Истории фейри. Железные земли

Моим родителям, Рику и Джуди. Спасибо, что не пытались запихнуть мне в горло раскаленную кочергу или иным способом вернуть обратно к фейри.

Holly Black

Ironside

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Ironside © 2007 by Holly Black

© Савельева В., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2020

* * *

Пролог

 
Терновника кусты
По воле фейри в ряд
Растут в садах пустых,
Приковывая взгляд.
Но стоит помечтать,
Что лозы изведешь,
Их острые шипы
В постели ты найдешь.
 

Вильям Аллингам. «Фейри»

Он оказался в этом месте по ее приказу, его тело покрывали свежие синяки и ссадины, под ногтями была чужая кровь, но Ройбен все равно любил леди Силариэль. Не обращая внимания на голодные взгляды придворных и жуткие задания королевы Никневин, на все унижения, что Ройбену пришлось пережить, и ужасы, о которых он не позволял себе думать, стоя навытяжку за ее троном.

Сосредоточившись, Ройбен мог вспомнить медное пламя волос своей королевы, ее таинственный взгляд и странную улыбку, которую она подарила своему рыцарю в тот день три месяца назад, когда решила его судьбу.

«Быть избранным королевой для этого задания – огромная честь», – вновь напомнил себе Ройбен. Он любил Силариэль настолько, чтобы оставаться верным ей. Ему она доверяла больше, чем другим своим подданным. Лишь его любовь могла вынести все.

«И я действительно все еще люблю ее», – сказал себе Ройбен.

– Ройбен, – позвала королева Неблагого двора.

Она ужинала. Столом ей служила спина лесного хоба, а его длинные зеленые волосы заменяли скатерть. Теперь она оглядывала Ройбена с улыбкой, в которой таилась опасность.

– Да, моя леди, – механически откликнулся Ройбен бесцветным голосом. Он стремился скрыть, насколько сильно презирает ее, не потому, что это могло не понравиться ей. Скорее, думал он, это приведет ее в восторг.

– Стол ужасно шатается. Я боюсь разлить вино.

Зал под холмом был практически пуст; придворные, которые остались развлекаться среди гирлянд, сплетенных из косматых корней, вели себя крайне тихо, не мешая королеве ужинать. Рядом с ней было лишь несколько слуг, мрачных, словно призраки. Камергер многозначительно прокашлялся.

Ройбен молча смотрел на королеву.

– Почини, – приказала она.

Ройбен сделал шаг вперед, не представляя, чего именно она хочет от него. Хоб поднял голову, обратив к нему бледное от страха морщинистое лицо. Ройбен попытался улыбнуться, подбадривая его, но, казалось, это заставило маленького фейри только сильнее задрожать. Ройбен задумался, будет ли хоб стоять тверже, если его связать, и тут же почувствовал, как отвратителен себе за эту мысль.

– Отруби ему ноги, чтобы стали одной длины с руками, – раздался голос.

Ройбен поднял взгляд. Другой рыцарь – с темными волосами, в темном плаще – подходил к трону Никневин. На голове у него тускло поблескивал металлический обруч. Он широко ухмылялся. Ройбен однажды уже видел его. Это был рыцарь, которого королева Никневин отослала в Благой двор в знак мира между двумя дворами. Двойник Ройбена по положению. Впрочем, Ройбен мог предполагать, что служба этого рыцаря была значительно легче его собственной. При виде его сердце Ройбена забилось в отчаянной надежде. Возможно, их обмен подошел к концу? Неужели он наконец-то вернется домой?

– Нефамаэль, – сказала королева, – неужели Силариэль от тебя так быстро устала?

Он фыркнул.

– Она отправила со мной послание, хотя и слишком незначительное. Я скорее поверю, что просто не нравлюсь ей. А вот вам, насколько вижу, сделка пришлась по вкусу.

– Не представляю, как смогу разлучиться со своим новым рыцарем, – согласилась Никневин, и Ройбен учтиво склонил голову. – Ты собираешься сделать то, что предложил Нефамаэль?

