000
ОтложитьЧитал
Задумывая на будущее лето опять посетить Архангельск и предпринять более далекое морское плавание, Петр решил увеличить свой флот на Белом море и к имевшейся у него яхте «Святой Петр» присоединить еще два корабля. Один из этих кораблей он поручил купить в Голландии; другой был заложен в Архангельске на Соломбальской верфи, и заботиться о его постройке должен был вновь назначенный архангельский воевода, будущий русский генерал-адмирал Ф.М. Апраксин.
Наконец, 19 сентября, во вторник, Петр расстался с Архангельском. Он двинулся в путь от Английского моста в седьмом часу дня, по нашему счету в первом часу пополудни, плывя на малом дощанике, а свита «со всеми обиходы» двигалась за ним на трех вологодских карбасах. При отплытии раздалась пушечная пальба с кораблей и от города. Когда Петр поравнялся с архиерейским домом, облеченные в стихари архиерейские певчие, находившиеся на подаренном преосвященному Афанасию карбасе, пели государю многолетие. К царскому дощанику подплыл на своем шняке сам архиепископ, везя царю в подарок хлеб и рыбу. «И великий государь хлебы, и рыбу, и пироги приказал принять любезно, и архиерея изволил принять к себе в судно, а хлеб и рыбу отвести указал на кормовое судно. Архиерей с государем до Архангельского монастыря (собора) путешествовал, и оттоле изволил государь по молитве и по прощении отпустить архиерея в дом архиерейской, с ним же воеводу, дьяка и гостя; а сам великий государь, отпустя их, изволил Богом сохраняем шествовать в путь свой»[249].
«Вседражайшая радость, государыня матушка царица Наталья Кириловъна, – писал Петр матери в день отъезда из Архангельска. – Iзвесно чиню, что мы сего сенътебря 19 д. поехали отъ Города к Москве въ добром здоровъе, малитвами твоіми. I какъ чрезъ сие писмо изволишь увѣдомитца, не ізволь болше писать для того, что многожды станутъ почтари разъежатца в дороге ночми, і отъ тово будеть сумненья, что писмы дохади… А я болше писать не буду, а чаю, что і сам не замешкаю. За симъ благословения прося. Petrus»[250].
В Холмогоры Петр прибыл в четверг, 21 сентября, вечером. Отпустив свиту, «бояр своих со всеми приказы» в Москву с Холмогор сухим путем «на телегах, и в коретах, и в колясках», сам он с немногими приближенными в небольшом карбасе отправился по речке Вавчуге (правый приток Двины, впадающий в Двину выше Холмогор против Курострова) осмотреть находившийся на этой речке лесопильный завод и корабельную верфь братьев Бажениных. Вернувшись от Бажениных, Петр доплыл до Копытова, оттуда направился в Москву сухим путем[251]. Опередив свиту, он приехал в Преображенское 1 октября около восьми часов вечера. Вероятно, отсюда было отправлено им письмо к царице Наталье Кирилловне с просьбой извинить, что остался там ночевать, не доехав до Кремля, где, надо полагать, была тогда царица. «Паче живота моего телесного вселюбезной матушки моей. Да не прогневица благородие твое; еже остах зде ночевати; сие же пишу для ради безмерной милости твоея ко мне. По сем недостойный Petros»[252].
