Тайна переписки

Трое могут сохранить секрет, если двое из них мертвы.

Бенджамин Франклин

Пролог

Мужчина, который в половине одиннадцатого утра 14 февраля¹ 1882 года брел по мосту Руаяль в Париже, выглядел скверно. На его узком лице не было ни малейшего румянца. Неестественно бледные щеки будто ввалились глубже обычного. По тонким черным усам и редкой бородке клинышком их обладатель явно забыл пройтись расческой. Близко посаженные карие, с желтинкой, глаза блуждали, как у пьяного. Но в частом, словно после заполошного бега, дыхании не ощущалось даже намека на спиртное.

На вид гуляющему было лет тридцать. Среднего роста и вполне заурядного телосложения, он вышел на променад в темном зимнем пальто до колен, с бархатным воротником по моде тех лет. В тон были подобраны шляпа и костюм из плотной ткани, с ними гармонировали черные ботинки на толстой подошве. От Сены тянуло сыростью, однако мужчина даже не думал застегивать верхние пуговицы. Из-за этого наружу торчали белые концы рубашечного воротника-стойки и часть кое-как повязанного коричневого галстука.

Стиль и качество одежды свидетельствовали о том, что человек не принадлежал к высшему кругу общества, а относился скорее к горожанам с умеренным достатком. Пальцы правой руки, которыми он то и дело теребил кончик бородки, определенно не знали упорного физического труда. На основании этого факта зоркий наблюдатель сделал бы вывод насчет, вероятнее всего, интеллектуальной профессии любителя утренних прогулок.

–Merde², – пробормотал мужчина с грубоватым акцентом.

Еще с правого берега, от самой улицы Риволи, он то переходил на быстрый шаг, то замедлял ход почти до полной остановки. Пару раз иностранец (а французский язык точно не был родным для него) резко оборачивался и рассматривал прохожих позади себя. Впрочем, это занятие, кажется, не дало никаких результатов. Посреди моста мужчина наконец остановился, уставившись на течение реки.

День обещал быть не самым приветливым. Низкие свинцовые тучи так и не рассеялись, термометры показывали три градуса тепла по шкале Цельсия. Другие немногочисленные пешеходы, в отличие от иностранца, спешили покинуть открытый пронизывающему ветру мост. Мимо прогремел по брусчатке крытый экипаж, кучер подгонял лошадей вожжами.

Возобновив свое странное движение, мужчина пересек Сену и свернул налево, на набережную Вольтера. Шагов через сорок он опять застыл без движения. Теперь его взгляд был прикован к закопченным руинам дворца Тюильри³ вдалеке. Мужчина что-то шептал, но настолько тихо и невнятно, что нельзя было разобрать ни слова.

Затем его внимание привлек мальчишка-газетчик. Правда, купленный свежий номер Le Temps недолго занимал иностранца. Большую статью о назначении генерала Ораби-паши военным министром Египта и о том, чем грозят интересам Франции перемены в этой стране, он не дочитал, наверное, и до середины. Небрежно свернутая газета переместилась в карман пальто.

Вернувшись потом к мосту, мужчина с бородкой двинулся по улице дю Бак. Его шаг сделался тверже и увереннее. У пересечения с бульваром Сен-Жермен была предпринята последняя краткая остановка с обозреванием окрестностей. Бульвар по обе стороны от улицы, сколько видел глаз, тоже не отличался многолюдством. Жители седьмого округа и в особенности члены здешних почтенных семей без нужды не покидали дома в зябкую для них погоду.

Отрезок до дома № 79 по улице Гренель был пройден с ускорением, будто человек отмел прочь всякие сомнения или же, наоборот, пытался таким образом справиться с ними. Строение, расположенное тут, бумажный план Парижа именовал домом, хотя в действительности оно сильно отличалось от соседних зданий. Внушительный трехэтажный особняк был воздвигнут более полутора веков назад королевским архитектором для герцогини д’Эстре. Ныне им владело посольство Российской империи.

