Я с ухающим желудком осознаю, что натворила. Мы со злоумышленником по-прежнему связаны, моя магия обматывает его грудь. Шум волн усиливается на задворках моего сознания.
– Какого черта только что произошло?! – вопит мужчина, опуская пистолет, чтобы оглянуться, как если бы ожидал найти кого-то у себя за спиной. На его лице застывает гримаса чистого ужаса.
Я поднимаюсь на ослабших ногах. Его налитые кровью глаза останавливаются на мне, словно он впервые замечает мое присутствие. На его лицо падают высветленные волосы, над дрожащей верхней губой растет редкая линия усов. Будь я полностью в сознании, то могла бы даже посочувствовать ему.
– Чего ты боишься? – спрашиваю я у злоумышленника. Его взгляд на секунду останавливается на мне, а затем продолжает бегать по комнате. Он меня не слушает.
– Беги, – шепчу я Сэму.
– Что? Почему? – спрашивает он и, увидев мои полные ужаса глаза, делает шаг ко мне.
– Забирай Гейба и уходи, – молю я, тщетно пытаясь прервать нашу связь со злоумышленником.
Мужчина нацеливает пистолет на мою грудь.
– Никто никуда не пойдет, – сплевывает он.
Ладно, теперь я точно ему не сочувствую.
Чувство нахождения под водой усиливается, затягивая меня все глубже. Мои руки дрожат, связь между нами натягивается. По моему затылку стекают капельки пота, а сердитое выражение лица мужчины идет трещинами – я знаю, что он чувствует то же самое, что и я. Он слышит волны… крики.
В моих ушах рокочет океан. Мужчина взводит курок и наставляет пистолет на голову Сэма.
– Отойди, или я пристрелю твоего парня, – говорит он, но его внимание сосредоточено на чем-то другом.
Он опускает взгляд при звуке журчания воды. Та собирается у его ног, вращаясь единым потоком вокруг лодыжек, как возникший из ниоткуда водоворот.
– Что это? – затаив дыхание, спрашивает злоумышленник.
При виде воды меня охватывает странный трепет. Я чувствую ее потоки в своих ладонях – каждое их движение отдается под моей кожей. Мужчина пытается пошевелиться, но я поднимаю руки, и водоворот вздымается к его талии. Поднимаю руки выше, и вода достигает плеч и прижимает его руки к телу, пока он кричит.
Я вытягиваю пальцы, и водоворот начинает кружиться быстрее. В моей груди вспыхивает чахлая надежда – раньше мне никогда не удавалось контролировать ситуацию. Это что-то новенькое.
С вращающейся в ладонях энергией я поднимаю руки еще выше.
Вокруг мужчины пенится густая и неумолимая вода. Вот что я обнаружила внутри его – страх, порожденный воспоминанием десятилетней давности, когда сильное течение сбило его с ног и кубарем отправило во тьму. В тот миг он думал, что погибнет: в его ушах гудит рев океана, пока он не перестает отличать рокот воды от собственных криков. Соль обжигает горло и щиплет глаза. Где-то во мраке его страха я слышу женский голос, зовущий его по имени: «Митч! Митч! Мой сын! Он не может выбраться! Митч!»
Митч. Вот как его зовут.
Я возвращаюсь на кухню и открываю глаза. Осмеливаюсь кинуть взгляд на Сэма – он тоже смотрит на меня, на его лице читается странное выражение. У меня нет времени пытаться определить его. Я поворачиваюсь к Митчу.
Утонуть. Он боится утонуть.
– Что, Митч, уже не так весело, когда кто-то играет с твоей жизнью? – спрашиваю я, и его глаза округляются.
По моему телу раскатывается сила, мышцы растягиваются и сокращаются от тяжести того, что я не использовала со времен побега, но они ее помнят.
– Откуда ты знаешь мое имя? – выпаливает мужчина, и я позволяю воде подняться до его шеи.
Я делаю шаг, и вода двигается синхронно со мной, отползая назад. Подошва моих кедов скрипит на влажной плитке. Я собираюсь вытолкать злоумышленника и воду наружу, позволить страху отскочить обратно в его грудь, а затем забрать пистолет и вверить его Сэму до приезда полиции.
Никогда не думала, что наступит день, когда я смогу сделать что-то доброе с помощью своей силы. Что смогу быть кем-то еще, кроме как угрозой. От этой мысли я чуть ли не ликую. Закрываю глаза и сосредоточиваюсь на воде.
