Пролог
Марина оттолкнулась от бортика и резко, нервно поехала в противоположный угол. В пару подсечек пересекла каток. Остановилась лишь оказавшись в относительном уединении. Выдохнула, потёрла переносицу и обернулась. Ваня так и стоял возле тренера. Смотрел на неё. Она едва не зарычала.
И что он так смотрит?! Да, она снова на взводе, зато он… он как всегда спокойный. Спокойный, обходительный… Да чтоб его!
Вот так у них всегда – чуть что, Марина вспыльчивая и нетерпеливая, а Ванечка… А Ванечка агнец небесный. Сейчас – как обычно. Конечно, перья у них полетели исключительно по её вине. Исключительно. Потому что она, видите ли, не смогла вовремя взять себя в руки и успокоиться. А как она может успокоиться, если у них Олимпиада через две недели, а что-то постоянно происходит не так?! То подкрут через одно место, то поддержка косая, как Пизанская башня?! Ещё и соперники по сборной…
Она посмотрела на вице чемпионов России. Те рассекали лёд в другом конце катка. Мария Матрёхина со своим партнёром – высоким, широкоплечим… В последнее время она всё больше начинала действовать ей на нервы. В сущности, ничего особенного – ни какой-то сверхтехники, ни катания, а самомнение выше крыши. И ладно бы только эти. Ещё и следующие впритык за ними Липатова с Никольским. Вот те вообще звёзды звёздами. Знает она таких звёзд. На букву «п».
Раздражение, и без того сильное, стало ещё сильнее, когда она заметила, что Ваня направляется к ней. Выдохнула. Почему во всём вечно виновата именно она? Да, она максималистка, да, она придирается и к самой себе, и к нему. Вгрызается, ковыряется… Да, да и ещё миллион раз да. У них должно быть всё только лучшее – костюмы, образы, программы. Скольжение и техника. И сама она должна быть лучшей. И он должен быть лучшим.
Каждый раз, выходя на соревновательный лёд, она проверяла их костюмы, наносила на лицо макияж и тщательно укладывала волосы. Каждый раз она говорила ему, что любая мелочь имеет значение. Для неё. Потому что искренне так считала. А он отмахивался. Не всегда, но часто. Она вызывала у него желание отмахнуться. И раздражала его. Она всю жизнь его раздражала. И раздражает. И вот теперь снова. И снова, и снова…
Потому что лутц, которым они заменили тройной тулуп, перестал получаться, а времени до главного старта четырехлетки оставалось всё меньше и меньше. Но у китайцев – четверной выброс, у канадцев – космические компоненты, а у Липатовой четверной подкрут.
А у них лишь невероятное скольжение, опыт, скатанность, синхронность, чувство стиля, артистизм… Много у них всего, но этого может не хватить. И она отлично всё понимала. И Ваня, она точно знала, понимал. И тренер их понимал. И соперники тоже.
Спорт – та же лотерея. Один неверный шаг, и от счастья плачет кто-то другой. Но если не предпринимать попыток, к чему тогда вообще борьба? Только Ваня день за днём неустанно повторял, что им не стоит, что они не должны… И не только это. Много всего.
Она злилась, а он оставался спокойным. Спокойный, обходительный и надёжный! Как обычно! А она истеричная стерва. Как обычно. И как он её только терпит? Ах, да, у них же скольжение, скатанность, чувство стиля, опыт и ещё столько всего за плечами, что и не перечесть.
Подъехав к ней, он посмотрел сверху вниз, а затем, ничего не сказав, сделал небольшой круг. Марина выдохнула и поехала следом. Она может сколь угодно злиться, но разве это что-то изменит? Столько лет они уже вместе – рука об руку. И всегда вот так – слишком разные. Он – спокойный, она – взрывная. Она вспыхивает, а он гасит. Огонь и лёд…
Всё ещё раздражённая, она уже сама подъехала к нему и заскользила рядом. Молча. Оба знали – очередная ссора ничего не изменит. Потому что так у них уж повелось – ссориться и отпускать, а потом выходить на лёд. На льду они были идеальной парой, и за это болельщики прощали им даже то, что вне катка они – совсем разные. Потому что каждый свой прокат они превращали в волшебное действо. Страсть, нежность, любовь, боль…
Тренировочное время было слишком дорого для того, чтобы тратить его попусту, и уже через минуту они снова зашли на параллельный прыжок. Движение спиной назад, подсечка, другая, толчок опорной ногой.