Он глубоко вздохнул, стараясь обрести спокойствие, которое давно потерял. Каждый раз, обращаясь к королеве, Ройбен боялся сорваться и высказать все, что он думает о ней.

– Я сомневаюсь в эффективности подобного плана. Позвольте лучше я займу место хоба. Я не пролью ни капли вашего вина, госпожа.

От восторга улыбка Никневин расширилась. Она повернулась к Нефамаэлю:

– Он так мило упрашивает, разве нет?

Нефамаэль кивнул, хотя у него это явно не вызывало такого восторга, как у королевы. Его желтые глаза впервые, казалось, внимательно оценивали Ройбена.

– И совершенно не беспокоится о собственном достоинстве. Полагаю, вы должны находить это чем-то новым.

Она рассмеялась ледяным смехом, который вырывался из ее горла со звуком, будто ломался лед на поверхности глубокого озера. Где-то в большой полутемной пещере заиграла арфа, и Ройбен содрогнулся при мысли, из чего могли быть сделаны ее струны.

– Что ж, будь моим столом, Ройбен. Посмотрим, действительно ли ты не дрогнешь. За каждый твой промах отвечать придется хобу.

Ройбен занял место маленького фейри, едва ли считая унизительным встать на четвереньки, склонить голову и позволить осторожно расставить на своей спине серебряные тарелки и теплые блюда. Он не дрогнул. Он остался неподвижен, даже когда Нефамаэль присел на пол рядом с троном и разместил свой кубок на изгибе его позвоночника. Рука рыцаря легла на ягодицы Ройбена, но он лишь закусил губы, стараясь не вздрогнуть от неожиданности. Резкий запах железа был едва выносимым. Он удивлялся, как только это выдерживала Никневин.

– Благой двор вгоняет в скуку, – сообщил Нефамаэль. – Хотя, не спорю, там довольно мило.

– Неужели там нет ничего, что бы могло развлечь тебя? Я с трудом в это верю.

– Есть кое-что, – Ройбен почувствовал, с какой особой улыбкой произносились эти слова. Ладонь рыцаря скользнула выше и легла ему на поясницу. Ройбен непроизвольно напрягся и услышал, как звякнули кубки, отзываясь на его движение. – Но истинное удовольствие мне доставляет поиск чужих слабостей.

Никневин даже не стала делать выговор Ройбену. Но он сомневался, что это проистекало из желания проявить великодушие.

– Кажется, – проговорила она, – ты говоришь совсем не со мной.

– Я говорю только с вами, госпожа, – сказал Нефамаэль. – Но не о вас. Ваши слабости мне знать не положено.

– Очаровательный, льстивый ответ.

– Но возьмем, к примеру, вашего рыцаря. Ройбена. Я знаю о его слабости.

– Неужели? Полагаю, она вполне очевидна. Любовь к свободным фейри даже сейчас заставила его встать на колени.

Ройбен успокаивал себя, чтобы только не двинуться. То, что королева скверно говорила о нем как о животном, не удивляло, – Ройбен обнаружил, что гораздо больше страшился ответа Нефамаэля. В его словах звучал голод; голод, который Ройбен не мог объяснить.

– Он любит Силариэль. И объявил ей о своей любви. Задание, которое она дала ему, – служить вам в обмен на мир между дворами.

Королева Неблагого двора ничего не сказала. Ройбен почувствовал, как с его спины подняли кубок и опустили вновь.

– В самом деле, как восхитительно жестоко. И вот теперь он здесь, отчаянно храбрый и верный женщине, которая так отвратительно использовала его. Она никогда не любила его и уже забыла.

– Неправда, – прошипел Ройбен, поднимая голову. Он вскочил на ноги, его ничто не беспокоило: ни застывшие в изумлении слуги, ни пролитое вино, ни испуганный крик хоба. Сейчас ничего не имело значения, кроме желания причинить боль Нефамаэлю, который украл его место – его дом – и еще осмеливался насмехаться.

– Хватит! – крикнула Никневин. – Властью твоего имени я приказываю тебе, Ройбен, замри.

