Герой империи. Сражение за инициативу

Часть 9

1 августа 1941 года, около полудня. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина, рабочий кабинет Вождя.

Присутствуют лично:

Верховный Главнокомандующий, нарком обороны и Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) – Иосиф Виссарионович Сталин;

Генеральный комиссар госбезопасности – Лаврентий Павлович Берия;

Предсовнаркома и нарком иностранных дел – Вячеслав Михайлович Молотов;

И.О. начальника Генерального штаба – генерал-майор Александр Михайлович Василевский;

Старший (и единственный) социоинжинер «Полярного Лиса» – Малинче Евксина.

Присутствуют заочно в режиме телеконференции:

Начальник Генерального штаба (в отпуске по болезни) – маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников;

Командир «Полярного Лиса» – капитан первого ранга Василий Андреевич Малинин;

Главный тактик «Полярного Лиса» – капитан второго ранга Ватила Бе;

Командующий Западным фронтом – генерал армии Георгий Константинович Жуков;

Командующий 13-й армией – генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский.

– Товарищи, – сказал Верховный, обводя взглядом присутствующих лично, – это совещание мы созвали по просьбе товарищей Василевского и Ватилы Бе. Есть ключевые изменения в обстановке, которые необходимо обсудить, после чего принять соответствующие изменения в нашей тактике и планах. И эти изменения коснутся не только военных вопросов. Товарищ Ватила, вам слово.

Над столом для совещаний заколебалось призрачное марево, складываясь в голографическое изображение главного тактика «Полярного Лиса», – вот она уже стоит перед ними как настоящая, лишь чуть мерцая… При этом каждому из присутствующих в кабинете казалось, что товарищ Ватила Бе смотрит прямо на него. Галактические, ептить, технологии.

– Два дня назад, – сказала она, оделив зрителей «фирменной» темноэйджеловской улыбкой, – сканеры нашей орбитальной разведсети обнаружили подготовку к перемещению в другой сектор двух подвижных соединений дейчей, прежде нацеленных на город Бобруйск. В армии страны Германия их называют сорок первым и сорок восьмым моторизованными корпусами. А сегодня, когда удалось перехватить и расшифровать приказы вражеского командования, стало ясно, что сорок первый корпус перебрасывают под Витебск, а сорок восьмой – под Могилев, из чего следует, что направление удара через Бобруйск вражеское командование признало бесперспективным. Поскольку тридцать девятый мотокорпус третьей танковой группы в ходе боев в Минске и сражения за Борисов понес большие потери, полностью лишившие его боеспособности, пригодным для наступления на том участке фронта у дейчей остается только пятьдесят седьмой мотокорпус, – сейчас он без особой спешки сосредотачивается напротив Орши. Двадцать четвертый моторизованный корпус, в боях потерявший около половины личного состава и две трети техники, но сохранивший организационную структуру, пока остается в районе Минска. Есть сведения, что его будут пополнять до штатной численности техникой и экипажами, что остались от третьего и четырнадцатого моторизованных корпусов в составе группы армий «Юг», а также от пятьдесят шестого моторизованного корпуса в составе группы армий «Север». Из четырех растрепанных в клочья моторизованных корпусов командование дейчей попробует собрать один полностью боеготовый. Поскольку Минск находится всего в двух суточных переходах от линии фронта под Оршей и Могилевом, то можно признать, что как только закончится пополнение двадцать четвертого корпуса техникой и личным составом, он будет переброшен примерно туда же, куда и остальные три боеготовых мотокорпуса… то есть на участок Витебск-Орша-Могилев.

– А почему не под Бобруйск, товарищ Ватила? – хмыкнул в усы Сталин, – ведь, насколько мы помним, расстояние до него от Минска даже меньше, чем до Могилева, Орши или Витебска.