Ледяная и сердитая. Она наполняет мой нос и просачивается в легкие, туго сжимая их…
Вдруг что-то идет наперекосяк. Будто наша связь со скрипом рвется, и я кубарем падаю, в разум врывается оглушительный рев океана. Через секунду я возвращаюсь в воспоминание Митча. Обратно в водоворот. Мои пальцы впиваются в песок, пытаясь найти опору, чтобы исправить ситуацию. Но я не могу. Тут ничего не поделать. Возможно, я уже даже себя никогда не исправлю. Я падаю на колени, и боль возвращает меня в реальность – как раз вовремя, чтобы увидеть, как водоворот обрушивается на пол, и Митч падает. В этот миг, в эту секунду, мне кажется, что опасность миновала. Но затем мои уши опять наполняет рев, и я поворачиваюсь.
В дверь врезается огромная волна, сбивает Сэма с ног и откидывает металлический стол к задней стене, блокируя черный выход. За секунду кухню затапливает вода. Мы будто находимся на тонущем корабле, океан крушит наше жалкое судно на щепки и поглощает его.
Я слышу собственный крик, но словно издалека. Зажмуриваю глаза и пытаюсь вернуть контроль, но это бесполезно. Ужас разрывает меня изнутри и не дает ни за что ухватиться. Я захлебываюсь позаимствованным страхом Митча.
Уровень воды поднимается – черт, как же холодно! Передо мной стоит Сэм; Гейба, который по-прежнему без сознания, он закинул на плечо. Он что-то кричит, но я не могу разобрать слов. Сэм подходит ближе.
– Нам нужно убрать стол от двери!
Я молча киваю, и мы плывем к перевернутому столу. Он огромен!
– Эй! Помоги нам! – кричит Сэм Митчу, но тот не слушает. Мужчина будто окаменел, его тело сотрясает дрожь, пока он смотрит на льющуюся через дверь воду, словно это монстр из кошмара. Так и есть.
Я прячу свой собственный страх как можно глубже и сосредоточиваюсь на том, как бы выйти отсюда живой.
– Тяни на счет три! – говорит Сэм. – Раз, два, три!
Мы с Сэмом дергаем стол на себя, но он застрял между двумя полками по бокам от двери.
Вода уже достает до моих ключиц, сбивая меня с равновесия и лишая воздуха.
Сэм поправляет Гейба на плече, чтобы тот не погрузился под воду.
– Давай я попробую снизу, – сиплю я, а затем делаю глубокий вдох и ныряю.
Я открываю глаза, но почти ничего не вижу из-за клубящегося песка. В рот и нос попадает соленая вода. Естественно – Митч боялся океана, и именно его я и создала. Я тяну за ножку стола, но ничего не выходит. Она застряла.
Выныриваю на поверхность. Осталось всего несколько сантиметров воздуха. Флуоресцентные светильники мигают и гаснут, и все погружается во мрак.
– Нужно попробовать через другую дверь. Возможно, вода пропустит нас в зал, когда полностью затопит кухню, – пыхтя, произносит Сэм.
Но я знаю, что это не сработает, поскольку до сих пор чувствую, как в груди свирепствует страх – зеркальное отражение водного потока, рвущегося через дверь. Он не остановится, пока я его не заставлю.
Мы умрем из-за моего страха. Потому что мне хватило глупости на одну секунду подумать, что это что-либо иное, кроме как проклятие.
Вода поднимается над моим ртом. Я вдыхаю побольше воздуха, задевая губами резиновое покрытие потолка, и ныряю.
Позволяю себе погрузиться до самого дна. Здесь так холодно, что я уже даже не дрожу. Моя спина касается пола, течение колышет волосы во все стороны.
Я еще раз пробую потянуть стол на себя, но он не двигается с места.
Голову наполняет чуть ли не успокаивающий рокот бегущей воды. Ужас пульсирует по всему телу, вдалеке слышно эхо криков мамы Митча – остатки его страха, который по-прежнему нас объединяет.
Все должно было закончиться иначе. Я не готова к такому концу. Мои легкие горят, при вопле с моих губ срываются пузырьки. Я со всей силы дергаю за край стола. Тщетно.
Я замираю. Вода уже даже не кажется холодной. Это дурной знак, верно?
