Темные отражения. Темное наследие

Глава первая

Три дня назад

Мы мчались вперед, не останавливаясь, пролетая мимо заправок, не реагируя на дорожные знаки или сигналы светофора.

Ослепительный солнечный свет ворвался в окно с моей стороны, экран телефона побледнел, и текст, на котором я пыталась сосредоточиться, стал почти неразличимым. Гудение двигателей и свежий запах бензина подтверждали, что мы постепенно набираем скорость. Однако шорох асфальта под нашими колесами не мог заглушить сирены полицейского эскорта или выкрики размахивавших подписными листами людей, которые выстроились вдоль дороги.

Я не хотела смотреть в их сторону. Тонированные окна превращали протестующих в тени, в размытое пятно ненависти на периферии моего зрения: вооруженные пожилые мужчины, женщины, сжимающие в руках плакаты с лозунгами, из которых выплескивалась ненависть, семьи отдельными группками, выкрикивающие в рупор отвратительные и жестокие слова.

Огни полицейских машин мигали в такт их воплям.

– Бог!

Красный.

– Ненавидит!

Синий.

– Уродов!

– Что ж, – пожала плечами Мэл. – Ничего нового – все как всегда.

– Простите, дамы, – откликнулся агент Купер с водительского места. – Осталось еще десять минут. Если хотите, я могу включить музыку погромче.

– Все в порядке, – сказала я, опустив телефон. – Правда. Всe нормально.

Пулеметный стук по клавишам, доносившийся с соседнего кресла, внезапно смолк. Мэл подняла взгляд от ноутбука, который пристроила на коленях, и нахмурилась.

– Неужели им больше не на что тратить свою жизнь? Ну правда? Может, мне послать туда специалиста по подбору персонала и посмотреть, не получится ли привлечь их на нашу сторону? Из этого получилась бы отличная история, правда? От ненависти… к смирению. Нет, не так. Потом придумаю. – Она взяла трубку, которая лежала на сиденье между нами, и проговорила в микрофон: – Создать заметку: программа исправления протестующих.

Я успела убедиться – и, похоже, агенты Купер и Мартинес тоже: лучше всего не пытаться предлагать Мэл какие-то идеи, а просто позволить ей размышлять вслух и самой прийти к решению.

Дорога стала хуже, машина заревела и затряслась. Выкрики тоже стали громче, и я изо всех сил старалась не обращать на них внимания.

«Не будь трусихой», – убеждала я себя. Сейчас никто из них не сможет мне ничего сделать, сейчас я нахожусь за пуленепробиваемым стеклом, рядом агенты ФБР и полно полиции. Если мы будем постоянно отводить взгляд, никому никогда и в голову не придет, что мы достаточно сильны, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.

С трудом сглотнув, я повернулась, чтобы снова посмотреть в окно. Ветер трепал флажки на заграждении, выставленном на разделительной полосе – это шоссе шло с севера на юг. Такого же оранжевого цвета были и барьеры, защищавшие рабочих, занятых укладкой нового асфальта.

Несколько мужчин и женщин прервали работу и навалились на бетонный разделитель, чтобы посмотреть, как проезжает наша автоколонна; несколько человек дружелюбно помахали нам. Я инстинктивно подняла руку, чтобы помахать в ответ, и слабо улыбнулась. В следующее мгновение – достаточно долгое, чтобы вспыхнуть от смущения – я вспомнила, что это бессмысленно.

Я была невидима за тонким барьером темного стекла.

Я прижала кончики пальцев к стеклу, надеясь, что рабочие смогут разглядеть их сквозь тонировку, как пять маленьких звездочек. Стекло было теплым. Но вот рабочие остались позади, как и все остальные.

«Вернeм Америку на правильный путь!» – так назывался один из первых общественных проектов, разработанных Мэл для переходного правительства. Состав кабинета был сформирован Организацией Объединенных Наций и работал под ее контролем – в то самое время Мэл только пришла работать в отдел связей с общественностью Белого дома. Благодаря этой программе удалось создать новые рабочие места, одновременно пообещав, что дороги перестанут вспучиваться под колесами, что бензин, наконец, перестанут выдавать по карточкам и что смертоносные обрушения мостов, вроде катастрофы в Висконсине, больше не повторятся – потому что в укреплениях будет использоваться современная американская сталь. Доказательства успеха каждый вечер звучали в новостях: уровень безработицы стабильно снижался, а рождаемость начинала расти.