– А потому, товарищ Верховный Главнокомандующий, – серьезно ответила та, – что позиции войск страны СССР на Бобруйском направлении выглядят для тактиков дейчей исключительно трудными, почти неприступными. Сначала вражеским войскам необходимо преодолеть укрепленный полевой рубеж по реке Березина, занятый очень злыми войсками с боевым опытом, позади которых расположена армейская группировка тактика Рокоссовского (а его после сражения в Минске дейчи почитают не иначе как исчадием ада). При этом дейчи помнят, что позади группировки Рокоссовского находится еще один укрепленный рубеж по реке Днепр, уже занятый свежими войсками страны СССР – а там все потребуется начинать сначала. И это при том, что даже после прорыва фронта войска тактиков Рокоссовского и Болдина не побегут и не сдадутся в плен, а с неистовой яростью примутся строить врагу козни. Все вместе это очень похоже на бутерброд из двух слоев толстой фанеры с битым стеклом посередине. Очень вкусное угощение, от которого дейчи предпочли отказаться и перенести свои усилия севернее, туда, где оборона страны СССР представляет только в один слой…

– Насколько я помню, товарищ Ватила, – вкрадчиво спросил Берия, – прежде вы считали рубеж Березины временным и не рассчитывали удерживать его хоть сколь-нибудь продолжительное время. И вот теперь ваше мнение поменялось на прямо противоположное. С чего бы это?

– Поменялось не только наше мнение, – назидательным тоном ответила та, – поменялись и влияющие на него условия. Во-первых – войска тактиков Болдина и Рокоссовского смогли достаточно долго удерживать дейчей на дальних подступах к реке Березина, в силу чего ваше командование смогло занять этот важный рубеж пешими войсками, подчиненными младшему тактику Петровскому. И если на Лепель, и особенно Борисов, дейчи навалились со всей решимостью, то под Бобруйском вследствие общего коллапса на правом фланге вражеского наступления все было тихо – что и позволило вашим войскам создать устойчивую оборону, с которой их уже не получилось бы столкнуть простым наскоком. Поэтому войска, отходящие со стороны Минска и Слуцка, перейдя Березину, не просто оказывались за рубежом водной преграды, обеспечивающей некоторую безопасность, но и получали надежное прикрытие и полное снабжение, ибо наличие рубежа обороны дало вашему командованию возможность подогнать все необходимое прямо к линии фронта. Во-вторых – противник, подошедший к рубежу Березины, вместо решительного натиска в условиях затрудненного снабжения ограничился вялым прощупыванием обороны войск страны СССР, что дало дополнительное время для приведения отступивших войск в порядок. В-третьих – Бобруйск, как опорный пункт, обеспечивает безопасность фланга, расположенного южнее Мозырьского оборонительного узла, а вместе с ним – всех ваших войск, сражающихся в секторе Украина. Можно сказать, что в этой трудной для перемещений местности Бобруйск представляет собой такой же исключительно важный узел дорог, как и Минск, только его радиус влияния раза в два меньше.

Немного помолчав, Ватила Бе добавила:

– Именно по причине непреодолимости обороны в Бобруйском выступе и бесперспективности наступления на этом направлении командование дейчей снимает оттуда подвижные соединения, направляя их в сектор Могилев-Орша-Витебск. Поскольку основой германской стратегии является концентрация резервов, то, собрав на участке фронта шириной в сто семьдесят километров полмиллиона солдат, десять тысяч орудий и минометов и почти полторы тысячи танков, тактики дейчей не рассчитывают ни на что, кроме победы. Именно там они надеются взять реванш за понесенные поражения, окружить и разгромить войска вашего Западного сектора и снова переломить ход боевых действий в свою пользу, очевидно, рассчитывая, что наша поддержка действий ваших войск по мере исчерпания материальных ресурсов будет неуклонно сокращаться. Для нас задача стоит прямо противоположным образом. Поскольку командование дейчей собирается задействовать в этом наступлении все сохранившие боеспособность подвижные войска, не оставляя ничего в запасе, мы должны сделать так, чтобы ваши войска смогли выдержать этот удар, перемолоть направленную против них вражескую силу, а после этого окружить и разгромить вражескую ударную группировку. В результате такого исхода сражения (решающего, по мнению тактиков дейчей) вооруженные силы страны Германия утратят инициативу ведения боевых действий, а армия страны СССР, напротив, ее обретет.

– Постойте, Ватила Ивановна… – Молотов протер платком стекла своих маленьких железных очков и снова водрузил их на нос, – я так понял, вы сказали, что немецкие генералы зря считают предстоящее сражение решающим. Так это или я ошибся?

