Веселая музыка
Будущая свекровь приехала с инспекцией в октябре. Все прекрасно понимали ее желание посмотреть на невесту и семью, в которую вливается ее ненаглядный сын.
Симочке она сразу понравилась, а вот Симочка ей, похоже, не очень. По крайней мере, по дороге из аэропорта до дому Джалита Спиридоновна не произнесла ни слова. Но переступив порог, она вдруг вспомнила про то, что прилетела из теплого Киева в ненастный по-осеннему Ленинград, – все время ежилась и говорила только о погоде. Срочно закрыли все форточки и предложили гостье теплый плед. Когда сели за стол, Симочкин папа бодрым голосом пообещал, что после рюмочки и сытного обеда станет совсем жарко.
Ела свекровь без всякого аппетита, что очень расстроило маму, которая простояла у плиты полдня, но зато стала разговаривать. В основном, ее интересовало, почему сын не выслал родителям ни одной фотографии своей избранницы.
– Мама, но ты же просила какой-нибудь снимок, где Симочка серьезная, а она везде смеется, – принялся оправдываться Алексей.
– И это плохо, – высказала свое мнение Джалита Спиридоновна, – придется найти, мне нужно будет мужу показать.
– Кстати, – вступила Симочкина мама, до сих пор молчавшая, – а муж не смог с вами приехать?
Свекровь многозначительно подняла глаза к потолку и проинформировала:
– Муж в небе.
– Папа – руководитель полетов в Борисполе, – неуклюже попытался расшифровать загадочную фразу сын.
– Но ведь руководят-то с земли, – удивился папа.
– Не всегда, – пожала плечами свекровь и сделала свой вывод: – вы просто не хотите фото давать.
– Ну почему же, – смутилась мама, – я найду.
– Не надо.
– Вы же только что хотели…
– А я и так все поняла, – с неожиданной неприязнью вдруг заявила свекровь. – Не надо мне ничего, и так видно, что ваша Симочка похожа на албанку.
– На кого?!
– На албанку, – подтвердила Джалита Спиридоновна свою версию.
– Мама, а где ты албанцев видела? – с изумлением поинтересовался Леша.
И все замерли в ожидании объяснений, потому что хоть в СССР и было «каждой твари по паре», но албанцев никто и никогда в глаза не видел. Паузу нарушила сама гостья.
– Ладно, бог с ней, с фотографией, давайте лучше о приданом поговорим.
– О чем? – хором спросили все сидевшие за столом.
– О том, что вы даете за Симочкой. У меня, например, собрано постельное белье, набор посуды, две хрустальные вазы, мясорубка…
Она хотела еще продолжить список, но козырная карта в виде мясорубки окончательно положила конец мирной беседе. Мама стала доказывать, что в их доме, где будут жить молодые, есть абсолютно все, папа начал объяснять, что никакого приданого для девочки в восемнадцать лет они и не предполагали готовить, а Леша сказал: «Я срочно звоню отцу». Пока несчастный жених из коридора звонил в Киев, страсти в гостиной разгорались не на шутку.
– Муж тут ни причем, – уверенно сказала Джалита Спиридоновна и встряхнула совершенно седой копной волос.
– Вам виднее, – язвительно откликнулась Симочкина мама и предложила, не останавливаясь на достигнутом, продолжить претензии. – Можете даже список составить.
Папа погладил ее под столом по руке и попытался разрядить обстановку.
– А хотите я вам материалы к нашему фильму покажу? Интереснейшая лента получается, и как раз про летчиков, правда, про военных.
– Вы не отвлекайтесь, – остановила его порывы свекровь, – потом покажете, когда сговоримся. Значит, приданого у девочки нет, а вот книг полный дом – ясно, на что деньги идут.
– Да! – заносчиво сказала мама. – Мы еще и на театры деньги тратим.
– Вот-вот! Надо Лешику попроще семью выбирать и позажиточней.