Простые понятные цифры стали осязаемым символом надежды на лучшее, подобием трофея, который всегда можно продемонстрировать, который вел за собой. Но эти цифры совершенно не могли передать ощущение этого переходного времени, всеохватное чувство, что полная картина жизни снова разворачивается перед нами, заполняя зияющую пустоту, которое осталось после утраты нескольких поколений детей.

И те, кто когда-то устремлялся в мегаполисы в отчаянном поиске работы, теперь мало-помалу возвращались обратно в небольшие городки и пригороды, стоявшие заброшенными. Открывались рестораны. В назначенные дни машины заезжали на заправки. Дороги подлатали, и они снова связали всю страну, и по ним, как и раньше, мчались грузовики и фуры. Люди прогуливались по обновленным паркам. Старые фильмы на киноафишах постепенно сменялись новыми лентами.

Все возвращалось на круги своя постепенно, медленно – подобно тому, как люди, которые первыми выходят на пустой танцпол, оглядываются по сторонам, пытаясь понять: присоединится ли к ним кто-то еще, кто так же хочет повеселиться.

Еще пять лет назад, когда мы проезжали по тем же шоссе, города и поселки, через которые мы старались пробраться незамеченными, выглядели до боли пустыми. Парки, дома, магазины, школы – все вымерло, и грязь и пыль постепенно окрашивали городской пейзаж в серые тона. Покинутые и заброшенные, как выцветающие воспоминания – жалкое зрелище.

Каким-то образом правительство сделало так, что сердце страны снова забилось. В моменты тьмы и разочарования оно то замирало, то бешено колотилось, но чаще всего пульс был ровным. Чаще всего.

Только моей заслуги в этом не было – трудились другие. Мне почти не разрешали заниматься чем-либо еще, пока я не закончила обязательную школьную программу. Президент Круз говорила, как важно, чтобы другие «пси»-дети увидели, что я сделала это – потому что ни для кого исключений нет. Но это было так мучительно: ждать, ждать и снова ждать, делать домашнюю работу, решая простейшие задачки, которые разбирал со мной Толстяк еще несколько лет назад на заднем сиденье обшарпанного минивэна, изучать историю, которая происходила будто в совсем другой стране, и заучивать наизусть новые законы для таких, как мы.

А вот Толстяку и Вайде было позволено включиться в настоящую, важную работу. Перед ними открывались двери, они пропадали на заданиях и совещаниях, и постепенно я вообще перестала понимать, что у них происходит, словно меня навсегда исключили из их жизни.

Но я нагоню – это был лишь вопрос времени. Пока что я справлялась со своей частью и доказывала свою полезность, отправлялась туда, куда меня посылало правительство, говорила то, что от меня требовалось – а значит, тоже продвигалась вперед. И кто-то явно увидел мой потенциал, потому что ко мне прикрепили Мэл, и с тех пор мы путешествовали вместе.

– Откуда мне было знать, что они снова выйдут на улицы сейчас, когда было достигнуто соглашение о выплате компенсаций? – сказал агент Мартинес. – Людям никогда не угодить – это уж точно.

После четырех лет безуспешных попыток Толстяку и Совету Пси наконец удалось провести через временный Конгресс план компенсационных выплат и создания мемориалов памяти «пси»-детей. Семьи, пострадавшие от ОЮИН, могли заявить права на свои дома и претендовать на списание долгов. Большинство потеряло и деньги, и собственность, которую изъяли банки, во время финансового кризиса, который разразился после взрыва в прежнем здании Капитолия. А потом ситуация еще более усугубилась, потому что погибли миллионы детей, разорялись и закрывались предприятия и люди теряли работу.

Когда я увидела, как окончательная версия соглашения проходит голосование, как ее принимают, я ощутила надежду, а жизнь обрела новый смысл. Увидев окончательный результат голосования: «за», я расплакалась. Мое сердце столько лет сжималось от боли, что я уже привыкла к ней. И вдруг она наконец исчезла. И впервые за эти годы я вдохнула глубоко и свободно.