Марина сгруппировалась. Раз-два-три… И вроде бы, докрутила. И вроде бы, всё было даже неплохо. А потом она почувствовала адскую боль. На мгновение в глазах у неё потемнело. Нет, не в глазах – потемнело само сознание.
Она даже не вскрикнула. Никакой крик, никакие слова не могли отразить хоть сотой доли того, что было сейчас в ней. Мечты, желания, надежды… Она чувствовала обжигающий холод льда и боль в правой ноге. Боль, исходящую от щиколотки и расползающуюся по телу, по внутренностям, проникающую в каждую клетку сознания, в каждое нервное окончание. Не такую, как при обычном падении, не такую, к какой она привыкла с детства. Эта боль была красной, как кровь, чёрной, как ночь. Она была приговором. И шанса на то, что приговор этот не придёт в исполнение, таяли с каждым мигом её собственного осознания случившегося.
Сделав тяжёлый, глубокий вдох, она приподнялась на руках и постаралась подтянуть к себе правую ногу. Слёзы, отчаянные, непрошенные, злые, застряли где-то в горле, так и не выступив на глазах.
Нет, это не просто растяжение, не просто ушиб или вывих. Что такое растяжения, ушибы, вывихи, она прекрасно знала. Разрыв? Или…
– Марина? – рядом с ней на одно колено присел Ваня. Взгляд у него был озадаченный, обеспокоенный, в глазах так и читался вопрос. Он коснулся её руки, но в ответ она нашла в себе силы лишь мотнуть головой.
– Прости, – сказала она, а потом совсем тихо, одними бледными губами, шёпотом: – Прости…
Он замер. Рядом блеснули лезвия ещё одних коньков, потёртые мысы чьих-то ботинок. Вокруг всё ожило, засуетилось. Что-то говорил Марк Александрович – тренер, ведущий их пару к вершинам с того самого момента, как они пришли к нему восемь лет назад. Марк Александрович, понимающий всё ничуть не хуже её самой. Растерянная и побледневшая Матрёхина тоже мельтешила рядом.
Марине помогли подняться, помогли добраться до борта, усадили на ближайшую скамью. Люди, люди, люди… Но она никого не замечала. В этом шуме, в этой беспокойной возне она оставалась одна.
Слёз не было. Не было их даже в тот момент, когда на ней расшнуровывали конёк, когда высвобождали её ногу. Она лишь сцепила зубы и, когда врач, бережно ощупав щиколотку, поставил предварительный диагноз, прозвучавший, словно выстрел в голову: «судя по всему, перелом», слёзы так и не появились. Не появились они и тогда, когда она, подняв голову, попробовала отыскать среди прочих Ваню. Слёз не было. И Вани… Вани тоже не было. Но она знала, что позже слёзы обязательно появятся. А вот Ваня…
Потому что до Олимпиады меньше месяца, а у неё перелом. Потому что Матрёхина поедет на Олимпиаду. И Липатова поедет. И китайцы, и немцы, и французы, и канадцы… И всё будет. У всех всё будет. У всех, кроме них. Потому что до Олимпиады – считанные дни, а у неё… у неё перелом.
Глава 1
Февраль
Она хотела сбежать. Скрыться от всего мира, спрятаться на необитаемом острове, на другом конце света. Чтобы никто никогда не нашел. Никто и никогда.
Видеть в глазах людей жалость – это было выше её сил. Ненавидела, когда жалеют. Когда ЕЁ жалеют, ненавидела! На звонки не отвечала. Хотела вообще выключить телефон, но могла позвонить мама, или Марк Александрович, или… Ваня, в конце концов. Только вот Воронов вообще не появлялся после той злосчастной тренировки. Ни в больницу к ней не приехал, ни после. Гордость какая-никакая, а осталась.
В телефоне висели несколько сотен смс со словами поддержки от коллег, друзей и просто знакомых. Но ни одной от Ивана. А она, если уж быть честной, и не ждала. Он считал, наверное, что зря столько лет терпел её. Думал, что с ней станет Олимпийским чемпионом, не слушал советов друзей, желающих ему лучшую партнершу. Переживал с ней травмы, ждал её. И все ради Олимпиады… И какая ирония – все его мучения привели лишь к тому, что они сейчас в Москве, а не Пхенчхане. А если бы ушел и встал в пару с новой партнершей – уже сегодня выходил бы на лед с короткой программой в Канныне.