У привратника посольства мужчина не вызвал каких-либо эмоций. Тот изучающе оглядел подошедшего сверху вниз и ничем не выдал своих впечатлений. Чувствовалось, что привратник в случае чего способен также выступить в роли охранника. Да и парижский холод ему в меховом полушубке балканского покроя был не страшен.

–Любезный… – неуверенно по-русски начал мужчина с бородкой и запнулся.

Было видно, что он не решил, как правильно обращаться к соотечественнику. Привратник дипломатично поднял бровь.

–Простите, мне нужно внутрь, – выдавил из себя проситель.

–Кого желаете видеть?

На простой вопрос, заданный вежливо, но без подобострастия, мужчина ответил новой паузой.

–Так кого-с? – повторил привратник настойчивее.

Проситель придал спине абсолютную прямоту и ясно, отчетливо, громко произнес:

–Его сиятельство графа Николая Алексеевича Орлова, посла. По срочному и секретному делу.

Глава первая
Недоеденный пирог

Снежинки за окном падали часто-часто. Набережная Мойки в Петербурге стала уже вся белым-бела. Любоваться ею из жарко натопленного зала кофейни Вольфа и Беранже было одно удовольствие. В полуденный час в нем хватало свободных мест, и столик в дальнем от входа углу двое солидных мужчин заполучили без труда. В пятницу 12 февраля⁴ 1882 года настоящий наплыв посетителей ожидался позднее.

Самым солидным из этой пары был рослый, начинающий полнеть, но еще довольно моложавый блондин лет за сорок. Просторный двубортный пиджак и шелковый жилет идеально сидели на его плечах. Натуральная английская шерсть, из которой был пошит весь костюм, стоила недешево, как и карманные часы, золотая цепочка от которых свисала из жилетного кармана. Воротничок и манжеты просто образцового состояния наводили на мысль о чем-то военном.

Несколько месяцев назад блондин в самом деле носил мундир, только не армейский, а Отдельного корпуса жандармов. В конце сентября минувшего 1881 года полковник Всеволод Романович Левкович оставил службу в нем, получив назначение в Министерство императорского двора и уделов. Сейчас на фарфоровой тарелке перед ним лежал внушительный кусок яблочного пирога, коему Всеволод Романович успел воздать должное.

Лицом к Левковичу и левым боком к дивному виду на Мойку сидел второй посетитель, возрастом постарше, поменьше ростом и неброской внешности. В его волосах соломенного цвета кое-где проступала седина, на правой щеке темнела родинка. Кожа этого человека, кажется, совсем не знала загара, а круглые серые глаза с редкими ресницами глядели куда-то мимо собеседника. Он будто не слушал Всеволода Романовича, но тот знал, что подобное впечатление обманчиво.

Неброским был и серый сюртук второго ценителя популярной кофейни. Его наряд, от брюк в полоску до широкого черного галстука, был выдержан скорее в повседневной манере, не содержа в себе никаких элементов парадности или франтовства. К ним статский советник⁵ в отставке Григорий Денисович Платонов не питал пристрастия и в иные времена.

–Обширность ваших познаний известна многим, – сказал Левкович, прихлебнув кофе по-турецки.

После завершения войны за освобождение славян⁶ этому напитку вернули первоначальное название.

–Надеюсь, всё-таки не слишком многим, – обронил Платонов, по-прежнему глядя в пространство позади Всеволода Романовича.

Левкович благодушно засмеялся, показав крепкие ровные зубы.

–Давно у нас не было случая посидеть вот так, никуда не торопясь, – продолжил он, снова нацеливаясь на пирог.

–Полагаю, вы и сегодня нашли его с трудом, – заметил Григорий Денисович. – Или уже полностью освоились на новом месте?

Вилка и нож застыли в воздухе. Левкович вздохнул.

–Григорий Денисович, я вас отлично понимаю. По сути, мне переданы все дела, которыми занимались вы при особе прежнего министра. Но Богом клянусь, не имел никакого касательства к вашей отставке…

Платонов жестом показал: полноте, мол.

–Будь всё иначе, я не принял бы ваше предложение встретиться.

–Очень рад, что не держите обиды… – бывший жандарм еще раз прервался, видя, что Григорий Денисович не закончил.