Интересно, узнает ли когда-нибудь моя семья о произошедшем? Приедут ли, чтобы опознать тело? Отстойная из меня дочь – мало того что разбила им сердце, так еще и заставляю ехать за мной в такую даль. Разумеется, это не единственная причина. Я представляю свою маму, улыбающуюся с трибун во время игр. Своего отца, сидящего по другую сторону костра на пляже. Слышу визгливый смех Кармен, когда Джек продевает руки через штанины шортов и гоняется за ней по кухне.
Мое сердцебиение замедляется. Все замедляется.
А затем пламя в животе утихает. Я все так же напугана, но паника постепенно теряет хватку на моем позвоночнике. Пусть и на мгновение, но этого перерыва достаточно, чтобы совладать со своим страхом.
Пусть всего на секунду, но теперь я контролирую его, а не наоборот.
Я тяну за ножку стола, и та поддается. Страх не только потерял хватку, но и опору в этом мире. Я отодвигаю стол и отталкиваюсь от пола по направлению к двери. Отвожу затвор и со всей силы тяну дверь на себя. Мне удается приоткрыть ее на пару сантиметров, но этого недостаточно. Во мне вновь вспыхивает ужас. И тут рядом возникает Сэм. Ощущение от того, что я не одна, что кто-то борется вместе со мной, ненадолго приглушает страх, по-прежнему вращающийся в моей груди. Но это все, что нам требуется.
Сэм обхватывает пальцами край двери и тащит на себя.
Вода выносит нас потоком в темную ночь и на парковку.
Я падаю на асфальт, и все вокруг чернеет.
4
Вплоть до пятнадцати лет худшим поступком, который я совершала, была покупка пары стрингов тайком от мамы. Худшее, что я видела, это когда моя подруга Линдси нашла труп своего кота в канаве за домом.
Моя жизнь была сладкой, как фраппучино, – репетиции группы поддержки, ночевки у подружек по пятницам.
Я играла с младшей сестрой Айрис и младшим братом Джеком. Кармен была старшей, и мы сочли своим долгом выводить ее из себя так часто, как только это возможно.
Вплоть до пятнадцати лет вся моя жизнь строилась на лжи.
Я выросла на сказках об аномалах. Как, впрочем, и все. По мне, это самая странная часть. Я росла на историях о фриках, чудаках – аномалах, – волшебниках. Мы говорили о них как о ненормальных, но все хотели знать, каково владеть такой силой. Помню, как шутила о самых чудаковатых из них. Один мальчик понял, что может прикосновением руки взорвать пакет с попкорном, а одна девочка могла разбить стекло своим голосом. С наступлением темноты дети в лагерях рассказывали друг другу ужастики: например, о девочке, которая однажды проснулась с желтыми глазами и такой сильной жаждой крови, что разорвала на кусочки собственную собаку. Эти истории еще долго не давали мне уснуть, хотя я и смеялась над ними у костра.
Но в этих сказках всегда присутствовал герой… тот, кто не даст аномалам причинить нам вред. Смотрители – аномалы, которые защищают человечество. Тени в черном, заботящиеся о том, чтобы обычные люди всегда находились в безопасности от магии.
Большую часть моей жизни эти истории были просто хохмой, которую мы нашептывали в темноте, лежа в спальниках на ночевках. Пока однажды утром я не проснулась с пульсацией в ладонях, которая будто цеплялась за других людей… будто она каким-то образом проникала в них.
Я отрицала это так долго, как только могла. Но, лежа в своей кровати ночами, гадала: а не правдивы ли эти истории? Родители рассказывают детям о Санта-Клаусе, зная, что однажды те поймут, что это просто игра – приятная деталь, которая скрасит их детство, сделает его более удивительным и волшебным. Когда же под моей кожей начало пульсировать острое, гудящее нечто, я задумалась: а не рассчитывали ли родители, что когда-нибудь мы поймем обратное об аномалах – что они реальны? Не рассказывали ли нам, что это просто сказки, чтобы сделать наше детство безопасным и беззаботным, насколько это возможно?
Я молила родителей отвезти меня к врачу и надеялась, что это окажется просто защемлением нерва из-за тренировок. Но в больнице сказали, что со мной все в порядке. Дальше меня отвели к психологу, который был убежден, что я просто нервничала из-за поступления в колледж и потому устраивала сцены.
«Все в порядке, Веспер», – шептала мне мама. Но я испытывала сильную жажду и боялась, что не смогу ее контролировать.
