Предатели

Анатомия спецслужб

© Мозохин О.Б., 2023

© Сафонов В.Н., 2023

© ООО «Издательство «Вече», 2023

Предисловие

Как свидетельствуют документы на советских граждан, изменивших Родине, приходишь к выводу, что сразу с зарождением Советского государства для новой власти наступила большая проблема – перебежчики. К врагу бежали с ценными оперативными материалами, как крупные военачальники, так и командиры рот, взводов и батарей. Переходили целые советские части (бригада Н.А. Григорьева, 3-й стрелковый полк 1-й Петроградской бригады, 1-й Ревельский эстонский полк и др.). Довольно часто с огромными суммами народных денег переходили военные казначеи и другие материально ответственные лица. Бежали артисты, писатели, философы, помощники вождей, певцы и балерины, летчики, матросы и просто рабочие. Бежали из Страны Советов даже бывшие члены Коллегии ВЧК (Ф.П. Дручов, В.В. Яковлев).

Позже, с установлением дипломатических отношений Советского государства с западными странами Европы, появлением в советских посольствах разведывательных резидентур, проблема перебежчиков достигла своего апогея – на сторону врага в поисках политического убежища устремилась советская элита: дипломаты и сотрудники спецслужб.

Одним из наиболее известных случаев измены высокопоставленных сотрудников органов государственной безопасности является бегство в Японию начальника УНКВД по Дальневосточному краю Г.С. Люшкова. Об этом побеге писалось много^[1]. Вымыслы часто сочетаются с фактами, имевшими действительное место. Мы подробно остановимся на этом, явно нерядовом, событии в первой главе нашей книги.

Однако главная угроза для Советского государства исходила не от очевидных изменников, а от так называемых «кротов», секретных агентов – сотрудников советских спецслужб, ученых закрытых лабораторий, чиновников МИДа и иных ведомств, привлеченных к тайному сотрудничеству разведками западных стран.

Занимая важные должности в советских учреждениях и ведомствах, «кроты» поставляли врагам Советского государства сведения, имевшие государственное и военное значение, снабжали своих хозяев документами и информацией особой важности. Торгуя своей родиной, продавая противнику важные стратегические тайны, они потихоньку, тайком готовились к побегу на Запад. Можно сказать, что данный вид перебежчиков был самым опасным для Советского государства.

Одним из первых предателей, бежавших сразу после Великой Отечественной войны на Запад, был шифровальщик ГРУ Генштаба Вооруженных сил СССР И.С. Гузенко. В советском посольстве в Оттаве (Канада), в резидентуре ГРУ, которую возглавлял полковник Н.И. Заботин, он с женой появился в августе 1943 г. и сразу начал тайно собирать сведения о деятельности советской военной разведки. 6 сентября 1945 г. Гузенко с женой попросили политическое убежище у канадских властей, которое и было им предоставлено. Канадским спецслужбам он передал более 100 подлинных документов резидентуры ГРУ, выдал ее агентурную сеть в Канаде, США и Англии, работавшую в сфере атомной разведки. Из этих лиц 9 человек были осуждены к длительным срокам тюремного заключения, в том числе Мэй Алан Нун, английский физик, активно участвовавший в работах по созданию ядерного оружия. В результате этой измены советской военной разведке был нанесен ощутимый удар.

В начале 1950-х годов Главное разведывательное управление Генштаба решило восстановить остатки агентурной сети в США, находившейся в бездействии. На нелегальную работу в резидентуры ГРУ в Нью-Йорке, Чикаго и Вашингтоне были направлены советские офицеры-фронтовики, опытные и весьма подготовленные сотрудники. Это были большие мастера своего нелегкого ремесла.

Известно, что работа против представительств СССР в США в 1950—1970-х годах являлась основным направлением деятельности американских спецслужб. ФБР вело тотальную слежку за советскими гражданами, тщательно изучало их, используя весь свой арсенал оперативных средств. Не считаясь с официальными протестами с советской стороны, фэбээровцы шли на любые провокации, вплоть до грубых вербовочных подходов к советским представителям, склонения их к измене родине. Бывали случаи применения в отношении граждан СССР физической силы, грубого и унизительного обращения.

Одной из важнейших задач, решаемых спецслужбами США, являлось выявление советских разведчиков, занимавшихся агентурной работой. Здесь особую роль они отводили наружному наблюдению.