Завернувшись в плед, Марина перехватила костыль и кое-как проковыляла на кухню, щелкнула кнопку на чайнике и уселась на подоконник. Прислонившись затылком к прохладному стеклу, закрыла глаза и глубоко вздохнула.
Вся её жизнь – борьба. Борьба с самой собой, с окружающими, с бесконечными травмами. И все это она смогла преодолеть. Но как?!. Как не сломаться, когда до мечты остаётся всего лишь шаг, а потом… пустота? На своей первой Олимпиаде в Сочи они заняли обидное четвертое место. Тогда были слёзы, злость, недовольство собой, обиды, обвинения… А потом они решили идти дальше. Решили, что раз не получилось дома, в России, обязательно получится в Корее. Готовились, работали, упорно шли к цели. А теперь… Ничего не осталось. Ничего.
Ей все так надоело. На душе скребли кошки, было больно и все равно одновременно. Кость сломана, диагноз врачей оставляет место для будущего, но…. Идти на следующий Олимпийский цикл – это самоубийство. Кто даст гарантию, что в конце следующей четырёхлетки снова что-нибудь не случится? Лёд скользкий. Да и возраст… Ей уже двадцать семь, Ване – двадцать девять. А к играм в Пекине… Об этом даже думать не хотелось. Молодёжь уже сейчас на пятки наступает… И ведь есть она – совершенно обычная жизнь! Жизнь без постоянной боли, без синяков и вечных ссадин! Жизнь, наполненная встречами с друзьями, какими-то другими, совершенно далекими от фигурного катания делами. Есть же! Есть!..
В очередной раз пропиликал телефон, давая знать о входящем сообщении. Марина достала мобильник из кармана толстовки и посмотрела на экран. Марк Александрович. Тренер интересовался, как она. Марина криво усмехнулась и написала в ответ: «Жива. Собираюсь пить чай». Отправила и продолжила сидеть с зажатым телефоном в руке, пока не пришло сообщение.
«Все еще будет. Не падай духом! Мы справимся со всем».
«Ничего уже не будет. У меня нога сломана. Все там, а я тут. Это конец, Марк Александрович. Я больше так не могу».
«Марина, не руби сгоряча. Я приеду и поговорим».
«Я все решила. Какой смысл всех мучить? И вас, и себя, и Ваню? Пора заканчивать».
Только когда Марина это написала, перечитала и отправила, внутри вдруг пришло осознание, что это действительно конец. Конец их с Ваней паре, конец их совместным мечтам о личном золоте, конец бесконечным ссорам, конец всему…
Чайник закипел и выключился, выводя её из раздумий. Марина сползла с подоконника, налила чай и отправилась в комнату.
По телевизору началась короткая программа пар на Олимпийских играх. Она поставила чашку на журнальный столик, сама забралась с ногами на диван, положила голову на подлокотник и, нащупав под боком пульт, отключила звук. Достаточно мазохизма и без комментаторских реплик.
Пары в гробовом молчании сменяли одна другую, радовались и плакали в «kiss and cry», а Марина в какой-то прострации наблюдала за этим действом, не отрывая взгляда от экрана. На душе было пусто. На телефон снова пришла смс, но она даже не пошевелилась – все, что хотела, она сказала. И её решение не изменится. Хватит. Ещё в больнице она сказала тренеру, что это, похоже, конец, а теперь лишь укрепилась во мнении. К чему? К чему всё? Всё равно её дороги ведут в пустоту.
Постепенно изматывающие мысли вытянули из неё последние силы, и она уснула еще до выступления ведущих пар. Этот мир скоро перестанет быть для неё единственно важным, поэтому какая разница, кто займет первое место?..
Марина не сразу поняла, что происходит. Открыла глаза, за окном было еще темно. Или уже темно? Сколько она проспала? Голова была тяжелой, шея затекла. На столике разрывался в режиме «вибро» телефон, а в дверь дубасили с завидным упорством. По телевизору, все так же без звука, шел какой-то сериал.
Немного придя в себя, Марина села, опустила ноги на пол и потянулась – тело затекло и ныло так, будто её накануне избили битами. Телефон продолжал «танцевать» и гудеть. Она подняла его и едва не выронила снова. Звонил Ваня.