– Вы правы, Вячеслав Михайлович, – кивнула Ватила Бе, – решающие сражения состоялись тогда, когда тактики Болдин и Рокоссовский, а также солдаты и командиры подчиненных им войск, до конца выполнили свой долг в Слоним-Ивацевичском и Минском сражениях, выиграв целый месяц времени и безвозвратно сломав машину блицкрига. Теперь наша с вами главная задача – не наделать глупостей и не промотать полученного преимущества, а с остальным тактики дейчей справятся и без нас. Они, наивные как детеныши, сами выроют себе яму и сами в нее попрыгают, воображая, что идут к победе. Это даже очень хорошо, что дейчи решили попытаться переломить обстановку в свою пользу, потому что в противном случае та же задача потребовала бы от нас гораздо большего мастерства, увеличенного расхода боеприпасов, а также роста потерь среди солдат и командиров. Пусть уж лучше тактики дейчей сами начнут это битву, раз уж они такие умные, а наше дело – приготовить все так, чтобы даже временный успех в итоге показался врагу горше любого поражения.

– По факту, – со скромным видом прокомментировал эти слова Ватилы Бе Василевский, – выигран не один месяц, а целых два, ибо, несмотря на то, что к настоящему времени германские войска вышли на рубеж Витебск-Быхов, наступать оттуда они смогут не раньше, чем еще через месяц. Боеприпасы растрачены, топливо на исходе, войска для усиления группировки перебрасываются со всех концов Европы; при этом госпитали переполнены ранеными, без возвращения в строй которых уже действующие против нас германские войска не сумеют вернуть себе боеспособность. На основании всех имеющихся данных, включая сведения имперских товарищей, вражеское наступление ориентировочно начнется не раньше первой недели сентября.

– Все верно, – подтвердила Ватила Бе, – и точечные удары авиации и зафронтовых отрядов егерей по транспортной инфраструктуре и складам смогут еще больше увеличить этот срок, либо же вражеским солдатам придется идти в наступление, не имея в достатке всего необходимого. Тогда в танках дейчей слишком быстро закончится горючее, у артиллерии иссякнут снаряды, а их солдаты в самый разгар боев останутся без патронов…

– Германский, гм, вождь, Гитлер, – со своего места сказала Малинче Евксина, – хоть и осведомлен о подоплеке событий, но все равно погонит своих солдат в наступление. Сейчас им руководят гнев, ярость и отчаяние, а еще обида за то, что мы испортили ему такую хорошую игру… Хотя и без нашего участия шансов на выигрыш у него не было, только в том случае количество жертв, в том числе и среди немцев, было бы гораздо больше. А обида – это плохо. Обиженный человек действует иррационально, по схеме «назло», и страхи у него тоже иррациональные, и больше всего сейчас наш оппонент боится даже не поражения на фронте, неизбежность которого ясна даже ему, а успеха нашей имперской пропаганды с последующим переходом его бывших поклонников и почитателей на сторону нашей Империи. Да, мы не обещаем поместий и рабов, но большинство немцев уверены, что, окажись они в рамках большой империи в качестве полноправных граждан – и им за счет их культурно-образовательного уровня удастся занять в ней все самые высокие посты. Они даже не подозревают, что, помимо деловых качеств, профориентация высвечивает морально-этическую ориентацию, – а вот с этим у немцев уже не так хорошо. И если некоторые из них, безусловно, войдут в золотой фонд имперских управленцев, то других постигнет жестокое разочарование.

– Ближе к теме, товарищ Малинче, – сказал Сталин, – будущее германской нации мы еще успеем обсудить тогда, когда разгромленная Германия будет лежать перед нами в руинах.

– Если быть ближе к теме, товарищ Верховный Главнокомандующий, – ответила та, – то наша имперская наука говорит о том, что, с весьма большой вероятностью, практически равной очевидности, этот мелкий обиженный человечек решил утащить с собой в могилу весь народ дейчей. Больше всего его бесит то, что его бывшие поклонники с равным успехом могут служить прямо противоположным целям, а не той квинтэссенции злобы и гордыни, какой является его расовое учение, ложное и ошибочное с научной точки зрения. Таким людям их иллюзии и заблуждения гораздо дороже настоящей научной истины, в силу чего их утрата вызывает безудержную злобу на весь мир. Так что не надейтесь, что по мере того, как ситуация для страны Германия будет ухудшаться, накал боев начнет стихать. Ничего подобного. Последние бои будут самыми яростными и кровопролитными. Это говорю вам я, старший социоинжинер Малинче Евксина.