Против воли он замер, как марионетка, тяжело дыша. Нефамаэль увернулся от него, но полуусмешка, которую Ройбен ожидал увидеть на его лице, пропала.

– Убейте хоба, – приказала королева Неблагого двора. – А ты, мой рыцарь, будешь пить его кровь, словно это вино, и на этот раз не посмеешь пролить и капли.

Ройбен попытался открыть рот, сказать хоть что-нибудь, чтобы остановить взмах ее руки, но приказ королевы сковал его, не позволяя совершить ни малейшего движения. Какой глупец! Нефамаэль насмехался над ним, искусно провоцируя, чтобы он совершил ошибку. Даже то, что прежде королева упустила возможность упрекнуть его, вероятно, было частью плана. Теперь же Ройбен выставил себя на посмешище, а его глупость стоила жизни невинному существу. Отвращение к себе съедало его.

«Такого больше никогда не произойдет», – пообещал он себе. Неважно, что они будут говорить, вынуждать или приказывать сделать, Ройбен не будет реагировать. Он станет безразличен ко всему, словно окаменеет.

Мрачные слуги действовали быстро и проворно. Всего за несколько мгновений они наполнили кубок теплой кровью и поднесли его к неподвижным губам Ройбена. Труп уже уносили прочь, широко распахнутые глаза продолжали смотреть на Ройбена и по ту сторону смерти, проклиная за слабость.

Ройбен не мог сопротивляться и разомкнул губы, сделав глоток теплой солоноватой жидкости. А в следующее мгновение он давился и его рвало на помосте у трона.

Вкус этой крови оставался с Ройбеном все долгие годы службы. Оставался, даже когда одна пикси однажды освободила его, даже когда он завоевал корону Неблагого двора. Правда, к тому времени он уже не помнил, чья это была кровь, – но он так привык к ее вкусу.

Глава 1

Мне больше близки зима и осень, когда вокруг проступает обнаженный скелет природы, ее одиночество, смертоносное присутствие холода. А за ним таится нечто особенное – история, сокрытая от глаз.

Эндрю Уайет

Человеческие девушки плачут, когда им грустно, и смеются, когда весело. Их внешность не меняется по первому капризу, как дым на ветру. У них есть их собственные родители, которых они любят. И они не ходят, повсюду похищая чужих матерей. По крайней мере, такими Кайя представляла человеческих девушек. Какие они в действительности, она не знала. В конце концов, она к ним не относилась.

Внимательно рассматривая себя в зеркале, она прикоснулась к зеленой коже, которая виднелась из-под сетчатых колготок.

– Твоя крыса хочет пойти с нами, – заявила Люти-лу.

Кайя обернулась к большому закрытому аквариуму, у которого, прижав бледную ладонь к стеклу, парила крошечная фейри. Коричневый крыс Армагеддон принюхивался, а Исаак белым пушистым шариком свернулся в дальнем углу аквариума.

– Ему нравятся коронации.

– Ты действительно понимаешь, что он говорит? – поинтересовалась Кайя. Она натянула через голову юбку оливкового цвета и, извиваясь, спустила ее на бедра.

– Он же крыса, – бросила Люти, повернувшись к Кайе. Ее тонкое крыло оставило на стеклянной стенке след бледной пыльцы. – Любой может говорить с крысами.

– Я не могу. Слушай, я не выгляжу слишком одноцветной?

– Мне нравится, – кивнула Люти.

Снизу послышался голос бабушки:

– Кайя, где ты там? Я сделала сэндвичи!

– Сейчас спущусь! – крикнула она.

– Ну что, может крыса пойти с нами или нет? – спросила Люти, поцеловав стенку аквариума.

– Наверное. Конечно. Я имею в виду, только если ты сможешь проследить, чтобы он не убежал.

Кайя затянула шнуровку тяжелого черного ботинка и принялась прыгать по комнате в поисках его пары. Всего два месяца назад в ее комнате помещались детская кровать и книжная полка, уставленная старыми немигающими куклами. Каркас старой кровати теперь был разобран и валялся на чердаке, детские куклы были наряжены в панк-роковские тряпки, а над новым матрасом на полу, на месте, где прежде находилось изголовье кровати, Кайя нарисовала картину. Она была наполовину окончена – дерево с переплетенными корнями и золотистой корой. И хотя Кайя надеялась, с картиной на стене комната так и не стала по-настоящему ее.

