000
ОтложитьЧитал
– Как, прокурор, – начал он, озаряясь слащавой гримасой, едва влиятельный посетитель успел переступить порог комнаты, предназначенной для допросов, – разве у тебя не существует дел поважнее, чем тратить драгоценное время на посещение одинокого узника, упечённого тобою в тюремную камеру?
– Ты меня убедил, – сказал он, оставляя дверь приоткрытой, и, чтобы заключённому было слышно, отдал строгое приказание стоявшему рядом сержанту: – Отключите здесь запись!
– Но?.. – попытался возразить немолодой конвоир, неплохо представляя регламент, не позволяющий оставлять следственный кабинет без видеонаблюдения.
– Немедленно! – рыкнул городской прокурор голосом, не подлежавшим сомнению, после чего с силой закрыл железную створку.
– Вот так-то гораздо лучше, «мусор», – насупился на вошедшего закоренелый преступник, во всем, в том числе и мимике, старавшийся подражать монгольскому древнему полководцу (что, кстати, получалось довольно неплохо), – только не надейся провести меня показными, бутафорскими выходками: я на дешевые трюки вовсе не покупаюсь. Говори, чего хотел, и если чего-то дельное, то мы рассмотрим, а ежели так, пустое, то лучше сразу иди обратно, меня же отправь назад, в мою удобную камеру.
– Я тебя не обманываю, – пересиливаясь, чтобы не съездить тому по лицу, зло прошипел Замаров, – наш разговор останется неучтённым, поэтому можно говорить спокойно, без иносказательных оговорок.
– Раз так, докажи, что твоё расположение соответствует истине, – проговорил преступный авторитет, озаряясь зловещей ухмылкой, – выпусти меня на свободу… а после, в спокойной обстановке, на нейтральной территории, мы и обсудим интересующие нас обоих корневые проблемы. Пока же, сам понимаешь, в промозглых застенках откровенного разговора у нас – как бы мне не хотелось – никак не получится.
– Освободить?! Но это попросту невозможно, – искренне возмутился государственный обвинитель, отпрянув от заключённого, словно от прокажённого, – существуют неопровержимые доказательства: оружие, свидетель, опять же. Даже ценой собственной власти я не смогу изменить избранную меру пресечения; она назначена судом, и её, заметь, я сам для тебя и запрашивал.
– Значит, поторопился, – парировал хитроумный Джемуга, лицом приближаясь к перегородке и переходя на заговорщицкий шёпот, – не мне же тебя учить: ты знаешь законы как никто другой в этом городе. Что касается доказывающих улик? Хм, существует человек, носящий имя Барун. Поверь, он мастер решать любые проблемы – и подобные в том же числе. Не сомневайся, он справится и всё организует – комар не подточит носа. Насчёт же записи?.. И правда, тут ты рискуешь гораздо больше и тебе сейчас крайне невыгодно, чтобы о состоявшемся разговоре пронюхал кто-нибудь посторонний. Надеюсь, ты понял, в сложившейся ситуации, сложной для нас обоих, расстаться как-нибудь по-другому никак не получится – и это моё последнее слово.
– Хорошо, – кивнул озадаченный прокурор, – я где-то так и предполагал и подумаю, что именно можно сделать.
