В оформлении обложки книги, с разрешения руководства клуба "Полярный Одиссей", использована фотография поморской лодьи "Грумант", собственноручно построенной членами клуба в 1989 году.
http://polar-odyssey.org/shipbuilding/shipbuilding-history/409-2013-12-19-07-56-55
Я не знаю, где встретиться
Нам придётся с тобой.
Глобус крутится, вертится,
Словно шар голубой,
И мелькают города и страны,
Параллели и меридианы,
Но таких ещё пунктиров нету,
По которым нам бродить по свету.
(М. Светлов)
ОТ АВТОРОВ
:
Уважаемый читатель! Книга, которую вы держите в руках, является первой частью книжной саги «Прогрессоры» и повествует о том, что случилось с теми, кто, добровольно покинув современный мир со всеми его благами, эмигрировал в Каменный Век.
Добровольными эмигрантами стали люди, которым не нашлось места в нашем современном мире и которым был дан шанс уйти туда откуда нет возврата и там построить себе новое светлое будущее. Кто они такие, взявшиеся на бремя ответственности за доверившихся их попечению подростков и детей? Обычные люди – учитель, отставной военный, геолог и медицинский работник. Но это и не совсем обычные люди. У каждого имеется своя причина покинуть ту цивилизацию, которая их взрастила. Но самое главное – это то, что все эти люди цельные, честные и с большим жизненным опытом. И хоть об этом и не говорится вслух, но каждый из них втайне надеется, что человечество, находящееся на заре своей юности, теперь, благодаря им, в своем развитии пойдет более прямым путем и не повторит своих прежних ошибок.
Часть 1. Ладожский этюд
5 декабря 2010 года. Воскресенье. 10:05. Ленинградская область. Лес в окрестностях поселка Назия.
Пять человек не спеша шли по зимней лесной просеке. Четверо из них были подростками в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Их звали Сергей, Валера, Лиза и Катя. Они являлись учениками школы-интерната для сирот. Пятым в этой компании был мужчина средних лет, преподававший в том же интернате физику, химию, географию и, что самое интересное, труд. В обычных школах этот предмет отсутствовал как таковой уже несколько лет. Если какую-то вещь и можно было сделать своими руками, то Сергей Петрович ее сделал бы, и научил этому других.
А еще он относился к этим подросткам не просто как к казенным сиротам и объекту приложения формальных трудовых усилий, а как к несчастным детям, которых жизнь лишила нормального человеческого детства. Он просто любил их, как мог бы любить своих собственных детей, и старался научить тому, что им могло бы пригодиться во взрослой жизни. Как забить в стенку гвоздь и починить сломавшийся стул, как сварить суп или пожарить картошку. А также кому можно верить в этой жизни, а кому не стоит. За глаза дети звали этого доброго, умелого, и с виду немного неуклюжего человека просто Петровичем.
Являясь в душе романтиком и исследователем, учитель имел одну страсть, своеобразное хобби. Благодаря этому увлечению он был счастливым обладателем уникального сокровища – это был сделанный его собственными руками в лодочном сарае двенадцатиметровый цельнодеревянный без единого гвоздя кораблик, с полным водоизмещением в восемнадцать тонн. Для неопытного глаза сухопутного человека все корабли одинаковы, но специалист сразу бы заметил плоское, скругленное днище – при такой форме корпуса давящий на него лед выжимает корабль наверх. Создавая свой собственный проект, Петрович взял за основу обводы поморского коча. Но и только – на самом деле это было детище синтеза множества конструкций – так стародавних, так и вполне современных. От карбаса его корабль унаследовал сшитую внахлест без единого гвоздя обшивку. Подобно кораблям сибирских казаков, корпус этого кораблика был целиком изготовлен из лиственницы, что обещало ему очень высокую надежность и долгую службу. От более современных кораблей проект получил отсутствие надпалубного борта и леерное ограждение. Минус тонна мертвого веса – как сказал тогда учитель труда, сделав окончательный расчет.
