Пролог
Следующее объявление появилось в «Times» 17 июня 1845 г.
«Требуются. – Несколько молодых людей для легкой, хорошей работы. Адресоваться в Ж. В. П. О.»
В той же газете от того же числа, только на другом столбце стояло:
«Отдается в наймы удобный и изящный семейный дом под № 27, Лимгоуз-Род, в Польтнейвилле; дешево отдадут респектабельному наемщику, если таковой найдется немедленно, так как семейство уезжает на Континент».
Еще на другом столбце, в числе местных известий:
«Пропажа. Неизвестный, пожилой джентльмен неделю тому назад вышел из своей квартиры, на Кент-Роде, и с тех пор о нем ничего не слышно. Он не оставил ничего, что бы могло дат понятие о его личности, кроме чемодана с двумя рубашками, помеченными: 209, Ворд».
Отыскать связь между таинственным исчезновением пожилого господина и анонимным сообщением, связь этих двух случаев с отдачею в наймы удобного дома для семейства, и глубокою тайною, которою окружены эти три приключения, будет задачею для пишущего эту повесть.
Болезненный молодой человек, в очках, в шляпе с большими полями, штиблетах коричневого сукна и записною книжкою в руках, сидел поздно вечером в кофейной «Blue Dragon», держа перед глазами номер «Times» и нервно жуя карандаш, который держал в зубах.
I. рассказ Мери Джонс.
Я – старшая горничная в семействе, живущем в доме под № 27, Лимгоуз-род, Польтнейвили. Меня просил м-р Вильки Коллинз, о котором я осмеливаюсь упомянуть здесь, как о джентльмене воспитанном и хорошего происхождения, уважающем чувства служанок и награждающем их услуги, – более этого нечего сказать о том, кто предлагает вопросы и получает достаточно краткие ответы, чтобы объяснить в них то, о чем меня спрашивают. Он просил меня рассказать мою историю своими словами, хотя я и не ученая и не могу всего обдумать. Я считаю своего господина животным. Я не слыхала, чтобы он намеревался отравить мою госпожу, – она слишком хороша для него, и как она могла выйти за него замуж, уж право не знаю, – но я считаю его способным на всякое зверство. Слышала, как он страшно ругался, если ровно в девять часов ему не подавали воду для бритья. Не знаю, подделывал ли он завещание или старался забрать имение моей госпожи, но не имея никакой к нему доверенности, не удивлюсь, если он так поступил. Думаю, что в его поведении было всегда что-то неискреннее. Помню отлично, как все семейство уехало за границу. Я причесывала себе голову в последнее воскресенье утром, когда услыхала звонок. Кухарка говорит мне: «это звонок барыни, смотрите, торопитесь, а то барыня задаст». Я говорю: «покорнейше вас благодарю, но принимая совет от того, кто его дает, я еще поспею». Я пошла, барыня еще одевалась, а барин по обыкновению ругался. Барыня говорит мне совершенно спокойно и свободно: «Мери, сегодня мы начнем укладываться». «Зачем сударыня?» спрашиваю я, очень удивленная. «Что это за допросы?» говорит барин из-под одеяла, имея вид сущего дикаря. «Мы едем на континент – в Италию, – говорит барыня:– можете ли вы ехать с нами, Мери?» Голос её был такой добрый, точно у святой, но я знала, чего ей это стоит, и сказала: «С вами, сударыня, в жаркий климат Индии готова следовать, если нужно, но с африканскими гориллами, – продолжаю я, глядя в сторону постели, – никогда». «Убирайтесь из этой комнаты», кричит барин, вскакивая и бросая в меня машинкою для снимания сапог. «Что такое, Чарльс! как ты обращаешься!» сказала барыня, делая удивленный вид. «Поедемте, Мери», продолжает она и сует мне в руку пол-кроны. Я вышла из комнаты, не обратив никакого внимания на подлое поведение этого негодяя.