Закончив непродолжительный монолог, он резко поднялся и, больше не говоря ни слова, по-быстрому вышел. Вечером того же дня, при странном стечении обстоятельств, совершилось два дерзких, отчаянных нападения: одно – на надёжно спрятанного свидетеля; другое – на следователя, переходившего пешком из здания следственного комитета в строение, отведённое под прокуратуру, и добросовестно несшего на проверку уголовное дело. Оно вдруг зачем-то срочно понадобилось, стоит заметить, прокурору лично, да в конце рабочего дня, да в тёмное время суток. Трагическим результатом, соответственно, явилось следующее роковое стечение обстоятельств: смерть человека – в первом случае; исчезновение заключения экспертизы – уже во втором. Но и это ещё не всё! Тем же днём специалист, проводивший ранее экспертизу, озадачился одним, по его мнению, до крайности удивительным обстоятельством: он был не в силах отыскать документальную папку, где хранил копии проведённых в последние дни исследований. Ему было совсем невдомёк, что сотрудник главного управления, заходивший к нему по неотложному делу, слишком спешивший и озадачивший срочной работой, уходил, благополучно унося в портфеле небольшую, но очень весомую ношу. К концу дня никаких следов, указывавших на причастность Джемуги к расследуемому убийству, у следственных органов попросту не осталось; а значит, не имелось и причин для его дальнейшего задержания. Перед авторитетным преступником, как в досадных случаях водится, унизительно извинились, а на следующий день, ранним утром, отпустили его на свободу, под радостное ликование всех заключенных; они устроили на прощание если и не бунт, то многоголосый гвалт (это уж точно).
***
Тем же вечером лидер преступного мира, сопровождаемый высокопоставленным прокурорским руководителем, выехал за городскую черту. Вместе они направились на бывшую колхозную ферму, где томился молодой, не окрепший ещё, организм. Освобождение разыгралось по следующему сценарию: будто бы по поручению Джемуги, неожиданно прознавшего про несчастье, его верные люди бросились уточнять местонахождение пропавшего высокородного отпрыска. По наущению всё того же предводителя «монгольского ига» они предприняли обманный маневр и потратили, казалось бы, на несложное дело дополнительное, неоправданно долгое, время. Разумеется, весь продемонстрированный спектакль сочинили специально, и исключительно для обеспокоенного родителя, – дабы попрочнее утвердить его в мыслях, что он теперь «должен». После чего наконец-таки доложили об успешном завершении розыскной операции.
Очумелый юноша был уже на грани безумия, когда под театральные свисты и дружное улюлюканье в комнату, где его содержали грязные и подлые похитители, ворвались обученные к налётам лихие бандиты; их вёл неизменный Барун. Подлые бомжи были схвачены, для приличия немного побиты и выведены на улицу, где демонстративно поставлены на колени, прямо перед зданием бывшей конторы; в униженном положении они остались терзаться ожиданием и незавидной, и скорбной участи. Дальше отпетые злодеи деловито освободили шестнадцатилетнего подростка от железных наручников, ножных матерчатых пут и вонючего кляпа. Никто не потрудился ему объяснить, что «организованный концерт» является зловещей инсценировкой и что лично он оказался заложником обстоятельств, связанных со служебной деятельностью его влиятельного родителя. Впрочем, Замаров-младший и не требовал никаких разъяснений, а едва лишь освободившись, сразу же бросился вон из смрадного помещения; первым делом он намеревался расквитаться с отвратительными обидчиками – расправиться с ними незамедлительно. Прокурорский сынок мельком взглянул на Джемугу, мгновенно определив, кто здесь является главным, а получив утвердительный кивок головы, остервенело набросился на «пахнущих личностей» и при́нялся «потчевать» их множественными пинками; он наносил их сильными, выносливыми ногами, обутыми в дорогие, прочные, фирменные ботинки.
– Вы на кого, помойные черти, руку посмели поднять?! – жестокие пытки он сопровождал ещё и сумасшедшими криками. – Вы вообще, что ли, страх потеряли?! Мой отец главный прокурор города – вы что, наглецы тупые, разве об этом не знали?! Как вам мысль-то только, шальная, пришла – совершить со мной гнусный, дерзкий, позорный поступок?! Да я вас, отвратные мерзости, поубиваю и здесь, и сейчас!