XII. Осень 1693 г
Осенние месяцы 1693 г. по возвращении из Архангельска прошли особенно весело во все более тесных и дружественных отношениях с любимыми иноземцами. 2 октября, на другой день по прибытии Петра, Гордон отправился приветствовать его с приездом. После обеда царь посетил его с «компанией»; все остались ужинать и были «удовольствованы». 3-го происходила свадьба иноземца Якова Лефебра, которую царь почтил своим присутствием. 4 октября Гордон был в Преображенском, завтракал с царем и передал ему некоторые артиллерийские инструменты: квадранты, а также гранатный мешок. 5 октября дан был большой праздник генералиссимусом И.И. Бутурлиным; присутствие на нем Петра Гордон, однако, не отмечает. 6-го вернулся из архангельской поездки Лефорт, и Петр был в тот же день у него. 8-го царь обедал у генерал-майора Ригемана. 9-го Гордон из слободы отправился в Москву по делам. В его отсутствие заезжал к нему царь и оставил ему приказ на следующий день приготовляться к встрече генералиссимуса князя Ф.Ю. Ромодановского при его возвращении из архангельской поездки. Эта встреча на другой день и состоялась. «Рано утром (10 октября), – пишет Гордон, – мы поехали в Алексеевское, где генералиссимус провел ночь, и были пред его допущены». Затем состоялся парад в Семеновском. На поле были выстроены четыре полка. Генералиссимус проследовал по фронту, причем палили из пушек каждого полка, а затем последовали залпы из ружей. В заключение полки проходили церемониальным маршем мимо дворца и, выстроившись перед съезжей избой (Семеновского полка), были распущены по домам[253].
Об этой встрече генералиссимуса, между прочим, рассказывает Петр в письме к новому архангельскому воеводе Ф.М. Апраксину от 11 октября: «Федор Матвеевичь! Зеркало, которое в серебряных рамах у Фраксома, вели прислать к Москве, также и органцы маленькие, о которых ведает гость Алексей Филатьев. А мы приехали к Москве октября 1 дня, дал бог в добром здоровье; а генералиссимус изволил притти в 10 день, и встреча была всеми четырмя салдатскими полками; также и святейший патриарх (Зотов) приехал наутрие того дни в добром здоровье. По сем здравствуй. Piter. Из Преображенского октября 11 дня»[254].
В этот день, 11 октября, утром Петр заходил к Гордону, а обедать отправился к Лефорту. После обеда Гордон был у царя и провел с ним время до позднего вечера. Беседы с ним, видимо, не были все-таки кончены, потому что он провел с царем и следующее утро 12 октября до 10 часов, когда Петр уехал в Покровское на Фили. 13-го там, в Покровском, был обед, на который ездил Гордон. 14-го Гордон, по обыкновению – на другой день после пиров – сидел весь день дома. В третьем часу ночи, в восьмом часу вечера по нашему счету, царь прислал к нему с известием, что на следующий день приедет к нему обедать. Действительно, 15 октября, около девяти часов утра, Петр был уже у Гордона и завтракал у него, а затем около двенадцати часов дня, когда собралась остальная компания, сели обедать, причем все были «очень удовольствованы», и после этого удовольствования Гордон хворал и оставался дома долее обыкновенного – два дня. 18 октября он вновь ездил в Покровское на Фили и обедал там с царем. 22 октября, в «Казанскую», в прежние годы Петр обыкновенно принимал участие в крестном ходу из Кремля в Казанский собор; но в 1693 г. он в этом ходу не был, за иконами шел один царь Иван Алексеевич. Этот день Петр провел на пиршестве, устроенном генерал-майором Ригеманом. 23-го утром, очевидно с пира, царь заходил к Гордону, затем отправился в Преображенское и оттуда поехал на Фили.
26-го туда же был вызван Гордон, обедал там и ужинал вместе с царем. 29 октября, в воскресенье, Петр, приехав из Преображенского в Москву в десятом часу утра, был вместе с братом на освящении церкви Сретения иконы Пресвятые Богородицы, именуемой Владимирской, что в Китае у Никольских ворот, и затем у литургии в той же церкви. После литургии во втором часу пополудни он отбыл в Преображенское[255].