Вместе со своим наставником этот кораблик строили и его юные друзья. Собственно, это был их общий коч. С гордостью смотрели они на чудо, творимое их собственными руками, лелея в душе надежду отправиться следующим летом на этом необычном корабле в плавание по Ладожскому озеру. Этой мечтой они жили, как другие дети живут ожиданием Нового Года, Дня Рождения, или поездки к морю. Ради этой мечты, лишь однажды побывав у учителя на даче, они два года помогали ему пилить, строгать, резать, и клеить. И если сначала они не могли и гвоздя в доску забить, то теперь им всем смело можно было присваивать звания если не мастеров, то подмастерьев точно.
А девочки ко всему прочему научились вполне прилично готовить, чтобы кормить после работы проголодавшихся мужчин. Это для выпускниц детдомов и интернатов считалось большой редкостью. Ведь девочки, прожившие начало своей жизни на всем готовом, как правило, не могли сделать себе даже бутерброда.
К несчастью, такая счастливая жизнь была у них только по воскресеньям и во время каникул, когда они каждый день ездили на дачу к любимому учителю.
Сергей, невысокий коренастый блондин, до знакомства с Сергеем Петровичем, считался трудным подростком, и администрация интерната уже подумывала о его переводе в заведение с более строгим режимом. Хотя и в самом интернате порядочки были тоже не ахти, но с тех пор, как в своем кабинете от внезапной остановки сердца умер старый директор, власть захватила (по-другому и не скажешь) бывшая завуч, которую в глаза все звали Галиной Гавриловной, а за спиной – Гориллой Горилловной. Дородная, с большими загребущими руками, эта пятидесятилетняя тетка красила редкие волосы в красный цвет и носила кружевные воротнички. Ее маленькие карие глаза были похожи на буравчики, а очки на золотой цепочке редко использовались по назначению – чаще всего они мирно дремали на ее необъемной груди, по соседству с белыми кружевами. И лишь когда она распекала кого-то из своих юных подопечных, для очков начиналась интересная жизнь – они то резко вскакивали на орлиный нос своей хозяйки, то, яростно сорванные ее рукой, вновь плюхались на мягкие полушария, для того чтобы через несколько минут опять быть водруженными на изначально предназначено для них место.
Стиль руководства нового директора заключался в палочной дисциплине и тотальной мелочной экономии на всем. Конечно, самих палок как таковых не наблюдалось. Если факты избиения детей выплыли бы наружу, то Гориллу Горилловну могли не только вышибить с работы, но и отправить в казенный дом, несмотря на ее выдающиеся габариты и многочисленные «волосатые лапы».
Но в медблоке все же была оборудована комната с решетками на окнах, скромно именуемая «изолятором», на самом деле являющаяся мягким вариантом самого обыкновенного карцера. Сереже несколько раз пришлось там гостевать. Впечатления были не из приятных, что, впрочем, отнюдь не выбило из него духа противоречия и болезненной тяги к справедливости. Дружба с Петровичем дала выход его неуемной энергии и частично оградила от придирок Гориллы. Возможно, они на этом и сошлись. Петрович тоже всегда защищал несправедливо обиженных. Сам трудовик был невелика птица, и севшая в директорское кресло бывшая завуч могла расправиться с ним одним росчерком пера. Плевать, что он тянет за четверых – все равно, по ее мнению, из этих недоумков не получится ничего, кроме бандитов и проституток. Она уже собралась было уволить Петровича и прекратить его совершенно неуместное панибратство с «этими», но тут на горизонте появился еще один персонаж.
В тихое болото интерната, полное квакающих лягушек, вдруг заплыла акула. Присланный на должность завхоза и учителя физкультуры старший прапорщик запаса Орлов за время своей службы в частях спецназначения ГРУ прошел славный боевой путь от Саланга до Цхинвала. На этом пути он приобрел раннюю седину, взгляд убийцы, многочисленные дырки в теле, государственные награды и очень широкие связи. Горилла навела справки и узнала, к каким Большим Начальникам может запросто зайти на прием этот человек. И, конечно же, ему они не откажут.