– Я думала ты мой телефон уже стер, – без предисловий заявила Марина, ответив на звонок.
– Я его наизусть помню, – последовал бесстрастный ответ. – Дверь открой.
– Так это ты, – вздохнула она и, отключив вызов, бросила мобильный на диван. Вздохнула и поковыляла открывать. Проходя мимо зеркала в прихожей, глянула на себя и ужаснулась – видок был не ахти. Но кому какая разница?
Отперла дверь и увидела партнера. Воронов выглядел не лучше. Те же круги под глазами, свидетельствующие о бессонных ночах, всклокоченные на макушке тёмно-каштановые волосы и взгляд… Марина нахмурилась. Воронов был зол. Что она опять не так сделала?
Смерив её угрюмым взглядом, он вошел в квартиру и захлопнул за собой дверь.
– Я тебя не приглашала, – сложив руки на груди, проговорила Марина, наблюдая за тем, как Ваня снимает пальто.
– Мне не нужно твое приглашение. – Иван повесил куртку на вешалку, затем скинул ботинки и прошел в комнату.
– Извини?.. – Марина прошла следом и встала в дверях. – Я не ослышалась, Вань?
– Знаешь, что, Казакова?! – резко повернувшись, Иван остановился в нескольких шагах от Марины и заговорил: – Я всегда шел у тебя на поводу! Я всегда прислушивался к твоему мнению и наступал себе на горло, лишь бы сохранить нашу пару. Я терпел тебя десять лет, и ради чего? Ответь мне, пожалуйста, Марина!
Марина едко ухмыльнулась. Так вот зачем он пришел. Обвинить её в том, что она ему жизнь разрушила. Ну что ж – его право.
– Ну что ты молчишь? – Ваня сделал еще шаг к ней и заглянул в глаза. – Тебе же всегда есть, что сказать! А теперь молчишь?
– А что мне тебе ответить? – продолжая кривить губами, пожала плечами Марина. – Что вся твоя жизнь, все твои цели и мечты под откос покатились из-за меня?! Знаю, что из-за меня! Я во всем виновата! Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Прости? Так я ещё там сказала, на проклятом льду. Ещё раз сказать? Ну прости! – Развела руки в стороны. – Прости меня, только это ничего не изменит уже. Все, что было – уже было. Настоящее – вот оно, наше настоящее! А нового уже не будет… – Её глаза наполнились болью. – Прости… – совершенно искренне произнесла Марина.
Он стоял перед ней, осунувшийся, обросший, похудевший, родной… Они же столько лет вместе. Она знает о нем все – его размер обуви, одежды, что ему нравится из еды, чем любит заниматься в свободное время… Они давно превратились в близких людей. Не друзей, но между ними было нечто большее, чем дружба. И от этого вдвойне больнее – что он винит во всем произошедшем её.
Ваня окончательно сократил расстояние, разделяющее их. Марина снова скрестила руки на груди, словно защищаясь. Он стоял так близко, что пальцами она ощущала мягкую ткань его рубашки.
– Ты не посмеешь, Марина, – неожиданно тихо, практически шепотом, произнес он.
– Что? – посмотрела на него непонимающе. О чем он вообще?
– Ты накаталась? Надоело все? Достало фигурное катание? Карьеру решила завершить?
Ах, вот оно что! Быстро же слухи разошлись…
– Сам понимаешь…
– Не понимаю, Марина! Не понимаю я! Ты не посмеешь, ты будешь кататься до тех пор, пока я не выиграю Олимпийские игры! – стальным голосом проговорил Воронов, не спуская с Марины требовательного взгляда.
– Можешь и без меня.
– Не могу! – воскликнул он. – Без тебя не могу! Да и не хочу я, черт тебя дери! – Он обхватил Марину за плечи и встряхнул. – Что с тобой? Решила сдаться? Марина Казакова решила белый флаг поднять?! Я тебя не узнаю…
– У меня все равно ничего не получается! Надоело все! Не хочу больше! Хватит! – в её голосе звенели слезы. – Вань, я не могу больше… – просипела она и подалась к нему, упираясь головой в его грудь. Он тут же притянул её к себе и крепко обнял.