Практически у всех служебных и жилых помещений, принадлежавших представительствам СССР, имелись стационарные посты наблюдения, которые осуществляли круглосуточный контроль за этими зданиями и координировали работу бригад наружного наблюдения, ведущих слежку за конкретными объектами. Все посты были оборудованы оптическими приборами, фотоаппаратами, автомобилями, что давало возможность вести как скрытое, так и открытое визуальное наблюдение. По запросам бригад операторы постов давали подробные описания внешности вошедших в советское представительство посетителей из числа иностранцев, их характерные признаки, наличие у них в руках каких-либо предметов и т.п.

Анализируя обстоятельства, при которых осуществлялись вербовки многих разоблаченных американских агентов, напрашивается вывод, что разведывательные органы США придавали важное значение поиску и использованию отдельных советских граждан, действующих как из враждебных, стяжательских, так и иных низменных побуждений.

Особенно их интересовали те, кто сам инициативно предлагал шпионские услуги. Это подтверждается одним из документов ЦРУ, где давались рекомендации не упускать возможности вербовки «инициативников», которые могут стать ценными агентами, даже если в данный момент у них не было доступа к нужным сведениям.

В девяностых годах в Англии была издана книга «Беспощадный воитель», написанная корреспондентом Британской радиовещательной корпорации Томом Мэнгоулдом. Сама книга посвящена главному охотнику за шпионами, начальнику контрразведки ЦРУ Д. Энглтону, по вине которого, как считал автор, произошел провал агента спецслужб США советского генерал-майора Д.Ф. Полякова, самого высокопоставленного «крота», которого когда-либо имели американцы внутри ГРУ Генштаба ВС СССР. Он сам инициативно предложил свои услуги американцам. Вторая часть нашей книги посвящена именно этому персонажу.

В 1977 г. были арестованы американские агенты: Огородник – работник Министерства иностранных дел СССР, Вагин – работник внешнеторгового объединения, Нилов – инженер одного из высших учебных заведений и др. Были захвачены с поличным и выдворены из СССР американские разведчики-агентуристы Келли, Петерсон, супруги Крокет… Разоблачены и скомпрометированы разведчики Лефтин, Пресел, Левицки, Карельски и др.

Выдающийся советский контрразведчик Г.Ф. Григоренко, прослуживший в органах советской контрразведки на оперативной и руководящей работе почти 50 лет, постоянно подчеркивал, что вся разведывательно-подрывная деятельность ЦРУ США и др. спецслужб противника имеет определенные закономерности и проявляется в виде взаимосвязанных конкретных акций на всех направлениях и каналах разведывательного проникновения в советскую страну.

Таким образом, само собой напрашивалось, что для своевременного и успешного вскрытия и пресечения этой деятельности необходимы активные и взаимосвязанные действия советской контрразведки на всех направлениях, где проявляет или может проявлять себя противник. В этом состоял основной смысл системы контрразведывательных мер.

Правильное применение этих мер в практической деятельности позволяло свести к минимуму влияние случайностей, добиваться не отдельных успехов, а делать расчет на заранее спланированное достижение оперативных результатов. Третий публикуемый материал под названием «Оборотень из ГРУ» рассказывает о разоблачении чекистами шпиона ЦРУ А.Н. Филатова, попавшего в сети американской разведки в Алжире с помощью «медовой ловушки», широко практиковавшейся американцами в 1950—1980-х гг. Анализируя эти материалы, мы стремились показать элементы системы контрразведывательных мер, о которых говорил Г.Ф. Григоренко.

Восьмидесятые годы стали годами острой тайной войны между спецслужбами США и Советского Союза. В это сложное для Советской страны и ее контрразведки время были разоблачены агенты ГРУ США: Павлов, Васильев, Московцев, Полещук, Поташов, супруги Сметанины, Вареник, Пигузов и другие. Среди арестованных были люди разных профессий – дипломаты, научные работники, военные разведчики, сотрудники КГБ и пр., которые пользовались своим служебным положением, поставляя американским спецслужбам закрытую информацию о Советском Союзе.

Анализируя этот период деятельности, директор ЦРУ Уильям Вебстер подчеркивал, что, несмотря на значительный ущерб, нанесенный американскому разведывательному сообществу, основные усилия входящих в сообщество организаций будут направляться на более качественное и продуктивное использование существующей в настоящее время на территории СССР американской агентурной сети, на ее активное наращивание и обновление.