5 и 6 ноября был двухдневный пир у Лефорта, во время которого Петр подарил Гордону еще участок земли на берегу Яузы. 8 ноября утром, придя к Лефорту, Гордон застал там Петра; затем Петр зашел к Гордону и взял у него книги по артиллерии. В связи с известием под 4 октября о представлении Гордоном царю артиллерийских инструментов можно заключить, что составляло, между прочим, сюжет разговоров царя с его любимым генералом и чем Петр в то время сильно интересовался. 12 ноября утром Петр был в Покровском на Филях, а затем Гордон видел его на крестинах у И.Р. Стрешнева. 19-го царь был на большом обеде у архимандрита Чудова монастыря, где был также и Гордон[256].
2 декабря Гордон виделся с царем в Преображенском, а 4-го Петр заходил к нему на короткое время. 8-го царь с компанией обедал у архимандрита Симонова монастыря. И на этом обеде в монастыре был также Гордон; отсюда видно, что наше духовенство не находило уже ничего предосудительного в трапезе с иноземцами. 10 декабря, пишет Гордон, двор переехал в Москву, очевидно из Преображенского. 16-го был устроен князем Б.А. Голицыным праздник в одной из его подмосковных, а 21-го праздновал именины боярин П.В. Шереметев. У обоих Петр был в числе гостей. Рождественский сочельник и утро Рождества проведены были царем с соблюдением обычных выходов. Однако 25 декабря он все же побывал в Немецкой слободе. 27-го он был на обеде у генералиссимуса князя Ф.Ю. Ромодановского. 28-го заезжал к Гордону, причем англичане, которых царь застал у своего друга, поднесли Петру золотые карманные часы ценою в 66 фунтов стерлингов и ящичек с инструментами ценою в 35 фунтов. Петр каждому из них поднес по бокалу вина[257]. От того же времени – декабря 1693 г., – дошел до нас документ, бросающий некоторый свет на бытовую вещественную обстановку, окружавшую Петра и его семью в те годы; это – список вещей заграничной работы, купленных у некоего иноземца Яна Балтуса. Среди них находим оружие для самого Петра: шпага, пара пистолей, две пары «штыкантов» (надо думать, ружей со штыками?), далее часы «серебряные сканные (филигранные) пересыпные», столовые принадлежности: ложки, ножи и вилки: «5 нагалищ (футляров), в них по ложке, да по ножу, да по вилкам серебряным», некоторые вилки, ножи и ложки золоченые; «готоваленка обита гвоздми, в ней ножик с вилками складные, черены черепаховые, да ноженки», «3 готоваленки сканные с ножи», «пара ножей складных, черенья черепаховые», «чарка серебряная сканная»; картины в рамах и зеркала: «12 картин в рамах золоченых за стеклом», зеркало складное о двух стеклах, 5 зеркал, в рамах черепаховых; различные туалетные предметы: «погребчик (ящичек) черепаховый, оправа на нем серебряная сканная, в нем 12 четвертинок маленьких», «погребчик серебряный сканный, в нем 7 склянок хрустальных, 16 ножинок, оправленных серебром», «8 араматников серебряных, в том числе 1 бочечкою, да 4 точеные, да 3 с финифтью», 8 гребней черепаховых, 19 склянок маленьких в медной вызолоченной оправе, коробочка с духами очень дорогими (заметим – цена коробочки показана 10 рублей, тогда как, например, пара пистолетов стоила 5 рублей), далее 26 коробочек маленьких, в том числе 2 серебряные сканные, 2 стальные, 3 с черепахами, 5 костяных, 4 деревянные с «личинами», т. е. с портретами, 7 деревянных расписанных с позолотою, 3 деревянные олифные, 4 щеточки черепаховые. Куплены были также птицы: «птичка попугай в клетке, цена 3 алтына 2 деньги», «3 птички, цена 6 алтын». Птицы, вероятно, предназначались для царевича Алексея Петровича. Для него же, конечно, приобретены были игрушки: «гремушечка серебряная» и 2 куклы. В описи упомянут «молоточек стальной» и какие-то инструменты, но какие именно – из описания выяснить нельзя: «Инстромент маленькой, цена 3 рубля», «Инстромент покрыт ящуром, оправлен серебром, в нем снасть серебряная, цена 16 рублев». Наконец, значатся серебряные вещицы-безделушки: кораблик серебряный, меленка серебряная, цепочка серебряная. За все эти вещи уплачено было Яну Балтусу 235 рублей, взятые из Новгородского приказа[258].
