Здесь уже ничего не исправить. Господь, жги!
Глава 1
Восходящее солнце показало над горизонтом розовую макушку, и по вершинам стройных сосен пробежал первый яркий луч. Андрей Васильевич Сердюк прищурился. День обещал быть жарким. Он опёрся ладонями о деревянные мостки и передвинулся чуть левее. Длинный, сделанный из настоящего гусиного пера, поплавок неуверенно дёрнулся, на секунду погрузился примерно наполовину, но, видимо, решил не рисковать и неохотно вернулся в прежнее положение.
Андрей Васильевич протянул руку к удилищу и замер в готовности. Поплавок будто именно этого и ждал. Резко нырнул сразу сантиметров на десять под воду, подёргался там, вынырнул, и понёсся прочь от берега. Сердюк схватил удочку и привычным движением поднял над поверхностью отчаянно сопротивляющегося душманчика граммов на триста. Начало неплохое, подумал рыбак, опуская добычу в специально поставленное ведро.
Через три часа, когда прибрежная вода уже нагрелась, Андрей Васильевич аккуратно смотал и сложил удочку, сунул в старый, но добротный рюкзак прикормку и термос с чаем. Потом придвинул к себе ведро, вытащил из кармана видавшую виды советскую авоську и опрокинул улов прямо в неё. Два душманчика, пяток мелких карасей и линь. Неплохо. Сердюк закинул лямки рюкзака на плечи, подцепил авоську пальцем, ухватился руками за деревянные перила и, достаточно ловко подтянувшись, лёг на них животом. После чего нашарил стоящие рядом костыли и сунул их подмышки, на ощупь определив, где левый, а где правый. Встал, глубоко вздохнул, и, волоча обе ноги, двинулся к стоящему возле мостков Аурису.
Идти было удобно. Сын, когда приезжал в прошлом году, залил дорожку до мостков бетоном, а из местных никто и никогда его место не занимал. Знали. Сердюк сгрузил улов и рюкзак в багажник, плюхнулся на водительское сиденье и привычным движением сунул костыли под бок – между креслом и стойкой. Посмотрел на часы. Да, десятый час. Как бы в пробку не попасть. Лето. Многие сейчас живут за городом, а на работу ездят на машинах. Но до дома он добрался беспрепятственно, то ли основная масса уже схлынула, то ли все вдруг решили начать ходить пешком.
А вот во двор въехать не удалось. Прямо перед сдвижными воротами стоял пошарпанный мерседес-четырёхглазка. Андрей Васильевич даже, кажется, знал, чей. Видел уже эту машину у Митьки. А тот, если память не изменяет, ещё года четыре назад связался с какими-то отморозками. И если сейчас приехал к нему…
Сердюк, забыв про вещи, как мог быстро вытащил костыли, мгновенно перенёс на них тело и похромал к дому. Точно. Вон, его в окне видно. С дружком каким-то.
– Ты что творишь?! – закричал он ещё с улицы.
Дверь была открыта, замок выломан. Вот идиоты, чини теперь за ними. Сердюк со всей скоростью ворвался в дом и сразу же услышал:
– Вован!
В лицо прилетел кулак, от неожиданности показалось, что он размером больше головы, и в глазах потемнело.
Без сознания он находился недолго. Когда очнулся, как раз услышал, как взревел неухоженный мотор мерседеса. Уехали. Значит, минут пять-десять прошло, не больше. Чего же они здесь хотели? Взять у него нечего. Ни денег, ни зарытых в гараже сокровищ. Андрей Васильевич из положения лёжа оглядел комнату и пополз собирать костыли. Это ж надо ж? По всей комнате раскидал, добирайся до них теперь. И только поднявшись на ноги, обратил внимание на стену напротив дивана. Картины не было.
Он повесил это полотно в далёком девяносто девятом, привёз его в Россию вместе с женой. История старая, все друзья и знакомые в курсе его последнего рейса. Они тогда очень хорошо попали под Джамбой. Савимби со всей своей партизанской армией драпал, бросив всё, в том числе и тот десяток двадцать седьмых СУшек, что остались со времён дружбы с СССР. УНИТовцы уходили почти в чём мать родила, и лётчикам, которых официально там вроде бы, как и не было, пришлось, собрав горючку откуда только можно, в спешном порядке линять в Луанду.