–Я прекрасно понимаю, как устроена жизнь при дворе. Новая метла по-новому метет, и деликатные обязанности, когда-то возложенные на меня, должен выполнять чиновник, облеченный безусловным доверием. Оно достигается годами совместной службы или же заслугами чрезвычайной важности, – пояснил Платонов, наконец посмотрев Левковичу прямо в глаза.

Всеволод Романович развел руками.

–Лукавить не стану. Графа Иллариона Ивановича⁷ я знаю не слишком давно. За меня поручились высокопоставленные персоны, министр прислушался к их мнению. Других подробностей сообщить не могу, давал слово. А заслуги чрезвычайной важности, надеюсь, впереди.

–Примерно так я и представлял то, что произошло, – кивнул Платонов. – Что за дело у вас ко мне? Рассказывайте.

Левкович отложил столовые приборы.

–Вы, конечно, знаете господина Рыльского?

–Того, который дружен с Варварой Игнатьевной Шебеко⁸?

–Да.

–Скажем так: в целом осведомлен о его похождениях.

Вопрос, исходивший от Левковича, заставил Платонова чуть наморщить лоб. У него это считалось признаком любопытства. Что касалось упомянутого Андрея Аполлинариевича Рыльского, о нем можно было говорить долго. По словам завистников и недоброжелателей, происхождение его было покрыто туманом, а предки исповедовали иудаизм. Григорий Денисович доподлинно знал, что это не более чем навет. Рыльский вел родословную от русских мелкопоместных дворян Могилевской губернии, переселившихся туда после первого раздела Речи Посполитой. Своим стремительным возвышением он был обязан исключительно себе.

Начав карьеру с низшей ступени в департаменте Государственного казначейства, амбициозный и напористый молодой человек затем сменил канцелярский стол на место в Санкт-Петербургском частном коммерческом банке. Бурное развитие в период реформ сыграло ему на руку. Обладая даром убеждать людей и заводить полезные знакомства, Рыльский скоро преуспел. Банк остался позади. Андрей Аполлинариевич занялся самостоятельным предпринимательством, чему также поспособствовал выгодный брак. Супруга была старше него на шесть лет, ее первый муж, офицер гвардии, погиб в результате несчастного случая на маневрах.

Благодаря жене Рыльский получил входной билет в столичное аристократическое общество. А с Варварой Игнатьевной Шебеко он сошелся, наверное, благодаря похожести характеров. Известно, что беспокойные и деятельные люди притягиваются другу к другу, как небесные тела. Мимолетная беседа Андрея Аполлинариевича и Варвары Игнатьевны в одном из салонов положила начало тесным деловым отношениям. Их апофеозом десять лет назад стала история с концессией на постройку Ростово-Владикавказской железной дороги.

К таким концессиям и железнодорожному строительству с казенными субсидиями, вообще, приложили руку разные высокопоставленные сановники империи. Имея влияние на избранницу царя-освободителя, Варвара Игнатьевна повлияла и на состав акционеров, а посредником при сем выступил, разумеется, вездесущий Рыльский. Доставшийся ему изрядный куш он, по слухам, выгодно вложил в ценные бумаги и с тех пор отдавал предпочтение биржевым спекуляциям. Кроме врожденного нюха на прибыль, этот делец до недавнего времени знал многое из того, о чем избегали писать самые авторитетные газеты.

–Чем же вас заинтересовал господин Рыльский? – спросил Платонов, отпив из своей чашки.

–Видите ли, есть предположение, что он причастен к некоей политической интриге, – явно подбирая слова, ответил Левкович.

Григорий Денисович сильнее наморщил лоб.

–Я не ослышался? К политической интриге? Позвольте усомниться. Мне всегда казалось, что сего гешефтмахера привлекают только деньги.

–Я был того же мнения. Но буквально на днях поступили сведения, что он решил освоить неизведанную для себя стезю.

Платонов скептически хмыкнул.

–Нельзя ли всё-таки подробнее?

На гладком лице Левковича отразилось подобие страдания.