Тут уже хотел взорваться папа, но вернулся довольный Алексей с сообщением, что отец прибудет в самое ближайшее время. Все удивились, но промолчали, а свекровь сжалась и как будто стала меньше в размерах. Симочка уже хотела включить телевизор – для разрядки обстановки, но не успела, поскольку бурные звонки в дверь оповестили, что прибыл глава киевского семейства. Он вошел, остановился в дверях комнаты, даже не сняв форменной темно-синей шинели, и широко улыбаясь объявил:
– Здравствуйте, родные! Я такой голодный… Покормите?
Симочкины родители сразу засуетились, а Алексей побежал в прихожую за тапочками, но нужного размера не оказалось: старший Берест имел огромный размер ноги. Впрочем, и сам он весь производил впечатление богатыря из русской народной сказки. За столом ел с нескрываемым удовольствием и просил налить ему борщ в салатницу, чтоб не пришлось бегать за добавкой. Утолив первый голод, он решил начать разговор.
– Во-первых, спасибо за угощение, можно сказать, спасли от голодной смерти. А то Лешка так орал в трубку «SOS», что я сорвался на перекладных и чаю даже не попил. Готовит хозяюшка отменно, повезло сыну. Ты, Симочка, учись у мамы.
И спросил:
– А курить где можно?
– Эх, – откликнулся папа, – здесь и можно. Моя Генечка тоже курит, а я вот так и не научился.
– Совсем? – удивился свекор. – И на войне не курили?
– На войне как раз курил, а вот в Берлине взял и бросил.
– Так вы до Берлина дошли?
– Так если б это конец… Я потом до Венгрии дотопал с 3-м Украинским фронтом, операторы везде были нужны. А вы, Алексей Прокофьевич?
– Нет, Берлин и Рейхстаг – конечный пункт. Я там в составе 150-й Идрицкой дивизии довоевал.
– Минуточку, – сказал изумленный Симочкин папа, – я-то все думаю, кого вы мне напоминаете! Вы же Лешка Берест, на чьих плечах Егоров стоял, когда знамя поднять надо было!
– Ну да, – согласился гость, – я и есть: Мишка-то Егоров ростом не вышел, да и Кантария раньше него наверх залез – шустрый был, как обезьяна. А вы там снимали? Крутился парнишка с камерой, я только фамилию не запомнил.
– Надо же… Через столько лет и по такому поводу…
– Повод отличный! Еще один вопрос и потом только про свадьбу. Ни с кем связи не поддерживаете?
– Да нет, не сложилось. А вы?
– А я с Мелитоном перезваниваюсь изредка. Знаете, кто у нас теперь Кантария? Не поверите, торгашом в Москве осел.
– И квартиру дали? А чего ж по телефону, а не в письмах общаетесь?
– Да ну, – отмахнулся Берест, – не квартира, а живопырка. А о переписке и разговора быть не может: у него ж образования четыре класса. Ладно, давай за боевое прошлое еще по рюмочке и о свадьбе будем сговариваться.
– Уже сговаривались, – вклинилась мама, – мы вам не подходим.
– Это кто же так решил?
– Джалита Спиридоновна.
– А вы не слушайте, – предложил Берест, – она просто с дороги устала.
Только мама уже завелась и, прикурив, сообщила и о порочном изобилии книг, и о мясорубке, и о схожести Симочки с албанкой. Свекровь сморщила носик.
– Так вы еще и курите? Может, невеста нашего сына тоже?
Евгения Михайловна не успела ответить.
– Детки, нечего вам здесь сидеть, – скомандовал свекор. – Идите, что ли, погуляйте.
И как только молодая пара покинула комнату, обратился к жене:
– Ты, Лита, не командуй, кому курить, а кому не курить, – не дома. А вот насчет албанки я хотел бы напомнить, что кое-кому впору в цыганском театре «Ромэн» выступать.
Джалита Спиридоновна сверкнула глазами, дав понять, что так этого не пропустит, и чтобы уж не быть совсем безгласной, решила добавить к своему списку еще одну претензию.
– И назвали вы девочку странно!
– Почему странно? – мирно отреагировал папа.
– Как Целиковскую в фильме «Антон Иванович сердится». Очень ей подходит, ведь наша Симочка тоже в оперетте будет петь.
– Вот-вот, – мстительно подтвердила свекровь, – нравы там известные.
Алексей Прокофьевич только махнул рукой и вернулся к теме, которая волновала всех.