Выделяя СССР как главного противника, он указывал, что агентурная разведка является критически важной даже в эпоху разведывательных спутников и других технических средств, и был очень заинтересован в получении разведывательных сведений с помощью агентуры.

Как правило, меры по закреплению состоявшейся вербовки объекта в качестве агента американской разведки сводились в первую очередь к получению от них секретной информации, к которой агент имел прямое отношение по службе или работе.

Анализ оперативных и следственных материалов на разоблаченных в это время американских шпионов показывает, что спецслужбы США пытались активизировать работу по агентурному проникновению в советские учреждения, где были сосредоточены важные государственные секреты. При этом объектами их особой заинтересованности являлись КГБ СССР, ГРУ Генштаба ВС СССР, оборонные ведомства и учреждения.

Примером профессионально-грамотного ведения разработки, умелого использования оперативных сил и средств является дело по разоблачению агента ЦРУ А.Г. Толкачева, о котором мы ведем повествование в заключительной главе нашей книги. В российских средствах массовой информации, учитывая большой интерес общественных кругов к этому делу, был осуществлен уже ряд публикаций^[2], однако они страдают неточностями, нередко описываемые события не соответствуют действительности.

Необходимо отметить, что если до конца 1970-х годов американцы с особой осторожностью выходили на контакты с «инициативниками», длительное время изучали их разведывательные возможности, то в последующий период до конца 80-х годов, когда произошли массовые провалы их агентуры, они стали проявлять больше оперативности и самостоятельности в установлении таких контактов. При этом поступали в полном соответствии с действовавшими рекомендациями ЦРУ о том, что отказываться от многообещающих случаев из-за боязни провокаций значит оказывать себе медвежью услугу.

И если Толкачев в январе – июне 1978 г., пытаясь связаться с американской разведкой, 4 раза подбрасывал записки в автомашины сотрудников посольства США и связь с ним установили только через три месяца после получения четвертого письма, а личная встреча произошла спустя год, то с 1984 г. американские дипломаты стали сразу выходить на контакты с «инициативниками» и принимать от них предлагаемые материалы.

Так, изменнику из УКГБ по Москве и Московской области Воронцову удалось моментально установить личный контакт со 2-м секретарем политического отдела посольства США Фини. Воронцов позвонил американцу поздно вечером по телефону, в ходе состоявшейся короткой беседы он представился Фини как друг, который хочет передать письмо, и предложил встретиться через несколько минут в районе, отдаленном от местожительства американца на расстоянии около 300 метров. Этого оказалось достаточным для того, чтобы американец дал согласие на встречу, предложенную ему неизвестным лицом в позднее время.

Нужно отметить, что в 1970—1980-х годах работа в органах КГБ по наиболее важным делам была организована и проводилась под контролем руководящего состава. Она сочеталась с умелым и рациональным использованием всего комплекса мер по вскрытию и документированию шпионской деятельности лиц, подвергнутых проверке и разработке. В результате разработка таких лиц стала вестись более прицельно, приобрела большую глубину и эффективность. Повысились качество и конкретность планирования мероприятий по делам в зависимости от личностей разрабатывавшихся, складывавшихся по делам ситуаций, действий противника и условий, в которых находились американские агенты. Улучшилось использование агентурно-оперативных и технических сил и средств, организованнее и четче стало осуществляться взаимодействие между оперативными, оперативно-техническими и следственными подразделениями органов КГБ.

Осуществляя эти меры, советские спецслужбы в 1980-е годы сорвали многие подрывные акции американских специальных органов, выявили и обезвредили их разведчиков и агентов, действовавших на территории СССР, часть из которых имела доступ к важным секретам, прошла соответствующую подготовку и была снабжена самым современным шпионским снаряжением. В настоящей книге мы описываем судьбу только четырех изменников, принесших огромный вред нашей Родине.

Необходимо отметить, что основная часть этих материалов ранее была опубликована авторами в книгах и статьях. В настоящее время все они собраны и публикуются отдельной книгой.

Глава 1
«Бегство во спасение»

Карьера в органах ВЧК – НКВД. Генрих Самойлович Люшков родился в 1900 г. в Одессе в семье еврея – портного кустаря-одиночки. Его отец умер в 1921 г. В 1908—1915 гг. Люшков учился в казенном еврейском шестиклассном начальном училище. Небольшое время в 1916—1917 гг. работал помощником в конторе автомобильных принадлежностей Суханова. В 1917—1918 гг. учился на вечерних общеобразовательных курсах при гимназии Гуревича в г. Одессе.

