1869 год. США.
Ночью был шторм – ветер грозно ломился в окна и двери дома Снарков, швырял камнями в крышу и ставни, но, так и не добившись ничего, был вынужден отступить. Впрочем, его завывания были настолько похожи на вой волков, что Милалика пару раз просыпалась ночью и лихорадочно искала дубинку, дабы выйти и навалять промеж ушей надоедливым хищникам.
Однако она быстро вспоминала, что находится не в своей родной веси, затерянной в безбрежной тайге, в России, а по другую сторону Тихого Океана – в Калифорнии. И волки тут если и есть, то не такие наглые…
Обычно после этого Милалика, с проклятиями, натягивала на уши подушку и снова укладывалась спать. Так всю ночь и развлекались – но под утро ветер ушёл опять посрамленный – старинная твердыня Снарков оказалась ему не по зубам.
Правда Милалике от этого было не легче – проклятый ветер вытряхнул из неё всю душу и не дал выспаться.
Ко всему прочему снова разболелась нога – не сильно – конечно если говорить о Милалике – простой человек уже умер бы от сердечного приступа, испытай он такую боль. Однако боль в ране была очень ноющей и неприятной – «подёргивающей».
Встав с кровати ранним утром, Милалика похромала к окну и, отворив его, уставилась на горизонт. Тихий Океан, как обычно, оставшийся равнодушным к бушевавшему шторму, медленно катил по своей глади усеянные барашками пены волны.
Над самим океаном парили стаи птиц.
Затем среди волн мелькнуло что-то странное – огромное существо, похожее на змею, если, конечно, можно вообразить змею размером с железнодорожный состав. Да ещё и слабо-светящуюся.
Позабыв о ноге, Милалика распахнула окно и вспрыгнула на подоконник, всматриваясь в странное существо, что мерно бултыхалось в толще воды, в паре километров от дома Снарков. Девушка прищурила глаза, всматриваясь в исполинское существо, что резвилось в воде.
Снарк рассказывал, что мир, в котором они живут, огромен и велик – и самая большая ошибка человека – считать, что он познал этот мир до донышка.
Как бы не так! В мире, рядом с человеком, обитают такие чудовища, что люди умерли бы от ужаса, если бы увидели, кто скрывается от них в укутанных облаками горах, затянутых сырыми туманами лесах и непроницаемых для глаз безднах Океана…
Для Человека было счастьем, что многие из чудовищ, живущих рядом с ним, совершенно не интересовались людьми. Люди выдумывали тысячи сказок, в которых фигурировали живущие рядом с ними монстры, но понять, что монстрам нет дела до людей – сочинителям сказок было не под силу.
Милалика напрягла зрение и подалась вперёд – пальцы чуть не соскользнули с гладкой рамы окна – пришлось выпустить когти и всадить их в дерево, дабы удержаться… Затем Милалика сделала глубокий вдох…
Её глаза чуть-чуть изменились – сторонний человек увидел бы, как зрачок девушки практически исчез – сузившись до микроскопической точки – хоть ставь туда танцевать «десять тысяч ангелов».
Морская гладь приблизилась к Милалике и та отчётливо увидела…
…стаю огромных дельфинов – Снарк называл их «косатки», что весело играла в воде. Животные прыгали друг за другом, резвились, ныряли за чем-то… в общем просто веселились.
Издали это очень здорово напоминало извивы огромного змеиного тела – а громадные спинные плавники косаток создавали впечатление, что у этой огромной морской змеи – множество плавников….
Милалика скривила лицо в кислой гримасе и втянула себя назад, в окно. Подув на пальцы, она горестно вздохнула.
«Да и чего уж тута слёзы то проливать – рано иль поздно, да только и я увижу своего морского змея…» решила она.
…Огромные зеркала были в каждой комнате дома Снарков. Причём зеркала эти были в рост человека, и в них можно было смотреться целиком. Для Милалики было очень большим удивлением обнаружить на этих зеркалах российские клейма – стекольные заводы Санкт-Петербурга аж за 1767 год. Сейчас этих заводов уже и не было – давно уже перенесли на Урал. Откуда предки Снарков достали эти зеркала – было решительно непонятно. Скорее всего, купили в России – хотя по такому зеркалу в каждой жилой комнате для гостей – это очень много. Это не говоря о том, что зеркала надо перевезти через половину мира и установить в этом доме – в каждой комнате.