– Гулять где будем, в ресторане? Какой тут самый лучший?
– Думаю, надо в Метрополе столы заказывать, – предложила Евгения Михайловна.
– Да, пожалуй, – поддержал папа, – для съемки я со своими договорюсь.
– Твои – это кто? – заинтересовался свекор.
– Мои – это Ленфильм, документалисты.
– Ого! – одобрил Берест. – А музыка какая? Или молодежь под магнитофон плясать будет?
– Ансамбль закажем.
– Если заминка какая, то у меня и своя музыка есть, трофейная, аккордеон Horch. Классная штука, доложусь вам. Из самой фашистской избушки на себе пер, и ни царапинки! А звук – заслушаешься! Мне хозяин kneipe подарил, и кружку еще, на ней что-то готическим шрифтом написано, перевести не могу.
– Перепиши, Генечка переведет, она немецкий хорошо знает.
– Да я привезу вместе с аккордеоном, сами посмотрите. Гостей-то много будет?
– Много, – сказала Евгения Михайловна, – у нас родственники.
– Только, чур, все пополам.
Джалита Спиридоновна опять сверкнула глазами.
На следующий день с утра покупали кольца, а вечером родители Леши скандалили, запершись в кухне. Долетали только некоторые фразы: «ты так бы по проволоке и ходила в своем таборе», «деньги зарабатываю я». И уже голосом свекрови: «понятно, очередная юбка замаячила». Еще через день семья Берестов уехала обратно в Киев. Папа переживал, что так и не поговорили про военные годы, а мама утешала, что успеют еще, жизнь длинная. В декабре отпраздновали громкую свадьбу с фатой, оркестром, тостами и аккордеоном Horch. Из близких семьи жениха не было никого, кроме родителей, и Алексей был расстроен этим обстоятельством, так как рассчитывал на приезд хотя бы бабушки с дедушкой из Сумской области. Жить молодые стали у Симочкиных родителей, что позволило им обоим доучиться без академических отпусков, несмотря на то что через два года один за другим родились сыновья. В Киев ездили исправно каждый год, чтобы навестить старших Берестов, но всегда расставались с ними в плохом настроении.
– Не понимаю, – говорила Симочка, – зачем мы таскаем мальчишек с собой, если они твоей маме не нужны?
– Папе нужны, – парировал муж, – ты же видишь, как он с ними возится.
– Вот пусть папа к нам сам и приезжает, – заключала Симочка.
И как в воду смотрела…
На десятилетнюю годовщину свадьбы появился Берест-старший с подарками и сообщением о том, что Джалита Спиридоновна скрылась в неизвестном направлении, прихватив из квартиры все что было можно и нельзя.
– Как?! – изумилась Евгения Михайловна. – Вы же столько лет прожили, внуки уже!
– Как видите, ее это не остановило, – развел руками брошенный муж. – Может, надо было, как Мелитон?
– А что Мелитон? – заинтересовался Симочкин папа.
– Да у него сразу две семьи было в одной квартире, прямо гарем! И дети от обеих в таком количестве, что запутаться можно.
– Это ты брось! Хочешь, поживи пока у нас, – предложил щедрый папа.
– У вас-не у вас, но в Ленинград точно перееду. Я ж с работы ушел… Или «ушли». Времена-то какие! Союз рушится, жить не на что стало, какие-то бритоголовые по улицам бегают с дубинками. Может, у вас не так?
– У нас то же самое, – с грустью сказала Евгения Михайловна, – да еще талоны на еду ввели. Я сразу войну вспомнила…
– Ну вот, еще и талоны, а я ж прописан в Киеве. Нет, дорогие родственники, спасибо за приглашение, но я на шею к вам садиться не намерен. Погощу немного.
Алексей Прокофьевич стал вытаскивать из объемистого чемодана сало, тушки кроликов и канистры с вином.
– Проживем?
– Еще как! – подтвердил Симочкин папа.