Он раздавал хоро-о-ошенькие удары, поочередно переходя от одного к другому и к третьему. В присутствии влиятельного родителя он всё-таки воздерживался от более грубых словечек и употреблял лишь «разрешённые цензурой» простые ругательства. Мстительная жестокость, направленная на жалких отбросов общества, посмевших совершить его похищение, не ведала ни мыслимых границ, ни существовавших в моральном плане разумных ограничений. Бывший пленник, натерпевшийся всякого унижения и немного свыкшийся с ужасным зловонием, выражал яростное негодование в высшей степени импульсивно, и даже омерзительный вид его недавних обидчиков не удерживал негодовавшего юношу от беспощадной расправы. Касаясь состояния избиваемых жертв, они не выглядели больше столь расторопными, какими проявились в момент похищения, а единственное, что могли, принимали позу эмбриона, поджимая поплотнее руки и ноги, и перекатывались по опавшей листве. А! Обезумевший мститель заканчивал бить одного, перебирался на следующего, а следом на третьего. Через пять минут невиданной экзекуции разорванная одежда, всклокоченные усы, бороды, волосы – всё покрывалось кровавыми выделениями, смешанными с соплями, грязью, слезами и, разумеется, вонью.
В какой-то момент, когда обезумевший парень, словно нисколько не уставая, поддался всё большей ярости, Джемуга кивнул преданному сообщнику, сопровождавшему его с далёких «лихих девяностых» (когда они являлись безмозглыми детьми-беспризорниками). Тот сразу всё понял. Барун достал пистолет системы ТТ и, несмотря на суровый прокурорский запрет, вложил боевое оружие в ладонь взбесившегося подростка. Почувствовав холодную сталь, Эдик на мгновение замер, словно раздумывая, что ему следует делать дальше. Сомнительное состояние длилось недолго. Не взглянув на законопослушного папочку, ополоумевший юнец наставил воронёный ствол на Вахрама и, злобно сморщившись, приготовился выстрелить.
– Сынок, постой! – не выдержал Дмитрий Аркадьевич, хотя и пошедший на «сделку с совестью», но до конца пока ещё не «запачканный». – Не делай этого: обратной дороги не будет!
Тяжело дыша, Замаров-младший стоял, наполненный неописуемым гневом, с налитыми кровью глазами, объятый учащённым сердцебиением, готовый переступить черту, после которой как бы не хотелось, но возврата к нормальной жизни уже не последует. Зычный, немного дрожавший, но всё-таки сильный голос отца немного привёл его в чувство. Молодой человек позволил себе сомневаться чуть больше пяти секунд: он по-звериному скрежетал зубами, грозно водил желваками и беспрестанно играл наполненной гневом выразительной мимикой. Наконец! Поводил головой справа налево, плюнул Вахраму прямо в испуганную физиономию – и… вернул опасный предмет своему владельцу, а сам отошёл в сторонку и остановился рядом с родителем.
– Заканчивай дело, Барун, – промолвил Джемуга, словно отрезал; он нисколько не сомневался, что не единожды проверенный подельник поймёт его несложное указание, а следом беспрекословно означенное исполнит, – а то мы здесь и так уже основательно задержались.
Беспощадный бандит, знавший предводителя «монгольского ига» как никто другой в целом свете, сообразил, что тот имеет в виду, и произвёл поочередно три выстрела: сначала в голову Вахрама, с помощью разрывной пули забрызгав округу кровавыми выделениями, серым веществом и костным остатком; затем в черепную коробку Кабруха, повторив с ним всё то же самое, что и с первым товарищем; потом в Сморчка, ничем не разнообразя. Кровяная смесь от последнего достигла брюк прокурора, словно специально запятнав государственного обвинителя соучастием в преступлении, совершённом с непередаваемой словами особой жестокостью.
– Ну вот, Дмитрий Аркадьевич, – зловредно ухмыльнулся Джемуга, обращаясь к служителю правоохранительных органов уже уважительно, – теперь мы с тобой замазаны одной «делюгой», кровавой и беспощадной, а значит, должны друг о друге заботиться, оберегая и наше благополучие, и нашу общую безопасность.