И как назло, новый физкультурник почти сразу же близко сошелся с трудовиком и его «бандой». Настолько близко, что поселился на даче своего коллеги, когда супруга бывшего старшего прапорщика решила, что они с мужем не сходятся характерами. Андрей Викторович ушел из дома с одним «тревожным» чемоданом, оставив все нажитое жене и детям, и поселился в каморке за спортзалом. На третий день такого житья Сергей Петрович подошел к своему новому товарищу и сказал, что тот может жить на его даче столько, сколько пожелает. Дом большой, зимний, есть вода, дрова, электричество. Прочие удобства – во дворе. Да и одному человеку много места не нужно.
Единственное, в чем не сходились новые друзья, так это в отношении к морю. Орлов, как человек чисто сухопутный, называл коч Петровича «баловством», но при этом одобрял привлечение подростков к творческому труду и сам никогда не отказывался помочь в нелегком деле малого судостроения. Вот и пойми после этого человека…
Со стороны дружба этих, весьма разных по увлечениям и складу характера людей, казалась необъяснимой. Но, может быть, дело было в том, что, как говорил Сергей-младший: «Они оба настоящие…». Впрочем, некоторым личностям этого было не понять.
Сам же Андрей Викторович считал, что если убрать нынешнего директора, то взамен могут прислать кого-нибудь еще хуже, поскольку в системе образования больна «консерватория», а это вопрос не для спецназа ГРУ. Плюс он находил хотя бы в том, что с его появлением толстая стерва начала оглядываться по сторонам и придерживаться хоть каких-то рамок. Детей стали более-менее сносно кормить, несмотря на то, что жирные, не вмещающиеся в окно раздачи рыла сотрудников пищеблока, до сих пор продолжали контрастировать с тонкими обтекаемыми фигурами воспитанников.
Как раз такой, до предела тонкой, и была девочка Лиза, которая стала ездить на дачу к учителю вместе с Катей, своей подругой и приятельницей Сергея-младшего. Две эти девочки были неразлучны. Они ели за одним столом, на уроках сидели за одной партой, в спальне их кровати стояли голова к голове. Поневоле подруги привлекали к себе внимание, поскольку представляли два совершенно разных типажа – и по внешности, и по темпераменту. Лица была тихой и молчаливой, Катя – шумной и смешливой. У Лизы – длинные черные волосы, и восточные раскосые глаза, а у Кати – волосы светло-русые, курносый нос и серые глаза. Лизу мать оставила в роддоме, отказавшись от нее сразу после рождения, и девочка не знала о ней ровно ничего – ни имени, ни того, какого она была роду-племени. А Катя до одиннадцати лет жила в обычной семье – вместе с папой, мамой, братишкой и сестренкой. Но однажды страшная трагедия разрушила мирную жизнь этой семьи – родители Кати погибли в авиакатастрофе 24 августа 2004 года, когда Ту-154Б авиакомпании «Сибирь» упал в районе поселка Глубокий, Ростовской области.
Катя, а также шестилетний Антон и трехлетняя Вероника, остались на руках у дедушки с бабушкой, родителей Катиной мамы. Пожилым людям не разрешили оформить опекунство. Так дети, все трое, оказались сначала в детдоме, а потом и в этом интернате. То, что детей не разлучили, было заслугой Катиной бабушки, но это было все, чего она смогла добиться.
Четвертый член их компании, Валерий, первоначально присоединился к этой группе из-за своей тихой и щенячьей влюбленности в Лизу. Валерий тоже родился в самой обычной семье. Его отец, водитель-дальнобойщик, неплохо обеспечивал жену и двоих детей. Но шоферское счастье переменчиво. И однажды разогнавшийся тяжелый седельный тягач не вписался в поворот на скользкой после дождя дороге. После смерти отца мать начала пить, и однажды зимней ночью замерзла в сугробе у подъезда. Так тринадцатилетний Валерий и восьмилетняя Марина оказались на попечении государства.