Самое примечательное в жизни разросшейся семьи было то, что Берест каждый день выходил «прогуляться по городу» и при этом задерживался допоздна. С собой он непременно брал сверкающий перламутром Horch – говорил, что с с аккордеоном веселее. Все верили, но тем не менее это казалось странным. Деньги у свекра не кончались, что тоже настораживало. Алексей даже пытался выведать, не продал ли отец киевскую квартиру, на что получил мощный отпор.
– Да что ты все ко мне пристаешь?! Сдал я ее на полгода, а деньги вперед получил!
Это, конечно, в какой-то мере объясняло необыкновенности в поведении Береста и мирило с ними. Во всем остальном совместное бытие не приносило никаких отрицательных эмоций, даже наоборот: папа приобрел собеседника, мама – лишний повод подкрасить губы, а Леша с Симочкой – заботливую няньку для детей.
Но ничто не бывает вечным, ни плохое, ни хорошее.
В разгар июня Алексей Прокофьевич пропал. Домой позвонили из Института скорой помощи. В больницу примчались всей семьей, – благо, мальчишки находились в спортивном лагере.
Берест лежал в небольшой палате, где от духоты, казалось, застыл воздух. Переломанные руки и окровавленная повязка на голове, говорить он не мог из-за сломанной челюсти.
– Вот, – сказала врач, совсем молоденькая девушка, – полюбуйтесь на своего трубадура: играл и пел в переходе у Гостиного двора.
– Так за это разве бьют? – еле слышно спросила Симочка.
– Рэкетиры бьют за все, а ваш папа не хотел за место платить.
Алексей Прокофьевич попытался что-то прошептать, и Леша, наклонившись к нему, услышал:
– Horch…
Большие надежды
(совсем не Диккенс)
Прогулка между старинными домами, иногда даже охраняемыми государством, вносила в душу Альберта Пыжикова отдохновение и тихую радость. На лице блуждала благостная улыбка, но голова в это время напряженно работала: шел поиск выхода из создавшегося тупикового положения. Нет, оно не было безвыходным, Альберт знал это твердо. Просто надо сообразить, куда вовремя свернуть, чтоб не упереться в глухую стену.
Он остался без работы. Временно. Конечно, временно! Надо только придумать, чем бы таким заняться, чтобы в кармане снова появились деньги, и не жалкая сотня долларов, а деньги, без которых невозможно ощущать себя ни личностью, ни мужчиной.
Сначала Пыжиков слонялся по Таврическому саду, вспоминая пионерское детство. Раньше при входе с Потемкинской была галерея портретов пионеров-героев, которые, ясное дело, ничем хорошим свою жизнь не закончили. Их имена учили наизусть, и каждый школьник знал биографии Володи Дубинина и Юты Бондаровской. Маленький Алик тогда уже понимал, что патриотизм – это красиво, но большой пользы не приносит.
Сейчас малолетних героев убрали куда-то в запасники, а может, и вовсе на дрова порубали. А посреди аллеи стоит, как и стоял, товарищ Ленин, только сейчас он почему-то на треть розовый. На постаменте масляной краской выведена крупная цифра «6». Инвентаризация, что ли, была? Он заинтересовался и прошел вглубь сада, посмотреть, под каким номером по описи прошел памятник Есенину. Когда добрался до белоснежного поэта, оказалось, что того не сосчитали. Зато ногти великого «деревенщика» были окрашены ядовито-красным цветом: вниманием все-таки не обошли.
В размерах Таврический, кажется, поуменьшился и стал слишком упорядоченным. Нет уже тенистых уголков и заброшенных, стоящих в стороне скамеек. Да что удивляться, если даже Летний сад превратили в регулярную зону для прогулок! Все меняется, все меняют, стремясь к некоему совершенству и исторической правде, а на самом деле все только портят.
Из самого сада он пошел в оранжерею. Тут тоже радости мало: ровно посередине стоит толстенная пальма, за которую ухватилась еще более толстенная невеста в обгрызенной фате, хохочет-заливается! А рядом тощий плюгавенький женишок с огромной бабочкой на мускулистой шее пьет шампанское и фальцетом подхихикивает.
