Глава 1
В зале судебных заседаний № 323, без преувеличения, могло разместиться небольшое футбольное поле. Но в день, когда началось рассмотрение уголовного дела против господина Кренина, там яблоку негде было упасть. Публика, пропущенная через рамку металлоискателя, несколько присмиревшая под сводами Дворца правосудия, ожидала сенсаций. Взгляды зрителей были прикованы к скамье подсудимых, на которой, за пуленепробиваемым стеклом, восседал главный фигурант уголовного дела.
Господина Кренина, даже в столь плачевной ситуации, сложно было назвать подсудимым. Высокий холеный мужчина, в дорогом костюме, явно сшитом на заказ, казалось, только что вышел из своего кабинета в городской администрации для того, чтобы запросто пообщаться с народом. Его лицо, чисто выбритое и увлаженное дорогим кремом, выражало скуку и пресыщенность. Он чуть выпячивал нижнюю губу, так что со стороны это казалось проявлением брезгливости ко всему, что происходило вокруг, и ко всем собравшимся одновременно. Кренин изучал потолок, в то время как публика изучала его. Ему было наплевать на чувства сидящих в зале, и народ это чувствовал, не особо скрывая при этом свое злорадство.
Другой заметной фигурой в зале был, вне всяких сомнений, государственный обвинитель Немиров. Всем, кто был хоть немного знаком с расстановкой сил в юридическом мире большого города, было известно, что само участие в процессе этого прокурора означает особую значимость уголовного дела. Немиров знал закон, как свои пять пальцев, имел бульдожью хватку и каждого подсудимого воспринимал как личного врага. Но сегодня бравый обвинитель чувствовал себя не в своей тарелке, и виной тому было даже не то обстоятельство, что дело рассматривалось судом присяжных. Он без особого интереса листал свои записи и изредка поглядывал в сторону входа. Со стороны казалось, что он кого-то поджидает. Но, когда дверь распахнулась, пропуская в зал высокого представительного мужчину, прокурор тяжко вздохнул – зря он надеялся на счастливую случайность, Лещинский все-таки пришел.
При появлении известного адвоката публика едва ли не встала со своих мест в знак приветствия. Лещинский слегка поклонился, словно был не в зале заседаний, а на сцене. По рядам пробежал оживленный шепоток, кто-то даже захлопал в ладоши. У Немирова свело судорогой челюсти. Он едва нашел в себе силы кисло улыбнуться в ответ на адресованное ему приветствие.
Публику можно было понять. Лещинского называли королем среди защитников. Он не проиграл пока ни одного громкого дела, и его участие в процессе гарантировало успех. Правда, злые языки величали его Королем грязи, поскольку на пути к своей цели он не брезговал ничем. Справедливости ради следовало бы заметить, что истина, как всегда, находилась где-то посередине. Успешных и одаренных, как правило, не особо жалуют. Тем более что сам Владимир Лещинский был отличной мишенью для завистников. Импозантный мужчина, в самую пору зрелости, с легкой сединой на висках, неизменно вызывал у женщин чувство немого обожания. Представители сильного пола, абстрагируясь от кинематографической внешности известного защитника, уважали его за острый ум и оборотистость. В общем, о нем говорили много разного. Но если речь заходила о защите по какому-нибудь безнадежному делу, становилось ясно: лучшего адвоката, чем Лещинский, все равно не найти!
– Государственный обвинитель, вам предоставляется вступительное слово, – произнес судья, объявляя тем самым начало судебного следствия.
Немиров встал, по привычке проверяя, все ли пуговицы на его мундире застегнуты, и, обращаясь к присяжным, произнес краткую вступительную речь:
– Уважаемые присяжные заседатели! Вам предстоит решить вопрос о виновности человека, находящегося сейчас на скамье подсудимых. Вы, вне всяких сомнений, видели его ранее на экранах телевизоров и знаете, что он занимал высокий пост в администрации города. Он заведовал комитетом по имуществу и, образно говоря, был хозяином в нашем с вами общем доме. Тем чудовищнее кажется преступление, в котором он обвиняется. Кренин изнасиловал и убил молодую женщину, бывшую на протяжении последнего года его личным секретарем. Причем сделал он это цинично и нагло в ее собственном доме, в ее собственной постели.
Обвинение представит вам неопровержимые доказательства его виновности. Выслушав наших свидетелей, изучив вещественные доказательства, вы придете к единственно верному решению: признать подсудимого виновным и назначить ему наказание без учета смягчающих обстоятельств. Ведь оправдания господину Кренину нет!