Для того чтобы справедливость восторжествовала, требуется время, а в некоторых случаях даже жертвы, но с помощью упорного труда и настойчивости это было достижимо. Дети, которые погибли, дети, которых заставили жить в жутких условиях лагерей – никто не будет забыт или сброшен со счетов. Даже надзирателей в итоге доставили в суд в надежде, что позже их удастся привлечь к уголовной ответственности.

Они наконец узнают сами, каково это – сидеть в заточении. Они это заслужили.

Количество дел не уменьшалось, но это же было только начало. Как трамплин, от которого можно оттолкнуться, чтобы попросить – и получить – большего. Вооружившись этой победой, Толстяк уже пытался отменить правительственное финансирование исследований корпорации «Леда». Компания, сыгравшая ведущую роль в разработке химического вещества, которое вызвало мутацию, не заслуживала даже шанса пройти через чистку, которой подверглась администрация Грея. В этом родители «пси»-детей и сами дети были единодушны.

– Настоящая проблема в том, что приходится объявлять о наших перемещениях заранее, – проговорил агент Купер. – Нас просят предупреждать городские власти о том, где и когда движение будет ограничено. Но для этих молодчиков такая информация – всe равно что выстрел из сигнального пистолета. Им не важно, кто это: такие, как вы, или кто-то еще из правительства.

Двигаясь по шоссе, мы увидели просвет в непрерывной цепочке протестующих. Подальше от самых буйных, сбившись в небольшую группу, стояли несколько мужчин и женщин, все – с плакатами в руках. Они молчали, их лица были мрачны. Машина пронеслась мимо них, и мне пришлось повернуться на сиденье, чтобы прочитать надписи.

ГДЕ НАШИ ДЕТИ? По моей спине пробежал холодок, когда один из них буквально ткнул своей табличкой в мое окно: «ОНИ ИСЧЕЗЛИ – И ООН О НИХ НЕ ПОМНИТ» – гласила надпись. Под гневными словами были наклеены старые детские школьные фотографии.

Я снова повернулась вперед:

– О чем они?

Правительство прилагало все усилия, чтобы идентифицировать беспризорных «пси» и найти для них новое пристанище – судя по отчетам, которые я видела, все дети были обнаружены. Я знала, что после закрытия лагерей немало «пси»-детей сбежали: уж лучше такая жизнь, чем вернуться в семью, которая от них отказалась. Но вряд ли это были те самые родители, которые когда-то уже предали своих детей своими страхами или жестокостью, что теперь стояли на шоссе с написанными от руки плакатами, требуя ответов.

– Так это те, кто помешался на теории заговоров, – буркнул агент Мартинес, покачав головой.

Конечно. И как я сама не догадалась! Несколько выпусков недавних новостей были посвящены паникерским настроениям, которые пыталась распространять группа «На страже свободы»: дескать, множество «пси»-детей были захвачены врагами Америки, которые собирались использовать их против нашей страны.

К несчастью, эти слухи, похоже, утихнут не скоро. Джозеф Мур, бизнесмен и соперник временного президента Круз на выборах, как-то раз, не думая о последствиях, повторил одно из основных требований группы: «пси»-молодежь должна обязательно служить в армии. И рейтинг его популярности взлетел буквально за сутки. Теперь он просто зачитывал их лозунги. Не удивлюсь, если именно его пиарщики запускали эти репортажи как пробный шар, чтобы проверить, какую реакцию может вызвать его следующая речь.

– А как же снимки… – начала я.

Мэл с брезгливым видом покачала головой.

– А это их новый ход: они скачивают фотографии из интернета и нанимают людей, чтобы те будоражили общественное мнение: дескать, правительство не справляется с задачами. Сеют сомнение и страхи. Но мы, по крайней мере, знаем, что это не так.

Я нахмурилась и кивнула.

– Извини. Они просто застали меня врасплох.

Я прижалась лбом к окну, когда нашу машину встретила новая толпа протестующих.

– О боже, – пробормотал агент Купер и наклонился вперед, всматриваясь в лобовое стекло. – А теперь что?