От этой радостной картины Пыжикову стало совсем тошно и он зашел в булочную напротив (к товарам по назначению там прилагался еще и винно-водочный отдел), взял бутылку грузинского коньяка и вернулся в сад через те же самые ворота. Хотел сначала выпить с Лениным, но постеснялся: дети вокруг, да и частично розовый вождь с номерным знаком вызывал некоторую жалость. Продрался сквозь кусты к Сергею Александровичу и присел на скамеечку рядом. Вскрыв коньяк отпил сразу треть и закурил. Нет, надо было угостить, конечно, вождя социалистической революции, все-таки именно он помог заработать ему исходный капитал. Сам Владимир Ильич об этом вряд ли подозревал, но начинался великий денежный путь Альберта Пыжикова, тогда еще студента первого курса Ленинградского художественного училища им. В. А. Серова, именно с него.
Ловким движением пера переправив в студенческом единицу на четыре, гордый собою Алик целиком посвятил летние каникулы идейному облагораживанию сельских клубов, красных уголков и колхозных правлений. По заведенному порядку в таких помещениях на самом видном месте должен был висеть портрет Ульянова-Ленина. Это строго проверялось и, если не висело, пресекалось. Потому-то заезжий «ленинградский художник» Пыжиков везде был желанным гостем. Чем больше портретов вождя, тем ярче слава колхоза и тем выше заработок охамевшего от своей безнаказанности Алика.
Вождя он ваял в почти барельефном изображении на липовых досках, которые чуть подкрасив, выдавал за ясеневые – текстура примитивная, но в два раза дороже. Сельскому начальству нравилось.
После второго курса Пыжиков направил свои стопы туда, где Ильич должен был иметь черты, схожие с коренным населением: или узкоглазый, или широкоскулый, или с густыми бровями – в зависимости от республики, в которой творил молодой предприниматель. Денег заработал на вполне безбедную жизнь и стал внедряться в интеграционные процессы. Купит в Витебске партию цветных телевизоров «Радуга» – продаст в Вильнюсе, подъегорит несколько ящиков модных подсвечников в Таллине – сбросит в Горьком. Эх, Советский Союз с вечным своим дефицитом, нет тебе ни конца ни края!
Но ушла в небытие власть Советов. Алик некоторое время пытался спекулировать на изображениях текущих вождей, но оказалось, что это дохлый номер. Переключился на матрешек – рынок быстро переполнился, а сдавать товар по демпинговым ценам не имело смысла. Денежные запасы иссякали быстро, тем более что правительство заимело дурную привычку устраивать денежные реформы и выходить из дефолта за счет него, Пыжикова.
Обуреваемый разного рода тревожными мыслями, Альберт посмотрел с сожалением на допитую бутылку, подмигнул Есенину и покинув Таврический сад зашагал в сторону Суворовского проспекта. В голове, как часы, отстукивала мысль о том, что вот сейчас… вот здесь… что-то неуловимое… Он поднял глаза и увидел огромный капитальный дом сталинской постройки. Мысль сразу приняла определенные очертания, а в ушах зазвенели победные фанфары. Нашел!
Побеседовав со старушками во дворе об их житье-бытье и выразив полную сопричастность к тому, что их волновало и тревожило, начиная с опасений за внуков и заканчивая опасениями за мировую стабильность, Алик разжился координатами управдома и техника-смотрителя. Обе должности занимали женщины. Пыжиков приосанился: дамы – это он быстро обтяпает. Главное, чтоб глаз горел и комплиментов побольше и поцветистее.
Начал с техника-смотрителя. К его счастью, та оказалась полной дурой, но еще и с претензиями на аристократичность. Звали ее Надюшка, так и представилась. Надо же, Надюшка! Плотненькая, коротенькая, сильно накрашенная, запахнутая в лисью безрукавку, сшитую из кусков различного размера. Сразу стала рассказывать, кто за ней ухаживает.
– Отец у него – полный генерал!
– Так он заинтересовался вами? – Альберт кроил из себя дурака и таращил глаза, якобы от восхищения.
– Ну это если бы я захотела… Подумаешь, генералов мы не видали, – нагло заявила техник-смотритель. – Я сына выбрала, он моложе.
– Тоже генерал? – интимным голосом поинтересовался Пыжиков.
– Да нет, – отмахнулась девушка, – он адвокат.
– Тоже полный? – не сдержался Альберт.