Немиров поставил в конце жирный восклицательный знак, надеясь, что присяжные разделят его праведное возмущение. Обвинитель знал, что выбрал верную тактику, напирая на то, что подсудимый занимал в недалеком прошлом ответственный пост и, казалось бы, относился к касте неприкасаемых. Но и его настиг карающий перст Закона, и сегодня судьба именитого чиновника решалась теми, кого он совсем недавно видел только из салона своего роскошного «БМВ». Присяжные заседатели, обыкновенные горожане, доведенные до ручки дурным содержанием собственных подъездов и дворов, обилием на улицах бомжей и дворовых собак, не могли испытывать к такому человеку симпатии. Каждый из них был только рад редкой возможности свести счеты с обнаглевшим чиновником, тем более оказавшимся насильником и убийцей. Это обвинение было как нельзя кстати. Где вы видели, чтобы за мусорные кучи во дворах давали пожизненное заключение? А теперь появилась хорошая возможность, в полном соответствии с законом, засадить преступника за решетку и навсегда потерять от нее ключи.
Немиров был уверен, что присяжные думают именно так, и у него были бы блестящие шансы на победу, если б не присутствие в зале его процессуального противника. От Лещинского можно было ожидать всего чего угодно…
– Ваше слово, адвокат Лещинский! – произнес судья, и взгляды присяжных, как по команде, переместились в сторону защитника.
– Господа присяжные! – обратился он к ним на старомодный манер, однако затем, по всей видимости, не удовлетворившись огромной дистанцией между ним и местом для вновь избранных судей, подошел ближе к скамье и, опершись на деревянные перила, продолжил: – Государственный обвинитель был неправ. Господин Кренин ни в чем не виноват, и вы сможете убедиться в этом очень скоро. Взгляните на него. Разве он похож на особо опасного преступника? – Лещинский усмехнулся. – Не более, чем мы с вами. Благодарю за внимание!
Он вернулся на место…
Присяжные переглянулись. Они чувствовали себя обманутыми: ожидали от защитника театрализованного действа, а получили вместо этого выход с поклоном. На их лицах явно читалось разочарование.
«Боже мой! – думал Немиров. – Да эта самая беспомощная речь, которую я когда-либо слышал. Похоже, Лещинский выдохся. Странно, почему я его так боялся?»
Судья тоже не скрывал своего замешательства. Пожав плечами, что должно было означать недоумение, он обратился к сторонам:
– Ну, что же! Тогда перейдем к изучению доказательств. Государственный обвинитель готов к их представлению?
Немиров встал и, скопировав фирменный поклон своего противника, ответил:
– Разумеется, ваша честь! Я вызываю в зал заседаний потерпевшего Лежнева…
Лежнев был молод и плечист. Поигрывая накачанными мускулами, заметными даже под тонким шерстяным джемпером, он не производил впечатления человека, легко прощающего обиду.
– Да. Погибшая приходилась мне сестрой. Я очень любил Лару, – говорил он, отвечая на вопрос прокурора.
– Известно ли вам, в каких отношениях была ваша сестра с подсудимым Крениным?
Мужчина вздохнул, словно ответ требовал от него физических усилий.
– Они были любовниками. – Попробовав на вкус фразу, Лежнев остался недоволен. – Не подумайте ничего такого. Лара была приличной девушкой. Она просто мечтала о семейном счастье.
– Но подсудимый, как известно, уже был женат?
– Да, но он рассказывал ей, что его семья находится на грани развода. Кренин говорил, что не любит свою жену и собирается развестись.
– Известная уловка, не так ли?
– Может, оно и так. Но не забывайте, Ларе было всего двадцать лет. Она была молода и наивна.
– А у вас есть соображения, по какой причине Кренин убил ее?
Вопрос был задан с нарушением установленных правил ведения допроса, и председательствующий уставился на адвоката, дожидаясь от него возражений. Однако Лещинский улыбался чему-то и рассматривал свои ухоженные руки. По всей видимости, известный защитник не ленился посещать салон красоты. Ногти у него были отполированы до блеска, а кожа рук, не испорченная физическим трудом, казалась белой и чистой, как у пианиста.
Не дождавшись возражений, судья все-таки стукнул молоточком.
– Государственный обвинитель! Вы просите свидетеля сделать выводы, основанные на его умозаключениях. Суд же интересуют только факты.
– Простите, ваша честь. Я снимаю вопрос. Скажите, Лежнев, а вы видели на теле своей сестры какие-нибудь телесные повреждения?