Высокопоставленный чиновник прекрасно всё осознал. Он стал соучастником особо тяжкого преступления и никоим образом его не пресёк, то есть поставил себя на одну грань с самым ожесточенным бандитом самого преступного российского города. В тот же день все вместе отмечали счастливое освобождение переросшего мальчика. Организовали увеселительное мероприятие на широкую ногу, с небывалым размахом и с особенным шиком. С тех пор предводитель «монгольского ига» и городской прокурор сделались неразлучными побратимами, не позабыв поделить между собою и сферы влияния. Оба они теперь удерживали в Рос-Дилере безраздельную власть, но, правда, каждый со своей стороны закона.
Глава III. Молодая красотка
Наши дни. За двое суток до обнаружения растерзанных трупов…
Лисина Юлия Игоревна появилась на свет в середине «двухтысячных», в семье, не являвшейся слишком благополучной. Ещё в юном возрасте, когда маленькая девочка не научилась оценивать окружающий мир, её поместили воспитываться в детский приют; там она провела трудное, наполненное болью и горечью, детство. Сейчас она достигла пятнадцатилетнего возраста, и, постепенно превращаясь в прекрасную девушку, всё более расцветала – приобретала взрослые, бесподобно прелестные, очертания. Одновременно очаровательная сиротка обзавелась и жизненными устоями, не позволявшими ей находиться в ограничивавшем свободу занудном пространстве. Причина существенная? Она подвигла воспитанницу богоугодного заведения покинуть пределы детдома и отправиться странствовать. Однажды злая судьба занесла решительную особу в Рос-Дилер, привлекавший к себе возможностью быстрой наживы, яркими красками, а главное, минимумом допустимой законности. Располагая нагловатым, где-то даже вздорным характером, сопряжённым с природным жизнелюбием, острым умом и способностью подчинять себе более слабых, ловкая девочка быстро освоилась в лабиринтах игровых махинаций. Не обладая игорным азартом, она искусно одурачивала, а где-то и грабила беспечных клиентов. Доверительными отношениями она обзаводилась из-за удивительной внешности, располагавшей к себе как общей привлекательностью, так и конкретными формами. Действительно в её случае было от чего терять разумную голову. При невысоком росте в глаза бросались шикарная грудь, широкие бёдра, изящная талия, стройные ноги. Распрекрасная мордашка обладала следующими отличительными чертами: большими карими глазами, настолько красивыми, что они совсем не требовали косметики; точёным носом, отмеченным идеальной пропорцией; чувственными губами, где нижняя казалась немного толще, однако более тонкая верхняя ничуть не портила общего вида, а придавала прелестной пикантности; бархатистой кожей, от природы смуглой, совсем не нуждавшейся в летнем загаре; каштановыми локонами, прямыми, одинаково длинными, остриженными чуть ниже подбородка, окаймлявшими голову равномерной прической. Одеваться подраставшая проказница предпочитала в коричневатую, под цвет волосам, болоньевую куртку, в тёмную футболку, в чёрную короткую юбку, носимую под однотонные колготки и остроносые туфли; не стоит забыть и про неизменную дамскую сумочку. В зависимости от ситуации, на ней можно было увидеть синие джинсы и шоколадного цвета кроссовки.
В тот день, в самом начале осени, она оделась в излюбленные одежды (по варианту второму) и направилась к игорному заведению, располагавшемуся на городской окраине. Сама исключительная красавица обосновалась неподалёку, в одном из многочисленных съёмных отелей, коими изобиловала округа и где совершенно не интересовались наличием личностных документов; там вполне довольствовались изображением Бенджамина Франклина, как водилось, за месяц вперёд. Может показаться странным: как пятнадцатилетней девочке сдают в поднаём жильё? Ответ кроется на поверхности: с недавнего времени, примерно два с половиной года назад, в Рос-Дилере всё больше укоренялась политика, направленная на развитие игорного бизнеса, а значит, и правые нормы работали лишь на теневую сторону жизни. Сообразительная девчушка, ещё в тринадцать лет сбежавшая из следующего приюта, успешно обустроилась в центре увеселений и развлечений, подвластном криминальным структурам и предполагавшим опустошение «глубоких карманов».