XIII. Смерть царицы Натальи Кирилловны
1694 г. начался подобно предыдущим. 5 января, в крещенский сочельник, государи слушали обедню каждый в своей дворцовой церкви, но к освящению воды и к действу многолетия в Успенский собор выходил один только царь Иван Алексеевич. 6 января оба государя были в крестном ходу на Иордань. 9-го Гордон видел Петра у князя Ф.С. Урусова. 12 января, в день именин царевны Татьяны Михайловны, Петр был у обедни в своей дворцовой церкви, но к пожалованию поздравителей не выходил. 19-го и 20-го Гордон ездил из слободы в Москву и бывал у царя: видимо, что-то царь с ним обсуждал. Возможно, что беседа шла о новой поездке в Архангельск, мысль о которой всецело занимала Петра в зиму 1693/94 г. 21 января Петр был в числе гостей на празднике, данном окольничим А.А. Матвеевым. Вдруг беззаботное веселье было прервано разразившейся бедой. Заболела и слегла в постель царица Наталья Кирилловна, хворавшая и раньше, после переславской поездки и весной 1693 г. 22 января о ее болезни занес отметку в свой дневник Гордон. Еще ранее, задумав какой-то поход из Москвы на 26 января, Петр обещал Гордону приехать к нему 25-го на прощальный ужин с танцами. Очевидно, по делу об устройстве этой пирушки Гордон 25 января за два часа до рассвета отправился ко двору, но царя в Кремле уже не застал. Оказалось, что болезнь царицы приняла опасный оборот. Положение ее было безнадежно, и Петр, простившись с ней, в порыве горя умчался к себе в Преображенское. Гордон поспешил туда и, как он пишет, нашел царя в высшей степени удрученным и огорченным. Во втором часу дня в первой четверти, по нашему счету в исходе девятого часа утра, царица скончалась. Когда известие об этом пришло в Преображенское, царь в присутствии Гордона предавался чрезвычайному горю. «Странным кажется, – замечает, рассказывая об этих событиях, Погодин, – как Петр, видя мать свою умирающею, оставил ее и уехал в Преображенское. И здесь обнаруживается его своеобразный характер: он не хотел или не мог дождаться двух-трех часов и удалился. Может быть, она была без памяти или страдала сильно, и Петру было слишком тяжело видеть эти страдания. Но все-таки сыну оставлять умирающую мать – противно чувству»[259].
Погребение царицы происходило на другой день после ее смерти, 26 января. В третьем часу дня, по нашему счету в десятом часу утра, обитый черным бархатом гроб с телом царицы с обычными царскими почестями был вынесен окольничими и стольниками из ее хором мимо дворцовой царицыной церкви Великомученицы Екатерины на Сенях, сенями, что перед царицыной Золотой палатой и Постельным крыльцом, до переградных дверей Красного крыльца. У дверей Красного крыльца под шатром стояли изготовленные, по древнему обыкновению, обитые черным сукном и покрытые черным же бархатом сани. Поставленный на эти сани гроб с телом государыни несен был стольниками и дворянами на среднюю лестницу Красного крыльца, а оттуда площадью до Вознесенского монастыря. Процессию открывали стольники, несшие крытую черным бархатом гробовую «кровлю». Затем шли дьяконы и священники; за ними несены были иконы и кресты, а за иконами шло высшее духовенство по чину: из соборов протопопы, игумены, архимандриты, епископы, архиепископы и митрополиты. Далее следовали царские и патриаршие певчие с пением надгробных песнопений. Перед гробом шел патриарх Адриан. Гроб окружали дьяконы из соборов с кадилами. За гробом «в печальном смирном платье» шел царь Иван Алексеевич в предшествии бояр и ближних людей и в сопровождении царевичей, бояр, московского дворянства, служилых людей и множества всякого чина людей в черных кафтанах со свечами в руках при звоне колоколов Ивана Великого «по древнему обыкновению тихим возгласием». После литургии и отпевания тело царицы было опущено в могилу в Вознесенском монастыре. «А великому государю царю и великому князю Петру Алексеевичу, – прибавляет разрядная записка этого дня, – выходу за телом ее, благоверные государыни царицы, и к погребению не было». Вечером после похорон царицы Нарышкины, родственники царя, по свидетельству Гордона, собрались в Преображенском, чтобы выразить ему сочувствие. Это вызвало у него новый приступ сильнейшего горя[260].