Потерпевший помрачнел.
– Вы имеете в виду еще при жизни?
– Разумеется, так.
– Видел, – выдохнул Лежнев и посмотрел на подсудимого мрачным долгим взглядом. – Однажды на бедрах Лары, на пляже, я заметил хорошо различимые кровоподтеки. Сестра старательно прикрывала их полупрозрачной накидкой. Приглядевшись получше, я увидел похожие следы на шее и руках.
– Вы спросили о происхождении этих следов?
– Конечно. Лара была сильно смущена и долгое время не хотела мне отвечать. Но я был настойчив, и она поведала, что эти кровоподтеки причинил ей Кренин.
– Он избивал ее?
– Да нет. Просто у него была своеобразная манера заниматься любовью. Он обожал насилие. Кренин заставлял Лару сопротивляться. Видите ли, только так он мог получить удовлетворение.
– Вы хотите сказать, подсудимый был садистом?
Судья бросил взгляд на адвоката:
– Защитник, у вас нет возражений по поводу поставленного вопроса? Он носит явно наводящий характер.
Лещинский оставил в покое собственные руки.
– Конечно, ваша честь! Я возражаю.
– Спасибо, что снизошли до нас, – поблагодарил его судья. – У вас будут вопросы к свидетелю?
– Нет, ваша честь, – проговорил защитник, нехотя приподнимаясь с места.
– В зал заседаний приглашается свидетельница Ковалева!
Вошла благообразная женщина, по виду напоминающая школьную учительницу. Сходство довершал длинный серый костюм безо всяких излишеств и скучный пучок на голове, скрепленный шпильками.
– Я долгое время являлась секретарем господина Кренина… – произнесла она.
– Позвольте, а кем же тогда была потерпевшая Лежнева? – спросил прокурор, вполне натурально изобразив недоумение.
– Она была личным секретарем, – произнесла женщина, и присяжным почудился скрип ее зубов.
– Что вы имеете в виду под понятием личный секретарь?
– Разумеется, вам лучше спросить об этом господина Кренина. Но могу сказать, что в мои обязанности входило получение и отправление корреспонденции, планирование рабочего графика господина Кренина, встреча посетителей в его приемные дни, а также деловые звонки, бумажная волокита, ремонт оргтехники, покупка расходных материалов…
– Позвольте, а чем же занимался тогда личный секретарь? – перебил Ковалеву обвинитель.
– Лара готовила ему кофе.
– Что? И это все?
Женщина пожевала губами, скрывая насмешку:
– Ну, она еще сопровождала его на различные мероприятия.
– А в каких отношениях был ваш начальник со своим личным секретарем?
– Разумеется, в самых близких.
– Почему вы так решили?
– Господин Кренин по громкой связи вызывал к себе Лежневу: «Зайдите ко мне, Ларочка. Надо поработать с документами. Зоя Петровна, проследите, чтобы нам не мешали». Последняя реплика была адресована, конечно, мне. После этого задвижка на двери, ведущей в кабинет, закрывалась. Лежнева появлялась в приемной примерно через час, поправляя на себе юбку и избегая встречаться со мной взглядом. Часто она казалась мне расстроенной.
– Я так понимаю, вы осуждали девушку?
Женщина удивилась:
– Отнюдь! Я жалела Ларочку. Видит бог, она была неплохой девушкой, но чрезвычайно стеснительной и робкой. Кроме того, у нее было сложное материальное положение, и лишиться работы для нее было равносильно самоубийству. Она угождала начальнику от безысходности, а не из-за склонности к разврату.
– Благодарю вас…
– У защитника будут вопросы к свидетелю?
Лещинский посмотрел на судью так, словно тот отвлек его от какого-то важного дела.
– У меня нет вопросов, ваша честь!
Судья смерил адвоката недоверчивым взглядом.
– Защитник, вы понимаете, что упускаете возможность допросить важного свидетеля?
– А зачем мне ее допрашивать? Ковалева кажется мне кристально честной женщиной.
У прокурора отвисла челюсть.
«Да, у Лещинского и в самом деле съехала крыша. Он даже не пытается бороться. Ну, что же! Во всяком случае, это мне только на руку…»
Глава 2
Гром грянул в пятницу, после обеда.
– В зал вызывается свидетельница Кренина Василиса Павловна, – произнес государственный обвинитель, и взгляды присутствующих обратились в сторону двери, откуда должна была появиться супруга подсудимого.