–Григорий Денисович, я бы с радостью, но связан не только честным словом, а и служебным долгом.

Взгляд Платонова, вновь как бы рассеянный, переключился на столик возле входа. За ним чаевничали двое юношей и барышня богемного вида. Раздавался беззаботный смех.

–Вам доводилось слышать, когда Рыльский в последний раз виделся с Шебеко?

–Нет, к сожалению. Если я не ошибаюсь, он уже года три живет в Париже, Петербург посещает редко, – статский советник в отставке откусил кусочек своего любимого эклера.

–Может быть, кто-то из ваших знакомых подскажет?

И на этот вопрос Всеволода Романовича не последовало сколько-нибудь обнадеживающего ответа.

–Не все прежние знакомые сейчас горят желанием общаться. Что касается остальных… Нет, не могу сказать, что кто-то из них был близок с Рыльским. С его бывшей женой пробовали поговорить?

Левкович отрицательно качнул головой.

–Она после развода и слышать не желает об Андрее Аполлинариевиче. Его беспорядочные связи, как и денежные аферы, стали притчей во языцех. Наталья Анатольевна считает себя оскорбленной и скомпрометированной.

–Да-с, дела сердечные… – вполголоса проговорил Платонов. – Хотя сомневаюсь, что сердечность это про нашего персонажа.

–Значит, вы уверены в том, что Рыльскому хватает других игр в жизни? – зашел с другого бока Всеволод Романович.

Платонов посмаковал густой, крепко заваренный кофе, только потом дал ответ.

–Мы с ним не были представлены друг другу. Поэтому мне сложно делать окончательный вывод. В принципе люди способны к самым удивительным кульбитам, но здесь… Выходит, и Варвара Игнатьевна замешана в интриге?

Вопрос про Шебеко, видимо, не доставил радости Левковичу. В прошлом бравый жандарм чувствовал, что ступает на зыбкую почву.

–Мне как раз предстоит понять, существует ли интрига, – начал он медленно. – Дыма без огня не бывает, сами понимаете. Екатерина Михайловна едва не стала коронованной императрицей. Можете представить, какое положение заняла бы тогда ее наперсница…

–После трагической кончины государя Александра Николаевича⁹ это всё отошло в область преданий, – заметил Платонов.

–Кое-кто полагает, что нет.

–Вот как? Кто же?

–Давайте пропустим ваш вопрос, – предложил Левкович.

–Многовато пропускаем. Но ладно, хозяин барин, – Григорий Денисович опять глядел прямо на собеседника. – Спрошу по-другому. Как ваш “кое-кто” мыслит якобы вероятное возвращение Екатерины Михайловны в Зимний дворец?

–Мы срубили голову революционной гидре. Главари нигилистов повешены на Семеновском плацу. Тем не менее, опасность сохраняется. Господь милостив, но даже в тщательно охраняемой Гатчине¹⁰ могут объявиться террористы…

–Я понял, что вы имеете в виду, – перебил Платонов. – Есть закон о престолонаследии. Наследником государя Александра Александровича является его старший сын Николай.

–Помилуйте, ему тринадцать лет.

–Значит, будет регентство до совершеннолетия. Только при чем тут княгиня Юрьевская?

Всеволод Романович повел плечами, словно замечательный двубортный пиджак был ему тесноват.

–Как бы выразиться правильнее… Буква закона и практические действия – это не всегда одно и то же. Судьба регентства может оказаться в руках великих князей. Если допустить, что у них имеются собственные мнения насчет того, кто должен царствовать…

–Вы далеко заходите в своих рассуждениях, – вкрадчиво молвил Григорий Денисович. – Что же, кто-то захочет возвести на престол другое лицо? Кого?

Левкович залпом допил остывший кофе, как водку.

–Григорий Денисович, я с вами откровенен настолько, насколько позволяют обстоятельства. Всё произнесенное безусловно останется между нами. Благодаря вам я остался в живых во время того жуткого дела на Покровской¹¹, такое не забывается.

–Вы можете рассчитывать и на мое молчание сегодня. Кого ваш “кто-то” рассматривает в качестве претендента?