– Ну, – хмыкнул Вождь, – чтобы предсказать это, совсем не нужно быть социоинженером, достаточно прочесть Синюю Книгу, последние эпизоды этой войны бои за Берлин. В ТОТ РАЗ поражение Германии растянулось на четыре года, и в отдельные ее моменты Гитлер даже считал себя в полушаге от успеха; но и ТОГДА, в тот момент, когда советские войска уже вели бои за Берлин, этот несмешной клоун все равно попытался утянуть за собой в могилу весь германский народ. Но нам все же хочется верить, что не все в Германии такие злобные и, быть может быть, истина о том, что все проиграно, начнет приходить в голову германским генералам задолго до того, как вся Германия превратится в дымящиеся развалины.

– Если верить Синей Книге, – парировала Малинче Евксина, – то прозревали военные начальники дейчей уже в плену, когда им больше не угрожало ужасное гестапо. И то все зависело от того, в чей плен попадали эти конкретные дейчи. Если в ваш, то все проходило нормально, если же они оказывались у ваших так называемых союзников, то пленные генералы тут же принимались придумывать многословные оправдания, как и почему их главнокомандующий Гитлер помешал им выиграть почти победоносную войну против страны СССР…

– А это значит, – сказал вождь, – что уничтожению вражеского репрессивного аппарата тоже необходимо уделять самое серьезное внимание. И чем ближе война будет к своему законному концу, тем активнее должна разрушаться инфраструктура страха и насилия, пронизывающая Третий Рейх сверху донизу. Кстати, в истории, описанной в Синей Книге, Гиммлер дожил до конца войны, а тут, у нас, его уже «исполнили» пилоты ваших тяжелых бомбардировщиков. Теперь необходимо присоединить к этому человеку его соратников, подельников и подчиненных, чтобы каждый сотрудник германского гестапо, как и войск СС, знал, что ему уже вынесен смертный приговор, отменить который можно только добровольной сдачей в плен, чистосердечным раскаяньем и искренним сотрудничеством со следствием. Товарищ Ватила, ведь ваши разведывательные сканеры способны с приемлемой точностью засечь расположение вражеских репрессивных учреждений, а ваши летчицы из темных эйджел смогут нанести по ним бомбовые удары, чтобы не оставить от них и камня на камне…

– Да, товарищ Верховный Главнокомандующий, – кивнуло изображение, – если будет на то ваше соизволение, то это программе мы придадим приоритет, равный приоритету программы по разрушению транспортной инфраструктуры.

– Не сразу, – покачал головой вождь, – сначала у противника должно возникнуть впечатление, что это не более чем ошибка по выбору целей. Нам совсем не нужно, чтобы эти мерзавцы раньше времени почуяли угрозу и начали прятаться за спины заложников, женщин и детей. В полную силу эта программа должна вступить только после того, как мы разгромим противника в предстоящем сражении, и в его рядах начнутся брожения. Тогда и последует разящий удар, который в кратчайшие сроки нейтрализует вражеский репрессивный аппарат. Но сейчас о подробностях этого говорить преждевременно. Поговорим лучше о том, что вы предлагаете делать после того, как с высокой степенью вероятности установили полосу, время и направление вражеского прорыва?

– Мы с товарищем Василевским, – сказала Ватила Бе, – составили предварительный план операции под кодовым названием «Яма с кольями». Так ваши дикие предки ловили мамонтов: эти могучие, но глупые животные проваливались в вырытые для них ловушки, усеянные заостренными кольями. В качестве такой ловушки мы предлагаем использовать треугольник Витебск-Могилев-Смоленск – внутри него на перекрестках дорог, станциях транспортной сети и других важных местах следует устроить укрепленные опорные пункты, занятые войсками численностью от батальона до полка. Снабжение гарнизонов таких укрепленных пунктов, находящихся в блокаде, их пополнение людьми, вывоз раненых и своевременная эвакуация – уже задача наших шаттлов. Часть пунктов, находящихся на основных направлениях продвижения вражеских подвижных соединений, можно оставить не занятыми войсками. Пусть их тактики думают, что они застали наш рубеж обороны в полуготовом виде. Гарнизоны на эти ключевые узлы сопротивления мы доставим позже, по воздуху, когда они окажутся в зазоре между ушедшими вперед танками дейчей и пехотой…

Вождь, который молча слушал эти речи, крутя в руках трубку, поднял голову.

– Товарищ Ватила, – спросил он, – действуя таким образом, вы хотите повторить успех Слонимско-Ивацевичской операции?