Она шла к свидетельской трибуне, как приговоренная к смертной казни направляется на эшафот. Ее обшаривали десятки любопытных глаз, стараясь найти на лице смятение и страх. Ей в спину неслись приглушенные смешки, словно она обвинялась в чем-то постыдном. В глазах присяжных читались жалость и презрение. Грязное белье господина Кренина, вытряхнутое при всем честном народе, запоганило и ее саму, без вины виноватую.
– Вы являетесь супругой подсудимого? – задал первый вопрос государственный обвинитель, и все затаили дыхание.
– Совершенно верно, – раздался ровный, спокойный голос. – Я являюсь обманутой женой господина Кренина.
– Объяснитесь, пожалуйста.
Женщина пожала плечами.
– Я полагаю, все уже знают о том, что у моего мужа была любовница, Лара Лежнева. Я – не исключение. Мне это было известно задолго до того, как муж предстал перед судом.
Сказано это было нейтральным тоном, без малейшего намека на истерику.
Присяжные повнимательнее взглянули на свидетельницу и словно впервые обнаружили, что перед ними находится еще вполне привлекательная женщина, с аристократической посадкой головы и безупречными манерами. Она прекрасно владела и собой, и своими эмоциями. Только в ее серых глазах, казалось, навсегда застыла печаль.
– Вы выражали свое недовольство супругу относительно его связи на стороне? – поинтересовался обвинитель.
Кренина горько усмехнулась.
– Разумеется. Но до моих возражений ему не было никакого дела. Он был увлечен молоденькой, хорошенькой девушкой. Вы знаете, через что мне пришлось пройти? – Свидетельница повернулась лицом к скамье присяжных, отыскивая глазами женщин-единомышленниц. – Все эти возвращения за полночь, запах чужих духов и следы помады на рубашке, неловкие отговорки… Каждый, кто сталкивался с этим, поймет меня. Я пыталась сохранить брак, но безуспешно. Видите ли, я не могу иметь детей, по медицинским показаниям, и, должно быть, мне следовало уступить, отдать его сопернице…
– Мне кажется, подсудимый меньше всего стремился к продолжению рода! – ухмыльнулся прокурор, и судья, без всякой надежды взглянув на дремлющего защитника, стукнул молоточком.
– Государственный обвинитель, не забывайтесь, мы с вами не в театре. Уберите все эти ненужные эффекты. Присяжные сами сделают выводы.
– Простите, ваша честь, – опомнился Немиров. – Продолжайте, Василиса Павловна.
Он взглянул в лица присяжных и понял, что свидетельница покорила их своей прямотой и искренностью. Нужно было быть березовым чурбаном, чтобы не испытывать к ней сочувствия.
– …Однажды я собиралась отдать его костюм в чистку и обнаружила в кармане брюк носовой платок с засохшей… спермой, – говорила она. – А в следующий раз мне попались женские розовые трусики с буквой «Л»…
Все присяжные-женщины взирали на подсудимого так, словно перед ними был их собственный муж, уличенный в измене. Прокурор еле сдержался от того, чтобы не потереть руки, выражая полное удовлетворение.
– Вы знали, где жила соперница?
– О, да! Это несложно было сделать. Секретарь Ковалева дала мне ее адрес, и я, приехав туда однажды вечером, увидела во дворе припаркованный автомобиль мужа.
– Скажите, свидетельница, а у вашего супруга были э-э-э… как бы лучше выразиться? Были ли у него не совсем обычные сексуальные пристрастия? – спросил Немиров, с опаской взглянув в сторону судьи.
Женщина покраснела, испытав неловкость.
– Мне трудно говорить об этом, ведь в последнее время у нас не было близости. Но мой муж всегда был немного напорист… Если вы понимаете, что я имею в виду. Он мог причинить боль намеренно. Кстати говоря, в нашем доме появились кассеты совершенно гнусного содержания, со сценами насилия, группового секса. Мне было не по себе, когда муж, закрывшись в гостиной, просматривал их.
Прокурор радостно закивал головой:
– Обращаю внимание присяжных, что порнографические кассеты со сценами извращенного секса были приобщены к материалам уголовного дела в качестве вещественных доказательств.
Присяжные зашевелились на своих местах, должно быть, обсуждая, покажут ли им запретные фильмы. На лицах многих слушательниц появилось брезгливое выражение. «Извращенец!» – хотелось плюнуть им в адрес подсудимого.
Спокойным оставался лишь адвокат Лещинский. Сидя на своем месте, он что-то рисовал в блокноте. Судя по всему, забавные рожицы, поскольку с его лица не сходила какая-то блаженная улыбка.