Перед нами на пешеходном мосту двое мужчин разворачивали баннер, напоминавший старый флаг. У обоих на предплечье были повязаны синие банданы со знакомыми белыми звездами. И я невольно поежилась.

ЖИЗНЬ, СВОБОДА И ПРЕСЛЕДОВАНИЕ УРОДОВ ДО КОНЦА.

ЕСЛИ ОНИ НЕ ЛЮДИ – ЭТО НЕ УБИЙСТВО.

– Как мило, – бросила Мэл, закатив свои темные глаза, когда мы проехали под мостом.

Я потерла пальцем верхнюю губу, взяла в руки телефон, открыла последнюю цепочку сообщений и набрала: ТЫ ЖЕ ПРИДЕШЬ СЕГОДНЯ?

В ожидании ответа я не отводила взгляда от экрана. Краем глаза я заметила, как в зеркале дальнего вида сверкнули блестящие темные очки агента Купера – он наблюдал за мной. Когда он прочитал слоган на плакате, его бледное лицо побелело еще больше.

У агента Купера не было причин волноваться. Слез не будет. Не придется справляться с моей истерикой. Большая часть ядовитых слов, которые извергали эти люди с помощью плакатов, радиошоу, новостных программ, была ложью, а остальное – полным абсурдом. «Урод» – кого только так не обзывали. И когда ругательство звучит столь долго и столь часто, на него уже не реагируешь. А может, я и сама наконец-то стала такой толстокожей, что эту прочную броню не разрезать никаким ножом. Мое сердце больше не кровоточило так, как раньше – такими словами меня уже не сразить.

Я сглотнула ком в горле, сжимая в ладонях трубку.

«Если они не люди…»

Я снова откашлялась и выглянула в окно. Количество протестующих на какой-то момент уменьшилось, но когда мы выехали из зоны дорожных работ, народа снова прибавилось.

– У всех есть право совершить глупость, но эти люди несколько увлеклись, не так ли?

На это Мэл слабо усмехнулась, заправляя мне прядь обратно в скрученный узел.

– И всe же лучше их приструнить, – бросил агент Купер и подкрепил свои слова, пихнув агента Мартинеса в плечо. – Это не прямая угроза, но они должны понимать, что балансируют на грани.

– Согласен, – кивнул агент Мартинес. – Мы должны начать фиксировать всe, даже мелкие эпизоды. Собрать дело.

– На самом деле, – вмешалась Мэл, – лучше всего сейчас дать этому пламени задохнуться без кислорода. «На страже свободы» хочет именно этого: чтобы мы запретили их группу, и тогда они начнут повсюду трубить о том, как мы нарушаем право на свободу слова. Наша работа – рассказывать правду о «пси», а опросы показывают, что с этим у нас никаких проблем нет. Люди на нашей стороне, – добавила она, проведя ладонями по заколкам, которые не позволяли ее волосам выбиться из строгой прически.

Это было слабое утешение, но оно помогало. Иногда мне казалось, что я говорю одновременно со всеми сразу и ни с кем. Я никогда не замечала, чтобы слова, вылетающие из моего рта, влияли на аудиторию – положительно или отрицательно. Люди просто поглощали их. Усваивали они сказанное или нет – это был уже другой вопрос.

Я снова взглянула на свой телефон.

Нет ответа.

– Пока мы еще не доехали, я должна тебя кое о чем предупредить. – И Мэл развернулась в мою сторону. По ее щеке скатилась капелька пота, блестящая на темной коже. Женщина потянулась к решетке кондиционера, чтобы направить на себя поток воздуха. – Сегодня утром я получила письмо от главы администрации временного президента Круз. Там было сказано, что для твоей речи скоро пришлют какие-то новые формулировки. Не знаю точно, когда я их получу, так что, возможно, мне придется добавить их прямо в телесуфлер.

Я раздраженно вздохнула, но сдерживать свои эмоции не собиралась. Они должны понимать, насколько это всe утомительно.

– Им еще не надоело ее подправлять? – Меня взбесило, что я не успею отрепетировать новый текст и придумать, как лучше всего подать дополнения. – И что это за новые формулировки?

Мэл убрала ноутбук в потрепанную кожаную сумку, из которой начали вываливаться набитые бумагами папки.