– Не сдавайся, Марина. Нельзя уходить. Не сейчас. Не так…
– А как? Все, к чему мы шли, обернулось в прах… А если снова за месяц до Пекина какая-нибудь лажа произойдет?.. Я не переживу второй раз так… Не смогу, Вань!
– Не произойдет. Всё будет хорошо, Мариш… Ногу твою подлечим, потихоньку начнём восстанавливаться. Главное, чтобы здоровье было.
– Нет, – настойчиво покачала она головой. – Я приняла решение. Хочешь кататься – катайся с другой партнершей, я не хочу больше.
– Посмотри на меня. – Ваня отстранил её, но объятия не разомкнул. Поймал полный невыплаканных слез взгляд и прошептал: – Останься ради меня… Катайся ради меня. Со мной. У нас ведь столько всего… Не всё бывает идеально, но мне другая не нужна. Что бы я ни говорил, у нас все получится… Не сдавайся.
– Почему ты так уверен в этом? – Слезы-таки потекли по её щекам.
– Потому что мы вместе, – мягко улыбнулся Ваня, вытирая с её лица солёные капли. – Я не хочу заканчивать. Мы с тобой столько всего не сказали, не показали миру. Никто еще нас настоящих не видел. Дай им всем шанс увидеть, прошу тебя.
– Ты готов терпеть меня еще четыре года? – с сомнением спросила Марина, прерывисто вздыхая.
– Хоть целую вечность.
– Почему?
– Давай я об этом тебе расскажу как-нибудь потом, хорошо? – В глазах Вани была такая непоколебимая вера в неё, в них, что Марина снова прильнула к нему. Обхватила его широкие плечи. Воронов поцеловал её в макушку и погладил по волосам. – И прости, что не пришёл раньше.
– Лучше поздно, чем никогда, – усмехнулась Марина. – Где ты был все это время?
– Мне нужно было подумать.
– И что же ты надумал, мой дорогой партнер?
– На следующий сезон будем ставить программу под «Агату Кристи», – выдал Ваня, Марина в ужасе отстранилась, и только поймав его искрящийся взгляд, прыснула со смеху.
– Как скажешь!
– Ты согласна?
– Желание партнера – закон! – подняла большой палец вверх и снова засмеялась.
Ей снова захотелось дышать. Вместе с Ваней. В унисон. Как предыдущие десять лет. Несмотря ни на что. Несмотря на разногласия, ссоры, несхожесть характеров и вечные придирки друг к другу. Как в это самое мгновение. Как в будущем. В их совместном будущем…
– Что врачи говорят? – спросил он уже более серьёзно, но всё равно с улыбкой.
– А ты разве ещё у Маркуши не выведал? – Марина, опираясь о костыль, дошла до чайника, налила воды и включила. – Садись, хоть чаем тебя напою.
– Узнал. Но хочу услышать всё ещё раз от тебя. – Он пошёл к холодильнику, открыл, осмотрел полки и с недовольством обернулся на Марину. – Ты что-нибудь вообще ешь?
– Садись, сказала. – Она достала большую чашку и кинула в неё сразу два чайных пакетика. Знала – утром он любит крепкий, сладкий, с гренками или ванильными сухариками. Только вот у неё ни гренок, ни сухариков… – Перелом не тяжёлый, но восстановление займёт время.
Она наконец перестала возиться с посудой и в упор посмотрела на Ваню. Он подошёл, приобнял её и подвёл к табуретке. Помог усесться и сам занялся чаем.
– У тебя перелом, – спокойно проговорил он. – Само собой, что восстановление займёт время. Думаешь, я не понимаю?
– Не знаю, – на выдохе призналась она и устало потёрла лицо ладонями. – За эти дни я столько передумала… Меня как будто выбросило за борт.
– Не тебя одну. – Он поставил перед ней чашку и сам присел рядом.
– Да-а, прости.
– Перестань. – Ваня положил ладонь Марине на колено. – Есть какие-то планы?
– Я думала про Германию… – призналась она. – Но потом решила…
– Езжай в Германию, – поняв, о чём она собирается сказать, перебил Воронов. – Там хорошие врачи. Сама знаешь.
– Знаю, – Марина невесело усмехнулась и отхлебнула чай. Потом указала на угловой шкафчик. – Сухариков нет, но есть пшеничные отруби и льняные сушки. Ещё гречневые хлебцы.