Сегодня у Петровича и команды был своего рода праздник. Утром, придя на дачу, они быстро закончили конопатку последних швов в палубном настиле и убедились, что корпус их маленького кораблика полностью готов. Паруса девочки сшили еще летом. После того как мальчики под руководством своего учителя обтянут корпус шпоном и несколькими слоями стеклоткани, соберут и установят рулевое управление, их коч будет готов к спуску на воду, укладке балласта, установке мачт, отделке внутренних помещений и ходовым испытаниям.
Достижение «готовности № 1» они решили отпраздновать лыжной прогулкой. Но с ней ничего не вышло. Осень с этом году выдалась гнилая и запоздалая. Неглубокий снег лег на землю только в декабре. Причем получилось так, что сначала задул северный ветер и ударил пятнадцатиградусный мороз, сковавший землю ледяным панцирем, а уж потом выпал снег и присыпал все это безобразие. Поэтому молодые люди и их наставник решили отказаться от лыжной прогулки, чтобы не калечить лыжи, и вместо этого пошли в лес пешком. Лыжный поход пришлось отложить на следующее воскресенье, в надежде, что этого времени пройдет один-два приличных снегопада.
Возможно, что такой поворот событий и разочаровал кого-то. Но только не молодую суку восточносибирской лайки по кличке Майга. Поводя носом и радостно потявкивая, она бежала рядом с хозяином. Уж она-то было довольна прогулкой и не жалела о том, что погода подвела. Конечно, этим двуногим хорошо – на лыжах по самому глубокому снегу вжик-вжик, вжик-вжик, а ты тут будешь при каждом шаге проваливаться по самое брюхо. Нет уж, лучше как сейчас, бежать легко и свободно, гордо задрав голову и закрутив бубликом хвост. О, что это за запах, интересно?! Майга на мгновение замерла, улавливая чутким носом какой-то возбуждающий запах, доносящийся из чащи. Затем, свернув с просеки, собака опустила голову и с лаем, означавшим, что след взят, кинулась в сторону просвета между деревьями.
Сергей Петрович обернулся и успел увидеть, как его лайка мелькнула между деревьями, а затем исчезла, словно ее и не было. При этом ее заливистое тявканье оборвалось мгновенно, будто на телевизоре вырубили звук. Мужчина остановился и, нахмурившись, стал вглядываться в густоту деревьев.
Ребята тоже застыли на некоторое время, а затем, загомонив, решительно кинулись следом за собакой.
– А ну, постойте, ребята! – решительно остановил их учитель; его чутье подсказывало, что здесь явно что-то неладно, а детьми он рисковать не мог. – Не дергайтесь, я сам.
Отломав от засохшей осины длинную кривоватую палку, он двинулся по ясно видимым на неглубоком снегу собачьим следам, внимательно глядя вперед и ощупывая землю палкой, как сапер щупом. Примерно там, где оборвались собачьи следы, палка вдруг встретила какое-то слабое сопротивление, словно уперлась в резиновую мембрану. Мужчина надавил сильнее – и, неожиданно легко прорвав невидимую преграду, палка ушла в нее примерно до половины.
Несомненно, это была та самая дыра, в которую бесследно умчалась Майга. Затаив дыхание, учитель потянул свой импровизированный щуп на себя, и таинственное нечто без сожаления рассталось с сухой осиновой деревяшкой. Внимательно осмотрев палку, Петрович не увидел на ней никаких изменений. Он решил повторить свой эксперимент. Когда дерево опять погрузилось в вязкое нечто, у него за спиной раздался сдавленный возглас, полный изумления:
– Ой!