Под влиянием старшего брата принимает участие в революционной деятельности. В 1917 г. участвовал в рядах социалистической молодежи в революционных событиях (установлении советской власти в Одессе). Член РСДРП(б) с июля 1917 г.

В 1917 г. вступил рядовым в Красную гвардию в гор. Одессе. С марта 1918 г. в подполье, в феврале 1919 г. был арестован, но бежал из-под стражи. В марте того же года вновь вступил в Красную армию (красноармеец-политработник 1-го Николаевского советского полка, затем курсант Киевских военно-политических курсов Наркомвоена Украины). Участвовал в боях с петлюровцами, затем работал помощником военного организатора Киевского губернского комитета партии. После захвата Киева белыми войсками в сентябре 1919 г. служил политруком 1-й Отдельной бригады 14-й армии Южного фронта.

С 1921 г. – на работе в ВЧК. После советско-польской войны – учеба в Институте гуманитарных наук в Одессе, в ноябре этого же года отозван с учебы и направлен на работу в Одесскую Губчека. С 1921 по 1924 год служил в ряде пограничных и окружных отделах ГПУ. В 1924 г. работал начальником Проскуровского окружного отделения, а затем отдела ГПУ. В 1925 г. был переведен в центральный аппарат ГПУ Украины, где занимал должности начальника ИНФО УОУ ГПУ УССР, начальника СО СОУ ГПУ УССР, начальника СПО ГПУ УССР.

У многих историков встречается фраза, что Люшков в начале 30-х гг. занимался промышленным шпионажем в Германии, но таких фактов обнаружить не удалось, ссылки на документы в таких публикациях отсутствуют.

В 1931 г. он при поддержке заместителя председателя ОГПУ при СНК СССР В.А. Балицкого был переведен в центральный аппарат ОГПУ СССР на должность помощника начальника СПО ОГПУ СССР – начальника 2-го отделения СПО ОГПУ СССР. В 1933 г. назначен на должность заместителя начальника СПО ОГПУ СССР.

В ноябре 1935 г. ему присвоено звание комиссара госбезопасности 3-го ранга.

В 1936 г. возглавил УНКВД Азово-Черноморского края.

С 1937 г. начальник УНКВД Дальневосточного края. На январском (1938 г.) совещании работников НКВД СССР Люшков был отмечен в числе лучших чекистов страны за то, что репрессировал 70 тысяч «врагов народа».

За активную борьбу с контрреволюцией был награжден Президиумом Всеукраинского ЦИКа боевым оружием в 1927 г. и Коллегией ОГПУ двумя знаками почетного работника ВЧК – ОГПУ в 1929 и 1932 гг.

Документы свидетельствуют, что Люшков, работая в секретно-политическом отделе ОГПУ, занимался происходящими в это время в стране вопросами, связанными с коллективизацией сельского хозяйства. Позже японцам он рассказывал, как подавлялись стихийные бунты голодных крестьян, как ему приходилось принимать участие в карательных экспедициях.

В 1932 г. он был включен в состав комиссии во главе с Кагановичем, инспектировавшей сельскохозяйственные районы Северного Кавказа. В казачьих станицах было введено чрезвычайное положение, они оказались изолированными от остальной страны. Не успевали рыть могилы. Умерших от голода приходилось сбрасывать в старые колодцы и засыпать землей.

Люшков в то время расследовал «случаи провокации голода» в Одесской области. 21 апреля 1933 г. совместно с начальником СПО ОГПУ Г.А. Молчановым он направил спецсообщение, в котором указывал, что по поступившим жалобам у единоличника Цихановского опухли от недоедания дети, однако произведенным обыском у него было обнаружено 54 пуда спрятанного хлеба. Единоличник Белоед, явившись в сельсовет, стал кричать о том, что умирает с голоду, в ходе обыска у него было обнаружено 2 пуда картофеля, пуд фасоли и 2 пуда бурака. В том же сельсовете якобы опухла от голода семья колхозника Писенко, у которого было обнаружено в яме 4 пуда пшеницы. Все эти лица были арестованы. Высказывалось предложение в отношении этих лиц провести показательный судебный процесс^[3].