– Полными бывают только генералы, полковники, ну и там еще… Вот я в прошлом годе отдыхала в Приозерском санатории…
Далее последовал рассказ о фееричном отпуске среди офицерской элиты, о том, как ее носили на руках, поили шампанским и замуж звали. Алик вполуха слушал эту трескотню, прекрасно понимая, что в пригородных санаториях отдыхают только отставники, которые пьют кефир, а уж если б кто из них решил взгромоздить на себя эту тушку, то дело закончилось бы никак не ЗАГСом, а реанимацией. На сообщении о том, что она скоро будет адвокатской женой и хозяйкой пятикомнатной квартиры, он решил, что с него хватит и пора брать быка за рога.
– Так может, выпьем шампанского?
– Я на работе, – неуверенно возразила Надюшка.
– Ну вы же тут босс, – польстил Алик, – а бокал легкого вина совсем не помешает.
И повел ошалевшую девицу в гастроном напротив.
Как только они переступили порог магазина, Надюшка неожиданно закапризничала.
– Не хочу шампанского! Вот пива я бы выпила, оно не такое пьяное. Сворачивайте влево, там в розлив продают!
«Ну и слава богу, – подумал Пыжиков, – дешевле обойдешься». И поторопился.
Девица основательно уселась на широкий подоконник и стала оттуда давать указания Альберту, продавщице и небольшой очереди у прилавка.
– Сразу по две больших берите! Нет-нет, мне только светлого! Любаша, «семерочку» открой и водочкой в кружке разбавь. Пополам. А ты куда, рожа немытая, лезешь? Пропусти моего кавалера, не переломишься. Альберт, вы ждите, Любаша сейчас нам коктейль сделает! Эй, ты! Тебе говорю, хайло со щетиной, вали в сторону! Любаша, и закусочку какую-нибудь сочини!
Видно было, что она тут свой человек.
Через полчаса, проведенные на подоконнике, Пыжиков пришел к выводу, что с великим имажинистом пилось куда как веселее, – по крайней мере, Есенин молчал. Еще через час он понял, что эту «шапку Мономаха» ему не снести. А когда Надюшка послала его за пустыми бутылками, громоздившимися на ее кухне, восторжествовал: дело сделано! Со списком жильцов, сдающих квартиры в аренду, и неумолкающим шумом в голове Альберт расстался с техником-смотрителем и даже домой не проводил, сдал на руки продавщице – правда, по просьбе клиента.
Половина проблем была решена. Во-первых, не надо бежать к управдому, что уже хорошо. А то вдруг она тоже убогая алкашка? Во-вторых, можно начинать поквартирный обход, – значит, с деньгами будет нормально. Алик воспрял духом. Те кто снимают жилье, как правило, люди приезжие, сиречь пуганые и бесправные, это ему на руку – стопроцентная гарантия, что никто никуда жаловаться не побежит. В этом и была вся фишка.
На следующий день, одевшись строго и безлико, Пыжиков наведался в первую квартиру по списку. Шел, что называется, огородами, опасаясь встретить Надюшку: она, в своей клокастой жилетке, мерещилась ему за каждым углом. Но пронесло, бог миловал.
Двери ему открыл странного вида мужчина. Припомаженные усики, набриолиненные волосы и замшевый, розового цвета, костюм. Принял, как старого друга, и тут же стал звать отобедать.
– Не стоит беспокоиться, – сразу отрезал Альберт, – я по серьезному делу.
– Вот и замечательно, – обрадовался замшевый, – у меня жена прекрасно готовит, за столом и поговорим.
– Говорить будем здесь.
Несмотря на решительный протест «официального лица», жилец выволок в прихожую не только жену, но еще и двух детей младшего школьного возраста. Одеты все были более чем удивительно: рюши, прозрачные воланы, жабо и кокилье. Пыжикову показалось, что он попал на маскарад, не хватало только полумасок с вуалью.
– Вы, наверное, собрались куда-то уходить? – изобразил он смущение.
– Что вы, что вы! – замахал жилец холеными руками. – Мы так рады вашему приходу…
– Зря радуетесь, – зловеще сказал Алик. – Квартиру снимаете?