Обернувшись, учитель увидел, что все четверо подростков стоят рядом с ошарашенными лицами. Конечно же, они и не думали оставаться на дороге, а тихонечко прокрались к нему. Ойкнула прикрывшая рот ладонью Лиза, а Катя, широко раскрыв свои серые глаза, мертвой хваткой вцепилась в руку своего парня. При этом тот пригнулся, сжимая в правой руке подобранную в подлеске суковатую еловую дубину. Сергей Петрович машинально отметил, как естественно это все у него получилось. Ему стало понятно, что гнать их сейчас от себя просто бессмысленно – все равно не послушаются и вернутся снова.
Вздохнув, он вплотную приблизился к таинственному нечто, стараясь быть предельно осторожным. Ему показалось, что из этой штуки слышен приглушенный собачий лай. Сделав шаг назад, учитель начал палкой исследовать контуры невидимой дыры. Получилось что-то вроде полуовала, примерно три метра в высоту, и четыре в ширину – этакий пузырь. Ближе к краям пузыря сопротивление увеличивалось, а невидимая субстанция напоминала плотную резину.
Мужчина провел по снегу линию, обозначая то место, где исчезла его собака, потом опять подошел вплотную и, затаив дыхание, сунул в это «нечто» свою левую руку. Ничего страшного не произошло. Прорвав невидимую преграду, рука по самое плечо провалилась внутрь. Не испытав при этом никаких неприятных ощущений, он вытащил руку обратно и осмотрел ее. Ничего особенного – рука как рука. Майга была там – пусть и тихо, но он слышал ее лай. Он должен был сделать последний шаг, поскольку считал себя ответственным за тех, кого приручил.
Обернувшись к подросткам, учитель сказал: «Стоять всем здесь!» и, набрав в грудь воздуха, решительно шагнул в «нечто».
Пространство перед ним упруго сжалось. На мгновение учитель ощутил, что он погрузился в густой клейкий кисель. Секундный спазм – и вот невидимая резинка вытолкнула его на другую сторону.
Мужчина огляделся. Окружавший его ранее лес исчез. Он, несомненно, находился на том же самом месте, только мир вокруг был девственным и юным.
Он стоял на вершине холма. Было тепло, дул влажный ветер. На юг, до самого горизонта, простиралась степь, покрытая пятнами тающего снега. Там, где земля уже открылась лучам весеннего солнца, через пожухлую прошлогоднюю траву к свету дерзко пробивались яркие первоцветы, стремясь поскорее отметиться в этом мире и оставить потомство. Примерно такую же картину весенней степи Петрович уже однажды видел в Казахстане. Ему захотелось протереть глаза, потому что примерно в километре от него по степи степенно вышагивало небольшое, голов в двадцать, стадо лохматых слонов. Мамонты! Их характерные силуэты было невозможно спутать ни с чем. Два совсем маленьких мамонтенка семенили за своими родительницами, держась хоботом за мамин хвост. По сравнению с ними пасущееся поодаль стадо лохматых быков – то ли зубров, то ли бизонов – казалось обычным, колхозным.
На востоке, севере и западе простиралось покрытое крошевом битого льда море. На западе оно выглядело далекой серой полоской, на севере его берег подступал уже ближе, находясь примерно в десяти-двенадцати километрах. А на востоке покрытые шугой волны плескались всего в сотне метрах от его ног.
Майга оглушительно лаяла, разбрасывая лапами оттаявшую землю на южном склоне холма. Петровичу сразу все стало ясно – верная своим охотничьим инстинктам, лайка взяла след какой-то мелкой зверушки, сходившей на разведку на ту сторону. При первых признаках опасности местный обитатель укрылся в родной норе и теперь крутил оттуда фиги глупой собаке.
Петрович знал, с какой быстротой обитающее на открытых пространствах степное зверье способно выполнить команду «воздух». Да и норы сусликов и сурков, соединяясь в причудливые лабиринты, могли тянуться на многие сотни метров, а то и километры. Это вам не лиса и не барсук, у которых один или два запасных выхода. Тут таких дыр сотни. То тут, то там высились небольшие бугорки свежей земли – после зимы хозяева явно проветривали свои подземные квартиры.