В зеркале отражалась темноволосая девушка, с красивым, хотя и немного грубоватым лицом. Тёмно-серые глаза, волосы, осторожно подстриженные на уровне плеч, а так-же густые брови и очень длинные ресницы.
Милалика была красивой, но любой ценитель женской красоты мигом бы подметил, что её красота – это красота деревенской девушки. Или как минимум, девушки, что привыкла работать руками.
А вот врач, увидь он Милалику, отметил бы, что девушка очень необычна тем, что её тело лишено всяких там бытовых мелочей типа шрамов, родинок, следов от порезов и прочих следов, которыми человека обычно украшает прихотливая судьба. Единственным исключением была только толстая повязка на правом бедре.
Расчесав волосы, Милалика села на кровать, смяв пару толстых одеял, и взяв со стула пончо – большое одеяло, с прорезанным в середине отверстием, накинула на плечи и закрутила на поясе верёвкой. По меркам её родной сибирской веси она бродила по дому Снарка – голой, несмотря на то, что пончо закрывало почти всё тело, оставляя голым только руки и голову.
В гардеробах Снарка хранилось множество самой разной одежды, вплоть до японского кимоно и жутковатого костюма шамана индейцев Северной Америки, состоящего из одних скальпов. Однако для Милалики пончо было удобнее – и тело скрывает, и рану на бедре (между прочим, в самом нежном месте бедра) скрывает и не растирает.
Поправив пончо, Милалика выскользнула в коридор.
У Эйнджела она гостила уже почти полгода и успела, как следует изучить дом семьи Снарка – громадное здание с тремя этажами (а если вспомнить по подвал и чердак – то все пять). Сейчас в этом доме жил только Эйнджел Снарк-Младший, последний представитель семьи Снарков.
Однако сам дом был явно рассчитан на очень большое количество людей – одних только комнат для гостей тут было больше двух десятков – заколоченные и пустые. Снарк выделил для своих гостей по комнате, но остальные так и стояли забытые и молчаливые.
Милалика и Виктория как-то раз залезли в пару таких комнат – там был слой пыли по колено, кровати и шкафы, забитые непонятно чем – книги, чучела каких-то животных и посуда…
…Босиком Милалика шагала абсолютно бесшумно, однако Виктория, судя по обмолвкам Снарка, кроме слуха обладала иными органами чувств, так как из-за её двери донеслась тихая песенка:
Бобы, бобы, бобы, бобы,
Поедать бобы арахиса,
Боже, как это вкусно -
Поедать бобы арахиса!
Когда мимо проезжает всадник, у пехоты есть привычка
Громко подначивать его вслед,
Но ещё большее удовольствие, чем дразнить кавалерию -
Это, стирая зубы, пережёвывать бобы арахиса.
Перед самым началом сражением генерал слышит шум,
Он говорит: «Янки идут, я слышу их винтовки».
Но, с удивлением обернувшись, что он видит?
Ополченцы Джорджии жуют бобы арахиса.
Милалика уже пробовала арахисовые орехи, и нашла их вполне вкусными, хотя насчёт метода готовки у неё было своё мнение, значительно расходившееся со Снарком и Викторией – она предпочитала обжаривать орехи на сковородке, как семечки подсолнуха. Предварительно выколупав каждый орех из его скорлупы.
А вот Снарк и Виктория варилиарахис, словно суп, причем, не вынимая из скорлупы. Так же они оба добавляли в него столько специй, что Милалике казалось, что они варят не орехи, а бобы. И собственно ели этот варёный арахис как семечки – бросая скорлупки в специальную корзину.
В общем, с точки зрения Милалики американцы ели орехи арахиса как бобы.
На это замечание Виктория, удивлённо похлопав глазами, сообщила Милалике, что арахис это, так-то, и есть бобы, поскольку они растут в кожуре, по несколько штук, как горох, фасоль или бобы. То есть с точки зрения американцев привычка жарить арахис настолько же странная, как для Милалики – жарить сырой горох или бобы на сковороде.