Люшков выступил в роли одного из инициаторов и исполнителей фабрикации уголовного дела т.н. Российской национальной партии (РНП). Всего по этому делу было арестовано свыше 100 человек. 29 марта 1934 г. решением Коллегии ОГПУ СССР большинство обвиняемых получили от трех до десяти лет исправительных лагерей, несколько человек приговорили к ссылке.

Документально подтверждается участие Люшкова в расследовании и в подготовке процесса по делу об убийстве Кирова. После отъезда из Ленинграда И.В. Сталина, который на месте расследовал обстоятельства покушения на Кирова, руководители ГУГБ НКВД СССР, оставшиеся в Ленинграде – Я.С. Агранов, начальник ЭКО Л.Г. Миронов, зам. начальника СПО Г.С. Люшков, помощник начальника ЭКО Д.М. Дмитриев, стали активно разрабатывать политическую версию совершенного преступления.

Ими была выявлена связь Николаева, совершившего это убийство, с оппозиционерами-троцкистами Н.Н. Шатским, И.И. Котолыновым и другими. Шатский и Котолынов были арестованы и допрошены. Через них вышли на связь с «зиновьевской» оппозицией, которая в это время открыто блокировалась с «троцкистами». В своих показаниях арестованные Шатский, Котолынов, В.В. Румянцев, В.И. Звездов, Н.С. Антонов, Г.В. Соколов, И.Г. Юскин, Л.О. Ханник, и др. не скрывали общеизвестные факты о своих связях по Ленинградскому губкому и Северо-Западному бюро ЦК ВКП(б), которые возглавлял Г.Е. Зиновьев.

Сам Люшков 12 декабря 1934 г. допрашивал Котолынова, который признался ему в существовании зиновьевской организации, и то, что все декларации Зиновьева об отказе от своих антипартийных взглядов и от борьбы с партией рассматривались как маневренная тактика. С его слов, руководили организацией Зиновьев, Каменев и связанные с ними Евдокимов, Бакаев, Харитонов и Гертик. Связи с Москвой поддерживал Румянцев. Политическую и моральную ответственность за убийство Кирова Николаевым, по словам Котолынова должна была нести эта организация, под влиянием которой воспитывался Николаев, а воспитывался он якобы в атмосфере озлобленного отношения к руководителям ВКП(б)^[4].

В ходе следствия появилось новое определение причины убийства Кирова, которое было обнародовано немного позже, после ареста 16 декабря Зиновьева и Каменева. В газете «Правда» это преподносилось так, что «подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов тов. Кирова».

Активное участие заместитель начальника секретно-политического отдела ГУГБ Люшков принимал и в расследовании т.н. «Кремлевского дела». 7 февраля 1935 г. он допрашивал И.П. Лукьянова, коменданта Большого кремлевского дворца, который на допросе признался, что ему было известно о распространении контрреволюционной клеветы, направленной против Сталина. Знал о завещании Ленина, а также то, что Аллилуева – жена Сталина умерла неестественной смертью. В конце допроса Лукьянов признал, что контрреволюционные клеветнические беседы с его участием разжигали озлобленные настроения к руководству партии и к Сталину^[5].

По этому же делу 10 февраля 1935 г. Люшковым была допрошена Е.К. Муханова, работавшая в правительственной библиотеке, которая показала, что официальная версия о смерти Аллилуевой в результате болезни не соответствует действительности, что на самом деле она покончила жизнь самоубийством. Это было вызвано ее несогласием с политическим курсом, проводимым в стране, в результате которого деревня была доведена до обнищания. В городе населению не хватало продуктов питания и др.

Муханова показала, что ее знакомая Розенфельд говорила, что старые и ближайшие ученики Ленина – Зиновьев и Каменев отстранены от политической жизни, что в стране и в партии отсутствуют элементы демократии^[6]. На следующий день, 11 марта, Люшковым по этому делу был допрошен Б.Н. Розенфельд^[7], а 17 марта – Д.С. Азбель^[8].

20 марта 1935 г. Люшков еще раз проявил себя. Он допросил Каменева Льва Борисовича, который показал, что он с Зиновьевым критиковал деятельность партии, Центрального комитета и допускал выпады по адресу Сталина. «В разное время, с большей или меньшей остротой, мы беседовали с Зиновьевым о нашем положении, при этом высказывалось убеждение, что к активной политической жизни нас не допустят. В отдельных случаях мы на безнадежность нашего положения реагировали злобными нападками на Сталина»^[9].