Мир вокруг был живым, реальным и пронзительно-чистым. Учитель пощупал позади себя – упругая, резиноподобная поверхность «дыры» (как он назвал про себя этот лаз в иной мир) была на месте. Надо было возвращаться, но вошедшая в азарт Майга не желала слышать команд. Проведя ногой черту по оттаявшему дерну и отметив таким образом то место, где он попал в этот мир, отважный первопроходец направился к своей собаке с твердым намерением взять ее за ошейник и самым решительным образом призвать к порядку. Но не успел он пройти и десятка метров, как за его спиной раздался тоненький писк:
– Ой, мамочка, мамонты!
Обернувшись, Петрович увидел, что вся его честная компания уже перелезла к нему через дыру. Последней протискивалась держащаяся за руку Валерия Лиза. Да уж, глупо было надеяться, что они останутся на месте. Эту сверхтекучую, как жидкий гелий, молодежь удержать можно только под дулом автомата. Мужчина не знал, что ему делать – плакать или смеяться – настолько растерянные, удивленные и слегка напуганные мордочки были у его юных воспитанников. Но что, если эта «дыра», которая так любезно пропустила их сюда, внезапно захлопнется, и он останется тут, в неизвестно когда и где, с голыми руками и четырьмя подростками на шее?
Правда, у него в кармане лежит коробка спичек, а Сергей-младший, как он знал, несмотря на все запреты таскал с собой короткий, но острый, как опасная бритва, складной нож. Вот вам и весь инструмент выживания. Примерно как у Жюля Верна в его «Таинственном острове». И собака тут же.
Почувствовав хозяйскую руку на своем ошейнике, Майга присмирела. Обычно это означало, что телячьи нежности кончились и начался серьезный разговор, а в случае возражений с ее стороны хозяин предпримет воспитательные меры. Собака старалась избегать этих самых мер, потому что это очень обидно, когда тебя наказывает тот, кого ты любишь.
Но это собака. А с человеческими детенышами воспитательный процесс протекает куда сложнее, особенно, если учесть их и так тяжелое прошлое.
– Сергей, – обратился учитель к вожаку этой маленькой стаи, – я вам где сказал стоять?
Тот закинул свою дубину на плечо и смущенно сказал:
– Мы думали, Сергей Петрович, что вам нужна помощь…
– Хорошо, помощник, – вздохнул тот, – а девчонок зачем с собой потащил?
– А они сами, – виновато сказал Сергей-младший, – пристали, словно репей…
– Ладно, – махнул Петрович рукой, с улыбкой наблюдая, как счастливая Лиза собирает букетик цветов – то ли одуванчиков, то ли мать-и-мачехи, – что сделано, то сделано. Объявляю нашу команду на походном положении.
– Жарко здесь, – сказала Катя, расстегивая зимнюю куртку, – с меня пот так и льет.
– С меня тоже, – подтвердила Лиза, снимая вязаную шапочку, – а что мы будем делать на этом походном положении?
– Во-первых, – сказал Сергей Петрович, – Валера пулей полетит за Андреем Викторовичем…
– А что ему сказать? – спросил мальчик. – Если я ему расскажу про все это, он решит, что я опять клея нанюхался и глюки пересказываю. А я тогда совсем не специально, оно само так получилось…
Мужчина задумался.
– Ничего конкретно ему не говори, – наконец сказал он, – а то еще действительно так подумает. Скажи только, что я просил его взять с собой «Сайгу», Шамиля, бинокль, весь его охотничий джентльменский набор, и чтобы он приехал вместе с тобой сюда на машине. Давай, давай, – поторопил Петрович Валеру, – беги, да пошустрее!
К его великому облегчению, Валерий легко прошел через невидимую дыру и исчез. Оставалось только ждать. Утянуть детей обратно, до тех пор, пока они не нахватались вдоволь впечатлений, нечего было и думать. Да и вид тут, надо сказать, замечательный. Весна, солнце, птички поют, мамонты гуляют. Простор, свобода, красота… Хочется подняться над этим миром и лететь. Мамонты… Да как же это такое возможно? Неужели это все на самом деле с ними происходит?