–Георгия Александровича Юрьевского. Сына покойного императора от Екатерины Михайловны¹², – тихонько, наклонившись ближе, сказал Левкович.

–Совершенно сказочная история, – уверенно заявил Платонов.

–Почему?

–Пусть мы на секунду представим, что найдутся желающие преступить закон. Всё равно эта кандидатура не найдет необходимой поддержки внутри царствующего дома.

–Э-э, не горячитесь. Либеральная партия потеснена, но не разбита. С увольнением Милютина, Лорис-Меликова, Абазы, а особенно великого князя Константина Николаевича¹³, точка не поставлена. Не удивлюсь, если в случае потрясений последует какая-нибудь неожиданность.

–Деление на партии в России очень условное, – сказал Григорий Денисович меланхолически. – По-моему, вы сгущаете краски.

–А, по-моему, это вы судите чересчур благодушно. Незыблемость самодержавия провозглашена, однако его противники могут нанести ответный удар.

–Руками милейшей Варвары Игнатьевны?

–Напрасно иронизируете. Эта дама – авантюристка с отменным аппетитом. Стоит последить за ней, и за ее компаньоном тоже. Париж – известное гнездо смутьянов. Еще во время службы в корпусе жандармов я слышал, что Рыльский водится с эмигрантами очень сомнительной репутации. Как и прочие, не придал значения.

–Думаете, есть какая-то связь между кружком Шебеко, бывшими министрами, Екатериной Михайловной и революционерами?

–Готов допустить, – отрезал Левкович.

За столом повисла долгая пауза. Всеволод Романович кликнул официанта и распорядился насчет еще одного кофе.

–Итак, сеть поистине грандиозная. Если вы не ошибаетесь, конечно. Или если не ошибается ваш “кто-то”, – подытожил Платонов, когда официант удалился. – Будете заниматься этой версией?

–Как иначе защитить государя? Мы не имеем права повторить просчеты наших предшественников, – с чувством сказал Левкович и осекся. – Простите, могло прозвучать бестактно.

–Что вы… За охрану первого марта отвечали совсем другие люди. Мне точно не в чем каяться.

Снегопад за окном усиливался. Набережная была еле видна.

–Вы не очень поверили в мою версию, верно? – спросил Всеволод Романович, заполучив вторую чашку бодрящего напитка.

–Не очень. Разнородная выходит мозаика. К тому же вы не рассказываете, чем вас вдруг заинтересовал Рыльский. Ему наскучила Парижская фондовая биржа и он решил сделать ставку на революцию в своем Отечестве?

–Надеюсь рассказать вам больше, но потом. Возможно, после командировки.

–Что, в Париж едете? – улыбнулся Платонов.

Левкович расплылся в ответной улыбке, при этом его глаза остались серьезными.

–От вас ничего не скроешь… Еду по служебной надобности, а куда, не скажу. Такие правила, да.

–Подожду вашего возвращения, – Григорий Денисович был само смирение.

–Обещаю, что встретимся здесь же. С вашей подачи я тоже пристрастился к этому заведению, – Всеволод Романович пригубил кофе и нацелился на кусок пирога, от которого уцелело менее трети.

В этот момент по ту сторону двери, ведущей в зал, донеслись чьи-то громкие голоса. Затем к столику возле окна рысцой подбежал официант.

–Вам письмо-с, – он протянул Левковичу запечатанный конверт с двуглавым орлом.

Платонов увидел, как изменилось лицо полковника, когда тот прочел содержание, судя по всему, краткой записки.

–Вынужден вас покинуть, – объявил Левкович напряженным голосом, вставая со стула.

–Наш уговор в силе? – безмятежно осведомился Григорий Денисович.

–Уговор? Ах, да, разумеется, – уже на ходу бросил его старый знакомый, сунув официанту купюру и направляясь в гардероб.

Кусок яблочного пирога остался лежать на тарелке.