Иван мученически скривился. Это было так забавно, что она не сдержала смешок. Снова отхлебнула чай. Горестно вздохнув, Ваня-таки встал с табурета и, открыв нужный шкафчик, вытащил сразу и сушки, и отруби, и хлебцы. Вывалил всё на стол, зачерпнул горсть сушек и обратился к Марине:
– Кажется, я понял, почему у тебя такой отвратительный характер.
Марина только усмехнулась. Потянулась к нему, забрала пару сушек и демонстративно захрустела.
Германия… Вектор пути выбран. У неё снова есть цель. Цель. У них есть цель. Она не одна. А это значит, что всё только начинается.
Глава 2
Март
На город плавно опускались сумерки. Налив в бокал немного белого вина, Марина забралась с ногами на постель и включила ноутбук. Экран приветливо засветился, начала загружаться система, и спустя несколько мгновений она увидела привычную заставку. Сделала маленький глоток Шардоне и щелкнула по значку браузера. Тут же открылось несколько вкладок, которые она свернула только пару часов назад, и первой из них была, конечно же, ее страничка в соцсети.
В Германию она улетела через день после разговора с Ваней, и с тех пор они не виделись. Зато переписывались. Это было странно. Странно… Ради этих переписок она завела фейковый аккаунт. Не хотела, чтобы кто-то увидел его у неё в друзьях? Боялась, что страницу взломают? Пожалуй. Так было спокойнее и свободнее. Потому что прежде в друзьях у неё его не было, а перемены тут же заметили бы. Заметили бы и стали обсуждать.
Когда всё это началось? С того разговора на кухне или раньше? Их отношения всегда были не такими, как у всех. Она – взрывная, нетерпеливая, он – спокойный, надёжный. А было ли ещё что-то? Марина не знала. Оглядывалась назад и не могла разобрать. В последнее время всё стало каким-то натянутым, будто бы сами отношения между ними натянулись, а вот теперь…
Как ни странно, стало легче. Несмотря на травму, несмотря на пропуск Олимпиады и крах всего, к чему они шли. Они разговаривали. Пусть только в переписках, но разговаривали, и она постепенно вспоминала прошлое. Время, когда они только-только встали в пару, когда всё было просто и понятно, когда они ещё не ставили перед собой столь глобальных целей. Были у них и хорошие дни. Много хороших дней – смех, улыбки. Были же. Так куда всё это делось? И смогут ли они вспомнить? Или начать заново? Заново, но уже взрослыми, сегодняшними? И что именно начать?
Марина обновила страничку. Она следила за новостями, просматривала новые фотографии. Ваня всегда вёл более публичную жизнь, чем она. Делился с болельщиками, с друзьями, со всем миром. Красивый. Глаза карие, как и у неё, только чуть светлее. Тёмные волосы, квадратный подбородок, широкие скулы, прямой нос. А у неё вздёрнутый. Ваня всегда казался ей более красивым, чем она сама. Особенно её нос – ужасный. Просто ужасный! А в нём всё как надо. И нос, и губы, и глаза… Только на последних фотографиях щетина слишком уж отросла. Пора побриться. Но она в Мюнхене, а он в Москве, а кроме неё ему никто об этом не скажет. Потому что так повелось – она всегда говорила. И костюмы перед выходом поправляла она. Всегда.
В тематических группах в соцсетях бурлила жизнь. И их пару, конечно же, тоже полоскали. Вдоль и поперёк. Приписывали всё: правду и неправду, то что есть и то чего нет. Нет и никогда не было. Читая выдвигаемые болельщиками «теории заговоров» Марина была готова то плакать, то смеяться. И снова Матрёхина. Матрёшка… Ну куда же без неё? И без Липатовой? Каждую фотографию болельщики умудрялись превратить в сюжет бразильского сериала. Рассмотреть не рассматриваемое и увидеть то, что увидеть было в принципе невозможно за неимением оного. Покажи им тень, а уж они нарисуют. Не соскучишься… А чем ей ещё себя развлекать?