Одним вечером папа усадил меня на диван и сказал сделать это с ним – чего бы я там ни боялась сделать.
– Ты же это не всерьез, пап, – помню, сказала я.
Он опустил руки на колени.
– Как раз наоборот. Я хочу показать, что тебе нечего бояться.
Я подняла покалывающую ладонь, по моей крови курсировала угроза. Сосредоточилась…
Но ничего не произошло. Моя сила будто выдохлась. Я опустила взгляд на руку.
– Видишь? Тебе не о чем беспокоиться, – сказал папа.
Дело было не в том, что я сдержала свои способности. Просто что-то куда большее, чем я, не давало мне показать их остальным.
Но в День независимости все изменилось.
В тот вечер моя сила словно озверела. Я чувствовала голодную, стреляющую боль в кончиках пальцев, которая тянулась к моей груди. Последнее, чего мне хотелось, это идти на вечеринку у озера в честь праздника, но туда собиралась вся моя семья, и я понимала, что отвертеться будет труднее, чем просто согласиться.
Прямо перед салютом Линдси схватила меня за руку. Она нашла лучшую точку обзора у воды. При прикосновении ее кожи это голодное нечто выпрыгнуло и обвилось вокруг Линдси, а она и не заметила. Помню, как смотрела на нее, пока она рассказывала о красавчике новом спасателе, не имея ни малейшего представления о том, что я сделала. Совершенно не подозревая, что, если бы захотела, я могла спустить на нее этого голодного монстра. Я замерла и затаила дыхание. Если не двигаться, я могла сдерживать его – вяло обвитого вокруг всего тела Линдси в ожидании приказов. Я выдавила, что мне нужно в туалет, и договорилась встретиться с ней через пару минут.
Кто-то позвал Линдси по имени, и она убежала, вырвавшись из моей хватки. Сила вернулась ко мне со скоростью молнии, и я упала на песок, держась за грудь. В ней, словно буря, нарастали всхлипы.
В таком состоянии и обнаружил меня отец спустя несколько минут.
– Оно настоящее! Я знаю, что вы с мамой мне не верите, но оно настоящее! – с трудом произнесла я.
Он попытался меня успокоить. Смахнул волосы со лба, как делал всегда, когда я болела в детстве. В тысячный раз попытался убедить, что это невозможно. Я резко встала, осколки ракушек впились мне в ладони.
Затем протянула руку, позволяя силе выползти из нее. Вспоминая тот момент сейчас, я понимаю, насколько это было опасно. Но тогда я действовала не задумываясь – мне просто хотелось, чтобы папа мне поверил. Он не мог предотвратить это, если не считал мои слова правдой.
Когда сила обхватила его, папины глаза округлились, а с губ сорвался сдавленный звук. В моей голове возник туманный образ чего-то темного, похожего на чернила. Ноздри наполнились запахом влажного камня и чего-то медного. Металлического.
Крови.
Я увидела мужчину в черном костюме, идущего ко мне спиной по переулку. Он остановился у двери под зеленой неоновой вывеской: «Ломбард Сью».
– Веспер, остановись, – услышала я папин голос, но он доносился издалека.
Мужчина в костюме начал оборачиваться. Что-то говорить.
– Веспер! – рявкнул отец, тряся меня за плечи. Я вернулась к озеру, лицо папы оказалось в сантиметрах от моего.
И тогда я поняла, что не ошиблась. Мое горе отразилось в его голубых глазах – той же формы и оттенка, что и мои.
– Что со мной происходит? – со всхлипом спросила я.
Он крепко прижал меня к груди. Над нами взорвались фейерверки. Со стороны озера послышались крики и радостные возгласы, но звуки вольного и беспечного веселья казались неправильными на фоне тревожной мысли, притаившейся на задворках моего сознания.
Я далеко не свободна.
5
Должно быть, я пролежала какое-то время в отключке. Я открываю глаза, моя щека прижата к мокрому асфальту. По мне стекает вода – остатки потока, направленного на Митча. Легкий ветерок ерошит деревья над головой, но для меня он как лезвие бритвы, режущее мою обнаженную кожу. Я поднимаюсь на ноги и вспоминаю, что только что произошло. Мои мысли с клацаньем соединяются воедино, как кусочки домино.
Сэм. Гейб. Митч.
Моя грудь сжимается, и я поворачиваюсь.