Вот и сейчас, Юля продвигалась на ночную вылазку, чтобы, как она говорила, «сбашлять» немножечко денег и поправить возникшие с финансами трудности. Не желая удаляться от дома слишком уж далеко, целью очередного посещения она избрала развлекательный комплекс, отстоявший в непосредственной близости. К её чести необходимо отметить, что выбиралась она на незаконные аферы, отчасти рисковые, а иногда и опасные, лишь когда у неё заканчивались основные средства, добытые с прошлого случая. Касаясь рода её занятий чуть-чуть подробнее, обычно проворная ловкачка стремилась к некоему оказанию помощи изрядно подвыпившим посетителям казино, чтобы те беспрепятственно добирались до занимаемого отеля либо другого временного жилья и чтобы не попадали по пути в лапы кишмя-кишевших бомжей да других любителей лёгкой наживы, не гнушавшихся никакими методами. Наличие трезвой сопровождающей для преступных элементов являлось неким тормозившим препятствием, не позволявшим пускаться на открытые, более активные, криминальные процедуры, сопряжённые и с грабежом, и с разбоем. Хотя, если честно, и Лисина при каждом удобном случае не упускала возможности поглубже запустить шальную ручонку в карманчик вынужденных попутчиков. Поступала она подобным образом как в прямом, так и в переносном смысле, предусмотрительно проверяя наличие их действительной платёжеспособности. Правда, в отличии от уличных бродяг и разбойников, предупредительная красавица, не до конца потерявшая совесть, никогда не забирала всех денежных капиталов; она завладевала лишь незначительной частью, точнее маленькой толикой, не превышавшей десяти, максимум двадцати, процентов. Наверное, именно по причине отсутствия «чрезмерного аппетита» ей и удавалось до сих пор не наживать себе крупные неприятности: от потери незначительной суммы облапошенные клиенты особо не заморачивались, справедливо полагая, что, при отсутствии сопровождения, они бы потеряли значительно больше.
Она уж совсем подошла к красивому зданию, ярко сверкавшему разноцветными бликами иллюминационных огней, когда внимание пронырливой девушки привлёк неприятный шум, доносившийся из глухой подворотни, примыкающей к игровому строению; он отчётливо означал, что разговор там происходит совсем нелюбезный. Обычно на стрёмных случаях кареглазая озорница старалась особенно не зацикливаться и всегда проходила мимо, справедливо полагая, что поживиться там будет нечем; но… сегодня что-то внутри неё словно вдруг ёкнуло, заставило резко остановиться, а потом призадуматься: «Надо, несмотря ни на что, пойти и обязательно посмотреть… может быть, кому-нибудь нужна моя помощь? – стучало настойчивой мыслью в висках с одной стороны, с другой же твердило: – Опомнись, неразумная дурочка, там уже давно всё случилось и «подобедать» ничем не получится – да и какая тебе, собственно, разница до чьих-то проблем, если они не несут с собой никакой прямой выгоды?» Так размышляла молодая плутовка, стоя в нескольких метрах от входа в темнеющий ужасом глухой закоулок – оттуда сейчас слышались гулкие удары и короткие вскрики. Сомневаться дольше было нельзя, необходимо на что-то решаться: либо броситься в гущу происходящих событий и, вполне возможно, всё равно извлечь себе какую-то выгоду; либо смалодушничать, струсить и позорно бежать (ну, а раз всё-таки заострила на возмутительном факте внимание, то потом ещё и мучиться угрызением совести). Но! Девчушка являлась совсем не пугливой, напротив, отличалась бездумной отвагой и безудержной смелостью. Покрутив из стороны в сторону головой, как бы разминая шейные позвонки и больше уже не думая, она решительно ступила в страшившую неприятными звуками сущую темноту – пошла навстречу пугавшей опасности, таинственной неизвестности.