Ройбен, увидев рисунок, заметил, что можно было просто зачаровать комнату, придав ей любой желаемый вид, но магический флер – как бы прекрасен он ни был – казался Кайе чем-то нереальным. Или наоборот – слишком реальным, очередным напоминанием, почему в этой комнате ей не место.

Кайя засунула ногу во второй ботинок и натянула куртку. Оставив волосы зелеными, она позволила магии скользнуть по коже, окрашивая и утолщая ее. Слегка покалывая, чары придавали ее лицу привычный человеческий вид.

Она еще немного изучала свое отражение в зеркале, а потом почесала Исаака за ушком, засунула в карман Армагеддона и пошла к двери. Люти, трепеща крылышками, летела следом за Кайей вниз по лестнице, стараясь не попадаться на глаза.

– Я слышала телефон. Твоя мать звонила? – спросила бабушка. Она стояла у кухонного стола, переливая в жестяную банку топленое сало. На тарелках со сколотыми краями лежали два сэндвича с арахисовым маслом и беконом; края золотисто-коричневых полосок мяса свешивались с ломтей белого хлеба.

Кайя вонзила зубы в свой сэндвич, радуясь, что арахисовое масло склеило ей рот.

– Я оставила твоей матери сообщение насчет праздников, но разве она будет утруждать себя и перезванивать мне? О нет, она слишком занята, чтобы поговорить со мной. Обязательно напомни ей об этом завтра вечером. Хотя лично я никогда не смогу понять, почему она не может навестить тебя здесь. Зачем заставлять тащиться в ту убогую квартирку в городе, чтобы увидеться? Уверена, ее жутко злит, что ты осталась здесь, а не последовала за ней верной маленькой тенью.

Кайя продолжала жевать сэндвич, кивая в такт бабушкиному ворчанию. Сквозь пелену чар в зеркале у дверей она видела девушку с травянисто-зеленой кожей, черными глазами без белков и тонкими, точно целлофановая пленка, крыльями. Этот монстр спокойно стоял рядом с милой пожилой дамой и ел еду, предназначавшуюся для другого ребенка. Ребенка, украденного фейри.

Гнездовые паразиты. Так называют кукушек, которые подкидывают свои яйца в чужие гнезда. Пчел, которые откладывают личинки в чужих ульях. Кайя прочитала о них в одной из рассыпающихся энциклопедий на чердаке. Гнездовых паразитов не заботит выращивание собственных детей, они подбрасывают их другим: птицам, которые не замечают, как их потомство становится больше и прожорливей; пчелам, которые не обращают внимания, что их молодняк почему-то не собирает мед, и матерям и бабушкам, не знающим слова «перевертыш».

– Мне пора, – выпалила Кайя.

– Ты обдумала мое предложение насчет школы?

– Бабуль, я сдала экзамен, – отозвалась Кайя. – Ты же сама видела. Я это сделала. И хватит с меня.

Бабушка вздохнула и посмотрела на холодильник, где все еще висело, закрепленное магнитом, письмо с результатами.

– Можно поступить в местный колледж. Представь только: одноклассники еще не выпустились, а ты уже в колледже…

– Пойду проверю, не приехал ли Корни. – Кайя бросилась к двери. – Спасибо за сэндвич.

– На улице холодина, – покачала головой бабушка. – Постой в прихожей. Не понимаю, как можно заставлять девушку ждать снаружи в снегу. Клянусь, этот парень не имеет ни малейшего представления о манерах.

Кайя услышала, как в воздухе просвистело, когда за ее спину скользнула Люти. Бабушка ничего не заметила.

– Хорошо, бабуль, пока!

– Смотри не замерзни.