В Джамбе он её и встретил, практически на ВПП. Вера смотрела на него глазами брошенной собаки. Загорелая почти до черноты, худая, как вешалка для пальто, с микроскопической сумочкой и плоским квадратным свёртком подмышкой. Если бы она тогда не заговорила по-русски, Андрей улетел бы один. А так…
Он еле-еле упихал девушку на место курсаната в учебный СУ-33, кое-как пристроил картину, которую та ни за что не хотела бросать, и всю дорогу до порта плёлся чуть ли не на сверхмалой, потому что что-то случилось со второй кислородной маской. И ни разу впоследствии об этом не пожалел. Каждому бы такую жену. Они любили друг друга до самой Вериной смерти, а потом, когда прошли девять и сорок дней, картина стала для Андрея Васильевича ещё более ценной. Последняя память о единственной в его жизни любимой женщине.
Небольшое в общем-то полотно, примерно, как средних размеров монитор. На нём в примитивном стиле, с яркими, бьющими по глазам цветами и чётко отчерченными контурами, изображена она, Вера. Сам бы Сердюк ни за что не узнал в этой плакатной девочке-подростке жену. Вера рассказывала, как в восьмидесятых, почти одновременно с их семьёй, в Анголу приехал неизвестный ей тогда Энди Уорхол и, вдохновившись, тут же сделал её фото возле роскошного, хоть и старого, кабриолета. А через неделю принёс картину и подарил просто так, без денег.
Продаст ведь, огорчённо подумал Сердюк. Спихнёт за копейки, ищи её потом. Так что следовало поторопиться, пока есть возможность решить эту проблему по горячим следам. Где живет Митька, известно. Минут двадцать на машине. Так что…
Андрей Васильевич протёр ладонью заплывающий левый глаз, ухмыльнулся каким-то мыслям, и, громко стуча костылями по полу, пошёл в прихожую. Вернулся с топором в руке. Поплевал на ладони, поправил костыли подмышками, и, крякнул, ловко подцепил остро заточенным лезвием намертво прибитую к стене деревянную полку. Пара рывков, и раздался стук упавшего на пол дерева. Сердюк постучал обухом по штукатурке, откалывая большие куски, и через минуту уже держал в руке свёрток из промасленной бумаги. Одно движение и ладонь сжимает фасонистый хромированный пистолет Глок-17 первого поколения, с рамой, выполненной под слоновую кость и замысловатой гравировкой на ствольной коробке. Андрей Васильевич ловко выкинул на ладонь магазин, проверил заряд, и со щелчком вставил обратно. Хмыкнул, сунул оружие во внутренний карман куртки, и пошёл к выходу.
Машины возле Митькиного дома не было, но свет в его окнах на втором этаже горел. Сердюк некоторое время задумчиво разглядывал простые занавески в разноцветный кружок, прикидывая, стоит ли подниматься. Может, там и нет никого. Но вот штора отодвинулась и на тротуар красным огоньком свалился окурок. Дома…
Подниматься по лестнице, подтягиваясь левой рукой и придерживая оба костыля правой было привычно и даже удобно. Вот она дверь. Металлическая, многослойная. Такую не только из пистолета, из гранатомёта не взять. Звоним.
С той стороны послышался металлический лязг и дверь тяжело, как вход в бомбоубежище, распахнулась. За ней стоял тот самый загадочный Вован, чей кулак так неудачно поймал лицом Сердюк.
– Ты? – раздался голос с обеих сторон.
Молодой человек сориентировался быстрее и через секунду уже сжимал в руке модную по современным временам бейсбольную биту. Андрей Васильевич задержался с Глоком не больше, чем на полсекунды. По подъезду прокатился оглушительный звук выстрела и теперь Вована опознать будет сложнее – одиннадцать с половиной миллиметров свинца с одного метра раскалывают голову как спелый арбуз.
Да, усложнил я себе задачу, подумал Сердюк и захлопнул за собой дверь. Митьки в квартире не было. Вообще никого не было, это сразу чувствуется. Не нашлось, к сожалению, и картины. Андрей Васильевич быстро пробежал по комнатам, заглядывая во все возможные места. Не иголка всё-таки, в карман не спрячешь. Но увы, поиски не принесли результата. Сердюк печально вздохнул и торопливо пошёл на выход. Соседи несомненно уже вызвали наряд, и в его распоряжении осталось не более пяти минут. Одно радовало, на инвалида возрастом за полтинник подумают в последнюю очередь.