Милалика удивилась и, подловив момент, прижала Снарка в углу миской с арахисом и стала допрашивать на тему – «какого роду это растение?».
На что Снарк рассказал, что арахис считается всё-таки бобовым растением, чьи плоды растут под землёй. А схожесть с орехами у арахиса случайная. Вот почему арахис любят варить.
Но, как тут же добавил Снарк – в США вкусы у всех разные – например, во Флориде тот же аллигатор вполне себе идёт в местное блюдо «гамбджо», как основной мясной ингредиент – хотя во Франции в это же блюдо вместо крокодила, идёт обычная курица.
А вот Жан-Палаш, который хоть и был французом, но при этом готовить что-то круче яичницы, не умел, объяснил Милалике кулинарные изыски просто:
«Всё в мире делиться на то, что можно съесть, и что нельзя съесть – остальное никому не нужные мелочи».
Так что на кулинарные эксперименты все смотрели вполне нормально.
Вообще, с точки зрения американцев, Милалика отличалась очень странными взглядами на обеды-ужины-завтраки. Снарк и Виктория никак не могли понять, почему Милалика варит сразу кастрюлю похлёбку, на несколько дней – разве не проще варить каждый день свежее?
На это Милалика ответила им в том смысле, что она ни с каковского бока, ни кухарка – и вообще – что повар сготовил – то все и едят. Да и разогреть по миске похлёбки гораздо проще, чем готовить новое каждый день. Проще жить надо, поди не «баре толстопузые» какие – того глядишь, еще каждое утро в лес за завтраком, как лесной людоед бегать посоветуете?
После на этого Виктория долго смотрела на Милалику совершенно потрясённым взглядом. Жан-Палаш посмеивался, а вот Снарк, который за годы Ужасной Войны (Гражданская Война в США. Примечание автора), явно разносолы перебирать не привык, только покачал головой, соглашаясь с Милаликой.
Отворив ледник, Милалика поёжилась от дохнувшего из холодного зева подземелья холода, а затем только усмехнулась – всего год назад она спокойно ходила за водой на речку в лаптях и сарафане, в самый лютый мороз – и вот гляди ты, уже расползлась, как пирог с изюмом в жаркой Калифорнии.
Лампу Милалика зажигать не стала. Просто чуть-чуть изменила форму зрачка – он расширился на весь глаз, улавливая такой свет, который человеку просто невозможно было увидеть. Темнота ледника сразу из глубокой беспросветной тьмы превратилась в синеватое свечение, что залило огромное помещение, уставленное шкафами и буфетами.
Даже ледник указывал на то, каким огромным когда-то было семейство Снарков – в этом ледяном помещении без труда поместилось бы целое стадо свиней и коров – если их развесить на крюках под потолком, на специальных балках. Пустые шкафы и полки намекали, что когда то они ломились от хранящихся тут продуктов и кувшинов.
Сейчас ледник был почти пустой – все продукты Снарка ютились в каком-то огромном, но, увы, одном, буфете. Несколько ломтей говядины завёрнутых в как следует навощенную парусину, пара кувшинов с соком, и несколько корзин набитых бобами, арахисом и зеленью.
Милалика заглянула в буфет – оттуда на неё, грозно шевеля усами, уставился громадный, наглый таракан.
Увидев Милалику, тараканище дал дёру, но девушка оказалась быстрее и одним ударом руки предала его жуткой и чудовищной казни. Затем осмотрела корзины, но вот беда – яиц не было. Бекона тоже.
Скрипнув зубами, Милалика подняла свёртки с мясом решив побаловать народ на завтрак жаренным «крошевом».
Жил-был бедный студент,
Не имел он монет.
Но однажды, средь бед,
Он нашёл кошелёк.
Что же делать ему?
Съездить в лавку!
Там купить овощи, мясо,
Похлёбку сварить.
Положил он в кастрюлю
Мясо, морковь,
Картошку, лук,
Посолил, поперчил.