В активе Люшкова было также расследование дела троцкистско-зиновьевского центра в августе 1936 года.

В 1937 г. Люшков назначается начальником УНКВД и председателем «тройки» Азово-Черноморского края, куда входил город Сочи. За короткий срок он сумел ликвидировать три контрреволюционных правотроцкистских центра, активно выявлял «врагов народа» и среди руководства Азовско-Черноморского НКВД.

По его приказу был арестован один из убийц царской семьи, начальник ростовской конторы «Заготскот» Александр Белобородов. 26 мая 1937 г. за № 57531 Н.И. Ежов направил И.В. Сталину заявление А.Г. Белобородова от 23 мая того же года, которое ему направил Люшков. В своем заявлении Белобородов дополнил свои показания о троцкистско-зиновьевском блоке. После прочтения этого заявления Сталин написал резолюцию: «Ежову. Можно подумать, что тюрьма для Белобородова – трибуна для произнесения речей – заявлений, касающихся всякого рода лиц, но ни его самого. Не пора ли нажать на этого господина и заставить его рассказать о своих грязных делах? Где он сидит – в тюрьме или гостинице? И. Ст.»^[10]. Следствие было продолжено. Белобородов рассказал о своих «грязных делах» и впоследствии был расстрелян.

В это время, 26 мая 1937 г., начальнику отдела кадров НКВД СССР старшему майору государственной безопасности Литвину был направлен рапорт помощника начальника 3-го отдела УНКВД КССР старшего лейтенанта государственной безопасности Т.П. Глаткова. Он писал, что в свете последних событий, с учетом дела сотрудника НКВД центра Сосновского и других предателей, считает своим долгом сообщить о Люшкове.

В своем рапорте он писал, что в июне – июле 1920 г., во время наступления на польском фронте, у него в подчинении в должности полкового уполномоченного Особого отдела дивизии работал Люшков. Он вместе с другим сотрудником отдела скрылся из расположения полка с документами об агентурной сети с оружием и обмундированием, выданным им в отделении дивизии. Эти лица были объявлены в розыск. Однако части дивизии быстро двигались вперед, и заниматься розыском пропавших не было времени. В полку вначале прошел слух, что оба были убиты в бою, позже пошли разговоры, что якобы они сбежали к полякам. Через несколько дней был отдан приказ по Особому отделению дивизии считать Люшкова и другого сотрудника пропавшими без вести. О чем был проинформирован Особый отдел 16-й армии.

До 1927 г. Глаткову ничего не было известно о пропавших. В 1927 г. он узнал, что в ГПУ Украины работает тот самый Люшков на ответственной работе. Предварительно сверившись и убедившись, что это и есть его бывший сотрудник, сбежавший с фронта неизвестно куда, он написал об этом рапорт руководству. Там он довел до сведения факт бегства Люшкова. Глатков был вызван в г. Харьков, где более подробно рассказал о всех обстоятельствах дезертирства бывшего своего подчиненного. Этот разговор был застенографирован, после чего Глаткову было предложено вернуться к месту службы начальника Уманского окружного отдела ОГПУ в гор. Умань.

Люшков, несмотря на этот рапорт, по-прежнему оставался в занимаемой должности.

Учитывая, что Люшков находился на работе в органах НКВД и что его бегство с фронта было связано с переходом к полякам, Глатков посчитал необходимым еще раз напомнить о вышесказанном. Однако и в этот раз никакой реакции на рапорт Глаткова не последовало.

После назначения Люшкова начальником НКВД по Азово-Черноморскому краю он начинает собирать информацию о бывшем секретаре крайкома И.М. Варейкисе, который был уже переведен на работу в Дальневосточный край. По каким-то причинам Люшков его недолюбливал. Так, 27 июня 1937 г. он сообщил Н.И. Ежову о заявлении троцкиста М.М. Малинова. «Считаю необходимым информировать Вас о нижеследующем: секретарь Дальневосточного крайкома И.М. Варейкис в конце 1931 года или в начале 1932 года, идя со мной домой после заседания обкома, начал мне говорить об И.В. Сталине, насколько я помню, по поводу одной из его речей. В этом разговоре, наряду с оценкой блестящих качеств И.В. Сталина, Варейкис отозвался о нем как о человеке весьма тяжелом, с которым крайне трудно работать, что даже некоторые члены Политбюро в его присутствии чувствуют себя несвободно и как бы чем-то виноватыми.