Занятия с физиотерапевтами, осмотры, рекомендации… Она понимала – всё это необходимость. Каждый день – ещё один кирпичик в фундамент её будущего. Их будущего. Но как же ей надоело. Пока она тут, в Мюнхене, он в Москве. У неё – вид из окна и бесконечные мысли, у него – тренировки в одиночестве. А скоро чемпионат Мира и Милан, где они тоже должны были выйти на лёд со своими программами. Должны были. Должны. Если бы… Если. Ваня сказал, что поедет в Милан помогать Марку Александровичу. Что же… А она… Она будет собирать кирпичики. Кирпичик к кирпичику. Но пока мысли были о другом. Что всё-таки между ними происходит? И происходит ли что-то? Ведь они знают друг друга уже столько лет…
Шесть друзей в онлайне… Сделав еще один глоток, Марина дотянулась до телефона и набрала короткое смс, а затем вышла из своего профиля и сразу же зашла во второй аккаунт.
Маришка Хорошая: Ты уже тут?
Маришка Хорошая: Ты меня игноришь?
Маришка Хорошая: А у меня шардоне))))
Иван Москвич: Я тут, значит, вкалываю, а у тебя шардоне?!
Маришка Хорошая: Видела я, как ты там вкалываешь!
Иван Москвич: Не понял?!
Маришка Хорошая: И как тебе с Матрёшкой катается?
Иван Москвич: Так же, как и с Липатовой. (подмигивающий смайлик)
Маришка Хорошая: А я думала, ты на Липатовой жениться собираешься… М-м-м…
Маришка Хорошая: Значит, Матрёшка, Липатова… А Малахову там еще не опробовал?
Иван Москвич: Хм… Слушай, хорошая идея!
Маришка Хорошая: Я те дам идею!!!!!!
Маришка Хорошая: Зато какие программы у вас были бы… Страстные! Она – амёба, ты джентльмен… Латина! Нет… лучше танго!!!
Маришка хорошая: (смайлик, закатывающий глаза)
Маришка хорошая: Ты где???
Маришка хорошая: Ваняяяяя!!!!!
Иван Москвич: …
Иван Москвич: Без комментариев! (кричащий от ужаса смайлик)
Маришка Хорошая: Я сегодня по группам в соц. сетях походила…
Иван Москвич: И как оно там?
Маришка Хорошая: Круто! Говорю ж: ты теперь катаешься с Матрёшкой.
Маришка Хорошая: А я в депрессии. Глубокой.
Иван Москвич: М-м-м…
Иван Москвич: То есть, тебя никто не хочет? (три смеющихся смайлика)
Иван Москвич: Обиделась?
Иван Москвич: Да ладно тебе, Мариш…
Иван Москвич: (три розочки)
Иван Москвич: (пять красных сердечек)
Телефон завибрировал, а затем пикнул, извещая о пришедшем смс. Она открыла сообщение, прочитала, подлила в бокал вина и снова устроилась перед ноутбуком.
Маришка Хорошая: Я тут решила написать всем, кто меня хочет. Так что чао. (смайлик, посылающий воздушный поцелуй)
Иван Москвич: Вот только попробуй!
Маришка хорошая: А что мне будет? (пять смеющихся смайликов). Вы с Машенькой отличная пара!
Иван Москвич: Какая же ты все-таки…
Маришка Хорошая: Какая?
Иван Москвич: (усмехающийся смайлик)
Маришка Хорошая: Та-а-ак… И кто там у нас первый в списке?..
Иван Москвич: Ну ладно уж тебе… Как себя чувствуешь?
Маришка Хорошая: Хорошо. Знаешь… Тут тепло, солнышко было сегодня, весна.
Иван Москвич: У нас тоже сегодня солнце было.
Маришка Хорошая: Кстати, тебе побриться пора. Что за ужасные фотки??? Не позорь меня!!!
Иван Москвич: (Смайлик, закатывающий глаза)
Иван Москвич: Слушай, Казакова, оставайся в своей Германии, а?
Маришка Хорошая: Пфф…
Маришка Хорошая: Я тебе серьезно говорю.
Маришка Хорошая: Выложи видюшку какую-нибудь с тренировки. Я соскучилась.
Иван Москвич: По тренировкам?
Маришка Хорошая: По ним тоже.
Маришка Хорошая: Но вообще-то, по тебе.
Иван Москвич: Я по тебе тоже соскучился. Ты когда вернешься?
Иван Москвич: Как твоя нога?
Маришка Хорошая: Да так же, Вань. Врачи говорят, что главное – не форсировать. Так что я целыми днями дурью маюсь. Музыку слушаю, книжки читаю… Сегодня вот в парк правда ходила.