Кайя кивнула и повернула дверную ручку, спрятав руку в рукаве пальто, чтобы не касаться металла. Даже его запах обжигал ей нос, стоило подойти ближе. Выйдя в прихожую, она повторила тот же трюк с внешней дверью и шагнула в заснеженный мир. Деревья во дворе сковало льдом. Выпавший утром град покрывал все, затвердев мерцающей коркой на ветвях, поблескивая под тусклым серым небом. От легчайшего порыва ветра в ветвях звенело.

Корни не собирался за ней приезжать, но бабушке не нужно знать об этом. Кайя не солгала. Ведь фейри не умеют лгать. Они лишь искажают правду, пока она не становится чем-то совсем другим.

Над дверью висел обернутый в зеленое пучок терновника – отметка, что дом находится под покровительством Неблагого двора. Подарок от Ройбена. Каждый раз, когда Кайя смотрела на ветви, она надеялась, что быть под защитой Неблагого двора включает и защиту от Неблагого двора.

Она резко развернулась и пошла по улице мимо одноэтажного дома с пологой крышей, алюминиевая обшивка которого свисала кусками. Жившая в нем женщина разводила итальянских уток, которые успевали съедать все семена, посаженные соседями. Вспомнив об утках, Кайя улыбнулась. Мусоровоз вывернул на улицу, врезавшись в заваленные пивными бутылками пластмассовые ящики для переработки мусора. Девушка пересекла парковку перед заколоченным боулинг-клубом, где на обочине стоял старый диван с заледеневшими от мороза подушками.

На лужайках перед домами рядом с плетенными из сушеных лоз оленями, увитыми огоньками гирлянд, мерцали пластиковые Санта-Клаусы. Круглосуточный мини-маркет транслировал душераздирающие рождественские гимны, которые разносились по тихим улицам. Электрический эльф с ярко-розовыми щеками без остановки махал прохожим, а рядом трепетали, точно призраки, надувные снеговики. Кайя прошла мимо пустых яслей, в которых не хватало малыша Иисуса. Она гадала, дети ли украли его или сами хозяева убрали на ночь в дом.

На полпути к кладбищу девушка остановилась у таксофона рядом с пиццерией, забросила пару четвертаков и набрала номер Корни. Он ответил после первого гудка.

– Привет, – сказала Кайя. – Решил насчет коронации? Я уже вышла, хочу увидеть Ройбена, прежде чем все начнется.

– Не думаю, что смогу пойти, – ответил Корни. – Но спасибо, что позвонила… Хотел тебе кое-что рассказать. Я недавно проезжал мимо склада. Знаешь такие, на которые вешают рекламные щиты с призывами типа: «Поддержите родные войска» или «Церковь ждет тебя»?

– Угу, – озадаченно протянула Кайя.

– Так вот еду я и вижу надпись: «Жить – точно слизывать мед с острых шипов». И что это за дичь?

– Цитата?

– Да нифига, какой-то собачий бред. Что это вообще должно означать?

– Неважно. Просто не заморачивайся, – посоветовала Кайя.

– Да, конечно. Не заморачивайся. Это ж я. Не заморачиваться – моя суперсила. Если бы мне пришлось пройти один из тестов на профориентацию, я бы поставил максимальные десять в графе «не париться из-за всякой фигни». Как думаешь, к какой работе я определенно подготовлен с такими навыками?

– Управляющий склада, – сказала Кайя. – Будешь одним из тех, кто вывешивает эти надписи.

– Ох, удар ниже пояса.

Но в его голосе слышалась улыбка.

– Так что, не пойдешь? – спросила она. – Ты вроде бы был уверен, что это потрясающая идея – встретить свои страхи лицом к лицу и все такое.

На другом конце провода повисло долгое молчание. Кайя уже собиралась что-нибудь сказать, когда Корни наконец отозвался:

– Да, но проблема в том, что встретиться со своими страхами и есть мой главный страх. Не говоря уже, что страх перед аморальными энтузиастами, страдающими манией величия, не так-то просто рационализировать. – Из трубки вырвался странный, надломленный смешок. – Но как же мне хочется однажды раскрыть их секреты. Скажи, как действительно защититься от фейри. Как оставаться в безопасности.