– Да, конечно, – не стал отпираться мужчина. – Со своей, знаете, столько хлопот, лучше уж в съемной.
– А хозяева где?
– Да бог их знает. Мы деньги за год вперед отдали – ни нам беспокойства, ни им волнений.
– Но где-то они все-таки живут, – нажимал Альберт, – телефончик их, пожалуйста.
– Они за границей, то ли в Алжире, то ли в Судане. Да нам и неинтересно, – пойдемте лучше обедать. Вы мне сразу так понравились, так понравились!
И тут Пыжиков понял, что совершил непростительную ошибку. Вот что значит пить коктейль из пива и водки в компании техника-смотрителя.
Идиот! Чем это все обернется? Решил идти напролом: «но мертвые, прежде чем упасть, делают шаг вперед». И вкрадчивым голосом поинтересовался:
– А вы в курсе того, что налог за сдачу квартиры ваши хозяева не платят?
– Ах, как неудобно-то, – засуетился замшевый, – сколько с нас?
Пыжиков достал калькулятор и деловито предложил:
– Давайте считать вместе.
Прикинули цену, из нее извлекли сумму подоходного налога. Альберт получил на руки нехилую сумму и выписал липовую квитанцию, мечтая только побыстрее унести ноги. Уже на пороге, за своей спиной, он слышал умильный голос:
– Вот спасибо, избавили нас от беготни по сбербанкам. До чего ж вы приятный человек! А с хозяевами разберемся, не сомневайтесь, они тоже прекрасные люди.
«Разбирайся-разбирайся», идиот напомаженный. Интересно, что они тебе скажут, когда выяснится, что налог уплачен полностью? А может, и не уплачен, кто его знает…
Выкурив подряд две сигареты за домом, Пыжиков немного успокоился и отправился по следующему адресу. Там он сразу же потребовал с жильцов номер телефона хозяев, но оказалось, что мера совершенно излишняя, так как они живут в квартире этажом выше.
За этот день он посетил четыре списочных пункта, после чего решил, что на сегодня хватит: в портмоне лежала солидная пачка денег. Личина налогового инспектора сработала.
Все следующие дна он ходил в гостеприимный сталинский дом, как на службу. Квартир, сданных в аренду, было много, даже сверх самых смелых ожиданий. Встречали радушно или с затаенным страхом, но никто не выставил, не стал проверять или требовать документы. Расчет Альберта оправдал себя. Чего он только не насмотрелся, – своры собак на продажу, клуб по интересам, брачное агентство, религиозная секта, школа поваров… Деньги отстегивали мгновенно. Не было заминок даже с гражданами азиатской национальности, хотя по-русски они и не понимали, и не говорили.
В конце второй недели «окучивания» Пыжиков пошел к очередной жертве, но опять не к хозяевам, а к жиличке. Чувствовал себя совершенно свободно, вел себя развязано. Решил, что немолодая женщина в инвалидной коляске будет легкой добычей и апофеозом его грандиозной операции. Залогом успеха являлись сведения, добытые у злобных старушек, гнездящихся на скамейках. Одна из них, с вислым вторым подбородком, но в кокетливой шляпке и узких белых брючках, которые открывали варикозные икры и толстые щиколотки, призывно похлопала ладошкой по свободному месту рядом с собой и поведала задушевную историю о том, как тетенька из нужной ему квартиры «пила, пила, а потом сломала обе ноги».
«Замечательно, – подумал Альберт, – она еще и пьет. Находка! Прямо из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»: «она любит выпить, этим надо воспользоваться».
Он позвонил в домофон, однако впустить его отказались – под предлогом занятости. Разозленный, он просидел на скамеечке еще минут сорок, успел за это время выслушать от бабули в шляпке историю ее бурной жизни и угостить ее пломбиром, который закапал ему брюки. Позвонил в домофон еще раз – опять отказ, но теперь уже мужским голосом.
– Дождитесь, пока кто-нибудь пойдет, – посоветовала собеседница.
Оскорбившись, Альберт ушел из гостеприимного садика, однако телефочик упрямой тетки, которая не хотела открывать двери, все же раздобыл, а заодно узнал, что хозяева жилплощади проживают в США, штат Калифорния.