Уже сидя в машине Сердюк отдышался и обдумал ситуацию. Ну и влип… Хорошо, хоть припарковался не совсем у подъезда, может не обратят внимания. Но уезжать следует как можно скорее.
Минут через пять его отвлёк от дороги звонок мобильника. Андрей Васильевич нажал кнопку и салон заполнил давно знакомый голос.
– Алло, Хохол. Ты там как, головкой не ударился?
– Привет, Матвей. Спасибо, рад, что интересуешься моим здоровьем. Но вот, представь себе, не сам ударился, меня ударили.
– Ага, ну и ты, конечно, в долгу не остался. У тебя что, крыша поехала? Ты знаешь, что ты наделал, Хохол? Ты вообще где сейчас?
– Домой еду.
– А вот этого не надо, понял? Ты территориально где?
– Где, где… На бороде! – с неожиданной бесшабашной весёлостью ответил Сердюк.
– На бороде, на бороде, – задумчиво повторил Матвей. – Ага! Там в двенадцатом по Карла Маркса есть кафе. Жди меня в нём. И это… Машину загони во двор, не свети. Ничего, прогуляешься. Я минут через десять буду.
Собеседник повесил трубку, не дожидаясь ответа.
Кафе было маленьким и при других обстоятельствах могло показаться уютным. Но сейчас Сердюку было не до того. Он дохромал до дальнего столика, привычно прислонил костыли к стенке, и заказал кофе. Принесли сразу же, будто ждали. Он сделал глоток, поморщился. Приличные люди растворимый кофе в кафе не подают. Положил подбородок на руки и задумался. Быстро Матвей позвонил. Не иначе, машина всё-таки засветилась.
Женьку Майорова с нелогичной кличкой «Матвей» он знал давно, с первого курса. Ещё там, на абитуре, в первый же день вновь прибывший будущий курсант протянул ему в числе прочих руку и лаконично представился:
– Матвей.
– А фамилия? – Закономерно спросил Андрей.
– Да нет, – произнёс новичок типичную невероятную для иностранца фразу. – Матвей – это прозвище. Давно уже. А так я Женька Майоров.
– Сердюк, – ответил Сердюк. – Андрей.
– Хохол что ли?
Не сказать, что из этого вопроса выросла кличка или позывной, но время от времени, под настроение, Матвей звал Сердюка хохлом, хотя и знал, что тот приехал в Качу из расположенной рядом Дубовки. Качей, или аулом, между собой называли лётное училище, хотя оно давно уже переехало из-под Севастополя в Волгоград. Но название не сменило – КВВАУЛ – Качинское Высшее Военное Авиационное Училище Лётчиков.
Общались Хохол и Матвей до самого выпуска, после чего потеряли друг друга до нулевых. Сердюк с его пятёрками после получения погон отправился сначала в ГСВГ, а затем по немногим другим оставшимся зарубежным базам. Так и посещал Родину наездами, пока не списали подчистую из-за перелома позвоночника. Повезло, удалось оформить бытовую травму как боевое ранение, со всеми полагающимися выплатами и льготами. И с сертификатом, которого как раз хватило на уютный домик в небольшом райцентре Волгоградской области.
А через месяц после новоселья к ним с Верой в гости пришёл Матвей. Посидели, повспоминали. Оказалось, Женька рапортом ушёл из Североморска, когда в Мурманской области вообще плохо стало со снабжением. Вернулся в родной Волгоград и поступил в органы правопорядка. А сейчас приехал к ним. Теперь уже начальником райотдела.
Сейчас Матвей уже был пенсионером, время от времени выезжал с Сердюком на рыбалку, или просто жарил шашлыки во дворе. Но почему-то, несмотря на статус, всегда был в курсе криминальной обстановки в городе и окрестностях. Вот и сейчас он тяжёлой походкой подошёл к столику и молча протянул руку. Андрей посмотрел на старого друга.
– Давай, – коротко потребовал тот.
Сердюк тяжело вздохнул, вынул из кармана пистолет и, стараясь не светить оружием на весь зал, передал ствол Майорову. Тот хмыкнул, мельком разглядывая хромировку, шикарную раму, затем сел напротив и пояснил:
– Выкинем по дороге, чтобы всё чисто было.
Матвей помолчал, как бы думая, с чего начать, потом задал вполне предсказуемый вопрос:
– Ты вообще понял, что натворил?
– А что было делать, Матвей? Этот бугай за биту взялся. А мне много надо что ли? А у них картина. Та самая, ну ты видел. Где Вера.