Глава вторая
Просьба разобраться

Рассветало очень постепенно, будто нехотя. Предстоящий воскресный день обещал быть таким же пасмурным, как предыдущий. Пейзаж за окном вагона производил впечатление сплошной одинаковости. Много снега в этом феврале было не только в столице. Курьерский поезд недавно проехал Вильну, и вдоль полотна опять потянулась равнина с невысокими холмами. Белый цвет придавал ей какой-то игрушечный вид, вдруг навеявший воспоминания о Рождестве, которое праздновали давным-давно в родительском имении.

Сосед по купе, отрекомендовавшийся владельцем собственного магазина скобяных товаров на Моховой улице, вчера уснул рано и продолжал спать сном праведника, иногда причмокивая пухлыми губами. Кондуктор еще не предупреждал, что скоро будет пограничная станция Вержболово, где пассажирам предстояло выйти и пересесть в состав, приспособленный под узкую колею. Григорий Денисович всё равно, по своему обыкновению, не стал залеживаться. Отогнав лирические мысли, он продолжил воскрешать в памяти события субботы.

Бывший министр императорского двора генерал-адъютант и генерал от инфантерии граф Адлерберг принимал теперь на дому, тоже на Фонтанке, не слишком далеко от прежней служебной резиденции. Платонову было почти так же удобно добираться до него от своей квартиры. Он даже не взял извозчика и весь путь охотно проделал пешком, не страшась мороза, снега и скользких мест на тротуарах.

Тяжелый и страшный год оставил заметный след на выдающейся внешности графа. Густые и пышные бакенбарды, как и усы, стали почти совершенно седыми, побелели брови. А главное, его высокий лоб теперь бороздили глубокие морщины, и выражение внимательных серых глаз неизменно оставалось печальным.

Платонова он пригласил в гостиную, а не в кабинет, тем самым как бы подчеркнув, что время официальности осталось позади. Вместо мундира на нем была мягкая изумрудно-зеленая куртка с атласным воротником и простые домашние брюки. Прислуга тотчас подала чай со свежими калачами.

–Всё-таки покидаете нас, Григорий Денисович? – спросил граф после обмена приветствиями и усаживания в кресла.

–Увы, Александр Владимирович, время пришло. Ваш преемник в моих услугах не нуждается, а дела московские настоятельно требуют личного присутствия.

После отставки Адлерберга обращение по имени-отчеству, по предложению самого экс-министра, стало нормой в общении между ним и его доверенным лицом.

–До сих пор горько сожалею о гибели вашего племянника, молодой человек подавал большие надежды. Помню, как получил от вас письмо в лагере под Плевной. Война не щадит никого… Он пал на Шипке?

–Да, 12 августа, когда Волынский полк прибыл на перевал и сразу атаковал турок. Сражался героически, как его отец в Севастополе, получил две раны. Спасти его в полевых условиях не смогли.

Оба замолчали на несколько секунд.

–Ужасная потеря для матери. Единственный сын… Конечно, это ее подкосило, – Адлерберг вздохнул совсем по-стариковски.

–Вы правы. Моя невестка не отличалась завидным здоровьем и после этой трагедии прожила недолго. Так вот я унаследовал всё фамильное достояние, которым ныне приходится заниматься. Впрочем, вы в курсе, – Платонов сохранял бесстрастный вид.

Граф еще раз глубоко вздохнул.

–Я и тогда сомневался в необходимости военного вмешательства, но сейчас твердо уверен, что была допущена ошибка. Возможно, хватило бы одной демонстрации наших сил. К сожалению мы, ближайшие советники, не убедили в этом государя.

При упоминании о покойном монархе и друге глаза Александра Владимировича подозрительно заблестели.

–Все понесли непоправимые потери. Однако жизнь продолжается, надо следовать своему предназначению, – мягко произнес Григорий Денисович.

Хозяин дома батистовым платком вытер слезу и кивнул в знак согласия.

–Всегда восхищался вашим самообладанием.

–Но вы ведь пригласили меня поговорить о каком-то деле, не так ли?

–Так, и это дело не дает мне покоя.

Услыхав слова Адлерберга, Платонов принял сосредоточенное положение в кресле.