Кайя представила Нефамаэля, последнего короля Неблагого двора, задыхающимся от железа, и Корни, который снова и снова наносит удар.

– Все не так просто, – пробормотала Кайя. – Я имею в виду… почти невозможно защитить себя от людей, а о фейри и говорить не стоит.

– Ну да, кажется. Ладно, увидимся завтра, – сказал Корни.

– Хорошо, – она услышала, как он повесил трубку.

Кайя побрела дальше, плотнее закутавшись в пальто. Она вступила на кладбище и начала подниматься по заснеженному холму, изрытому грязными рытвинами от полозьев саней. Она бросила взгляд туда, где была похоронена Дженет, хотя с того места, где стояла Кайя, могильные плиты с их пластиковыми венками и мокрыми красными лентами выглядели одинаково. Но ей не нужно было видеть надгробие, чтобы замедлить шаг под тяжестью воспоминаний, – так, должно быть, отяжелевшая от воды одежда тянула на дно Дженет.

Интересно, что чувствует кукушонок, когда вдруг осознает, что остальные птенцы не его братья и сестры? Возможно, пытается понять, как очутился здесь и где его родной дом. Или просто притворяется, что все в порядке, и продолжает поглощать червей. Но что бы эта птица ни чувствовала, это не мешает ей выталкивать из гнезда остальных птенцов.

Корнелиус Стоун захлопнул крышку мобильного и на мгновение замер, ожидая, пока схлынет волна сожаления. Он хотел пойти на церемонию, хотел танцевать с отвратительными и прекрасными созданиями Неблагого двора, хотел наесться фейрийских фруктов, а утром очнуться на склоне холма измотанным, но удовлетворенным. Он прикусил щеку, пока не почувствовал вкус крови, но от боли желание лишь усилилось.

Корни сел на пол в проходе между библиотечными стеллажами. Ковровое покрытие было таким новым, что от него исходил чистый химический запах, вероятно, испаряющегося формальдегида. Раскрыв первую книгу, он стал рассматривать гравюры и карандашные наброски конца прошлого века. Пони со странными плавниками ничуть не напоминал келпи, убившего его сестру. Корни перелистнул страницу, остановившись на изображении танцующих в кругу фейри с румяными, точно у ангелков, щечками и остроконечными ушами. Пикси, прочитал он.

Ни одна из них даже слегка не походила на Кайю.

Он аккуратно вырвал эти страницы из тома. Кому нужна эта бредятина?

Следующая книга была ничуть не лучше. Когда Корни приступил к третьей, в проход заглянул пожилой мужчина.

– Вам не следует этого делать, – возмутился он. В руках мужчина держал толстый вестерн в твердой обложке, а на Корни смотрел, старательно щурясь, словно даже в очках плохо его видел.

– Я здесь работаю, – солгал Корни.

Мужчина окинул взглядом его потертую байкерскую куртку и растрепанные длинные волосы, которые были заметно короче по боками и спереди.

– И ваша работа состоит в том, чтобы разрывать хорошие книги?

– Дело национальной безопасности, – пожал плечами Корни.

Мужчина ушел, бормоча себе что-то под нос. Корни затолкал оставшиеся книги в рюкзак и пошел к выходу. Он считал, что дезинформация гораздо хуже незнания. За спиной взревела сигнализация, но Корни не волновался: он успел побывать в других библиотеках. Везде одно и то же: сигнализация была бесполезна, только издавала милый звук, как церковный колокол из будущего.

Корнелиус направился в сторону кладбищенского холма. Нет, Корни не собирался ничего праздновать с Кайей и ее темным принцем, но это не означало, что он обязан сидеть дома. Ни одна из книг не могла помочь совершить задуманное, да он и не рассчитывал на это. Если ему нужны были ответы, придется обратиться к первоисточнику.

Слугам не нравилось, что приходится впускать Кайю во Дворец термитов. Она могла сказать по тому, как они смотрели на нее, – точно она не фейри, а изношенная туфля, грязь под ногтями или вонь кофе и сигарет, въевшаяся в одежду. Они отвечали неохотно, отводили взгляд, а по коридорам дворца вели так медленно, словно ноги у них налились свинцом.