И поставил на огонь,
Пусть кипит и варится.
А пока он учил,
У него всё готовилось.
Вот и всё, вот и всё,
Вот и готово.
Вот и вся песенка,
Вот и весь сказ…
Виктория, напевая свою песенку – Милалика отметила, что странная рыжеволосая девушка вообще любила петь незатейливые песенки, спустилась со второго этажа и, помахивая полотенцем, вышла на улицу, окунуться в кадушке с водой.
Покачав головой, Милалика посмотрела по сторонам, а затем, поставив корзинку на пол, прошлась по леднику, чувствуя, как под её босыми пальцами медленно тает толстый слой изморози – в подвале было довольно прохладно, раз тут изморозь была аж в виде снега.
В самом углу подвала сиротливо стоял огромный буфет, набитый старомодной, уже давно вышедшей из моды посудой – битые медные кастрюли, миски, тарелки и кружки из чистой меди.
Всё было пыльным, грязным и уже успело немного позеленеть – даже холод в леднике Снарка не мог сохранить от окисления медную посуду.
Милалика присмотрелась к тряпке, на которой лежала гора посуды – это была чёрная материя, на которой грубыми стежками, был нашит какой-то странный символ – оскаливший зубы череп, под которым было видно две скрещенные кости. Говоря проще это был пиратский флаг, который кто-то из Снарков постелил в буфет, дабы составить на него гору простой моряцкой посуды.
Вытянув руку, Милалика прикоснулась к флагу, на миг, представив, какая же долгая история может скрываться за этой вещью… Кто знает, сколько лет назад этот флаг лёг под эту кучу посуды, и кому он успел принадлежать? Семья Снарков явно хранила в своей истории много таинственных загадок.
Милалика покачала головой – ей стало интересно – а не оставит ли она какой след в славном семействе Снарков? Или будет просто тенью, иллюзией, что мелькнёт в истории этого древнего семейства и исчезнет без следа?
…Кухня дома Снарков была такой же основательной, как и сам дом – здоровенная комната с высоким потолком, оборудованным окошечками под потолком, которые нужно было открывать, что бы запахи кухни выдувало на улицу, а не гнало в дом, привлекая этим орды мух. Огромный стол с гранитной плитой, на котором можно было порубить для похлёбки хоть целого барана. Массивный бак с водой, позволял мыть руки кухонные приборы – хотя посуду, по старинке, мыли и сушили на улице. Одна из стен кухни была целиком отдана под шкафы с посудой самого разного типа.
Печь была очень странной – Милалика никогда не видела ничего подобного – она напоминала камин, с большой плитой, причём изнутри печка была разделена на несколько частей, отделённых друг от друга не только кирпичами, но и заслонками. Эта система позволяла при помощи заслонок регулировать температуру в разных частях печки, позволяя на одной стороне плиты – кипятить воду с мрачной курицей, а на другой стороне – «томить» кашу или рис.
Так же печка Снарка была оборудована совершенно непонятным для коренной американки – Виктории, девайсом – кольцами для томления горшка – они же конфорки. Конфорки надо было снимать, сообразно размеру горшка или кастрюли, что ставился на огонь.
Для Милалики эти конфорки не представляли ничего странного – в её родной веси, да и в селениях староверов, по соседству, ни одна печь не обходилась без них. Но вот для Виктории данное усовершенствование печи было не просто в новинку, а в диковинку. Поэтому она обычно с опаской смотрела на то, как Милалика орудует ухватами и горшками, перемещая их по печке, словно шахматист – фигуры.
…Печь уже была подтоплена – Жан-Палаш может быть готовил омерзительно (из-за чего Виктория и Милалика постоянно заменяли его во время дежурства на кухне), но вот печь топить он умел очень хорошо, и мог, в прямом смысле слова, развести огонь даже под проливным ливнем. Обычно он вставал утром ещё до рассвета и, запалив печь, снова ложился спать.
Поставив на плиту громаднейшую сковороду, Милалика тщательно протёрла стол и вывалила на него мясо и зелень.
Затем сняла с полки тесак и, покрутив его в пальцах, начала шинковать стейки в мелкое, но аппетитное, крошево. За этим занятием её и застала Виктория.