–Приказывать вам я больше не могу, поэтому просто попрошу разобраться. Сможете поехать в Париж?

–В Париж? – переспросил статский советник в отставке.

–Вас это удивило?

–Скорее пробудило дополнительное любопытство.

Александр Владимирович метнул цепкий взгляд на бывшего служащего отделения по инспекторской и церемониальной частям.

–Интуиция мне нашептывает, что вы не утратили хватку. Итак, слушайте…

Граф Адлерберг изложил суть дела по памяти, не сверяясь ни с какими бумагами. Как сообщил ему на днях один надежный человек, в российское посольство во Франции пожаловал некто. Как звали анонима, он не сумел выяснить. Зато узнал, что неизвестный добился аудиенции у посла и рассказал ему следующее. Якобы в Париже готовится публикация книги об убиенном императоре Александре, основанной на его письмах к Екатерине Михайловне Юрьевской, в девичестве Долгоруковой. Имена издателя и автора тоже неведомы, но доноситель пришел не с пустыми руками. В подтверждение своих слов он принес и отдал в руки послу подлинную записку безвременно почившего государя, семь лет назад адресованную его возлюбленной.

Естественно, граф Орлов безотлагательно поставил в известность императора здравствующего. С кем тот, в свою очередь, обсуждал этот вопрос и к какому выводу пришел, Адлерберг не знает. Именно поэтому Александр Владимирович обеспокоен. Приобретенный с годами опыт и знание людей, ныне дающих советы государю, подталкивают к нехорошим предположениям. Дай Бог, конечно, чтобы он, граф Адлерберг, заблуждался.

–Аноним здесь, в Петербурге? – спросил Платонов.

–Нет, оставлен в Париже.

–Обязался доносить далее?

–Видимо, да.

–И он клялся, что ничего не знает об издателе? Откуда в таком случае взял записку?

–Он знает того, кто, по его словам, платит издателю, – сказал бывший министр двора.

–Уже лучше. Кто же это?

–Некий биржевой спекулянт Рыльский.

Григорий Денисович только хмыкнул.

–Тоже знаете его?

–Постольку-поскольку. Хотя до сего дня был убежден в том, что он далек от политических интриг, – ответил Григорий Денисович.

–Могу повторить в точности то же самое.

–Вы желаете знать, кто за ним стоит? Причем раньше, чем это узнают люди Орлова?

–Точнее, кто за ним стоял, – поправил Адлерберг.

–Простите, не понял вас, – Платонов насторожился.

–Рыльский убит.

–Voilá les nouvelles…¹⁴

–Признаться, и я был шокирован, – добавил граф.

–Когда убит?

–Так-так… Мне это тоже перестает нравиться, – Григорий Денисович потрогал родинку на щеке.

–Для меня в происходящем есть и некий личный мотив, – Адлерберг проникновенно посмотрел в глаза собеседнику. – Ради памяти покойного государя и нашей с ним дружбы я бы не хотел появления какого-то пасквиля, где используется его сугубо интимная переписка. Подобное сочинение тотчас растащат на цитаты по всей Европе, примутся переиздавать на разных языках. Нам всем только этого еще не хватало.

–Вы подозреваете кого-то?

–Никого конкретно. Поэтому мне нужны вы.

–Всё может оказаться сложнее, чем кажется на первый взгляд, – заметил Платонов. – Скажите, пожалуйста, что вы имели в виду, говоря о людях, ныне дающих советы?

–Я имел в виду “Святую дружину”.

–Полагаете, от пышных фраз перешли к действию?

“Святой дружиной” назвали себя имперские сановники, решившие, что жандармы и полиция не справляются с защитой государя. После взрывов на Екатерининском канале они приступили к созданию своего тайного общества, призванного остановить революцию. Конечно, тайной для таких людей, как Адлерберг и Платонов, их начинание не было. Желающих записаться в “дружинники” среди петербургской аристократии хватало. Настоящую численность и состав вождей конспираторы строжайше засекретили. Но секретом не стал тот факт, что новый император благоволил к патриотической затее. Еще до оставления службы при дворе Платонов слышал о крупных суммах, выделяемых из казны на поддержку борцов за самодержавие.