Здесь было место, которому она принадлежала, но мрачный легендарный двор, холодные коридоры и его безжалостные обитатели вызывали у нее тревогу. Здесь было очень мило, но Кайя ощущала себя неуверенно и странно среди таких декораций. Если ей не было места ни рядом с Эллен, ни здесь, она не могла представить, куда еще ей податься.

С тех пор как Ройбен принял титул короля Неблагого двора, прошло почти два месяца, но официальная церемония коронации проводится в самую длинную ночь зимы. Завтра Ройбен станет истинным правителем Темного двора, а после коронации возобновится бесконечная война с фейри Благого двора.

Два дня назад он разбудил Кайю посреди ночи – забрался по дереву, постучал в окно ее спальни и вытащил наружу посидеть на замерзшей лужайке перед домом.

– Некоторое время после коронации тебе лучше оставаться в Железных землях, – сказал он. – Иначе ты можешь оказаться в большой опасности.

А когда Кайя попыталась спросить, как долго придется прятаться или как далеко это может зайти, он, промолчав, поцеловал ее. Ройбен явно беспокоился, но не говорил почему. Какой бы ни была причина, его волнение оказалось заразительным.

Слуга-горбун, медленно шаркая, довел Кайю до дверей в покои Ройбена.

– Правитель скоро вернется, – сказал слуга, толкая створки тяжелых дверей и проходя внутрь. Он зажег пару толстых свечей, стоящих на полу, и молчаливо удалился. Волоча свой хвост с кисточкой на конце.

В покоях Ройбена почти не было мебели. Большое помещение со стенами из гладкого камня, пустоту которого нарушали лишь стопки книг и кровать, застланная парчовым покрывалом. Было и несколько других вещей дальше в глубине: нефритовая чаша с водой для умывания, гардероб и стойка с доспехами. Комната выглядела формально, аскетично и зловеще.

Кайя бросила пальто на край кровати и присела рядом. Она попыталась представить, что живет здесь, с ним, и не смогла. Даже идея повесить на каменную стену плакат казалась абсурдной.

Кайя потянулась к пальто и достала из кармана браслет, бережно развернув его на ладони. Тонкая косичка ее зеленых волос, оплетенная серебристой проволокой. Она надеялась встретить Ройбена до церемонии и удивить его подарком, надеялась, что даже если они не смогут видеться какое-то время, он будет держать браслет рядом, как рыцари из легенд, которые брали с собой подарки своих леди, когда отправлялись сражаться. Даже Люти и Армагеддон направились в зал и предоставили ей возможность остаться с ним наедине, чтобы вручить браслет.

Однако сейчас, в мрачном величии дворца, ее подарок казался уродливым и нелепым. Недостойным короля.

Из коридора донесся звук, напоминающий цокот копыт, и Кайя вскочила, пряча браслет обратно в карман пальто, но это оказался лишь очередной мрачный слуга, он принес бокал вина со специями, густого и красного, как кровь.

Кайя взяла бокал и сделала глоток, чтобы не казаться невежливой, а когда слуга вышел, поставила бокал на пол. В неровном свете свечей она пролистала несколько книг: военная стратегия, «Баллады Писпода», книга Эммы Булл^[1] в мягкой обложке, которую Кайя ему одолжила. Ожидание затягивалось. Сделав еще глоток вина, она растянулась на краю кровати, укутавшись в парчовое покрывало.

Проснулась Кайя неожиданно. Крепкая ладонь лежала на ее плече, серебристая прядь щекотала щеку, а над ней склонилось невозмутимое лицо Ройбена.

Смутившись, Кайя села и вытерла губы тыльной стороной ладони. Спала она беспокойно: покрывало наполовину сползло на пол, запачкавшись вином и воском. Она даже не помнила, как закрыла глаза.

В центре комнаты стоял слуга в алом и держал длинную накидку с застежками из черных опалов, а у двери замер Руддлз, камергер Ройбена. Рот его был полон острых клыков, отчего казалось, что он постоянно зловеще скалится.