Как бы ни было в переулке темно и мрачно, всё же кое-как различалось, что в глубине, метрах в двадцати пяти от основного выезда на проезжую часть, три едва различимые фигуры атакуют четвертую; нападавшие прижали выбранную жертву к стене и у одного блестело лезвие стального ножа. Исход поединка виделся очевидным. Одному человеку тяжело, а если он не является каким-нибудь подготовленным бойцом-спецназовцем, то и практически невозможно сопротивляться промышляющим разбоев отчаянным личностям; а ещё они превосходят по численности, да вооружены холодным оружием, да готовы ради наживы на любое кровожадное преступление, да отлично натренированы по части отъёма у одиноких путников (как криминальные элементы нисколько не сомневались) ненужных им сбережений. Ситуация становилась критической, и у человека, подвергнутого наглому грабежу, не оставалось ни малой возможности, чтобы выйти из кризисной ситуации без весомых потерь. Скорее всего, на требование отпетых молодчиков «передать им его наличные денежки» он ответил наглым отказом, вероятно, подкрепил его активным сопротивлением, а в подобных случаях результат представлялся единственным: «отчаянному нахалу» пускали наружу кровь, а потом уж спокойно осматривали карманы.
Предчувствуя нечто похожее и превосходно ориентируясь в хитросплетениях уличной жизни, Лисина не колебалась ни единой секунды; однако и голову терять она совсем не хотела, а продолжала действовать в известной степени и хладнокровно, и осторожно. Двигаясь грациозно, словно крадущаяся к добычи маленькая пантера, отважная бестия приблизилась к нападавшим гопникам сзади; она подкралась настолько ненавязчиво, что её не заметил даже стоявший к ней лицом атакуемый человек. Хотя, если говорить откровенно, ему было совсем не до этого…
Аронов Павел (а в неприятной ситуации оказался именно он) в тот день вернулся в Рос-Дилер из длительной отлучки, в которой оказался непреднамеренно вынужденно. Испытательный срок, назначенный как условно-осужденному, в силу некоторых обстоятельств и хитросплетений судьбы, разрешили отбывать исключительно на территории московского региона. Наконец он вернулся в родимую сторону и намеревался направиться в родительский дом, пока не стал прямым участником печальных событий. Семейную иномарку, некогда позволившую ему не сделаться «любящим идиотом», «полным лохом» и «непродуманным дураком», ему пришлось продать. Видно, так распорядилась злая судьба, что никому из них не до́лжно было ею владеть, и теперь отставной полицейский передвигался исключительно на общественном транспорте. Так вот, рейсовый автобус, перевозивший отставного полицейского к родному пристанищу, по пути внезапно сломался, и добираться пришлось на попутной машине. Водитель оказался настолько любезным, что подбросил к городской окраине, где начиналась пригородная дорога, следовавшая к далёкому, если и не глубокому захолустью. Прежде чем отправляться, бывший сотрудник органов внутренних дел зашёл в тот злосчастный проулок. Уличных туалетов поблизости не было, а посещать с непривлекательной целью здание казино показалось не очень прилично, да и попросту глупо. Почти мгновенно Павел оказался заложником непростой ситуации, где на него набросились сразу трое (нет, не бомжей!) здоровых и сильных людей, хорошо подготовленных на разбойное нападение; они считались отлично натренированными в грабительском деле и славились неуёмной жестокостью, напрямую граничившей с особенной кровожадностью.
Сначала, когда отставной офицер ещё не до конца зашёл в тупой переулок, вокруг всё вроде бы было тихо и не слышалось ни единого стороннего звука. Но! Едва он приблизился к одному из железных контейнеров, предназначенных для хранения мусора, и уставился в ближнюю стену лицом, как сзади к нему приблизилась (даже в темноте хорошо различалось) физически развитая фигура, а у самого горла Павел почувствовал холодную сталь выкидного ножа.