Рыжеволосая девушка, Снарк говорил, что Виктория чуть-чуть постарше его, вошла на кухню голышом, если не считать огромного одеяла, в которое она завернулась как в полотенце (в описываемое время пляжных полотенец ещё не существовало. Примечание автора).
Викторию, из-за её короткой причёски, легко можно было принять за юношу, чем она, к слову, активно пользовалась. Впрочем Милалика и сама хорошо знала, что одинокая девочка-сирота, скитающаяся по Америке, что ещё не отошла от последствий Гражданской Войны, гораздо лучше притворяться именно парнем.
До появления в доме Снарка Виктория подрабатывала в основном трубочистом – толстый слой сажи помогал ей маскироваться под парня ещё успешнее – причем настолько успешно, что один только Снарк понял, что перед ним – девушка, когда увидел Викторию в первый раз.
Нагота Виктории не скрывала следов сажи на её теле – Снарк объяснил это тем, что сажа въелась кожу девушки как краска для татуировок – правда в отличии от краски для татуировок, сажа рано или поздно ототрется.
За два месяца Виктория здорово побелела, но до полной чистоты было ещё далеко.
– Сегодня, как я вижу, ты дежуришь, как енот у кухни-то? – усмехнулась она, не
– А ты тут чего, ещё кого-то кроме меня увидела? – усмехнулась Милалика. – Садись, счас я тут порублю мяса на крошево.
– На чего? – Виктория привстала на цыпочки, и посмотрела на стол, явно подозревая, что Милалика успела сбегать на берег моря и притащить оттуда какую-то дохлятину, на завтрак.
– Обычные кусочки мяса… Счас я их порублю, обжарю и со сметаной. Что, неужто такого не едала?
– Да видала я такое в гробу, оббитой шкурами койотов, – Виктория потянулась. – Консерву бы какую открыла. Неужели охота возиться с мясом половину утра.
– А куда спешить? Счас завтракать приготовлю, да пойду доброго человека за воротник трясти – в погребе то уж скоро мыши с голодухи повесятся. Думала куру порубать, да сварить – а вот поди ты, пропала. Не думала что так быстро всё сметелим.
– Хе! – Виктория потёрла живот. – Ещё бы нам тут всё не слопать. Вон сколько народу у Снарка живёт. Ты, я, Жан-Палаш, да ещё и какие-то больные, что к нему приходят постоянно. Хотя, если вспомнить, что там за врачи в «городишке Мингарога», то неудивительно, что к нему все бегут…
Милалика высыпала мелко нарезанное мясо на сковороду и стала активно его помешивать. Крышку на сковороду накидывать не стала, а поставила металлическое решето – какое-то странное сито, что нашла в сарае среди вещей Снарка. Предмет был больше всего похож на сито, только из проволоки, и с довольно крупными ячейками – жуки и мусор спокойно проскальзывали через него.
Так же предмет был очень прочным, усиленным дополнительными обручами, с обилием заклёпок. На нём было заметно какое-то клеймо, но оно было так стёрто временем, что понять, что это – было почти невозможно. Ясно виден был только год создания этого предмета – 1789…
Это странное сито Милалика деловито, и поставила на сковороду.
– Понимаешь, когда ты жаришь на сковороде без крышки что-то, то жир и масло брызгают во все стороны. Для того, что бы самой не «промаслиться», надобно накидывать на сковороду сито. Оно как бы ловит капли жира.
– Как говорил аллигатор, подавившийся соломенной шляпой пьяного раба – «а вот зачем это надо»? Ты что, просто крышку не можешь сверху бросить? – изумилась Виктория, глядя как Милалика перемешивает на сковороде мясо.
Из под стола выглянул очередной таракан, что пошевелил усами и бросился бежать.
Виктория вытянула в его сторону руки резко растопырила пальцы – таракан тут же упал и больше не шевелился.