Беспокойство начал выражать даже подсудимый. Ерзая на своем месте, он готов был заложить душу дьяволу, лишь бы узнать, о чем размышляет его чертов адвокат в тот момент, когда их дело несется по наклонной плоскости вниз.
– Свидетельница, вы что-нибудь хотите сообщить суду насчет того дня, когда было совершено убийство Лары Лежневой?
Василиса Павловна набрала в грудь больше воздуха. Ей предстояла нелегкая задача, ведь о том самом дне она знала очень много…
– В тот день между нами вспыхнула нешуточная ссора. Я сказала мужу, что больше не намерена терпеть его измены. Он грязно выругался и ушел, хлопнув дверью. «Поехал к Ларе», – подумала я. Осознавая, что больше не могу и дальше жить во лжи, я решила встретиться с любовниками – необходимо было раз и навсегда решить эту проблему. Сев за руль, я проследовала на знакомую мне улицу.
Автомобиль супруга стоял, как и обычно, на своем месте, под раскидистым кленом. Я долгое время сидела в салоне своей машины, обдумывая, как себя повести в квартире любовницы моего мужа. Подняв глаза, я видела наглухо зашторенные окна спальни и понимала, что сейчас они наверняка занимаются любовью. У меня дрожали руки, путались мысли в голове, но я все не решалась идти к ним, как, впрочем, не собиралась и уезжать обратно.
– Сколько времени вы просидели в машине?
– Где-то около часа. Когда я приехала, было около десяти часов вечера. Уже стемнело.
– У вас с собой были часы? – спросил прокурор, предвосхищая возможный вопрос адвоката.
– Да. В автомобиле, на передней панели, прямо перед глазами. Кроме того, работало радио. Транслировали постановку по роману Агаты Кристи. Дайте-ка вспомнить… Актер вскрикнул: «Вот те на, да она мертва!» Я вздрогнула. В это время дверь подъезда отворилась, и на улицу выбежал мой супруг. Казалось, он страшно куда-то торопится: когда сел в машину, по всей видимости, перепутал передачу и задел задним бампером клен. Не выясняя, что произошло, он рванул вперед и на бешеной скорости помчался со двора.
– Вы не вспомните, что показывали часы в тот момент, когда ваш супруг покидал дом Лежневой?
– Одиннадцать с минутами.
– Благодарю, – расщедрился на улыбку обвинитель и, обращаясь к присяжным, произнес: – Обращаю ваше внимание, что время смерти Лежневой Ларисы было установлено экспертом весьма в узких пределах: с девяти до одиннадцати часов вечера. Это значит, что, когда наша свидетельница смотрела на окна спальни из салона своего автомобиля, там происходило убийство!
Прокурор взглянул в сторону судьи, и не напрасно. Тот стукнул молоточком и, глядя почему-то на защитника, тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес:
– Я вас еще раз прошу соблюдать закон! Выводы будут делать присяжные в совещательной комнате.
Немиров смиренно потупил взор:
– Извините, ваша честь! Вырвалось…
– Надеюсь, у защитника будут вопросы к свидетельнице Крениной? – спросил председательствующий.
Лещинский встрепенулся, словно только что вернулся с небес на землю. Судья явно хотел от него что-нибудь услышать.
– Пожалуй, ваша честь! – Он повернулся к свидетельнице, смерил ее с головы до пят долгим взглядом, зачем-то ухмыльнулся: – Вы что-то говорили про Агату Кристи?
– Я? – удивилась женщина. – Ну да, говорила про постановку ее романа на радио.
– А! Так это была постановка? – обрадовался защитник.
– Надеюсь, вы слышали допрос свидетеля? – недобро поинтересовался судья.
– Конечно, ваша честь! Но меня удивило то, что госпожа Кренина, сидя в салоне автомобиля «с дрожащими руками и путающимися мыслями», способна была слышать голоса актеров. Как вы сказали? – Он наморщил лоб: – «Она мертва!» Это что, выдумка?
– Это не выдумка! – обиделась женщина. – Там говорили еще что-то такое: «Она по-прежнему сидела в кресле, спиной к ним. Лишь подойдя ближе, они увидели ее лицо – распухшее, с синими губами и вытаращенными глазами».
– Вы что, цитируете протокол осмотра трупа Лежневой?
– Нет, это всего лишь театральная постановка! – ответил за женщину прокурор. – Мной была взята распечатка вечерних радиопрограмм. Можете убедиться, что с девяти до одиннадцати часов вечера на «Домашней волне» транслировали «Убийство в доме викария» по роману Агаты Кристи.