Не был Петр и на третий день по кончине царицы, 27 января, в Вознесенском монастыре у заупокойной литургии, на которой присутствовал царь Иван Алексеевич. Но в тот же день после вечерни он один, без свиты, зашел в Вознесенский монастырь помолиться на могиле матери[261]. Это поведение Петра: и отсутствие на похоронах матери, и одинокий приход на ее могилу, – свидетельствует о глубине и искренности его горя. Он поступал, как пораженный глубокой скорбью искренний человек, которому невыносимо было являться на людях в официальной церемонии и который желал остаться со своим горем наедине, не считаясь притом ни с какими требованиями этикета. Так же одиноко по вечерам, как бы украдкой, посещал он могилу матери и впоследствии, 1 и 13 февраля, отсутствуя на официальных заупокойных богослужениях по ней в девятый день – 3 февраля, в двадцатый – 13 февраля и в сороковой – 10 марта[262].
28 января мы видим Петра на собрании у Лефорта. Нельзя думать, чтобы он предавался там веселью. Такое странное, на наш взгляд, его появление в обществе можно объяснить желанием отвлечься, забыться в кругу сочувствующих друзей, который не отпугивал его, как публичная церемония. У Лефорта на этом собрании решались разные вопросы, касавшиеся новой поездки на север, и именно на этом собрании Гордон был назначен контр-адмиралом будущей морской экспедиции. У Лефорта был Петр и на следующий день, 29 января[263]. Что на Лефорта возложены были хлопоты по устройству второго путешествия в Архангельск, видно из несколько более позднего письма его к брату в Женеву. «Я писал, – сообщает Лефорт брату, – по приказанию его царского величества в Амстердам к бургомистру Витзену о корабле, который снабжен 40 пушками и всем к тому принадлежащим. Отдан уже приказ о переводе 40 000 талеров для уплаты за него. Я буду иметь честь командовать на нем в качестве капитана, князь Голицын будет лейтенантом, наш великий монарх – шкипером, а рулевым будет служить прежний его рулевой. Кроме того, у нас будут еще два корабля, их будут вести два генерала, из коих один – мой зять Гордон, а другой по имени Бутурлин. Все господа, которые обыкновенно следуют за двором, поедут с нами. Делаются большие приготовления, и всем распоряжаюсь я. Я надеюсь, что все, если Богу будет угодно, удастся по желанию государя»[264].
Насколько заботы о морской экспедиции поглощали внимание Петра, видно из письма его к архангельскому воеводе Ф.М. Апраксину, написанного 29 января того же года. «Федор Матвеевичь, – пишет ему царь. – Беду свою и последнюю печаль глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и сердце. Обаче воспоминая апостола Павла, «яко не скорбети о таковых» и Ездры, «еже не возвратите день, иже мимо иде», сия вся, елико возможно, аще и выше ума и живота моего (о чем и сам подлинно ведал), еще поелику возможно, рассуждаю, яко всемогущему Богу и вся по воле своей творящу (так угодно). Аминь. По сих, яко Ной, от беды мало отдохнув и о невозвратном оставя, о живом пишу. Понеже по обещанию моему, паче же от безмерной печали, незапно зде присетити хощу, и того для имам некие нужды, которые пишу ниже сего: 1. Посылаю Никласа да Яна для строения малого корабля, и чтоб им лес, и железо, и все к тому было вскоре готово, понеже рано приехать имеем. 2. Полтораста шапок собачьих и столько же башмаков разных мер сделать, о чем в готовности не сомневаюсь. И желаю от Бога купно здравия компании вашей. Piter»[265].