– Ну ты вот всегда таковской дурой была, аль это тебе от купания голой, ум отморозило? – усмехнулась Милалика. – Смотри тут штучка какова – если ты прикроешь сковороду крышкой, то жар никуда не пойдёт, а будет возвращаться назад. И в итоге мы получим мясо, что как бы сварится на пару. Или, как там говорят – тушиться будет. Ибо в любом мясе то вода есть – в виде той ж крови и соков… А мне надо мясо поджарит так, что бы оно чуть сухим было, поняла?
– Поняла, – Виктория скинула одеяло и присела перед печкой, вытянув руки. – Давай чем помогу? Кофе заварить? Вон, там ещё пара банок есть.
– Чай проще бы, да я как заметила, вы, американцы, чай не особо привечаете?
– Да когда как, – Виктория усмехнулась. – Чай – он же счас из Индии и Китая привозится. А эти страны они как бы в услужении у Англии. Вот у нас в США чай не в таком большом почёте, как в той же Англии. Мы – американцы народ практичный, да только не настолько, чтоб деньги свои в карманы своих врагов сыпать. Вон – у нас есть плантации кофе в Южной Америке – наши, личные, нашими богачами основанные. Так что мы уж кофе у них будем покупать. (В США действительно очень сильно распространён «культ патриотизма» – американцы предпочитают покупать товары у своих производителей. Товары иностранцев закупаются в редчайших случаях и в отсутствие вменяемой альтернативы. Причём, что характерно, товары, что производятся за рубежом на иностранных предприятиях, находящихся под управлением американцев в США считаются «своими», американскими. Примечание автора).
Достав кофейник, Виктория осмотрела его и даже заглянула внутрь.
Милалика приподняла странное сито и перемешала кусочки мяса, следя, что бы они обжарились со всех сторон. Мясо уже немного подрумянилось и начало издавать очень даже аппетитный запах.
Виктория ловко налила в кофейник воды и поставила его на огонь. Затем вытянула шею и сделала странное движение – открыла и закрыла рот, словно откусила кусок воздуха. И тут же посмотрела через плечо на дверь кухни.
Милалика пошевелила ушами.
На кухню ворвался острый запах полыни. Затем, с трудом опираясь на трость, вошёл и источник оного запаха – сам Жан-Палаш.
От того страшного скелета, который месяца два назад пришёл дому Снарка – помирать от старости, уже и помину не было. Милалика не знала, чем там лечил Снарк пришедшего в его дом ветерана Наполеоновских Войн, но старик не слегка ожил – у него появился румянец, мертвецкий цвет кожи полностью пропал, да и на руках и ее начало появляться какое-то мясо.
Самым странным было то, что корни волос Жана-Палаша приобрели довольно странный цвет – зрелой пшеницы.
В общем, старик, которому было больше ста лет, заметно поправился и даже как бы помолодел.
– Ох ты-ж, чтоб вас мамлюки в гарем забрали… – Жан принюхался. – Мясо! Ты прям глянь – готовишь, как наш повар в Булонском лагере! Ах-ха! Молодец, девка. Прям скоро тебе мужа надо будет искать.
И улыбнулся жуткой, беззубой улыбкой.
– Без мужика жила, без мужика и проживу, – огрызнулась Милалика которую Жан-Палаш, с его вечным «синдромом неженатой свахи», жутко раздражал. – Сам то, как я погляжу без жены – прыгаешь, как лягушка, от подружки, да к подружке.
– Ну, я мужчина. Мне – можно, – Жан поморщился и схватился за правый бок. – Ох-хо-хо… Как говорили мои подружки из борделя – «не твоя, милок, неделя..».
– Что у вас там? – Виктория, тщательно запахнувшись в одеяло, подошла к Жану с кружкой воды.
– Да вот печень болит. Она, в последнее время ведёт себя так, словно с медведем подралась, – Жан-Палаш потёр бок. – Впрочем, мусье Снарк говаривал, что энто на его лекарства такая реакция будет некоторое время. Мне в Египте один мамлюк ножом в бок саданул – я тогда чудом выжил. И пока валялся в госпитале – так у меня печень так-же шалила… Эх! Чего там готовишь, мамзелька Милалика?