Сердюк сбился на быструю, несвязную речь, видимо отпустили взвинченные нервы. Он беспорядочно водил над столом руками и часто моргал.
– Послушай меня, Хохол, – прервал друг. – Эта картина, сам знаешь, немаленьких денег стоит. Но дело не в этом. Беда в том, что Хорь собрался в предметы искусства вкладываться. А Вован – его человек. И был у тебя по его заданию. Ну что, теперь понял, во что ты вляпался?
Сердюк помолчал, с хлопком опустил ладони на стол и ответил:
– Мне плевать, сколько она стоит. Там Вера. Её надо вернуть.
Матвей картинно закатил глаза.
– Нет, Хохол, тебя точно сильно по башке приложили. Тут тебя надо куда-то прятать, а не поперёк Хоря лезть. Ты знаешь, что он к мэру дверь пинком открывает и каждый месяц в Москву, не в Волгоград, чемодан зелени отвозит? Ты понимаешь, что он тебя прямо на улице пристрелить может и ему судья только спасибо скажет?
– Верни ствол, – глухо буркнул Сердюк.
– Хрен тебе по всей глупой морде. – Матвей скрутил массивную, смачную дулю и повертел перед носом друга. – Ты его уже засветил. Думаешь, на тебя киллер со Стечкиным пойдёт? А вот хрен! Подъедут на джипе, расчихвостят машину с АКМа, и всё. Ку-ку, Гриня. Надо им под пулю подставляться.
Он по-хозяйски ухватил чужую чашку и сделал жадный глоток.
– Что будете заказывать? – Рядом со столиком остановилась молоденькая официантка в униформе – белой блузе, поверх которой был надет чёрный передник. Она явно волновалась и чего-то боялась.
– Иди, девочка, – походя отмахнулся Матвей и официантка торопливо зацокала каблучками прочь.
– Пойми, Хохол, Хорь не тот человек, чтобы так всё оставить. Ему этот Вован и на дух не всрался. Но это его человек. И если узнают, что он спускает убийство своих людей… – он сделал ещё один глоток.
– Короче, – нетерпеливо произнёс Сердюк.
– В общем, так.
Майоров нетерпеливо оглянулся, поискал глазами официантку и широко махнул ей рукой. Девушка мгновенно подбежала.
– В общем, девочка, – Матвей сделал ладонью несколько торопливых круговых движений. – Собери нам с собой. Пирожков, там, ещё чего.
Официантка профессионально улыбнулась и неторопливо начала:
– У нас в меню есть широкий выбор алкогольных напитков. Коньяки, водки…
– Ты что, русского не понимаешь? С собой нам заверни.
Он некоторое время разглядывал обалдело таращившуюся на него девушку, потом махнул рукой.
– Кто тут из начальства есть?
Через минуту у столика стоял администратор, а официантка уже несла полиэтиленовый пакет с пирожками и бутербродами.
– Воды захвати! – Крикнул ей Матвей.
Когда они вновь остались одни, Майоров чуть наклонился к собеседнику и заговорщицким шёпотом спросил:
– У тебя дома что-то ценное осталось? Потому что лучше туда не соваться.
– Ты сначала поясни ситуацию, – как можно более спокойно ответил Сердюк. – Оттуда и будем решать, что ценное, что – нет.
Майоров профессиональным взглядом окинул пустой зал и, понизив голос, продолжил:
– Был у нас в октябре на Дону человечек один. – Он многозначительно поднял глаза к потолку. – Оттуда. Поведал он мне про одну мутную московскую конторку, которая по всей стране бывших истребителей собирает.
Он привычным взглядом поискал на столе спиртное, но не нашёл, поэтому отхлебнул ещё кофе.
– Рассказывают про них, что, будто, готовят те пилотов для ВВС, но на удалённое управление самолётами. По радио, или ещё как. И сами вообще никому не подчиняются, ни оборонке, ни гражданской авиации, ни федералам никаким. Есть какой-то куратор от МО, но те его дальше холла не пускают.
Сердюк хмыкнул, Матвей ответил симметрично и продолжил.
– Думаю, он меня вербануть хотел, чтобы я в эту контору влез и ему расклад дал, потому и рассказывал так много. Но, ты же знаешь, я-то сам не истребитель. Нас как на шеснаки после аула переучили, так я в мелочь всякую больше и не садился. А после того, как их с вооружения сняли, мне в Ваенге тоже делать нечего стало.