– Не только повторить, – ответила Ватила Бе, – а сделать еще лучше, шире и масштабнее. В тот раз для достижения результата нам пришлось импровизировать с теми средствами, что случайно оказались поблизости. И только мужество и священная ярость ваших солдат позволили не только выполнить первоначально поставленную задачу, организовать выход из окружения как можно большему числу ваших войск, с сохранением в них дисциплины, порядка и боевого духа, но и нанести дейчам первое серьезное поражение в этой войне. Успех начальной фазы Слонимско-Ивацевичской (как вы ее называете) операции, не только позволил замахнуться на уничтожение боевого ядра одной из четырех вражеских танковых групп, но и показал принципиальную возможность еще более масштабной Минской операции. В Минске мы тоже по большей части были вынуждены импровизировать, полностью нашим выбором был только командующий обороняющейся группировки; остальное составили местные ресурсы и войска, оказавшиеся поблизости.

Немного помолчав, она продолжила:

– Теперь же ловушку для ударной группировки дейчей следует подготовить со всем возможным тщанием, войска для исполнения операции должны быть специально подобранными и вооруженными, а оборонительные сооружения необходимо построить по всем правилам военного искусства. Надо сделать так, чтобы подвижные соединения дейчей смогли промчаться вперед с ветерком на своих наземных машинах, а следующая за ними пехота неожиданно для себя постоянно упиралась бы в неожиданные препятствия и ползла от одного опорного пункта до другого медленно и печально, все время чертыхаясь, спотыкаясь и падая. Вражеские пешие подразделения, конечно, смогут обходить такие препятствия по бездорожью, но колонны снабжения, которые повезут следом за танками все необходимое для войны, не смогут этого сделать и будут вынуждены ждать, когда для них разблокируют дороги. По периметру территории, предназначенной под место будущего сражения, нужно создать дополнительные рубежи полевой обороны, уже занятые войсками, которые предстоит перебросить из ближних внутренних секторов вашей страны. Ведь мобилизация идет по плану относительно того, что описано в Синей Книге; у нас уже имеется экономия в несколько армий.

– Экономия в несколько армий – это хорошо, – хмыкнул вождь, – и ваш план, несомненно, являющийся вершиной имперской тактики и чудом вашего темноэйджеловского расчета, тоже неплох. Но дело в том, товарищ Ватила, что мы хотели бы без всяких хитростей вообще не допустить прорыва нашей обороны по Днепру германскими войсками. Ведь чем сложнее и отточеннее план, тем больше его успех зависит от добросовестности и квалификации командиров дивизионного, полкового и даже батальонного звена, – а по этим качествам наша Рабоче-Крестьянская Красная Армия пока еще изрядно уступает вашим имперским войскам. Мы пока способны навести порядок на фронтах и еще немного в армиях, а до того, что ниже, у нас пока не дошли руки. Кроме того, прорыв фронта вражескими войсками может создать сильный деморализующий эффект, особенно опасный именно сейчас, когда люди только-только поверили в то, что с вашей помощью мы уже переломили ситуацию и вот-вот погоним врага обратно.

– Да, – согласилась со Сталиным Малинче Евксина, – деморализующий эффект от такого решения будет существенным. Несмотря на неизбежную победу в сражении, люди начнут говорить, что мы, имперцы, бросили советские войска и ради своих тактических расчетов обрекли их на неминуемую гибель. И даже если мы будем разъяснять действительное положение вещей, делу это не поможет. Уже сейчас по обществу идут разговоры о том, что мы хотим вернуть старую империю и снова посадить людям на шею прежних угнетателей-бездельников: графов, князей и баронов и, главное, полностью дискредитировавшую себя семью императоров Романовых. Помимо всего прочего, это плохо влияет на боеспособность войск, поэтому не хотелось бы сейчас каких-либо военных авантюр, расшатывающих моральный климат народа.

Берия протер стекла своего пенсне платком и, повернувшись к Сталину, сказал по-грузински:

– Сейчас мы, Коба, вместе с имперскими товарищами пытаемся разобраться, откуда взялись такие слухи… и получается нехорошо. Кроме известных тебе товарищей, сильно обеспокоенных смертью Клоуна, следы, как и следовало ожидать, ведут в Берлин и даже в Лондон. Нашим сегодняшним и завтрашним врагам будущая империя, как бы она ни называлась, нравится даже меньше, чем фрондерам из ЦК.