Серей Петрович принадлежал поколению, которое много читало. Не только читало, но и мечтало. О полетах в космос, о путешествиях в другие миры, о перемещениях во времени. Эра научной фантастики оставила неизгладимый отпечаток в умах подростков той поры. Таинственное и невероятное тогда казалось близким и реальным. Это сейчас дети, пресытившись низкопробными фильмами, не особо верят в разного рода чудеса. А ведь в любимых книгах детства Сергея Петровича описывалось все самое что ни на есть человеческое – дружба, преданность, геройство, стремление к подвигу во имя жизни… Вот и вырастали из тогдашних «книжных» подростков такие люди, как он сам – честные, принципиальные, бойцы и исследователи по сути своей. Только жаль, что, повзрослев, пришлось расстаться с мечтой о других мирах, потому что на основе знаний и опыта довелось убедиться, насколько рационален мир… И вот, оказывается, невероятное все же случается – если, конечно, это все не сон. Так, может быть, зря Петрович когда-то убедил себя в том, что все то, во что он верил в детстве – лишь выдумки писателя? Что, если кто-то из этих писателей и в самом деле сталкивался со странными явлениями – вот как он сейчас?
С мысли его сбили девочки, которые сняли куртки и, отдав их Сергею-младшему, с удвоенной энергией принялись собирать цветы.
– Так дело не пойдет, – сказал Петрович, забирая одежду у подростка, – Сережа, слазай на ту сторону и приволоки сюда какой-нибудь длинный, но сучковатый дрын.
– А зачем? – спросил юноша, впрочем, без пререканий направившись к дыре.
– Увидишь, – загадочно бросил ему вдогонку учитель.
Обратно Сергей появился минут через пять, когда учитель уже начал волноваться. В руках у него был в меру кривоватый сухой ствол молодой елочки, длиной метра три.
– Годится? – спросил Сергей-младший, поднимая вверх свою добычу.
– Вполне! – ответил мужчина, поскольку сучков на ели обычно как блох на собаке – это вам не сосна, – тыкай толстым концом сюда, – он указал Сергею-младшему на один из вентиляционных ходов местных грызунов.
– Итак, – сказал учитель, когда ствол елочки был утвержден в дырке и, углубившись в землю чуть больше чем на метр, уперся во что-то твердое, – поскольку театр начинается с вешалки, то и мы не будем нарушать эту хорошую традицию. Прошу! – он повесил куртки девочек на обломленные сучки, а вверху водрузил свою. Действительно, со стороны это было похоже на вешалку, невесть как возникшую на холме посреди степи.
С вершины холма не только открывался замечательный вид, с него в случае чего было легко заметить любую приближающуюся опасность. А вот ее-то пока не наблюдалось. Сергей Петрович помнил, что возня с вешалкой отвлекла его от одной важной мысли, но вот какой… Избавившись от куртки и перестав обливаться потом, он начал мыслить более легко и расковано. Он позвал – и мысль послушно вернулась, подобно преданной виляющей хвостом собаке.
«Мамонты, степь, а точнее, тундростепь, – думал он, – поскольку, несомненно, под небольшим слоем оттаивающего грунта лежит мерзлота. Такое в наших краях было несколько раз, когда приходил и уходил ледник. Мы в прошлом – настолько далеком, что трудно себе и представить. Можно было бы решить, что это наше сильно отдаленное будущее, наступившее после очередного ледникового периода, стершего с лица земли всяческие следы цивилизации. Ведь глобальные оледенения регулярно случались в прошлом, и так же регулярно будут случаться впредь. Но этому утверждению мешают два очевидных факта. Во-первых, один раз вымершие мамонты никак не могли внезапно воскреснуть. А во-вторых, даже ледник и бешеные тыщи лет не способны снова превратить неровную яму на месте Путиловского карьера в сложенный из чуть присыпанного землей известняка холм.