В этом письме видна глубокая печаль: Петр не может даже подробно касаться постигшей его беды, говорит о ней глухо. Но чувство не мешает мысли о занимающем его деле, и всего на пятый день после смерти матери он настолько владеет собой, чтобы давать распоряжения о постройке малого корабля и помнить подробности о башмаках и собачьих шапках, необходимых для плавания в северном море. Из письма видно, что поездка в Архангельск предполагалась вскоре же. Однако ее пришлось отложить до весны.
XIV. Перед отъездом в Архангельск
31 января Гордон был у государя в Преображенском. 1 февраля, как упомянуто выше, Петр после вечерни побывал в Вознесенском монастыре у гроба матери. 2 февраля он ранним утром выехал с компанией в подмосковное село Троицкое, в 15 верстах от Москвы. В поездке участвовал и Гордон. В этой загородной прогулке проведено было также и 3 февраля – девятый день по кончине матери. Гордон записал, что компанию там хорошо угостили. 6 февраля вечером царь был на свадьбе майора Беккера фон Деллена с Маргаритой Креке, дочерью полковника Иоахима Креке. 9-го давал прощальный пир И.А. Матюшкин по случаю своего отъезда на воеводство в Вятку. Петр был в числе гостей. В воскресенье, 11 февраля, «в мясное заговенье», был грандиозный банкет у Лефорта на 250 человек. Траур по царице-матери не помешал этому пиршеству и сказался только в отсутствии обычных теперь уже на таких пирах пальбы и музыки. 13 февраля, в двадцатый день по смерти матери, Петр вновь посетил ее могилу, но опять без свиты, после вечерни. 14-го Гордон получил из Англии через посредство новгородского купца Якова Мейера вещи для поднесения царю от англо-московского общества. 15-го он отправился с известием об этом в Преображенское, и Петр не утерпел, в тот же день приехал сам к Гордону за вещами. Подарки заключались в следующем: 6 алебард, какие носят в Англии джентльмены-пенсионеры (gentlemen-pensioners), 12 протазанов, какие носят гвардейцы-телохранители, прекрасный стальной меч с золотой рукояткой, пара художественно сделанных пистолетов, шляпа с красивым белым пером. 16 февраля эти вещи были отправлены в Преображенское. Еще раньше от того же общества были поднесены Петру карманные часы и ящик с инструментами, а также несколько дюжин бутылок канарского секта, сидра и других напитков. 18 февраля, воскресенье на Масленице, сыропустное, было проведено Петром по-старому с выходом в восьмом часу дня, по нашему счету в третьем пополудни, для моления в Успенский, Архангельский и Благовещенский соборы, в Чудов и Вознесенский монастыри и с допущением бояр и ближних людей «к руке»[266].