Что такое «мамзелька» Милалика пока не знала, но сильно подозревала, что если узнает – то сразу полезет бить наглого старика. И возможно даже – ногами…
– Маленькие кусочки мяса жарит, – проговорила Виктория, ослепительно улыбнувшись.
– Знаю. Вижу. Понял, – не остался в долгу старик. – Ты это, девка, не жадничай – «мясы» да поболее вали. Чай не от своей личной ветчины отрезаешь, а от общественной.
– Ха! Это не ветчина, а говядина.
– Да мне как-то оно до Ворот Седьмого Рая, чего там это мясо делало – мычало, хрюкало, аль о забор чесалось. Главное что бы «смилуйтесь» не орало – а в остальном случае – «добро пожаловать к Господину Брюху», да под хлебушек…
– Да чтоб меня аллигатор отодрал… – Виктория метнулась к шкафу где Снарк держал хлеб и открыв его, вытащила кусок хлеба, размером с ладонь. – От засада-то… Такое чувство, что в шкафу с хлебом отряд голодных северян побывал!
– Что, совсем нету ничегошеньки, кроме этого сухаря? – проворчала Милалика, остервенело помешивая мясо.
– Сама что-ль не видишь? – Виктория повертела кусок хлеба и попробовала откусить. – Гы!!!
– Хо-хо-хо! Дай сюды! Счас покажу как мы в походе из солдатских сухарей-то блюдо хорошее делали… – Жан-Палаш взял хлеб и положил его в сковороду с мясом. – Счас он мясным соком да горячим паром от мяса пропитается и станет нормальным и вкусным… Ох ты блин! Ты, девка, чем это сковороду накрываешь?
– Ситом. А что? Сито какое-то странное. Знакомо чтоль тебе? Скажи еще, что ты его лично обронил, когда из Москвы в Париж драпал.
– Да не… Эта штучка, мамзелька ты моя наглая, не французского роду-племени… Не была она у наших ребятушек. Хотя такими я пользовался часто, чё уж тут крутить ведьму вокруг столба? – Жан-Палаш поднял сито. – Это сито для гранулирования пороха.
– Гранулирования? Что это такое? Милалика и Виктория удивлённо переглянулись.
– Ну как тебе сказать… оно-ж как было ранее? Китайцы они, черти хитрые, порох то раньше нас – европейцев, изобрели, – Жан-Палаш подтянул к себе один из стульев и положил на него ноги. – Так вот, энти китайцы сумели порох то изобрести. Да только он у них был – порошок. Пыль, песок.
– И что? Чего, это не делало его порохом?
– Ну милочка… кто-ж порошком пушки заряжает? Порох он, как говорится, огонь и воздух любит. Чем быстрее порох вспыхнет – тем лучше. Ты вот – смотри-ка… – старик указал на печь. – Печь попробуй затопить корзиной простых опилок, и корзиной щепы. Чё быстрее вспыхнет, как глаза потаскушки при виде денежного моряка? А? Так и порох. Порошок, он, конечно вспыхивает от одной искры – прямо твой характер, ей богу… Да только гранулы – они как бы вспыхивают ярче и мощнее. Так что вот.
– Значит порох что, смачивали, а потом протирали через это сито?– удивилась Милалика. – Но разве сырой порох горит?
– Сырой? Та не, не горит, хоть ты им печь топи. Но вот если этот порох подсушить, да заново перемолоть – то всё ого-го… – Жан-Палаш прижал руку к лицу. – Зубы ломит… Что-ж за птичка-невеличка-то поёт, да мою боль к себе то не зовёт…
– Тебе добрый человек особое лекарство дал – лакай из кружки и не думай ни о чём, – попеняла Жана-Палаша Милалика, снимая сковороду с печки. – Аль ты один из тех, что лекарств – да пуще ран боишься?
– Знаю я врачей… – проворчал старик, доставая из сковороды сухарь, который уже пропитался ароматным мясным соком и выглядел не в пример аппетитнее. – У нас в отряде врачи только пиявками мерзкими, да кровоспусканиями всех лечили.
«И долго точилась горячая кровь –
До полудня другого дня.
Сперва густая бежала кровь,
Потом совсем поредела,
И понял тогда отважный стрелок,
Что сделано злое дело».