Значит, мы в прошлом, в конце ледникового периода. Но только какого? В конце последнего мамонты вроде уже вымерли, да и тундростепей не наблюдалось. Голоценовое потепление было таким внезапным и таким глобальным, что мерзлота по всей Евразии разом растаяла, превратив эти бескрайние травянистые равнины в жидкую грязь, леса, болота и озера. Вместо двадцати-тридцати сантиметров снега за зиму стало выпадать двести-триста, и эти звери, вдвое превышающие по массе своего дальнего родственника африканского слона, просто вымерли от бескормицы, не умея добыть прошлогодние травы из-под таких огромных сугробов. А вместе с ними вымерли и шерстистые носороги, пещерные львы и медведи, гигантские гиены. То есть все то зверье, которое обитало на этих равнинах и питалось от их щедрот.»
Кстати, отметил Петрович, носорог будет поопаснее любого хищника, ибо имеет пять тонн живого веса, плохое зрение, такой же плохой характер, и живет по принципу «сила есть – ума не надо». К счастью, ничего подобного поблизости не наблюдалось. В противном случае пришлось бы увести отсюда свою команду, невзирая ни на какое сопротивление. Ибо эту зверюгу не остановишь даже из «Сайги» Андрея Викторовича. Тут нужен гранатомет или противотанковое ружье – не меньше.
Осмотревшись по сторонам еще раз, учитель почувствовал, что ему не хочется возвращаться назад. Дело даже не в весне и в голубом небе; дело в том, что ему опостылел царящий по ту сторону барьера – как раньше говорили – «мир наживы и капитала». Этот мир уже отнял у него всякую надежду на лучшее будущее. Но еще худшая участь ждет в нем его юных друзей, так как для хозяев того мира они вообще никто.
Он знал, с какой мукой они возвращались каждую неделю с его дачи в свой постылый интернат, где им приходилось постоянно видеть жирную физиономию Гориллы, и выслушивать ее ханжеские нравоучения. Тяжелее всего было Сергею-младшему, готовому взорваться по любому поводу. Но и у остальных жизнь тоже была не сахар.
Сергей Петрович понимал, что так жить нельзя, но совершенно не видел выхода из создавшегося положения, ибо плетью обуха не перешибешь. Жаловаться и писать письма, даже если эти письма дойдут до лидера нации, занимающего сейчас пост Премьера – это только испортить жизнь себе, и самое главное, детям. И тут он вспомнил, как позапрошлым летом к нему пристала пожилая цыганка. Пришлось «позолотить ручку», уж больно упорная была женщина. Получив мятый «полтинник», цыганка окинула взглядом небогатый прикид своего клиента, и, вздохнув, стала рассматривать его руку. Бог знает, что она там увидела, только, отпрянув как от удара палкой, она испуганно сказала Петровичу: «Запомни, яхонтовый – выход для тебя всегда там же, где и вход!» – сказав это, она развернулась и быстро-быстро, почти бегом, не оглядываясь, помчалась прочь, подметая на ходу асфальт подолом своей длинной юбки.
– Выход там же, где и вход, – повторил Петрович, глядя на серую, покрытую битым льдом поверхность моря.
Раздавшееся внезапно рычание мотора заставило его подпрыгнуть. Валера, дословно выполнивший его поручение, указывал путь Андрею Викторовичу. И они на третьей скорости вкатились в прошлое на УАЗе.
Андрей Викторович, попав из сумерек зимнего леса в яркую степную весну, был ошарашен, озадачен, удивлен и восхищен, о чем он, забыв, что рядом с ним дети, прямо и конкретно, не выходя из кабины, сообщил «граду и миру» на языке «старого солдата, не знающего слов любви». По лицу Сергея-младшего было видно, что он лихорадочно пытается запомнить замысловатую фразу старшего прапорщика, чтобы при случае поразить цветистым экспромтом своих приятелей.