–Не исключаю, – ответил бывший министр.

–Кстати, вас не звали вступить туда?

–Нет, к счастью. Иначе пришлось бы отказаться.

–Позвольте спросить, почему?

–Я противник всяческой конспирации там, где просто нужны дисциплина и порядок. Бороться с внутренним врагом надлежит уполномоченным на то лицам. Они бы еще ополчение созвали, как в войну двенадцатого года…

По раздраженному тону Адлерберга было понятно, что он задет за живое. Возникновение “Святой дружины”, опекаемой сверху, лишний раз сигнализировало о недоверии Александра III к тем, кто окружал его отца. К уволенному министру двора в том числе.

–Согласен с вами, – сказал Платонов. – Надеюсь, к смерти Рыльского эти энтузиасты не имеют отношения. В противном случае гарантирован еще один скандал на всю Европу.

–У меня плохие предчувствия, – поделился с ним граф. – Мы боремся с террористами и в то же время, получается, сами используем их методы? Никто из приличных людей этого не поймет.

–Тем более, что раньше нам удавалось улаживать подобные дела за рубежом, – добавил Григорий Денисович.

–Как в истории с Фанни Лир¹⁵?

–Хотя бы.

–Да, но сначала ее книжка всё-таки вышла в свет.

–Но не вышло продолжение – тоже на основе переписки, между прочим. А в нем фигурировали куда более откровенные подробности…

–Вы правы, как обычно. Пейте чай, он уже остыл, – и граф Адлерберг подал гостю пример.

Разговор ненадолго прервался. Когда чай был выпит, а калачи съедены, обмен мнениями возобновили.

–В Париже будьте, пожалуйста, очень осторожны, – сказал экс-министр. – Те, кто убили однажды, не остановятся и во второй раз. Вдобавок не спешите с выводами… Хотя кому я это говорю?

Платонов улыбнулся краешком рта.

–Чтобы выполнить мое поручение, потребуются расходы. Возможно, немалые, – продолжил граф.

Григорий Денисович предупреждающе поднял руку.

–Нет-нет, Александр Владимирович, это лишнее. Я сейчас тем более не стеснен в средствах.

–Вы меня расстроите, если не возьмете денег. Сплетники уверяют, что оставаться в долгу – привычка Адлербергов, но вам-то прекрасно известно, что имело место лишь стечение обстоятельств¹⁶.

Одному из столпов предыдущего царствования и эта тема, кажется, не давала покоя.

–Хорошо. На ваше усмотрение, – лаконично ответил Платонов, знавший сильные и слабые стороны своего покровителя.

–Ехать надо сегодня. Да, и еще одну новость я приберег напоследок. О деле “Кречета”¹⁷.

Григорий Денисович впервые изменился в лице. Его глаза смотрели на Адлерберга с тревогой.

–Открылись новые обстоятельства?

–Да, спустя без малого пять лет. Мне стоило быть настойчивее с покойным государем, когда я излагал ему ваш доклад.

–Нечаев¹⁸ бежал?

–Нет, успокойтесь. Он переведен в другую камеру, где обеспечена полная изоляция. Тут другое. Установлено, что под его влияние попала чуть ли не вся команда Алексеевского равелина. Арестовано более сорока человек, и это, видимо, не все причастные к заговору.

–Солдаты?

–Не только. Жандармы тоже. Готовили не просто побег, но полноценный мятеж.

Платонов покрутил головой, что было для него крайним проявлением эмоций.

–Даже не знаю, радоваться своей правоте или печалиться, что до истины докопались так поздно. Будет ли суд?

–Над сообщниками да, над самим Нечаевым едва ли, – не лукавя, ответил Адлерберг.

–Значит, сгинет как “Железная маска”¹⁹… – прошептал, обращаясь как бы сам к себе, Григорий Денисович.

–Я открыл вам высший государственный секрет, чтобы вы не забывали также о единомышленниках этого мерзавца. Франция не выдает их нам и не высылает без веских оснований. Вдруг и они имеют касательство к затеваемой публикации?