"Смерть Робин Гуда" (Перевод М. Гершензона)
Пропела Виктория, что помешивала кофе. Милалика посмотрела на неё и покачала головой.
Но сказать ничего не успела – в дверях кухни появился Эйнджел Снарк-Младший.
Это был молодой юноша, лет шестнадцати – в этом доме он был самым молодым – Милалике было двадцать два года, а Виктории – восемнадцать лет. Однако рост и телосложение Эйнджела больше подошли бы взрослому мужчине, на самом пике развития физической формы. Причём длинные ноги, руки и несообразно развитая грудная клетка выдавали в Снарке опытного пловца и профессионального ныряльщика. Так же его мускулатура состояла не из толстых и жирных мышц, а из тощих, но тугих жил – как у профессионального кузнеца.
Серые волосы Снарка были, как обычно, очень коротко подстрижены, а его тёмно-зелёные глаза светились от какой-то внутренней силы. Милалика сильно подозревала, что Снарк умеет своими глазами видеть больше, чем многие люди.
Лицо Снарка нельзя было назвать красивым, но и уродливым – тоже. Причём Милалика и Виктория уже успели понять – Снарк пошёл лицом в свою мать, и совсем чуть-чуть – в отца. Для этого девушкам пришлось пересмотреть кучу портретов и фотографий, что были в доме Снарка. Виктория, как более сведущая в истории США, рассказала Милалике, что Снарк – сын женщины из Флориды, а это значит что в его жилах могла течь смесь испанской и французских кровей.
Однако Милалика была с этим несогласная – её «чуйка» подсказывала ей, что Снарк из более древнего рода – в США, где перемешались представители почти всего мира, трудно было судить о ком то однозначно.
Юноша принюхался, а затем открыл и закрыл рот, громко щёлкнув зубами – это у него уже была привычка, от которой он, скорее всего не мог избавиться.
– Что это вы сейчас готовите? – проговорил он необычным, гулким и красивым голосом – голосом человека, у которого постоянные заплывы и ныряния хорошо развили лёгкие, а так-же научили контролировать голос, не хуже, чем оперного певца.
– Мяса нажарила, – проворчала Милалика. – Уж извиняй, добрый человек, да только подъели мы у тебя и куров и рыбов. Так что надо бы закупаться свежатиной. А то завтра поди, будем лапу сосать, как твой медведь…
– И будет счастье, коль свою сосать… – ввернула Виктория.
Милалика ничего не поняла, но на всякий случай отвесила рыжей дуре – затрещину.
– Сия проблема сложности не представляет, – Снарк хрустнул пальцами.– Как раз сегодня имел намеренье отправиться в город – нужно навестить некоторых пациентов, дабы проверить, как они там себя чувствуют.
Пальцы рук у Снарка были, кстати, довольно необычные – каждая фаланга была чуть-чуть длиннее обычной – отчего пальцы напоминали паучьи лапки. Кроме того сразу от запястий тело Снарка украшали странные татуировки – красные линии, что переплетались без всякого складу и ладу, образуя таинственный и причудливый узор. Причём этот узор «расползался» по всему телу Снарка – Милалика не раз видела Снарка, когда тот возвращался, домой искупавшись, в одной набедренной повязке. Только голова и руки были свободны от этих странных узоров.
И это не говоря о странных шрамах на спине юноши – отец Снарка видимо был с причудами, раз позволил украсить своего сына такими художествами каким-то дикарям Микронезии и Новой Зеландии. Впрочем, Снарк всегда отзывался о своём отце с огромным уважением, хотя и не очень-то стремился рассказывать о нём.
Вообще этот странный юноша, врач-отшельник, что жил заперевшись в этом доме от всего мира, был очень таинственной личностью.
Но Милалика, Виктория и Жан-Палаш уважали Снарка. Это был человек, который принял их, такими как они, есть и никому не отказал в помощи в тот миг, когда они отчаянно нуждались в этом.
Снарк посмотрел на сковороду с мясом, и подошёл к одному из буфетов, после чего порылся там и вытащил жестяную банку, из-под мармелада.