– Понятно, Лаврентий, – сухо кивнул Сталин и, повернувшись к изображению главного тактика «Полярного Лиса», сказал: – Скажите честно, товарищ Ватила, есть ли у нас возможность за оставшийся месяц создать на основном рубеже такую неприступную оборону, чтобы враг кидался на нее как пес на забор, и каждый раз срывался вниз? Неужели это невозможно, ведь у врага, благодаря вам, практически нет больше авиации и его командование весьма ограничено в ведении разведки; у нас же все нормально и с тем, и другим. Вот и сейчас о переброске двух вражеских корпусов мы узнали еще до того, как тронулся в путь первый эшелон. Разве наша армия при вашей поддержке, имея еще месяц на совершенствование обороны, не сумеет создать такого прочного рубежа, который окажнтся непреодолим для германских полчищ, сколько бы солдат, танков, орудий и минометов враг ни собрал для наступления?

Ватила Бе на некоторое время задумалась, в уме просчитывая варианты, потом сказала:

– Все дело в том, что у нас на «Полярном Лисе» исчерпаны запасы управляемых плазменных боеприпасов, и их пополнение при помощи корабельных мастерских – процесс не быстрый. Особенно если учесть, что они, эти самые мастерские, сейчас по большей части работают по заказам ваших ученых и промышленности, изготавливая приборы и машины, которые здесь не сможет изготовить больше никто другой. А без достаточного количества управляемых боеприпасов вопрос истребления полутора тысяч вражеских танков, которые с упорством маньяков будут лезть на вашу оборону, не решается. Ваша противотанковая артиллерия пока не способна решить эту задачу. Во-первых – имеющиеся у вас орудия способны поражать вражеские средние танки только на короткой дистанции; во-вторых – их слишком мало; в-третьих – они организованы так, что чаще всего оказываются не там, где надо. Враг всегда наносит концентрированные удары, обрушивая мощь целого моторизованного корпуса на позиции всего одной стрелковой дивизии. Восемнадцать легких противотанковых пушек против трехсот-четырехсот вражеских танков не имеют шанса остановить вражеский натиск. Чтобы решить эту проблем, необходимо иметь мощные, хорошо вооруженные и подвижные противотанковые части, которые всегда оказывались бы там, где возникает необходимость. Для этого управление ими должно быть сосредоточено не в руках командиров дивизий, корпусов и даже армий, а в руках старших тактиков, командующих целыми фронтами. Но у вас таких артиллерийских частей нет, и в ближайшем времени не предвидится.

– Перед войной, – сказал Сталин, – у нас были отдельные противотанковые бригады – как раз окружного, то есть фронтового подчинения, но практика не подтвердила их высокой эффективности…

– Поскольку я хорошо изучила этот вопрос, то позвольте с вами не согласиться, товарищ верховный главнокомандующий, – парировала Ватила Бе. – Во-первых – там, где такие бригады оказались перед фронтом атакующих вражеских танков, их деятельность оказалась весьма эффективной. Но по большей части ваше командование сильно ошибалось с оценкой направления вражеского удара, и тогда противотанковые части оказывались там, где у дейчей вовсе не было никаких танков. Во-вторых – так же, как и механизированные корпуса, противотанковые бригады подвергались разделению на части, изъятию автотранспорта и тяговой силы, а также зачастую оказывались без топлива и боеприпасов. В-третьих – тут скорее не подтвердилась эффективность вашего довоенного командования, которое неправильно определяло направления вражеских ударов и зачастую распыляло силы, стремясь одной бригадой решить множество несвойственных ей задач. К тому же пушки в этих бригадах были не специализированными противотанковыми, а приспособленными для этого дела зенитками, – а это тоже сыграло свою роль… Зенитные орудия имеют слишком большие габариты, их трудно замаскировать, а окоп для них требуется почти такой же, как и для танка, при том что танки, даже самые старые, имеют хорошую проходимость на местности вне дорог, а зенитные орудия, наоборот, самую плохую.

– Возможно, вы, товарищ Ватила, и правы, – довольно резко ответил Сталин, – но в данном случае это не имеет большого значения. Делайте что хотите, но немец не должен пройти на восток дальше того рубежа, где он находится ныне. Это не обсуждается. Никаких вражеских прорывов к Смоленску быть не должно, как и самих прорывов фронта. Если вам все так доподлинно известно, то сделайте все, чтобы предотвратить такое развитие событий!

Ватила Бе снова погрузилась в мысленные расчеты, но длилось это недолго.