После назначения Варейкиса в Сталинград, он по дороге в отпуск, ожидая перецепки вагона, был у меня на квартире несколько часов. Тогда он рассказал, как произошло его назначение в Сталинград.

По его словам, ему позвонил по телефону И.В. Сталин и спросил, не обидится ли он, если его пошлют в Сталинград, на что он ответил, что сочту за честь как особое доверие ЦК, что его посылают в отстающий край для ликвидации отставания последнего.

На самом деле настроения у него были совсем иные. Он мне говорил, что И.В. Сталин его недооценивает, что выдвигают менее способных и менее заслуженных людей, что он почти единственный из старых «могикан», то есть секретарей, которые остались в прежнем положении, что в Сталинграде ему уже нечего делать.

Подобные же настроения были после назначения его в Дальневосточный край.

Встретились мы с ним тогда в Москве в гостинице «Националь».

Близкое окружение Варейкиса, я имею в виду людей, которые с ним работают 10—15 лет и он повсюду возит с собой, с точки зрения партийного лица, негодные.

Малинов»^[11].

Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) от 10 июля 1937 г. были утверждены «тройки» по проверке антисоветских элементов. По Азово-Черноморскому краю она была сформирована в составе Люшкова, Евдокимова и Иванова (с заменой Кравцовым). При этом утверждалось количество намеченных к расстрелу кулаков 5721 чел., уголовников 923 чел. Высылке кулаков 5914 чел. и уголовников 1048 чел. Разрешалось рассмотрение во внесудебном порядке дел о диверсионно-шпионских вылазках на уборке хлеба с применением расстрела^[12]. Люшков с успехом выполнил это задание партии.

В июле 1937 года он был награжден орденом Ленина. В ростовской газете «Молот» была напечатана личная благодарность Сталина.

В это время сложилась сложная обстановка на границе оккупированной Японией Маньчжурии. Чуть не ежедневно совершались провокации. Военное столкновение на ДВК воспринималось как неизбежное.

В это время Дальневосточный край с административным центром в Хабаровске объединял девять областей: Хабаровскую, Приморскую, Амурскую, Нижне-Амурскую, Уссурийскую, Камчатскую, Сахалинскую, Зейскую и Еврейскую автономию. В центре считали, что край засорен троцкистами.

После назначения начальником УНКВД по Дальневосточному краю Люшков начал свою деятельность довольно активно. Так, 11 августа 1937 г. Н.И. Ежов переправил И.В. Сталину его шифртелеграмму, в которой он сообщал об арестах сотрудников НКВД ДВК.

Так, С.А. Барминский, «сознавшись» в принадлежности к правотроцкистской организации в УНКВД, называл как одного из участников этой организации Т.Д. Дерибаса, С.И. Западного, нач. отдела кадров С.И. Полозова, бывшего начальника АХО Бубенного, нач. Приморского обл. УНКВД Я.С. Визеля, нач. Амурского обл. управления Д.М. Давыдова.

«О Полозове я Вам докладывал, как о троцкисте и с Вашей санкции его арестовал. Визель снят Вашим приказом как троцкист, но до сих пор Ваш приказ не был выполнен. На мой вопрос Дерибас не мог дать никакого ответа.

Давыдов – бывший белогвардеец, несмотря на выражение ему политического недоверия облпартконференции и его бездеятельности, Дерибас его не снял. Подозрительно все поведение Дерибаса. По моему приезду, несмотря на договоренность по телефону о личном свидании предварительно послал на вокзал на разведку Западного, долго не появлялся в управлении и, как установлено, высматривал на смежной лестничной клетке, что делается в кабинете Западного, где я производил операцию. В разговоре со мною проявлял растерянность и раздражение по поводу своего снятия, крайнее любопытство к характеру показаний на Западного, Барминского. Дерибас показывал харбинскую газету, где сказано о его аресте. Зная, что Западный допрашивается в своем кабинете, Дерибас появился там, объяснив мне, потому что искал меня. Подозреваем, что решил показать Западному, что он не арестован. Заслуживает внимания оттяжка Дерибасом отъезда на ДВК, несмотря на Ваши указания на поездку его во Владивосток за семьей.

Прошу телеграфировать санкцию на арест Визеля, Давыдова, Бубенного».