– Не смей хотя бы чуточку пикнуть, – услышал он грубоватый, скрипевший стальными нотками, полушёпот; неприятным отголоском он заставил майора вздрогнуть и разом покрыться холодным потом, – давай сюда свои денежки, и тогда, быть может, тебя мы не тронем.
Бывший участковый, являвшийся в недалёком прошлом неплохим полицейским сотрудником, пусть и поверхностно, но обучался приёмам рукопашного боя. Не привыкший к развязному обращению, Павел первым делом перехватил вооружённую ладонь, ударил каблуком по стопе и начал проводить выкручивание конечности, отстраняя её несколько в сторону и убирая клинок от шеи; но… в следующий момент он почувствовал сильный удар в область печени – это второй нападавший, увидев, что внезапный эффект не сработал и что его товарищ попал в неловкую ситуацию, способную закончиться непривлекательным поражением, перешёл к активным телодвижениям и пнул по туловищу не слишком сговорчивой жертвы. Далее, подключился уже и третий, после чего на Аронова посыпались многочисленные тычки, затрещины, оплеухи. Он какое-то время успешно оборонялся, выставляя блоки и «уворачиваясь» то вправо то влево; но постепенно его защитная тактика становилась непродуктивной, потому как, всё более уставая (да ещё и в темноте плохо видя), бывший участковый пропускал всё больше и больше, теряя силы и способность к чёткой ориентации. Наконец, наступило время, когда он, изрядно измочаленный, но всё ещё не поверженный, прижался к кирпичной стене, преграждавшей путь к отступлению; она заставила лицом к лицу столкнуться с тремя безжалостными, подготовленными к опасному делу противниками. Все четверо тяжело дышали, ненавидяще уставившись друг на друга, и совсем не обращали внимания на окружавшую обстановку. Именно минутное замешательство и позволило Юле подкрасться более чем незамеченной, а затем почти вплотную приблизиться к нападающим гопникам. Как раз в момент её приближения главарь (тот, что удерживал нож), чтобы немного передохнуть и перевести разгорячившийся дух, решил вдруг «разродиться» непродолжительным монологом:
– Ну всё, «покойная гнида», теперь тебе, уж точно, «трендец» – ничто не сможет остановить меня от готовящегося смертоубийства, хм! слишком много ты себе здесь позволил и обязательно должен понести жестокое наказание. Заметь: сначала я хотел тебя только пугнуть и всего-навсего отобрать нажитые денежки, но – теперь?! – наша разборка становится делом личным, и банальный мордобой тебе, «несмышленая погань», очень дорого обойдётся…
Возможно, говорливый преступник много ещё чего хотел насказать, прежде чем перейти к последнему наступлению. Понятно, высказаться полностью не успел, потому как небольшая фигура (неизвестно откуда?), выросшая сзади него, занесла вперёд тоненькую ручонку и прыснула из «газового балончика»; слезоточивая струя направилась говорившему негодяю прямо в лицо. Суть жизни Рос-Дилера такова, что заставила юную персону не надеяться на собственные детские силы, а иметь при себе средство эффективной защиты; вместе с другими, крайне необходимыми каждой даме, предметами оно удобно помещалось в маленькой кожаной сумочке. Никак не ожидая каверзного подвоха, поражённый главарь выронил острый нож и схватился за лицо, повреждённое едким газом; он присел на корточки, пытаясь протереть глаза и хоть как-то привести себя в чувство. Аронов, не рассчитывавший на чью-то поддержку, нисколько не растерялся, а кинулся в решительную атаку и набросился на остальных, остававшихся боеспособными, недругов. Один из них, пока отставной полицейский мутузил другого, повернулся к неожиданно подоспевшей подмоге и, не дав боевой красавице применить во второй раз «балончик», сцепился с ней в рукопашной, непримиримой схватке. Выросшая в детском доме, а впоследствии воспитанная в уличных драках, в необузданной ярости и действенной энергичности девушка ничуть не уступала физически развитому мужчине. Она ловко уклонялась от направленных тумаков и, невзирая на то что тот крепко держал её за руку, сжимавшую предмет индивидуальной защиты, разбрызгивала его содержимое по ближней округе. Одновременно юная бестия отчаянно колотила неприятеля маленьким кулачком и беспрестанно пинала, причиняя довольно болезненные воздействия. Однако и самой Лисиной не посчастливилось остаться полностью невредимой: несколько раз ей довелось испытать на себе силу мужской руки, внушительным кулаком неслабо скользнувшую по красивому телу.