– Мелочь, – Сердюк хмыкнул. – Этой мелочи достаточно, чтобы от твоего ту шестнадцать пух и перья полетели.
Женька звучно хлопнул ладонью по столешнице, требуя тишины, потом строго зыркнул на высунувшуюся на звук официантку, и когда она вновь скрылась, продолжил:
– Не о том, Андрюха. Не о том. Ты слушай внимательно, я второй раз только для дебилов повторяю.
Друзья синхронно хмыкнули.
– Я потом интересовался через своих московских друзей, – он загадочно и многозначительно улыбнулся. – Нашёл адрес этой конторы, кое-что ещё узнал.
– Ну? – нетерпеливо спросил Сердюк.
Фирма, которая готовит пилотов из бывших истребителей, крутилось у него в голове. Пусть даже удалённо, виртуально. Но самолёты-то дают настоящие, а значит, вновь летать! Пусть и не по-настоящему, как на тренажёре. Но это будут настоящая птичка, пусть даже где-то далеко, реальные задания, натуральные цели. Взлёты, посадки. Противник впереди и группа боевых товарищей рядом. Он размечтался настолько, что пропустил продолжение речи друга.
– Они заключают контракт на три года, погружают тебя в виртуальную обучалку, и всё. Тебя всё это время никто не видит, ни карта твоя нигде не светится, ни симка. А там, или шах помрёт, или ишак сдохнет.
Сердюк только сейчас заметил, что тяжело и возбуждённо дышит. Он оглядел стол, на котором лежал пакет с пирожками, мазнул взглядом по притулившимся к стенке костылям, и вдруг…
– Не пойдёт, Матвей. Какой я лётчик? Я инвалид. Даже как у Маресьева не получится. У того только ступней не было, а у меня вообще ноги не работают.
– Вот не так я тебе хотел это всё рассказать, не так, – друг широко улыбнулся. – Думал, сядем вместе на бережке, я тебя и обрадую. Но, ты сам виноват.
Он развёл руками, но губы так и остались растянуты в улыбку.
– Короче, Маресьев. Ждут они тебя. Я договорился. Так что, если документы с собой, то поехали. Я тебя до самого порога довезу и с рук на руки сдам.
До столицы добрались за рекордные восемь часов. Иногда, глядя, как Жека Майоров, вполголоса матерясь, выкручивает руль своей Икс пятой, обходя попутных чуть ли не в лоб встречным, Сердюк ловил себя на завистливой мысли, что хорошо быть начальником райотдела, пусть даже бывшим. Никаких ограничений скорости.
В самой Москве после безумной гонки по трассе казалось непозволительно медленно ехать каких-то восемьдесят, а чаще вообще двадцать. Но вскоре мелькнули набережная, Садовое кольцо, ещё какой-то десяток поворотов, похоже, Матвей не очень хорошо ориентировался в центре, и машина с трудом втиснулась возле тротуара на Гончарной.
Майоров со смешанным чувством посмотрел на друга. С одной стороны, он прекрасно понимал Хохла. А с другой… Длительный опыт общения со всё набирающим силу и власть, сливающимся с государственными структурами, криминалитетом, накладывал свой отпечаток на видении мира и образе мышления. И этот самый образ мышления не мог позволить действовать так безрассудно и, чего греха таить, по-дурацки. Ну чего он добился-то? Как ни крутись, а плетью обуха не перешибёшь.
Хохла уже давно увели вглубь сияющего лампами дневного света помещения, а Матвей всё сидел в кресле холла, и, чтобы не уснуть, прокручивал события последних суток, вероятные последствия и его возможные действия в свете этих событий.
– Доброе утро. Это вы привели Андрея Васильевича?
Он, оказывается задремал. Надо же, и не заметил. Майоров сфокусировал взгляд на девушке в стандартной офисной униформе – узкая чёрная юбка, белая блуза, на груди – бейдж с именем. Имя тоже было стандартным. Даша. Ни должности, ни подразделения. Он коротко кивнул.
– Понимаете, видимо, организм вашего… Это ваш брат? – Она попыталась изобразить на лице печаль.
– Друг. – Коротко поправил Матвей. Он уже понял, о чём ему сейчас скажут.
– Как я могу к Вам обращаться? – задала стандартный вопрос Даша.
– Девушка, пожалуйста, короче. Я очень спешу.