– Судя по всему, речь идет о нескольких более дипломатичных формулировках. Я знаю, что сейчас, разбуди тебя ночью, ты сможешь повторить эту речь от начала и до конца и обратно, но все же не забывай посматривать на телесуфлер.

Я повторяла разные версии одной и той же речи сотню раз и в сотне мест – о природе страха и о том, как «пси»-дети без особых проблем смогли снова стать частью общества. Но возросшая ответственность была хорошим знаком – значит, мне доверяют больше и больше. Может, мне даже добавят еще мероприятий в расписание, и моей помощью воспользуются и осенью, перед главными выборами.

– Ладно, – вздохнула я. – Но…

Я отреагировала скорее на резкое движение, чем на само появление этой женщины. Она отделилась от группы демонстрантов, которые, выстроившись плечом к плечу слева от нас, как всегда, размахивали лозунгами и кричали в мегафоны. Длинные спутанные седые волосы, выцветшая рубашка в цветочек, кусок синей ткани, украшенной белыми звездами, повязан на белой, как кость, руке. Она могла показаться просто чьей-то бабушкой – если бы не горящая бутылка, которую она сжимала в руке.

Я знала, что мы несемся невероятно быстро и такое вообще невозможно, но время может причудливо растягиваться, если необходимо, чтобы вы получше что-то разглядели.

Секунды замедлились, тикая в такт ее шагам. Женщина сжала губы, на ее лице отчетливо проступили морщины, она занесла бутылку над головой и бросила в наш внедорожник, выкрикивая слова, которые мне не удалось расслышать.

Бутылка с зажигательной смесью ударилась об асфальт и полыхнула с громким, гулким хлопком. Она вспыхнула, пожирая остатки бензина и масла на шоссе – на мое окно обрушилась жаркая взрывная волна, и оно треснуло с высоким жалобным визгом.

Машина резко вильнула вправо, и ремень безопасности впился мне в грудь. Я вытянула шею, всматриваясь в красно-желтую стену огня, взметнувшуюся вверх позади нас.

– Вы в порядке? – резко спросил агент Купер, надавив на педаль газа.

Нас с Мэл отбросило назад и прижало к сиденьям. Я протянула руку к ручке двери и вцепилась в нее, чтобы удержаться на месте.

Одна из полицейских машин, ехавших впереди, свернула в сторону и включила сирены. Толпа протестующих рассыпалась и трусливо растворилась в окрестных лесах и полях. А они и были трусами.

– Вот чeрт, – выдохнула Мэл.

Меня охватила ярость. Она скручивала мои внутренности, словно раздирая их когтями. Меня трясло от волны адреналина, у которой не было выхода. Та женщина – она могла причинить вред другим протестующим, Мэл, агентам или кому-то из полицейских. Убить их.

Внутри меня кипел жар, моя ярость обретала форму. Острый химический запах обжигал ноздри.

Было бы так просто выйти из машины и найти ту женщину. Схватить ее за волосы, бросить на землю и держать так, пока прибудет полицейская машина. Так просто.

Заряд аккумулятора автомобиля бурлил рядом, ожидая моих действий. Вы думаете, этого достаточно, чтобы меня напугать? Вы думаете, меня раньше никто не пытался убить?

Многие пытались. У кого-то даже почти получилось. Но я больше не была жертвой и не позволила бы никому снова превратить меня в жертву – и уж не пожилой женщине, которая научилась мастерить бомбы с помощью своих мерзких приятелей.

Одно-единственное холодное слово проникло в мои бурлящие мысли.

Нет.

Я заставила себя разжать пальцы, вцепившиеся в дверь. Я сгибала и разгибала их, сражаясь с волной гнева, которая никак не хотела схлынуть. Но именно этого как раз и хотят. Добиться нашей реакции, доказать, что мы – лишь монстры, которые только и ждут подходящего момента, чтобы вырваться из клетки.

Она этого не стоит. Никто из них не стоит.

Она не последняя, кто попытается причинить мне вред. Я смирилась с этим и была благодарна за защиту, которая теперь у нас была. В моей жизни больше не было места призракам – живым или мертвым. Руби говорила, что мы заслужили наши воспоминания, но мы ничего им не должны – только хранить. Думаю, она понимала это лучше, чем кто-либо другой.