Помощь дерзкой плутовке пришла как раз вовремя. Правда, вначале Павел, оказавшись один на один с чрезмерно бойким преступником, от внезапности контратаки слегка стушевавшимся, легко провёл незатейливый, самый простой, приём; он выразился в применении задней подножки. Тем самым вывел нападавшего выродка из душевного, да и просто обыкновенного, равновесия. Потом ударом ладони по сонной артерии заставил того погрузиться в длительное беспамятство. Когда и второй, корчившийся от едкого газа разбойник, был без чувств повержен на землю, отставной офицер спокойно расправился с третьим, слишком самоуверенным неприятелем. Он оказался сбит с ног и повален на голый асфальт. Пока оставался в сознании, кареглазая бестия, вереща нецензурной бранью, какое-то время продолжала колотить по побежденному неприятелю бесподобными ножками, скрытыми, как известно, за плотно облегавшими синими джинсами. Остановить настырную девушку смог разве что короткий приём, мастерски проведённый бывшим сотрудником внутренних органов и эффектно выбивший сознание из последнего соучастника.
– Всё! – прикрикнул Аронов, хватая развоевавшуюся красавицу за правую руку; он оттащил её от обездвиженных негодяев. – Они уже без сознания. Нам же надо по-быстрому уходить, не то не нагрянули бы их дружки либо же полицейские, что будет ничуть не лучше, а возможно, ещё и хуже… Объясняй им потом, что ты не дурак.
– Полностью с тобою, дядя, согласна, – Лисина нисколько не церемонилась, полноправно считая, что совместное участие в опасном мероприятии даёт ей право стирать и существующие условности, и установленные границы, – давай-ка быстренько сваливать.
– Спасибо тебе, конечно, – сказал Павел, когда они спешной походкой приблизились к выходу, ведущему из тупикового переулка, – но скажи мне честно: зачем ты ввязалась в непростую историю, а самое главное, как вообще здесь – так вовремя! – очутилась?
– Сама не знаю, – пожимая плечами, искренне призналась миленькая плутовка, мысленно теряясь в догадках, – обычно я никогда так необдуманно не поступаю и предпочитаю проходить «лесом», то есть мимо, полагая, что каждый человек сам виноват в случившихся неприятностях. Раз не можешь достойно сопротивляться, тогда сиди дома! Сегодня же на меня чего-то нашло, как будто поступило приказание свыше, и я пошла тебе, дядя, на выручку. А так?.. В общем-то не скажу, что я девушка скромная, но предпочитаю держаться всегда в одиночку, полагаясь исключительно на единственного человека, кому могу доверять, – на саму себя, на любимую.
– Понятно, – многозначительно промолвил бывший сотрудник полиции (по роду прежней деятельности он неоднократно сталкивался с похожими особенностями подросткового возраста и как никто другой представлял, что происходит сейчас в душе, как он нисколько не сомневался, затравленного ребенка, брошенного когда-то неучастливыми родителями); однако зацикливаться на пришедшем предположении Аронов не стал, а просто осведомился: – Ну, а как зовут-то тебя, крутая спасительница, наверное, грозная Амазонка?