Два дня он звонил и пугал ее налоговыми неуплатами, процентами и вызовом в суд хозяев прямо из Лос-Анджелеса, наконец участковым милиционером. После четырех дней измывательств проклятая инвалидка милостиво разрешила подняться, но в дверях потребовала служебное удостоверение и телефон начальства. Пригрозив, что вернется, он ретировался, кляня на чем свет стоит всех инвалидов и их амбиции. Упрямство и оскорбленная добродетель настолько разъели его душу, что он решил все-таки добить мерзавку, и через два дня опять поднялся на третий этаж.
То ли тетка расслабилась, то ли в достаточной мере была напугана, но впустила без разговоров. Вести беседы, стоя в коридоре, как в предыдущих квартирах, Альберту не удалось – пришлось шагать за инвалидной коляской в хорошенькую кухоньку и садиться так, чтобы смотреть жертве в глаза. Но когда он в них посмотрел, внутри все похолодело: это была его школьная завуч Тамара Константиновна.
Она изменилась, разве что только руки остались такими же – холеные, с длинными хищными ногтями темно-красного цвета, в массивных перстнях почти на каждом пальце. В школе она имела привычку стучать ими по лбам нерадивых учеников. Пыжиков тоже относился к нерадивым.
Кроме того, что мадам Хлыстова была заведующей учебной частью, она еще и преподавала химию, с которой у Алика отношения не сложились сразу и бесповоротно. Тамара орала, как оглашенная, била толстой плексиглазовой указкой по столу и партам, а однажды врезала этой же указкой по голове Пыжикова. Указка переломилась надвое, но тему «ангидриды» он так и не выучил. Ее боялись и ненавидели все!
У Альберта внутри рефлекторно сжалось трепещущее сердце, а заодно и желудок. Одна только робкая надежда нашептывала, что дай-то бог, химичка его не узнает. И с чего бы? Прошло двадцать лет, из тощего вихрастого мальчишки он превратился в холеного мужчину. Может, она вообще стала плохо видеть, – вон, очки на шее болтаются на какой-то веревочке. Правда, на алкоголичку совсем не похожа, да и голос такой же командный и противный, как и был.
– Ну-с, и чего вы от меня хотите, молодой человек? Гаврилов Сергей Ильич, судя по удостоверению?
Альберт мысленно перекрестился и завел привычный разговор о неуплате налога хозяевами за сдачу квартиры внаем.
– А откуда вам известно, что они не платят?
– Налоговой инспекции известно все, – назидательно сказал Пыжиков, стараясь, на всякий случай, сдвинуть брови.
– Ах, в налоговой инспекции?
– Ну да, я же ее представитель. Вы видели мои документы.
– Видела. Запомнила. И записала.
– И что? – поинтересовался Пыжиков, чувствуя, что преамбула затягивается.
– А то, что никакого Гаврилова Сергея Ильича в нашей налоговой нету и не было. Что на это скажете?
– Вы, видимо, ошиблись телефоном, уважаемая. По какому номеру вы звонили?
– Я по этому номеру и сейчас позвоню, – сказала Тамара и начала тыкать в кнопки своим когтем.
Когда ей подтвердили то, чего Альберт так опасался, она облегченно откинулась на изголовье своей инвалидной коляски.
– Ну что, товарищ аферист, по-другому говорить будем или мне в милицию звонить? А может, в ОБЭП?
– Вы меня оскорбляете! – взвился Альберт. – Какая-то новенькая секретарша, которая никого еще и не знает, сказала ерунду… Я буду говорить только с хозяевами занимаемой площади!
– Не надо нервничать, я им тоже позвонила и узнала, что все налоги уплачены. Хозяева далеко, а солнышко высоко…
– Какое, к черту, солнышко?! – Алик привстал со стула.
– Обычное, гелеевое, 18-я группа периодической системы Менделеева! – заорала она и треснула по столу лежавшим тут же рожком для обуви. – Сядь, Пыжиков, и не смей мне спектакль разыгрывать!
Конская голова рожка с треском обломилась и покатилась под стол. Алику показалось, что это катится его голова.