Даша посмотрела в глаза собеседнику. Эти глаза явно видели смерть, и не одну. Она кивнула, скорее для себя, и спросила:
– Я могу отдать вам документы Андрея Васильевича? Извините, сердце не выдержало тестовых нагрузок. Мы сделали всё, что могли.
Маленький, три на четыре, кабинет напомнил детство, врачей, поликлинику. Два узких, характерных для центра Москвы, окна, стены, окрашенные в казённый голубой цвет. Напротив деревянной двери низкая кушетка с очень условной толщины матрацем, на столе в стакане обычные ртутные градусники, подсознание отказывалось воспринимать их как термометры, с ними длинные медицинские лопаточки из нержавейки и рядом пара стопок листов писчей бумаги. В голове против воли пронёсся запах мази Вишневского и вкус ультрафиолетового облучателя для горла.
Андрей Васильевич посмотрел на сидящего напротив полного молодого человека с заплетённой в широкую косу бородой, и в чёрной футболке с броской надписью по-английски «Заболела моя утка», хмыкнул, поняв, что в словах нарочно поменяли местами буквы «U» и «I», взял ручку, и принялся заполнять анкету.
Реальные вылеты… А какие они ещё могут быть? Конечно, да. Сколько часов… Боевые вылеты… Места службы…
– Скажите, Артемий, – поднял он глаза.
– Да? – молодой человек чуть искусственно улыбнулся и отложил какой-то гаджет.
– У меня большинство мест службы и боевых вылетов до сих пор не рассекречено. Что писать?
– А! Да так и пишите – секретно. Это всё равно внутренняя анкета, она нужна лишь для подтверждения того, что вы нам подходите.
Ну, сами напросились. Андрей Васильевич усмехнулся. В таком случае считай, вся анкета под этот гриф попадает. Обнародовать можно будет лишь стандартное согласие на обработку персональных данных и добровольное согласие на обследование.
Писал он минут десять, и всё это время казалось, что молодому человеку не важна информация в анкете, ждёт лишь, пока клиент закончит. Поэтому было не удивительно, что, лишь мельком глянув на заполненные ровным, убористым почерком листы, Артемий поднялся и по-ленински протянул руку вперёд.
– Идёмте.
– Куда? – Не понял Сердюк.
– Будем вас обследовать. Не бойтесь, ничего страшного не произойдёт.
– Обследовать? – ничего не поняв, переспросил Сердюк.
Артемий кивнул.
– Полное погружение, – он поболтал пальцами над своей лысеющей головой. – Вам известно, что это такое?
И, не глядя на недоуменное пожатие плечами, продолжил:
– Это когда мозг считает, что всё вокруг реально. А нервная система, как вам известно, управляет всем организмом. Вы, должно быть, слышали про первые опыты в сфере суггестии? Когда гипнотизёр внушал пациенту, что прижигает ему руку сигаретой, а сам касался карандашом. Пациент получал реальный ожог.
– А это? – Сердюк указал на костыли.
– Ну, физически ноги вам будут не нужны. А вот психологически мы сейчас всё и выясним. Идёмте.
Они прошли через неприметную дверь в смежную комнату и первое, что бросилось в глаза – это огромный, быка засунуть можно, томограф. К удивлению Андрея Васильевича, здесь тоже не было людей в белых халатах. Кнопки аппарата нажимал всё тот же жалеющий больную утку молодой человек.
– Раздевайтесь, – деловито бросил он.
Принял одежду, потом костыли, рассеянно бросил всё куда-то в сторону, на стул, помог бывшему лётчику улечься на холодную, жёсткую каретку прибора, и вернулся к пульту управления. Сердюк поёжился от соприкосновения с ледяным металлом, где-то сзади глухо загудел мотор и его втянуло в тёмное нутро. Тут же по телу, как в сканере, пробежал мертвенно-голубой луч яркого, будто от электросварки, света, вокруг загудело. Волосы на голове и всём теле встали дыбом и запахло озоном. Над головой по очереди с со щелчками загорались белые лампы, электромагнитное поле достигло такой напряжённости, что ощущалось уже безо всяких приборов, самим телом. Массивный томограф завибрировал сначала еле заметно, но потом всё сильнее и сильнее. Внезапно через оба виска Андрея Васильевича ударил электрический разряд, тело изогнулось дугой, и сознание камнем ухнуло прямо в ненасытное Великое ничто. Последняя его мысль была о картине, которая теперь так и останется в чужих безнаказанных руках.