Сэм стоит в десяти шагах от меня, прижимаясь спиной к дереву на краю парковки. Гейб лежит рядом.
– Ты цел? – спрашиваю я, подходя ближе.
Я игнорирую его странный взгляд. Игнорирую то, как скрипят мои кеды при ходьбе и увязают в грязи с каждым шагом. Если и есть что-то хуже этого чувства полной уязвимости, то я не знаю что. Мне не хочется поднимать глаза. Не хочется отвечать на вопросы: «Что это было? Как ты это сделала?» Или еще хуже, мне не хочется видеть его страх. Как он будет избегать моего взгляда и искать ближайший путь к отступлению.
Сэм кивает на Гейба.
– Он дышит.
И на этом все.
Никаких вопросов. Никакой паники. Теперь я понимаю, почему он так на меня смотрит. Большинство людей, которым рассказывали истории об аномалах, перерастают и забывают их наряду со всем остальным, что перерастают дети. Но есть и те, кто не может просто отмахнуться от этих россказней. По глазам Сэма я вижу, что он один из таких. Интересно, кто это в его случае? Член семьи? Друг? Я присматриваюсь. Возможно, он сам аномал?
– Нужно отвезти его в больницу, – говорю я.
Может, он сам с этим справится. Это даст мне достаточно времени, чтобы исчезнуть до приезда полиции. А также, возможно, службы береговой охраны. Кого обычно вызывают, когда гигантская приливная волна проносится по парковке? Сомневаюсь, что для таких случаев существует протокол.
Сэм снимает толстовку и накидывает ее на плечи Гейба. На нем черная майка с надписью «Дункан» спереди. Его широкие плечи испещряют синяки и шрамы. Сэм медленно встает и поворачивается ко мне. Увидев выражение его лица, я невольно отступаю на шаг. Это что-то среднее между яростью и неверием.
– Что это было? – спрашивает он.
– Трубу прорвало, – с легкостью вру я, хоть и знаю, что он на это не купится.
– Фигня, – парирует Сэм, делая шаг в мою сторону.
– Я не обязана тебе ничего объяснять. Кстати, можешь не благодарить за свою уцелевшую мордашку, – говорю я, отказываясь отступать, вероятно, из довольно ошибочных принципов. Нет, я твердо стою на месте, надеясь, что выгляжу увереннее, чем себя чувствую. – Поскольку твой непродуманный план чуть не привел к твоей смерти.
– Что-то я не пойму, чем был лучше твой полностью продуманный план, который чуть не привел к смерти всех присутствующих?
– Избавь меня от своего героизма, – огрызаюсь я, хоть и отлично понимаю, что в этой борьбе у меня нет морального превосходства. Моя сила как монстр, беспокойно ворочающийся внутри меня с той самой ночи, как я сбежала. Я использовала ее из паники, но стоило догадаться, что мне не удастся ее контролировать.
Что-то привлекает внимание Сэма, и он оборачивается на звук кашля. Митч. Мне не хочется оглядываться через плечо. Иначе я увижу степень нанесенного мною вреда.
Я кривлюсь и поворачиваюсь.
Ага. Все плохо, как я и думала. Машины на парковке погружаются в грязь, металл скрежещет по металлу. Задняя дверь кафе висит на одной петле. На краю затопленной парковки я вижу Митча, отталкивающегося руками от асфальта, чтобы сесть. Он откашливается, сплевывает, бранится и определенно переживает нервный срыв, но зато он жив. У меня мало времени. Митч не двигается, не пытается сбежать. Просто оглядывается. Заметив меня, он вздрагивает и утыкается взглядом в землю. Ветер доносит до меня вой сирен. Я медленно подхожу ближе и присаживаюсь рядом с Митчем.
Его глаза округляются. В своей прострации он похож на котенка с остриженными когтями. Я почти ему сочувствую.
Но недостаточно.
– Что случилось? – спрашивает он писклявым и срывающимся голосом.
Я догадываюсь, что он ищет во мне утешения, ответов. Я могу сделать так, чтобы ему стало легче. Могу ослабить эту чернильно-черную панику, которая будет наступать ему на пятки следующие несколько месяцев – а может, и лет.
Не-е. Если мне стыдно за содеянное, то и ему должно быть стыдно. Я подаюсь вперед.
– Ты покинешь этот город и никому не расскажешь, что видел. Ясно?
Он смотрит на меня со смесью страха, восхищения и едва скрываемого презрения.
