000
ОтложитьЧитал
Капсула времени. Здесь всё застыло, законсервировалось. Здесь вечная осень.
Здесь холодно, хоть и хорошо топят. Под ногами лужи и каждый миллиметр напоминает хмурый день, опавшие листья. Любой цвет, даже красная надпись «не курить!» над дверью, отдаёт серым. Даже солнечные лучи, стоит им преломиться в окне вагона, становятся серыми. И чем дольше путь, тем больше ты превращаешься в мышку и сливаешься с другими людьми.
Серость. Сырость. Старость.
Иногда противно. Но бывают моменты, когда неохота выходить. Ты жаждешь ехать в этом вагоне всю жизнь, чтобы никто тебя не замечал и не трогал. Хочется раствориться в монотонном сером времени. Так ведь проще, удобней. Никаких проблем, никаких переживаний. Только ты, мысли и созидание. Люди меняются, сходят на станциях, расползаются по сёлам, городам. Живут, работают, рожают детей. Потом их дети заходят в этот же вагон и едут по своим делам, а ты всё так же сидишь и наблюдаешь. А у тебя всё так же ничего не произошло. Тебя уже не разглядеть. Нет разницы между тобой и сидением, или искалеченной дверью. Торговка, продающая сникерсы и чипсы уже ничего не предлагает. Даже она, бабка, для которой гривна на вес золота, для которой надежда виднеется в каждом, проходит мимо тебя. Никто не просит подвинуться, ведь уже некуда. Ты за чертой. Ты уступил место всем.
На моменте, когда слова в песне прекратились, я услышал стук и женский мат. Поставил на паузу, обернулся. Между двух половинок двери в v-образную щель пыталась пролезть толстая кондукторша. Дверь никак не поддавалась. Её лоб покрылся испариной. Я решил помочь. Дёрнул раз, второй, третий – безрезультатно.
– Ну, ёлки-палки, мужики сидят и хоть бы обернулись! – крикнула она.
Мужчина отдал деду пластиковый стаканчик и поспешил к нам. Повеяло перегаром. Он предложил навалиться на одну половину втроём. Я взял за ручку, женщина с другой стороны, а он сунул пальцы внизу в щель. Немного сдвинули, но пролез бы только я.
– А ну-ка, в сторонку, – сказал мужик и махнул рукой.
Пару ударов ногой и половинка двери открылась. Вторая так и не поддалась.
– Никому ничего не нужно, никому ничего не нужно, – бормотала кондукторша, обилечивая меня. – Десять лет работаю и одно и то же, одно и то же. Вешаем эти плакаты, вешаем. А насрать всем на эти плакаты. Ломают, рисуют, обивку пачкают. Но это ещё хорошо если пачкают. Могут и резать, сдирать. Ужас, ужас. И они хотят нормальные условия? А ещё и претензии выставляют, мол, почему грязно у вас, почему то, почему сё. А сами же срут. Срут, а в говне ездить не хотят.