйдет какой-нибудь одноклассник, то мне не избежать неприятного разговора, начинающегося со слов: «А чё ты тут делаешь?».
Лучшая защита – это бегство. А поэтому я решил, что лучше уж убежать на вписку. Пускай будет так. Хватит с меня этого нервоза. Всё. Сделаю сэлфи с кем-нибудь и уйду отсюда с чистой совестью.
Я вышел в коридор и сразу нашёл нужную дверь. Во мне зажегся какой-то огонёк, и я почувствовал себя киногероем боевика. Полный крутости и опасности я постучал. Первый стук был слишком громкий и я, постеснявшись, одернулся. Постучал помельче и потише.
Открыл временный хозяин хаты – Темыч. Именно так, без буквы «ё». Больше погоняло, чем имя. Он у нас авантюрист, плут и мастерский переговорщик. Он как-то продавал мамины пирожки (?), а на выручку начал толкать уже жвачку и кириешки. Получив по башке за неуплату налогов и работу без сертификата, он принялся делать всем домашку. Естественно ту, которую с ГДЗ не спишешь и самому очень не охота кропить. Делал не сам, а с помощью задротов с параллели – отдавал на «аутсорс», так сказать. Они ему бесплатно и за милую душу, а он продавал уже нашим за двести-триста деревянных. Оценки себе тоже нереально выменивал. То в кабинете уборку сделает, то тетради поможет донести, то поможет в смартфоне разобраться. Настоящий темщик. Я его боялся.
Я всех боялся.
– О здорово, чё пришёл? – блестя деснами спросил похожий на Бивиса пацан.
– На тусу. Чё, не пустишь? – нахально ни с того, ни с сего ответил я.
– Да пущу конечно, – чутка смутился Темыч, но потом снова оскалился, – Пароль?
– Пароль?
– Без пароля не пропускаем, только свои. Тебе не рады, пшёл вон.
– Да? – я немного расстроился и потерялся, – Пароль – «Фиделио». Здоровья твоей маменьке, впускай или сам тебя опущу.
– Кто пришёл? – откуда-то издали раздался милый девичий голосок.
– Да этот… – привратник пытался вспомнить, как меня зовут, – Молчун наш.
– Правда?
– А то, он разговаривает, ты прикинь! Иди, покажу, – моё присутствие вызвало волнение у здешней публики. Это было немного неприятно, но в то же время как-то льстило. За Темычем материализовалась староста – лучик света и чистоты в нашей социальной клоаке. Наши звали её Марьей. Иногда ещё добавляли ненастоящее отчество для важности.
– Пожалуйста, Марья… Хомяковна! Вот такие гости, – меня представляли и всё не могли насмотреться на мой несчастный вид. Легко и богато одетому однокласснику очень приятно было лицезреть мои некогда белоснежные говнодавы, изящно сочетающиеся с пятнами пота на кофте.
– Приветик! – искренне обрадовалась староста, но обниматься не полезла, – Круто, что ты пришёл! Не бойся, проходи! Мы сейчас все над тобой тут будем издеваться, а то не над кем больше. Напоим, налысо побреем и на камеру будем снимать, как тебе плохо. Хи-хи-хи.
– Мне пароля не сказали, – поджимал губки я, рассматривая плитку под ногами. Я услышал, как осуждающе староста посмотрела на шутника, а тот развел руками и выпучил глазки, мол: «Приколоться нельзя что ли?».
– Ладно, проходи, – побежденно согласился Темыч и освободил путь. На секунду у меня перед глазами появилась характерная надпись с мини-достижениями:
Миссия пройдена – Бронза.
Прохождение – 25%:
«Отправил тебе пароль за щеку, проверяй» – 0%;
«Завтракать мы будем в аду» – 0%;
«Краткость без таланта – 25%.
Без шуток, я почувствовал, что победил видеоигрового босса. Хоть это несколько радует, я-то знаю, что за одним сложным боссом идёт сраный пантеон ублюдков ещё круче…
Избавившись от мерзкой обуви и пристроив свои кроссы рядом с десятком выстроенных в ряд сандалий, я наконец-то полноценно попал в новую локацию. Если уж продолжать эксплуатировать тему видеоигр, то я услышал таинственный звон, с которым на экране появилось название местности: «Яма гедонизма», или «Дом терпения», или «Оскверненные залы».
Здешняя музыка и освещение поглотили моё внимание. Впереди была просторная гостевая, в которой, не побоюсь этого подходящего русского слова, херачила светомузыка. Я видел длинный диван, за которым полулежали маленькие тела, перед которыми уже стоя неловко дрыгались ещё несколько маленьких тел. Музло играло, что надо. Ещё хуже, чем я ожидал. Типичный такой кальянный рэп и танцевальные хиты с, зачем-то, добавленным эффектом «спид ап».
Староста недалеко отошла и, очевидно, тихонько наблюдала за мной.
– Вот смотри, справа и слева ванная и туалет. Дальше зала кухня. Там пицца, шашлык, пиво, если хочешь, – она засмеялась, – Не настаиваю.
– Хорошо спасибо, а, э-э-э, будет какая-нибудь программа культурная или я уже поздно для этого пришёл?
– Ты про что?
– Ну там, настолки, караоке, я не знаю. Мафия, всё такое.
– А, не, не будет. Общайся, расслабляйся. Кушать хочешь?
– Да, – стыдливо сознался я, – Ты мне, чё, мама что ли? Отстань, иди веселись. Мне плохо.
– Ну иди на кухню тогда. Все поели уже, место свободное есть. Накладывай, что хочешь, не стесняйся, – Марья Батьковна, подмигнув, гарцующей походкой отправилась куда-то вглубь квартиры. Она была одета в джинсовые шортики с белой майкой и выглядела просто бомбически, как всегда. Помимо того, что она была наиболее ответственной из всех нас, самой инициативной и дружелюбной, она обладала невероятными внешними качествами, которые заставляли пацанов, с разинутыми от её прелестности ртами, беспрекословно подчиняться. Все её уважали и любили. Наверное, половина из наших за минувший учебный год попыталась так или иначе вдуть ей, но никто взаимного согласия не получил.
– Я бы лучше тебя скушал, лапочка, – громко подумал я про себя, проходя мимо танцующих девчонок и отдыхающих на диване пацанов. Девчонок было четыре: Кира, Марго и две Оли. Решительно ничего хорошего о них сказать не могу. Вместо учёбы у них в голове какие-то непонятные мне женские штуки, типа: свидания, сплетни, одежда и будущее с их уже имеющимися парнями, которые катают их на машинах, в которых бог знает, что потом с ними делают. Это отнюдь не домыслы и не брюзжащие предположения. Своими глазами видел, как они в компании четырёх быдловатых автолюбителей заходили вместе в какой-то фудкорт. Меня такой расклад поразил. Я за ручку ещё подержаться не успел, а мои сверстницы задарма жрут и развлекаются, что бы последний пункт в себя не включал. Очень понимаю, конечно, этих их ухажёров. Сам был бы не прочь, да даже заговорить-то с ними боюсь. Чувствую, что они увереннее меня держатся по жизни и уже повидали… Не только повидали, но и попробовали на вкус! Всякое.