– Ты не должна находиться среди обычных людей. Тебя должны запереть в каком-то правительственном учреждении.
Мои губы расплываются в улыбке, а лицо приобретает немного безумный вид, но я не имею ничего против такого образа. Его замешательство сменяется страхом. Из меня вырывается тихий смешок.
– Твоя правда. Давай так – мы сдадимся властям вместе. Так тебя устроит? Они возьмут нас в обработку и задержат минимум на ночь, прежде чем наши пути разойдутся. Полным-полно времени, чтобы ты таинственным образом захлебнулся туалетной водой в собственной камере. Или же ты можешь закрыть рот и исчезнуть.
Все же страх побеждает, и мужчина неохотно кивает. Я хлопаю его по плечу, и он морщится. Затем встаю и на секунду окидываю взглядом человека, который с легкостью и без зазрений совести забрал бы чужую жизнь.
– Если я еще раз увижу тебя поблизости, Митч, ты даже не заметишь, когда я приду за тобой.
Он поднимает голову, делает глубокий вдох и выпаливает:
– Да что ты такое?
Значит, он понятия не имеет, кто я, так даже лучше. Я выдавливаю скромную улыбку и делаю пару шагов назад, от всей души надеясь, что не запутаюсь в развязанных шнурках своих кедов.
Ему вовсе не обязательно знать, что я аномал. И уж точно не нужно рассказывать, что я предвестница – аномал, который материализует худшие страхи людей.
Вернувшись в тень, я поворачиваюсь к Митчу спиной. Сэм так странно посматривает на меня, что мне хочется скрестить руки на груди, но он не боится. И тут я понимаю, что в каком-то смысле предпочитаю страх. Что бы ни значил этот проницательный взгляд, мне он не нравится.
– Тебе лучше уйти, – медленно произносит Сэм. – Я позабочусь о безопасности Гейба.
Позади слышится шорох – Митч безуспешно пытается выбраться из плотного слоя грязи. Далеко он не уйдет.
Мне хочется спросить, почему он готов прикрыть меня, но я подавляю это желание.
Несмотря на огромный имущественный ущерб, кажется, мне даже удастся выйти сухой из воды, фигурально выражаясь. Митч ничего не расскажет. Сэм прикроет меня. Я смогу купить билет из города, уехать в Пейнс-Крик и исчезнуть.
На секунду мой разум возвращается к моменту до того, как я потеряла контроль; когда вода повиновалась моей воле, а моя сила была просто… силой. Я была за главную.
Я выбрасываю эту мысль из головы – глупо на что-то надеяться в данном случае. Мне нельзя загораться даже обыкновенной надеждой, что уж говорить о глупой. От предвестников ничего хорошего не жди. Мы приносим лишь страх. Поэтому мой лучший вариант, который не принесет никому вреда, подразумевает жизнь в тенях до самой смерти. Если справлюсь, все будет хорошо.
Вот о чем я размышляю, когда вой сирен и какие-то крики возвращают меня в реальность. Парковку окружают медики, копы и пожарные; бежать некуда. Я чувствую яркий свет фар, холодную ночь прорезают два худших слова, которые только можно представить:
– Полиция! Стоять!
И былого оптимизма как не бывало.
Папа сказал маме, что мне нездоровится и он отвезет меня домой. Я свернулась клубком на заднем сиденье и наблюдала, как дым от фейерверков расплывается на фоне залитого лунным сиянием неба, пока мы ехали домой в полном молчании.
Только оказавшись в безопасности его кабинета, отец наконец посмотрел на меня. Затем начал рыться в ящиках. Открыл ноутбук и яростно застучал по клавишам.
– Кое-что произошло, – сказал он.
– Что? – спросила я с нарастающим, как крик, раздражением.
Папа присел передо мной. Сделал глубокий вдох и расстегнул две верхние пуговицы рубашки.
– Ты знаешь, откуда это взялось, – больше заявил он, чем спросил. Я знала его историю. Все знали.
Прямо под его правой ключицей кожа шла розовыми буграми, которые скручивались и сплетались, образуя шрам размером с тарелку – вечное напоминание о несчастном случае на мотоцикле, который чуть не привел к его смерти. Ему было двадцать, и это произошло прямо после знакомства с мамой. Отец пролежал в коме больше месяца.
Я кивнула, а он помотал головой.
– Не знаешь. Это ложь.
Первая из множества.