– Вариант развития событий, при котором ваше распоряжение будет выполнено, вполне возможен, – через некоторое время сказала она. – Для этого необходимо в кратчайшие сроки собрать в один кулак всю противотанковую и приравненную к ней артиллерию, еще не задействованную в отражении нашествия дейчей, и сформировать смешанные противотанковые артиллерийские бригады. Оборона от вражеских танков должна осуществляться на трех рубежах. Первый рубеж составят легкие противотанковые пушки калибра сорок пять миллиметров. Эти орудия будут находиться на линии первых пехотных траншей и бить по врагу в упор, с дистанции от ста до трехсот метров, и поэтому их расчеты можно будет награждать посмертно еще до того, как они откроют огонь. Там же должны располагаться расчеты тяжелых противотанковых ружей (когда их окончательно разработают), ручных реактивных гранатометов и огнеметов. Во втором эшелоне на дистанции в полкилометра-километр от пехотных траншей будут находиться более-менее современные пушки калибра семьдесят шесть миллиметров. Желательно, чтобы это были длинноствольные Ф-22^[1] (которые для этого нужно собрать со всей страны СССР), а не более короткоствольные УСВ. И на третьем рубеже, от километра и далее, следует расположить зенитные пушки калибром в восемьдесят пять миллиметров и сто семи миллиметровые корпусные орудия – находясь в относительной безопасности от вражеского огня, они будут простреливать насквозь все поле боя. Еще каждая из таких бригад, помимо трех артиллерийских полков, обеспечивающих плотное эшелонированное прикрытие от вражеских танковых ударов, должна получить по два стрелковых батальона с тяжелым вооружением, чтобы отбивать поползновения вражеских солдат на артиллерийские полки второго и третьего эшелонов, а также по дивизиону тяжелых зенитных пулеметов. Эти дивизионы либо прикроют артиллерийские позиции от действий вражеской авиации, если она появится, либо составят подспорье в истреблении вражеской легкой бронетехники.

На какое-то время изображение Ватилы Бе в голографическом проекторе сменилось изображением генерала армии Жукова.

– Скажите, товарищ Ватила, – спросил командующий Западным фронтом, – а почему вы не упомянули об автоматической зенитной пушке калибром тридцать семь миллиметров, которую перед войной в обязательном порядке включали в состав артиллерийских бригад противотанковой обороны?

– А потому, – ответила та, – что, исходя из характеристик своей бронебойности, эти орудия должны располагаться вместе с пушками калибра сорок пять миллиметров прямо на рубеже пехотных траншей, а исходя из их габаритов и проходимости, их стоит размещать на втором или даже третьем рубеже противотанковой обороны. В первом случае, громоздкие и малоподвижные, они станут легкой мишенью для ответного огня вражеских танков, а во втором варианте их огонь будет опасен только для самой легкой бронетехники дейчей. Я думаю, что по одному дивизиону такие зенитные пушки можно включать в средние и тяжелые артиллерийские полки, в то время как тяжелые зенитные пулеметы будут выдвинуты на первый рубеж обороны. Но это по возможности, а не в обязательном порядке, поскольку появления в воздухе вражеской авиации мы не допустим.

– Очень хорошо, товарищ Ватила, – кивнул Сталин, – а теперь скажите, какую численность должны иметь ваши противотанковые бригады и какого их количества будет достаточно для того, чтобы гарантировать устойчивость нашей обороны?

Изображение Ватилы Бе вполне по-человечески пожало плечами.

– Насколько нам известно из Синей Книги и других источников, – последовал ответ, – при прорыве обороны дейчи стремятся создать плотность в пятьдесят-шестьдесят танков на километр фронта. При этом для мотокорпуса ширина прорыва оказывается в пять-шесть километров, а осью наступления является шоссейная магистраль или, в крайнем случае, проселок, лишь бы он был проходим для грузовиков, которые пойдут вслед за танками. Лето этого года у вас выдалось сухим и жарким, так что немецкие танкисты, прорвав фронт, могут ездить где хотят и как хотят. Но это обстоятельство не должно вас заботить – когда будет нужно, мы сумеем устроить Великий Потоп локального масштаба. Цивилизация нашего уровня, как само собой разумеющееся, владеет технологией управления погодой, а устроить дождь там, где его не было – это примерно на порядок проще, чем прекратить ненужные нам дожди^[2].