– И в этом нет никаких сомнений? – огорчился адвокат.
– Абсолютно никаких! – расцвел прокурор. – Эта распечатка находится у меня, и присяжные могут ознакомиться с ее содержанием.
– Тогда мне нечего сказать, – развел руками адвокат.
– Прошу разрешения у суда ознакомить присяжных с выводами генетической экспертизы, – заявил обвинитель, и судья коротко кивнул ему в знак согласия.
Немиров, стоя перед присяжными, раскрыл том уголовного дела.
– Итак, уважаемые заседатели! При осмотре места происшествия на кровати потерпевшей был обнаружен человеческий волос. Короткий, темного цвета. Он был изъят, надлежаще упакован и представлен на исследование. Эксперт, тщательным образом изучив волос, сопоставил его со сравнительными образцами, изъятыми у подсудимого Кренина. К каким же выводам он пришел?
Немиров прошелся пальцем по заключению, отыскивая нужный абзац, затем его лицо озарилось радостной улыбкой. Со стороны казалось, что он впервые видит выводы эксперта и искренне доволен результатами.
– Волос, обнаруженный в постели Ларисы Лежневой, мог принадлежать подсудимому Кренину! – громко оповестил он присяжных. – Степень вероятности, установленная экспертом, равна 99, 999 %. Вы понимаете, что это значит?
Присяжные понимали и кивали головами, поддерживая обвинителя. За плечами Немирова уже вырастали крылья грядущей славы.
«Если и дальше все пойдет так, – рассуждал он, – я разделаю этого сукина сына уже к концу следующей недели». Конечно, он имел в виду Лещинского…
– У защиты будут какие-либо комментарии к проведенной по делу экспертизе? – спросил судья.
Адвокат нехотя закрыл ежедневник.
– Оспаривать заключение эксперта-генетика? – переспросил он. – Помилуйте.
– Совершенно с вами согласен, – расплылся в сладкой улыбке прокурор…
– Ваша честь! Я прошу разрешения ознакомить присяжных с фотографиями места происшествия, – заявил Немиров очередное ходатайство.
Председательствующий невольно поморщился. Он видел эти снимки. Молодая девушка, задушенная в своей постели, с лицом, искаженным смертельной судорогой. Ужасная картина!
– Мнение защитника?
Лещинский оторвался от своих бумаг.
– Как посчитаете нужным, ваша честь! – небрежно бросил он.
– То есть вы ставите разрешение такого важного вопроса на усмотрение суда? – поразился председательствующий.
– Я безгранично верю в вашу мудрость, – ответил Лещинский.
С ним определенно было что-то не так. Обычно защитники горячо протестовали против обнародования в суде присяжных шокирующих фактов, к которым, прежде всего, относили фотографии с места происшествия. Дело в том, что заседатели, увидев залитый кровью пол и обезображенное тело жертвы, легко поддавались своим эмоциям. Что бы потом ни говорил защитник, какими бы цитатами он ни сыпал, они видели перед глазами только страшную картину злодеяния. Все аргументы о возможной невиновности подсудимого пролетали мимо ушей, не цепляясь даже за краешек сознания. Зная эту особенность присяжных, судья не раз удовлетворял ходатайства защитников и запрещал показывать снимки прокурору. Но сегодня адвокат в своей безалаберности явно хватил через край.
Судья посмотрел на Кренина и внезапно принял решение.
– Я разрешаю показать присяжным фотографии…
Государственный обвинитель, взяв в руки пухлый том уголовного дела, подошел к скамье присяжных. Те, вытянув шеи, уставились на злополучные снимки. Некоторые заседатели, с последнего ряда, даже встали со своих мест для того, чтобы лучше разглядеть ужасающие подробности.
– Не беспокойтесь, – увещевал их прокурор. – У каждого будет возможность посмотреть фотографии.
Он победоносно взглянул на Лещинского. Но тому не было дела до всеобщего ажиотажа. Кажется, на этот раз он изучал собственный ежедневник.
Между тем присяжные разволновались не на шутку. Наиболее впечатлительные ахали, поднося руки к лицу. Те, кто покрепче, хранили молчание, но при этом выразительно посматривали на подсудимого.
В общем, когда председательствующий объявил перерыв до понедельника, накал напряжения в зале уже достиг своей высшей точки.
– Зачем перерыв? – услышала секретарь недовольную реплику. – Мы бы осудили его уже сегодня.