Иван Москвич: Шардоне пьешь… (подмигивающий смайлик)
Маришка Хорошая: Не без этого (широко улыбающийся смайлик)
Иван Москвич: Возвращайся уже, а? Ну правда, Маришк. Тошно без тебя.
Маришка Хорошая: То оставайся, то возвращайся… Определился бы ты уже!
Иван Москвич: Я уже десять лет назад определился. (три красных сердечка)
Маришка Хорошая: Скоро вернусь. Только все равно видюшку выложи.
Иван Москвич: Ладно, так уж и быть. (подмигивающий смайлик)
Иван Москвич: Сама бы хоть что-нибудь выложила. Хоть посмотреть на тебя.
Маришка Хорошая: Насмотришься еще.
Маришка Хорошая: Хочу, чтобы ты сильнее соскучился. (красное сердечко)
Иван Москвич: Да уж куда сильнее… (задумчивый смайлик, грустный смайлик, плачущий смайлик)
В коридорчике послышался шорох, и Марина, подняв голову, громко крикнула:
– Мам, ты?
– Ну а кто еще? – На пороге комнаты возникла женщина средних лет и, оценив обстановку, улыбнулась. – Отдыхаешь?
– Ага.
– Опять с Ваней переписываешься?
Марина улыбнулась, но ничего не ответила.
– Будешь вино?
– Позже. – Женщина неопределенно махнула рукой. – Я пока к себе пойду. Буду нужна – зови.
– Хорошо.
Маришка Хорошая: Мама пришла.
Иван Москвич: Привет ей передавай.
Маришка Хорошая: Ок.
Маришка Хорошая: Вчера закат был очень красивый.
Маришка Хорошая: Третий бокал…
Маришка Хорошая: Ва-а-ань!
Маришка хорошая: Хнык.
Иван Москвич: Тебе не стыдно дразниться?
Маришка Хорошая: Вообще-то, я в депрессии. Не забыл? (три смеющихся смайлика)
Иван Москвич: Ничего, Маришк. Сейчас видюху выложу, и в твоих группах еще какую-нибудь байку замутят.
Маришка Хорошая: А ты постарайся, чтобы там никаких Маш не маячило!
Иван Москвич: Думаю, это их не остановит. (пять улыбающихся смайликов)
Маришка Хорошая: Зато меня порадует!
Иван Москвич: Ну разве что только ради тебя (три красных сердечка)
Маришка Хорошая: Хотя… Как-то грустно стало. Я бы почитала что-нибудь новенькое. (три катающихся от смеха смайлика)
Иван Москвич: Возвращайся, и грустно не будет. Это я тебе обещаю. (подмигивающий смайлик)
Маришка Хорошая: Я подумаю.
Маришка Хорошая: Прям сейчас пойду думать.
Маришка Хорошая: Целую.
Иван Москвич: Крепко целуешь?
Маришка Хорошая: Очень! (пять поцелуйчиков)
Маришка Хорошая: Поцелуй из Германии. Немецкий. Как французский, но ещё лучше. (подмигивающий смайлик)
Иван Москвич: Я тебя тоже целую, Мариш.
Иван Москвич: И жду.
Маришка Хорошая: (пять красных сердечек)
Иван Москвич: (семь красных сердечек)
Маришка Хорошая: (десять красных сердечек)
Иван Москвич: (несколько строчек красных сердечек и три восклицательных знака в конце)
Марина улыбнулась и вышла из аккаунта, а затем вошла в свой профиль под настоящим именем. Заглянула в их официальную группу, включила музыку и, налив бокал почти до краев, обхватила ладонями. Свет монитора бликами отражался в ее карих глазах, мягкая улыбка делала черты и без того красивого лица еще более привлекательными. Посидев пару минут, она встала и остановилась напротив окна в нескольких метрах от него. На стекле обозначился расплывчатый силуэт худенькой девушки с доходящими до лопаток тёмными волосами.
– Ты не занята?
Негромкий голос мамы заставил ее обернуться. Марина покачала головой, отпила вино и улыбнулась.
– Выглядишь счастливой. – Видя блеск в глазах дочери, Яна тоже улыбнулась. – Что тебе такого Воронов написал, что ты светишься?
– Что скучает, – немного смущенно ответила Марина. – И что ждет меня.
– Конечно, ждет, глупенькая. – Мама погладила Марину по голове и тихонько вздохнула. – Ты как думала-то?