Мы двигались вперед, а прошлое лучше всего оставить во тьме. Во тьме и пепле.

– Всe в порядке, – сказала я, когда поняла, что мой голос прозвучит спокойно. – Всe нормально.

– Это явно не нормально, – нервно проговорила Мэл.

– Думаю, на сей раз это была прямая угроза, – сказал своему коллеге агент Купер, не отводя взгляда от дороги.

Не обращая внимания на пульс, который продолжал колотиться в висках, я вытащила телефон, зажатый между сиденьем и моей ногой. Несмотря на резиновый чехол, экран мигнул, отреагировав на электрический разряд, вырвавшийся из моего пальца. Тогда я уронила его на колени, мысленно молясь, чтобы он включился.

Проклятье. Со мной так давно этого не случалось.

Прошла еще одна мучительная секунда, и экран наконец засветился. Я сглотнула, чувствуя, как пересохло в горле, и снова открыла тот же чат. Мое сообщение все так же висело там в ожидании ответа.

– Осталось минут десять, – сообщил агент Купер. – Мы почти приехали.

Телефон завибрировал в руке – я даже слегка подпрыгнула на сиденье. Наконец-то…

Пальцы скользнули по экрану, вводя пароль, и сообщения открылись.

НЕ МОГУ ОСВОБОДИТЬСЯ. ПРОСТИ.

В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ?

– Эй, всe в порядке? – спросила Мэл, положив руку мне на плечо.

Она вопросительно и сочувственно смотрела на меня. Я ощутила дурацкое желание уткнуться в нее головой и закрыть глаза, закрыться от этого мира, пока мы не доберемся туда, куда ехали.

Должно быть, она увидела это в моем лице, потому что быстро добавила:

– Может, нам перенести мероприятие? Хотя бы на несколько часов, и это точно поможет. Со мной чуть инфаркт не случился, так что могу только представлять, как ты это перенесла.

Я нацепила на лицо такую широкую улыбку, что стало больно.

– Нет, я в порядке. Правда. Не нужно ничего откладывать. Кроме того, если мы сдвинем мероприятие, рискуем попасть в пробку и пропустить встречу в японском посольстве.

Посольство вновь открывало Информационный центр японской культуры и попросило меня оказать им честь и представить документальный фильм, снятый «пси» японского происхождения по имени Кэндзи Ота. От восторга я чуть не взлетела под самый потолок: я виделась с Кэндзи лишь однажды, но уже несколько недель с нетерпением ожидала встречи с человеком, с которым у нас оказалось так много общего: и происхождение, и события, через которые пришлось пройти.

– Давай еще раз повторим сегодняшнее расписание? – попросила я. – Убедимся, что я всe правильно помню?

Мэл ободряюще сжала мое запястье.

– Ты невероятная. И как тебе удается оставаться такой сильной – не понимаю. Но я это сказала не просто так: я действительно могу попросить перенести мероприятие.

Я покачала головой. Сердце сбивалось с ритма от одной мысли об этом. Стоит директору по связям с общественностью президента Круз заподозрить, что я не справляюсь со стрессом от этой работы, меня спишут со счетов.

– В этом нет необходимости, обещаю.

– Ладно, – с явным облегчением проговорила Мэл.

Изменения в расписании обернулись бы для нее настоящим кошмаром. Женщина порылась в сумке, вытащила папку с сегодняшней датой и начала проверять программу, сопоставляя время и события.

Я кинула телефон обратно в сумку, пытаясь придумать, как превозмочь тяжесть, которая нарастала в моей груди. Она упиралась в мои ребра, угрожая сломать их, разорвать мою грудную клетку и открыть всеобщему взору все, что творилось внутри меня.

Может, мне следовало ответить? Или не стоит беспокоить его еще больше?

– В девять тридцать утра декан представит тебя…

В следующий раз? Я боролась с искушением снова вытащить телефон и перечитать сообщение Толстяка, просто чтобы убедиться, что я это не придумала. Я не могла перестать мысленно повторять эти слова снова и снова, не могла перестать думать про тот вопросительный знак – символ, для которого раньше между нами никогда не было места.