В начале марта установлен был срок выезда в Архангельск, о чем Петр уведомлял архангельского воеводу Ф.М. Апраксина письмом от 5 марта в шутливой форме, как бы передавая распоряжение «адмирала» князя Ф.Ю. Ромодановского. «Федор Матвеевичь, – пишет царь, – письмо твое чрез Михаилу Куроедова мне вручено и, выразумев, доносил о всем государю своему и адмиралу, который, донос выслушав, указал мне ж отписать тебе сими словами: 1) что он, государь, человек зело смелый к войне, а паче к водяному пути, о чем и сам ведаешь; и для того здесь далее апреля последних чисел медлить отнюдь не хочет; 2) такожде и брат его, государев, любовью с ним, паче же рвением, яко афиняне, нового ищущи, обязал его в сем пути, також оставити не хочет; 3) шаутбей-нахт будет Петр Ивановичь Гордон; всех людей будет близко трех сот разных чинов; а кто и в каком чине и где, о том буду писать впредь. И того для во всем прилежнее поспеши, а паче в карабле. По сем аз и с товарыщи, у работы блочной будучи, много кланяемся. Здрав буди. Piter. Марта в 5 день»[267]. Итак, путешествие назначалось не позже последних чисел апреля по приказу смелого на войне, любящего водяной путь, как иронизирует Петр, Ф.Ю. Ромодановского, и благодаря рвению его, жаждущего новостей, и в этом подобного древним афинянам брата, и устанавливалось число путешественников около 300 человек. В заключение письма царь торопит Апраксина с приготовлением всего необходимого и главное – с постройкой заложенного им в Архангельске в 1693 г. корабля, для которого царь сам точит блоки. 9 марта, в пятницу на третьей неделе поста, накануне сорокового дня по смерти царицы Натальи Кирилловны, Петр был в Вознесенском монастыре вместе с братом у вечерни, а затем государи слушали панихиду. От появления на официальной заупокойной литургии по царице 10 марта Петр опять уклонился, и на ней присутствовал один царь Иван Алексеевич. 17 марта, в день ангела сына, Петр был у обедни в своей дворцовой церкви; но обычного пожалования поздравителей в Передней палате не было. 22 марта царь, в виде любезности к другу, переслал Гордону два письма от его сына, находившегося в Тамбове на службе. 25 марта выхода к обедне в Благовещенский собор не было; Петр слушал литургию в своей дворцовой церкви Апостолов Петра и Павла[268].
Нет в Дворцовых разрядах 1694 г. записи о праздновании Вербного воскресенья, так что не знаем, участвовал ли Петр в этом году в шествии на осляти. В Великую пятницу, 6 апреля, в Успенский собор прикладываться к святым мощам после совершенного патриархом действа их омовения выходил один царь Иван Алексеевич. Петр отступил в этом случае от своего обыкновения прежних лет и не был в соборе. «Светлый день», 8 апреля, был встречен по-старинному обоими государями у утрени в Успенском соборе. Из собора после заутрени государи проследовали для моления в Вознесенский монастырь, в Архангельский и Благовещенский соборы, а литургию слушали в своих дворцовых церквах, после чего во втором часу дня, в седьмом утра по-нашему, у государей в Передней был патриарх со всем Освященным собором и «славил Христа». Вечером этого дня Петр с компанией был на большом празднике, данном Лефортом[269].
Упоминание о торжественном выходе Петра в кремлевские соборы в пасхальную ночь 8 апреля 1694 г. – последнее упоминание об участии его в старинных кремлевских церемониях. Уже со времени все более тесного сближения с иноземцами, затем с продолжительными отлучками из Москвы, с поездками в 1692 и 1693 гг. в Переяславль и в особенности в Архангельск в 1693 и 1694 гг. он совсем перестает появляться на придворно-церковных торжествах. Со смертью матери, все же связывавшей царя до некоторой степени с благочестивыми обычаями и преданиями старины, Петр окончательно освобождается от требований придворного обихода. Центр его интересов из Кремлевского дворца переносится в Немецкую слободу, и вместе с угасавшим царем Иваном Алексеевичем, строго соблюдавшим старые обряды и обычаи, доживал свои последние годы величественный и чинный церковно-придворный кремлевский ритуал с его из года в год повторявшимся обязательным кругом церковных торжеств, с царскими выходами на богослужения в соборы и «походами» в подмосковные монастыри, с крестными ходами и церковными «действами», с молебными пениями, с многолюдными приемами патриарха и властей, с пожалованием думных и служилых людей именинными пирогами, а затем кубками вина и т. д. При дворе Петра постепенно слагается свой, новый чин с иными обрядами и действами, не связанными со стариной.