– Мне не доложили, что ты здесь, – нахмурился Ройбен.

Она не была уверена, значит ли это, что Ройбен хотел, чтобы слуги доложили ему о ее приходе, или он предпочел бы вообще ее сегодня не видеть. Кайя вскочила, натягивая пальто, ее щеки горели от смущения.

– Мне пора.

Он так и остался сидеть на развалинах своей постели. Ножны у бедра касались пола.

– Нет, – он махнул слугам и Руддлзу: – Оставьте нас.

Сухо поклонившись, они вышли из покоев.

– Уже поздно, – она так и осталась стоять. – Церемония скоро начнется.

– Кайя, ты понятия не имеешь, который сейчас час, – он поднялся, протянув к ней руку. – Ты же спала.

Кайя отступила, сжала кулаки и вонзила ногти в ладони, стараясь сохранять спокойствие. Ройбен вздохнул.

– Останься. Позволь вымолить у тебя прощение за ошибки, которые я сделал, что бы это ни было.

– Перестань, – качала головой Кайя, говоря не задумываясь: – Они ведь не желают, чтобы ты был со мной?

Губы Ройбена скривились в горькой усмешке:

– Нет ничего, что бы они могли запретить мне.

– Мне здесь не рады. Твои подданные не хотят, чтобы мы были вместе. Почему?

Он замешкался, провел рукой по волосам.

– Потому что я джентри, а ты… нет, – неловко закончил он.

– Я принадлежу к низшему классу, – сказала Кайя устало, поворачиваясь к нему спиной. – Ничего нового.

Звук шагов Ройбена нарушил тишину. Он обнял ее, притянув к груди. Его лицо прижалось к изгибу ее шеи, и она ощутила его дыхание и прикосновение губ к коже, когда он сказал:

– У меня есть собственное мнение на этот счет. И меня не волнует, что думают другие.

На мгновение Кайя расслабилась в его объятиях. Он был теплым, его голос звучал так мягко. Она с легкостью могла вновь забраться под покрывало и остаться. Просто остаться.

Но вместо этого Кайя повернулась к нему.

– Так что же ужасного в общении с обитателями трущоб?

Ройбен фыркнул, его рука зависла у ее бедра. Он больше не смотрел на нее, опустив взгляд на холодный каменный пол, такой же серый, как его глаза.

– Чувства к тебе… Это моя слабость.

Кайя открыла рот, собираясь задать еще вопрос, но остановилась, внезапно осознав, что Ройбен сказал больше, чем она спрашивала. Возможно, в этом была причина нелюбви слуг; возможно, именно поэтому придворные относились к ней с презрением. Но главное – сам Ройбен верил, что так и есть. Она могла видеть это по выражению его лица.

– Мне правда пора, – сказала Кайя, отстраняясь. Ей удалось, к счастью, заставить свой голос не дрогнуть. – Увидимся. Ни пуха ни пера.

Ройбен выпустил ее из объятий.

– Во время церемонии ты не можешь ни подняться на помост, ни присоединиться к шествию. Я не хочу, чтобы тебя считали членом моего двора. Но самое главное – ни за что не приноси клятву верности. Обещай мне, Кайя.

– Значит, я должна делать вид, словно не знаю тебя? – до двери было всего несколько шагов, но они показались ей бесконечными. – Словно у тебя нет ни единой слабости?

– Нет, конечно, нет, – выпалил он. – Ты – то единственно настоящее, что у меня есть. Не долг, не обязанность – я выбрал тебя сам. – Он замолчал на мгновение. – Единственная, кто мне действительно нужен.

– Неужели? – не удержавшись, Кайя лукаво улыбнулась.

Ройбен рассмеялся, качая головой:

– По-твоему, я сейчас говорю какие-то глупости, да?

– Нет, по-моему, ты пытаешься быть милым, – сказала Кайя. – И это само по себе глупо.

Ройбен, шагнув ближе, поцеловал ее улыбающиеся губы. И Кайя тут же забыла и о недовольных слугах, и о коронации, и даже о браслете, который хотела подарить. Забыла обо всем, остался только вкус его губ.